Три шершавых языка

Глава 12

Курт знал, что говорил, и с его исключением из списков незамедлительно началась какая-то нелепая возня в расположении. Общество пусть еще недоросликов, но все же мужчин радостно встретило падение оков, душивших их свободы и амбиции. И теперь первостепенной задачей каждого стояло как можно скорее выявить, кому достанется место лидера, окажется ли он его сторонником и какие порядки придут с этим?

Первые три дня ничего серьезного не происходило. Один присматривался к другому, в умах и разговорах вспоминались старые обиды и былые заслуги. Откуда ни возьмись объявлялись крепкие друзья, хоть раньше этого никто не замечал, и постепенно группы таких товарищей росли и при этом наглели. На четвертый, пятый, шестой день возникли первые стычки. Так ознаменовалось начало деления власти внутри отдельных групп. Либо кто-то, осознав, что за ним стоит сила, вел себя отчаянно нагло. За полторы недели выделились две, примерно равные по числу активных участников группы во главе с их царьками, конкурирующие между собой. Весь обывательский мир с напряжением наблюдал, как за спинами дежурных воспитателей вспыхивали мелкие драки и прочие нелепые трения. Как правило, до больших кровопотерь дело не доходило. Скорее это смахивало на брачные бои древесных лягушек, раздувающих друг перед другом пузыри.

В конце концов победу одержала одна конкретная группа, число сторонников которой вдруг неожиданно возросло. Вторая же будто ушла в подполье, собрав остатки своих членов. Правда была еще одна компания людей, про которую я должен упомянуть, и притом достаточно многочисленная. А прозвали ее бандой объедков. Ее сторонников никто не хотел брать к себе ввиду практической бесполезности ее членов, не способных ни драться, ни что-то кому-то доказать.

Среди них оказался и Марк, притом совершенно по иной причине. Новым царькам пришлось здорово поломать голову, решая как с ним поступить. Хотя каждый, положа руку на сердце, мог припомнить «удачливость» Марка с Куртом, но культ личности старого лидера отчаянно оплевывался и растаптывался. Вместе с ним открыто презиралось все то, что было частью старого режима.

Кроме того, Марк за последние годы резко дал в рост и благодаря тяжелым тренировкам уже не выглядел человеком, готовым спокойно стерпеть провокацию или даже надменное отношение. Того и гляди с ним могут быть серьезные неприятности. А значит, следовало для начала проверить его на стойкость.

Два месяца Марка никто не трогал, словно его и не существовало. Банда объедков была вполне многочисленной, и потому не составляло труда найти кому выполнять самую неприятную работу. Марк же спокойно учился, делал уроки, много читал, ходил дежурным по расположению и выполнял прочие повседневные обязанности. Все бы и дальше так продолжалось, если бы на сложившуюся систему не повлияли внешние силы.

***

В один из дней то ли из любопытства, то ли просто от смертельной скуки очередной крупный горе-чиновник решил посетить богом забытое заведение. И, конечно же, как всегда в таких случаях, встреча ожидалась в чистых и опрятных помещениях, где счастливые воспитанники в новых одежонках питаются как в лучших домах Лондона, ни в чем себе не отказывая. Телевидение – обижаете! Без него вообще сейчас ни одно телодвижение не имеет смысла. И почему, я спрашиваю себя, таких недалеких залетных птиц ни разу не смущает тошнотворный запах свежевыкрашенных помещений? Замечу, что и разговоры чиновника и встречающих его должностных лиц со стороны выглядят довольно занимательно. Один задает глупые вопросы, с противоположной стороны слышна возмутительная ложь. Иногда они меняются местами, один просит, другой обещает. Но форма всегда одна: спрашивает – глупец, отвечает – лжец.

В такой денек Марку как одному из самых работящих воспитанников досталась роль маляра, и он целыми днями мазал шпатлевкой и подкрашивал облупившуюся от стен краску, а кое-где белил потолки. Работы было много, а времени как всегда в обрез. Тогда к нему и подошел паренек по кличке Большой, потому что он был действительно большой.

