Сакрум

Набежала усталость. Тяжелые веки, тяжелая голова, тяжелые звуки вокруг. Все в миг словно провалилось в какой-то водоворот. Видимо, из-за этой микстуры стала кружиться голова. Девушка закрыла глаза, пытаясь ни о чем не думать. Она старалась бороться с сывороткой, но это вещество, словно раскаленная лава, поднималась вверх по сосудам, пробираясь прямо к сердцу.

Нужно бороться с этим, нельзя засыпать, нельзя терять связь с этим миром, с этой жизнью! Юнис распахнула глаза, почувствовав прилив сил. И сердце застыло.

 Почему она оказалась у себя дома? Юнис осторожно поднялась с кровати и посмотрела на свою руку – ни следа от инъекции. Что это значит? Неужели этот кошмар ей только приснился? Не помня себя от радости, девушка спустилась вниз по лестнице. Ступеньки закружились… Почему-то стало жарко.

На кухне стояла мама… Мама?! Юнис была готова разрыдаться от счастья! Девушка подбежала к женщине сзади и крепко сжала ее в своих объятьях.

– Что с тобой, родная? – у мамы был какой-то странный голос. Конечно, она же не знает о том, что снилось ее дочери. Юнис хотела что-то ответить, но не смогла вымолвить ни слова, будто кто-то зажал ей рот.

– Где ты была?

Сзади послышался до боли знакомый голос, который мог только почудиться девушке. Она не поверила своим ушам, но все же обернулась на зов. Этого не может быть! Юнис увидела перед собой брата! Но она своими глазами видела его мертвое тело. Неужели это все ей только снилось? Ксандер жив. Конечно жив! Он прямо перед ней, он разговаривает с ней!

Девушка хотела выкрикнуть его имя, но не смогла. Она словно потеряла дар речи. Наверное, это от счастья.

– Где ты была? – повторил он свой вопрос, который показался Юнис неуместным и странным. Что значит, где она была? Если это всего лишь был сон, то она все время находилась в своей кровати. Ксандер, ты ли это? Что же ты такое спрашиваешь, глупый? Она так рада его видеть, а он ведет себя как ни в чем не бывало. Хотя…  если этот ужас происходил только в ее голове, откуда им всем знать, что сейчас творится в ее душе?

Дом. Милый дом. Родные стены, родные люди. Где же Пенни? Наверное, уже давно играет во дворе, дожидаясь старшей сестры.

– Поднимись наверх, – сказала мама, не оборачиваясь к Юнис. Ее голос вдруг показался девушке совсем чужим. Видимо, она еще не отошла ото сна.

Юнис послушно направилась к лестнице. Ксандера уже не было. Куда он ушел так быстро? Девушка внимательно огляделась вокруг, боясь, что брат ей только померещился. Наверное, он ушел работать на ферме. Как обычно, Ксандер весь в делах, куда-то спешит. Девушка решила не думать о плохом и стала спокойно подниматься наверх, как и просила мама. Наверх… Но зачем? Почему-то эта просьба не показалась Юнис странной в самом начале. Медленно поднимаясь по скрипучим ступеням, она раздумывала над тем, что ей делать наверху?

Долго, невероятно долго длилось это путешествие на второй этаж. Лестница будто стала в сто раз длинней обычного. Бесконечные ступени, ускользающие из-под ног. Да что это такое? Юнис пытается прийти в себя после жуткого кошмара, но сознание будто отказывается ее слушать. Ничего, скоро все пройдет и вернется в норму. Надо же, этот сон казался совсем реальным… Девушка вдруг вспомнила военных, мертвое лицо брата, странного мужчину со стаканом в руке, сына канцлера… и эти чувства, которые пронизывали ее все это время. Она так явно ощущала тоску, горечь потери, страх. Это все было так правдоподобно.

– Это был просто сон…

Теперь ей совсем стало не по себе. Девушка встряхнула головой, пытаясь вернуться в реальность. Этот голос… Юнис подняла глаза, из которых рекой хлынули бы слезы, если бы могли. Но девушка не могла проявить никакие эмоции. Это сознание играет с ней такую злую шутку?

– Это был сон…

Снова. Он говорит с ней. Он реальный, он настоящий!