Руки, вечно утонувшие в карманах, и ноги широко расставлены. Так было легче скрыть их кривизну. Одежда его была в полном порядке, отглажена и сидела по размеру. Кроме того, ее еще не успели потрепать время и казенный стиральный порошок. Верхние пуговицы рубашки вызывающе расстегнуты, на руке часы – редкость для местного общества. В нарушение всяких правил на шее блестела серебряная цепочка. Каждая деталь говорила о нем как о человеке, не гнушавшемся добиваться силой всего того, что он желал заполучить. Кроме того, он был близким товарищем одного из названных здесь корольков.

Весь этот день он служил дежурным по расположению, и в его обязанности входило поддержание порядка. Конечно же, этот порядок наводился руками самых жалких да затюканных мальчишек. Но таких сегодня поблизости не оказалось.

– Взял тряпку и пошел драить сортиры, – нагло приказал Большой.

– Ты, видно, приболел, парниша, – дерзко ответил Марк, – ты, сынка, сильно ошибся! Не к тому человеку ты подошел, и не так.

– Значит, ты отказываешься? Похоже, проблем у тебя давно не было? – продолжил давить Большой, но уже менее решительно, оглядываясь зачем-то по сторонам.

– Со своими проблемами я справлюсь. Беспокоишься, мамуля, за меня?

– А может быть, подумаешь еще разок?

– Тебе еще раз повторить? – разозлился Марк. – Плохо тебе, обезьяне, похоже, доходит?

– Ну хорошо, мы с тобой поговорим еще, – попятился Большой.

– А что не сейчас?

– И за обезьяну мне ответишь!

– Только рад буду!

– Мы с тобой скоро встретимся, – рявкнул Большой, окончательно поворачиваясь к Марку спиной, словно смакуя, раздумывая последнюю фразу про себя.

У Марка не было сомнений, что ближайшие события будут разворачиваться не в самом приятном ключе. Как легко все-таки во что-нибудь вляпаться и как же достало это общение сквозь оскаленные зубы, думал он. Вместе с тем в голове раз за разом витали ранее внушенные Куртом формулы, которые придавали не столько сил и уверенности в себе, сколько награждали душевным спокойствием.

– За покой нужно биться, – произнес он заветные слова полушепотом. – Сила – это гарантия безопасности. Я больше не тот человек, каким был раньше. Я владею собой и ситуацией, я буду стоять на своем, даже если придется идти против всего мира, против самого Бога, – продолжал он, словно читал молитву. Затем ему вспомнилось, как Курт вдалбливал ему эти мысли, как он издыхал от истощения сил, повторяя это.

Ужин в столовой для Марка проходил в каком-то непривычной атмосфере. Воздух в этот раз наполнял не повседневный шум непринужденной болтовни и лязганья посуды, а жаркие перешептывания, часть которых было легко расслышать в прозрачной тишине. При этом на Марка падали десятки любопытных взглядов. Как же все-таки бывают полезны эти глупые слухи, подумал Марк. Весь грядущий расклад ему был уже известен заранее.

***

Среди ночи кто-то похлопал Марка по плечу.

– Тебя Большой ждет в умывальнике, – произнес сиплый голос.

– Подождет! – ответил Марк грубо, потягиваясь. Ну что же, пора за дело!

У него не было страха перед дракой, какой обычно зиждется у меланхоличных персон. Никого в своей жизни он больше не боялся. Но его не оставляло тяжкое чувство усталости от всего, будто целый век делаешь одну и ту же монотонную работу. Беспросветно, без надежды поменять хоть что-то в жизни. Когда раз за разом прилетают удары по голове, перестаешь воздвигать это явление в ранг чего-то противоестественного человеческому существу. Драка за дракой он убедился в несерьезности болезненных ощущений, как бы плохо ни складывалась ситуация. А страх, если он и есть, быстро испаряется в пылу боя.