– Папа! – собравшись с силами, выкрикнула Юнис, но собственный голос показался ей слишком тихим. Девушка бросилась быстрее бежать по ступеням. Ну где же он? Когда лестница закончится? – Папа!!! – громче кричит девушка, но сама не слышит своего голоса. Как же так? Где ты? Твой голос звучал так близко… совсем рядом! Вот бы к нему хотя бы прикоснуться, вот бы увидеть родные черты его лица. Девушка уже не чувствовала себя, под ногами словно уже давно не было ступеней, но она все равно не могла достичь цели. Как будто кто-то держит и тянет ее вниз. Что это может быть?

Юнис обернулась и посмотрела под ноги, в ужасе раскрыв глаза – внизу пылало пламя! Повсюду был огонь, в который она уже стремительно падала…

Глава 4. Выжившие

Голову пронзала острая ядовитая боль. Все доносившиеся до слуха звуки превращались в звон металла, словно кто-то стучал в гонг над самым ухом. Все тело будто окаменело. Попытался подняться – безуспешно, сил совсем не было. В глазах рябило от головокружения…

– Все хорошо, не вставайте, – донесся откуда-то женский голос, мягкий и шелестящий. – Доложите канцлеру, что его сын очнулся!

Филипп распахнул глаза. В память вернулось все, что произошло с ним перед долгим и странным сном. Он выжил.

– Сколько я спал? – спросил он у женщины, которая караулила его у кушетки. Ее образ все еще немного расплывался.

– Одиннадцать дней, – воодушевленно ответила она ему. – Ты молодец. Твоя кровь приняла сыворотку. Отдохни еще денек, а потом за работу. Ты пятый из тех, кто очнулся.

Ее слова одновременно успокаивали юношу и заставляли волноваться. Из ста девяноста четырех человек он пятый… Пятый! Прошло уже одиннадцать дней! Невероятно…

– Еще один очнулся! – закричал кто-то в лаборатории.

Филипп невольно поднял голову.

– Тебе еще рано вставать, – остановила его женщина. – Полежи в спокойствии часок-другой. Ты столько дней проспал, дай организму прийти в норму.

Ее голос звучал убедительно, и юноша решил последовать ее совету, ведь он и правда чувствовал себя обессиленным. Филипп лег обратно, повернув голову набок. Взгляд привлекли руки медсестры, которыми она стала поправлять его постель. Светлая и нежная на вид кожа, чуть заметные пушистые волоски на ней, маленькие морщинки, трещинки, небольшая царапинка, пальцы средней длины, немного пухлые, а костяшки острые. Эта женщина, судя по всему, трудолюбива, заботлива и добра. Поэтому Филипп выжил. Эти руки были похожи на мамины…

– Как ты себя чувствуешь? – спросила медсестра, немного улыбнувшись своими синими глазами.

– Я еще не понял, – устало ответил Филипп. Странно, но даже такая короткая фраза далась ему не без труда.

– Ну, судя по твоим показателям, ты еще слегка взволнован, – женщина взглянула куда-то выше его головы. – Это нормально. Вы все почему-то волнуетесь…

Юноша с недоумением взглянул на медсестру.

– Шутка, – улыбнулась та и принялась что-то записывать в своем электронном планшете.

– Саша, – тихо позвал женщину Филипп, прочитав ее имя на бейдже, – что во мне изменилось?

Ему было важно узнать, что именно сделала с ним сыворотка, и какие новые качества привил ему тот компонент, который отныне течет по его жилам.

– Не терпится узнать о своих новых способностях? – улыбнулась Саша. – Поверь, тебе понравится.

Филипп перевел взгляд на тумбочку рядом с кроватью. Там стояли различные сосуды с препаратами. Видимо, ими кормили его с помощью капельницы. В стеклах этих баночек юноша попытался разглядеть себя, но увидел только размытое пятно. Интересно, отразились ли изменения в организме на его внешнем виде? Может, у него вырос третий глаз или волосы позеленели?

Его размышления прервал звук бьющегося стекла и пронзительные стоны. Два человека в халатах пробежали дальше по коридору мимо прозрачных стен палаты, в которой находился Филипп. Он приподнял голову и навострил уши, пытаясь выяснить, что там произошло.

Саша тяжело вздохнула, взглянув на пробегающих коллег, а затем на юношу.

– Ей совсем плохо, – с грустью произнесла она, вернувшись к своим делам. – Двое из тех, кому ввели новую сыворотку, уже скончались, не прожив и трех дней. Эта девочка еще мучается. Постоянный жар, приступы… Врачи говорят, долго не протянет.

Филипп закрыл глаза, представив, что он тоже мог умереть. Одиннадцать дней он балансировал между жизнью и смертью. Как же получилось, что ему повезло? Неужели он еще нужен здесь? Или он должен погибнуть иначе, сражаясь за выживание за стеной?

Всего пятеро пришли в себя за целых одиннадцать дней. Это не выходило из головы.

– Сколько уже погибли? – спросил Филипп, не открывая глаза.

– Двадцать три, – сухо ответила Саша с еле заметной дрожью в голосе. – Около тридцати на грани.

Как же так… Двадцать три и еще шесть – получается, двадцать девять невинных жертв. Их семьи в короткий срок лишились своих близких, нормально не попрощавшись с ними, не имея возможности проводить их в последний путь. Они даже не могут знать, что их больше нет в живых. Раньше Филипп не задумывался об этом, пока все проходило мимо него. Он постоянно слышал о призывниках, об их отправке за стену, об их скоропостижной разлуке с семьями. Но это не трогало его. Да, они отдавали долг государству, умирали во имя науки и все в этом роде, но сына канцлера это никогда не касалось. И вот теперь он сам оказался здесь. Неужели отец желал ему смерти?

Филипп почувствовал, как вместе с силами к нему возвращается прежняя злость и обида. Он выжил, чтобы отомстить, не иначе. Он имеет право на расплату. В эту минуту Филипп пообещал себе, во что бы то ни стало вернуться домой и совершить свою вендетту. Отец заслуживает наказания. Он будет падать так же низко, насколько низко он опустил своего сына. Бросил погибать. Отправил на расправу. Предал…

– Филипп, вы плачете? – взволнованно спросила Саша, приблизившись к юноше.

Он распахнул глаза, увидев перед собой лицо этой женщины. Свободной от капельницы рукой он дотронулся до своего лица. Глаза действительно были мокрыми. Но Филипп не чувствовал слез, не понимал, что плачет.

– Я… не знаю, как это… – с недоумением ответил он, испытав стыд.

– Наверное, один из побочных эффектов, – сообразила Саша, понимающе улыбнувшись.

Вдалеке снова послышался грохот и стоны. Неужели эту девушку так часто мучают приступы? Филипп интуитивно дернулся в ту сторону, но женщина придержала его рукой.

– Все нормально. Это не твоя забота, – спокойно произнесла Саша и, собрав пустые сосуды, ушла прочь.

Филипп подумал о той, чьи стоны разрывали стоящую вокруг тишину. Он даже не мог решить, желает ли он этой девушке скорейшей смерти, чтобы она перестала страдать, или больше сил, чтобы она прошла через все муки и сумела выжить…

Ее крик разбудил Филиппа, когда он немного задремал, слушая рассказ Саши о том, как ее сын любит играть в футбол, как он усердно тренируется, чтобы попасть в школьную команду и как ему сложно решать задачки по математике… Юноша вскочил с места. Рядом никого не было. Видимо, Саша снова ненадолго отлучилась. Может, сейчас глубокая ночь? Понять это было сложно. Окон нет. Сплошные белые палаты. Интересно, как долго он еще тут пролежал?

Крики стихли.

Филипп приподнялся и сел в постели. Голова не кружится, уже хорошо. Юноша понял, что его состояние уже приходит в норму. Он чувствовал себя как обычно, не было той усталости, боли или других неприятных ощущений. Свободной от капельницы рукой юноша потрогал свое лицо – оно гладкое. Неужели, Саша сбривала его щетину, пока он спал?

Филипп осторожно встал с кровати, заметив, что его старую одежду заменили на больничную синюю пижаму из тонкого хлопка. Он взял с собой капельницу и медленно выкатил ее в коридор между палатами. В этом проходе не было ни души. Оглядев пространство вокруг, юноша стал медленно шагать в самый конец коридора, откуда ранее доносились пронзительные крики и прочий шум. Главное, чтобы Саша не вернулась и не заметила, что его нет на месте. На ходу юноша не забывал заглядывать в прозрачные стекла других палат. Там были люди в белых халатах, которые так же, как Саша, выполняли свою работу, присматривая за спящими. Но некоторые палаты были совершенно пустыми, и о том, выжил хозяин той или иной опустевшей постели или умер, Филипп мог только догадываться…

В голову Филиппа пришла мысль, что, наверное, он смешно и жалостливо смотрится со стороны в этой пижаме и с капельницей, которую он катил за собой. Он слишком похож на немощного больного, который пытается сбежать из больницы, потому что знает свой неутешительный диагноз. Усмехнувшись над своими бредовыми фантазиями, парень не заметил, что его обогнала какая-то девушка.

Как ни странно, на ней была обычная одежда, а не белый халат или пижама, как у призывников. Неужели одна из выживших?

– Эй! – небрежно окликнул незнакомку Филипп, боясь, что она ему мерещится.

Девушка обернулась.

У нее были светлые прямые волосы, которые чуть прикрывали шею, ясные голубые глаза и чуть вздернутый, совсем детский носик, который поморщился, когда девушка довольно улыбнулась. Она словно ждала, пока парень ее позовет. Незнакомка обрадовалась и весело подскочила к Филиппу, спрятав свои руки за спину.

– Я тебя знаю! – задорно заявила девушка, улыбнувшись юноше. – Ты "тринадцатый"!

Она рассмеялась, словно была в восхищении от своей шутки. Филипп застыл в недоумении. Странно, что кто-то увидел в нем не сына канцлера, а просто парня под номером тринадцать среди призывников. Видимо, девушка не один раз проходила мимо его палаты.

– Откуда ты? Как ты сюда попала? – напрямую спросил Филипп. Он хотел получить ответы на свои вопросы. Если в это место может пробраться кто угодно, то происходящее все больше похоже на сон. Уж с безопасностью в Кастрисе всегда все было в порядке.

Девушка лишь удивленно подняла брови. Видимо, вопрос ей показался неуместным и странным.

– Я одна из выживших, как и ты, – ответила она, разглядывая лицо парня. – Меня зовут Кэрри.

– Я Филипп, – небрежно произнес парень, посчитав, что ему следует представиться.

– Серьезно думаешь, что я не знаю твоего имени? – улыбнулась Кэрри, покачав головой и слегка сжав губы. Скорее всего, она была умнее, чем хотела казаться, но манера общения ей была присуща какая-то детская.

– Рада, что ты очнулся. Я не сомневалась, что так и будет, – сказала девушка, наконец, достав руки из-за спины. Она что-то сжимала в кулаке. – Ты гуляешь?

Филипп опустил взгляд на свою пижаму и босые ноги.

– Типа того, – пожал он плечами, сам не понимая, что здесь делает.

– Хорошая идея, – улыбнулась Кэрри, снова поморщив нос. – Ну, ты тогда гуляй, а я пойду…

– Что ты собираешься сделать? – с опаской спросил юноша, покрепче сжав в руке капельницу и взглянув на сжатый кулак девушки. Филиппу все еще было неясно, как ее так просто сюда пропустили, и поэтому он испытывал некоторое недоверие к ней. А Кэрри лишь улыбнулась и раскрыла ладонь, показав то, что было у нее в руке.

Браслет, сплетенный из нитей разного цвета: красного, желтого, фиолетового, – все они соединялись посредством узелков. Вероятно, Кэрри сделала его своими руками.

– И что это? – теперь уже спокойно спросил Филипп, рассматривая украшение.

– Это оберег, – произнесла Кэрри, и ее голубые глаза немного погрустнели. – Для девяносто девятой. Он должен отпугнуть ее кошмары.

– Ты знаешь ее?

– Нет, – девушка пожала плечами. – Но мы теперь все заодно, так ведь?

Филипп кивнул в знак согласия, улыбнувшись одним уголком рта. Заодно. Хотелось бы верить, что она права.

Кэрри небрежно махнула рукой в знак прощания и поспешила в конец коридора, где, видимо, и находилась нужная палата. Сколько же доброты в этой девушке. Наверное, она единственная, кого стоны той несчастной не раздражали и не пугали, а побуждали к сочувствию и заботе. Удивительно, но Филипп даже не надеялся встретить здесь таких… милых людей. Ему почему-то казалось, что все призывники будут такими же мрачными и озлобленными, как и он сам. Но теперь Филипп надеялся, что Кэрри не одна такая, и вдруг подумал о Септимие, том парне, с которым он познакомился в поезде. Он тоже был добр. Будет радостно узнать, что он выжил. А если нет…

Юноша так и стоял посреди коридора, думая о том, что нужно привыкать к тому, что люди вокруг умирают.

Следующие дни побежали один за одним так же незаметно, как сон после инъекции. Присоединившись к остальным выжившим, Филипп понял, что все только начинается. Направление его жизни резко сменило русло, но он все еще оставался собой и не собирался становиться слабым звеном из-за своей ненависти к отцу. Сыворотка не отняла его жизнь, а добавила новых сил, чтобы бороться дальше и гнуть свою линию. Отец должен это увидеть и пожалеть о своем решении.

После «посвящения», как называют инъекцию в Кастрисе, простых призывников, чьи жизни не стоили и гроша, стали называть абсолютами. Теперь они стали теми, кого уважают и ценят. Они превратились в дорогостоящий материал в руках правительства. Как сказал Фридман, абсолюты – это бесформенные алмазы, которые здесь примут свою огранку. Что же, с этим Филипп спорить не собирался. Новая оболочка была ему просто необходима.

Возвращаясь к минуте, когда Филиппу, наконец, разрешили покинуть лабораторию и вернуться к остальным выжившим, он невольно вспоминал миг, когда вошел в свою новую комнату и увидел знакомый силуэт. Освещенный искусственным блеклым светом посреди четырех серых стен на дальней койке сидел парень, склонившись над какой-то книгой. Взглянув на его сильные смуглые руки, Филипп тут же подумал про Тавена, решив, что тот каким-то образом проник в Кастрис. Он так обрадовался старому другу, что чуть было не кинулся к нему в объятья, как вдруг застыл, осознав, что ошибся, когда к нему повернулось совершенно чужое лицо.

– Хах! Привет, новичок, – добродушно оскалившись, небрежно произнес парень, затем встал и подошел к Филиппу, протянув ему руку.

Нет, это был совсем не Тавен. Но отчего-то этот оскал показался довольно знакомым. Словно дежавю.

– Я Раджи, – сказал смуглый парень, и тут Филиппу ясно вспомнилась их первая встреча. Он видел этого парня у поезда. На его плече был наколот ворон. Значит, эта улыбка вовсе не являлась злобным оскалом. Сейчас он улыбался точно так же.

– Я Филипп, – ответил юноша, внимательно вглядываясь в лицо собеседника и пытаясь угадать его мысли. Теперь предстоит к каждому присматриваться более, чем внимательно, чтобы среди толпы призывников найти достойных союзников.

– Рад, что ты с нами, – без тени притворства признался Раджи и уселся обратно на свою койку, взяв в руки книгу. На обложке было написано: "М. Горький "На дне".

– Почему рад? – поинтересовался Филипп, сев напротив. Кажется, эта кровать была никем не занята.

– Ну, посуди сам, – непринужденно произнес Раджи, укладываясь на спину поудобнее. – Сын канцлера, получивший военное образование и всю жизнь наблюдавший за ведением политических дел ближе, чем кто-либо из нас, плюс ко всему, оскорбленный и обозленный… Да, пожалуй, с тобой у нас больше шансов выжить.

– Это так заметно? – смутившись, спросил Филипп. – Насчет обозленного?

– Нет, – успокоил его Раджи, хитро улыбнувшись.

– Ты поймал меня, – с досадой усмехнулся парень, признав свое поражение. – Повелся на провокацию.

– Извини, – лицо другого расплылось в довольной гримасе. – Не переживай, я умею хранить секреты. И… я тебя понимаю. Неприятно, когда от тебя отказываются.

– Что ж, – Филипп наклонился, сложив руки в замок, – для своих лет ты кажешься слишком опытным. Кто ты такой?

Раджи не был тем, кем казался на первый взгляд. Филипп узнал его, даже больше – он его понял. Возможно, он не просто так спутал его с Тавеном. Между ними действительно было что-то общее. По крайней мере, рядом с обоими Филипп чувствовал себя на своем месте. Однако судьба Раджи оказалось гораздо мрачнее. Он рассказывал о себе не сразу, постепенно, осторожно нащупывая нужный уровень доверия к новому знакомому. И Филипп любил его слушать. Он прислушивался к нему. Так было и тогда, и теперь, когда их нити сплелись намного крепче.

К концу второй недели абсолюты стали просыпаться все чаще. Таким же памятным моментом, как знакомство с Раджи, стала новая встреча с Септимием.

В тот момент закончилась утренняя тренировка, и абсолюты находились в столовой за завтраком. Филипп тогда сидел за столиком в привычной компании Кэрри и Раджи, которые за несколько дней стали его верными союзниками. Впрочем, выбирать друзей среди абсолютов было куда сложнее, чем просто фанатов. Многие призывники слепо поклонялись сыну канцлера, некоторые, напротив, тихо ненавидели. Однако и Раджи, и милая Кэрри оставались именно теми людьми, которые забывали о фамилии Марчелл, когда общались с Филиппом. Они были честны с ним, за это он уважал их и старался держаться поближе.

Среди выживших, несомненно, оставались те, кого вообще не интересовала персона наследника. Например, среди абсолютов Филипп заприметил двух сдружившихся парней, которых невольно мысленно стал называть «странной парочкой». Один был юноша в очках, Юрий, которого он встретил у поезда вместе с Раджи, а другой – парень азиатской наружности по имени Макото. Первый был повернут на работе с техникой, постоянно копался в каких-нибудь приборах и часто разговаривал сам с собой, а его способность менять цвет кожи, как хамелеон, только добавила его образу той «чокнутости», которая была ему присуща. Юрий весьма забавно менялся в цвете: краснел, когда злился, зеленел, когда нервничал, а иногда даже белел, как снег, если в его голове происходил слишком сильный мозговой штурм. При этом он вечно поправлял очки на носу, даже если они не сползали. Впрочем, ни особой симпатии, ни антипатии у Филиппа он не вызывал.

Второй, Макото, не казался бы таким странным, если бы не ходил с вечно приподнятым настроением. Во время тренировок он мог вдруг начать двигаться в ритме музыки, которая якобы играла в его голове, либо просто начинал подвывать, напевая какую-нибудь песенку, или же просто обегал каждого, подбадривая придуманными на ходу кричалками. Это веселило абсолютов, когда не раздражало. Плюс ко всему у него было два странных пристрастия. Первое – он безумно любил комиксы и как только не торговался с военными, чтобы те притащили ему парочку журналов, и тогда он на несколько дней затихал, пока не прочитывал все от корки до корки по несколько раз. Второе – он был помешан на травах и специях. Не то что бы Филипп подозревал его в чем-то, но этот парень казался таким же безумным, как его друг, когда в его руки попадало что-то из специй. Например, если в столовой подавали еду, присыпанную какой-нибудь зеленью, он хватал ее, нюхал, рассматривал, пробовал языком, потом совершал с ней какие-то манипуляции, смешивая с другими приправами, и только потом приступал к пище. Да, пожалуй, они с Юрием стоили друг друга.

Также Филипп познакомился с девушкой по имени Ноэль. Поначалу она держалась особняком, только сверлила всех своим пронзительным взглядом, этими ледяными голубыми глазами, в которых будто тонуло все, что попадало в поле зрения. Филипп поглядывал на нее, пытаясь понять ее поведение, но та всегда пряталась от наблюдателей, прикрывая лицо длинными черными волосами. А потом, в какое-то утро она явилась на тренировку с абсолютно лысой головой. И с тех пор стала улыбаться и даже пыталась общаться с другими абсолютами. Однако ее поступок остался для Филиппа загадкой. Насколько ему удалось узнать, Ноэль устроила истерику перед введением сыворотки, расцарапала руки медсестры и опрокинула все приборы. Инъекция ее усмирила, однако внутри девушки, по всей видимости, еще осталось немало взрывчатого вещества. Но, как ни странно, Ноэль теперь вела себя весьма покладисто, не конфликтовала ни с военными, ни с абсолютами. При встрече с Филиппом она всегда улыбалась, а в последнее время даже заводила разговоры, давая понять, считает его достойным лидером. Но он не спешил относить ее к кругу доверенных лиц.

К тому же у Ноэль был друг, который постоянно вертелся вокруг нее. Парень по имени Джерт. Взбалмошный и абсолютно бестактный, постоянно привлекающий к себе внимание посредством тупых шуток и всяческих замечаний, будь они уместны или нет. Плюс ко всему у него была скверная привычка давать всем прозвища. Особого внимания Филипп на Джерта не обращал, поскольку не считал его ни соперником, ни хорошим союзником. Но стоило отдать должное его физической подготовке, в которой он не уступал даже Раджи. Поэтому со счетов его списывать было нельзя.

Среди первых очнувшихся Филипп встретил еще девушку по имени Ати с такой же способностью, как и у него, поэтому они виделись на частных тренировках. Рядом с ней постоянно маячил рыжеволосый кудрявый парень Йохан, который проявлял способности в физике и потому тесно общался с Юрием. Позже в себя пришел крупный, даже очень полный парень по имени Август, вызвав немало удивления со стороны других и, конечно, столько же насмешек. Многие даже делали ставки, сможет ли он продержаться за стеной хотя бы день, другие – что не доживет и до отправки. Однако спустя какое-то время все поняли, что толстяк весьма дружелюбен и отзывчив, поэтому стали закрывать глаза на его внешность. Вдобавок к этому он жил в одной комнате с местным красавчиком Максвеллом, который не забывал подкалывать соседа насчет его лишнего веса изо дня в день. Кто знает, может, это служило для Августа некоторой мотивацией.