Марк спрыгнул с кровати, и теперь его мысленные образы рисовали печальные останки его противника, униженного и умоляющего о прощении, но недостойного его.

Недолго думая, он надел брюки и куртку. Из-под тумбочки вытянул свои туфли, припасенные рядом, вместо отведенного для этого места. Марк надел их и плотно завязал шнурки. Стараясь не привлекать внимание дежурного воспитателя, дрыхнувшего в комнате отдыха перед телевизором, он направился в умывальник, где уже дожидался Большой, одетый в брюки и тапочки. Он стоял молча, довольный и уверенный в своих силах, просто лыбился и смотрел наглым взглядом. Руки он держал сложенными на груди. Марк плотно закрыл за собой дверь и тоже уставился злобным взглядом на Большого. Как он и ожидал, из соседней комнаты, где находились туалетные кабинки, вышли еще трое. Все как один, разумеется, дружки неприятеля.

Не успели они занять выгодную позицию, как Марк молнией кинулся на Большого, подпрыгнул, выставив ногу вперед и просто въехал ему в грудь. Всегда бей первый, наставлял Курт, всегда начинай с самого сильного.

Большой не успел и слова сказать, как отлетел на пару метров и толкнулся головой о стену за его спиной. На сегодня он был вычеркнут из списка противников. Дальше началась бездумная собачья склока, чьи-то кулаки попадали по голове, груди, иногда от ударов кроме искр и белой пелены на глазах ничего не было видно. Но нельзя останавливаться. Маши руками шире, чаще, резче. Мгновение, снова можно оглянуться, и опять в атаку. Какое-то тело согнулось в пояс, бей его, бей кто ближе, уничтожай его, удар за ударом, работай руками будто отбойным молотком. Кто-то ударил сбоку, кто-то позади, попался еще кто-то в прицел кулаков. Работай, работай, работай.

В определенную секунду Марк услышал какой-то странный звон в голове, затем вспыхнул яркий свет, и все стало темно, все стало вдруг неважно.

Как выяснилось позже, кто-то схватил огнетушитель и с размаху ударил им по затылку Марка, оказавшись позади. Грохот от выпущенного из рук баллона был такой, что дрыхнувший дежурный воспитатель подлетел на своем месте и кинулся к источнику шума. Глазам его открылась просто потрясающая картина. Бежевый кафель на стенах был обильно забрызган кровью, разбросанные тряпки, ведра, на полу лужа. Двое стояли на ногах, а один на коленях лицом против входа, подхватив в локтевом сгибе правую руку. Выглядела она неестественно вывернутой. Сам сидящий на коленях странно двигался, словно кланялся мелкими кивками. Однозначно, ему было очень больно. Кроме этого, у него водопадом бежала кровь из носа, и он не знал, что с ней поделать.

Один из тех, что стоял на ногах, вроде выглядел целым, за исключением порванной губы и оплывших глаз. Его полуголое тело также было сильно забрызгано кровью. Если бы он еще мог видеть перед собой, то продолжил бы драку.

Завершали картину побоища три совсем не веселящих душу тела, распластавшихся на полу. Живые? Раненые? Мертвые? Черт, за какие грехи мне такое наказание и именно в мою смену – первое, что подумал воспитатель.

Заслуженному женщине-педагогу и раньше приходилось разнимать распоясавшихся мальчишек. Ничего не поделаешь, ругай, угрожай, склоки все равно были и будут. А чтобы такое, ну нет, такого ей видеть еще не приходилось. Очнувшись от шока, она бросилась к лежащим, но что следует делать в подобных случаях, не знала. Разум просто начисто вылетел из головы. От волнения сердце ее бешено билось и больно кололо внизу. Хотелось уйти отсюда, приложить под одежду к колющему месту в груди свою ладонь. Как же плохо, что не было сейчас ни единой возможности так поступить.

Она судорожно начала бить по щекам одного, а затем второго мальчишку, подскочила к раковине, резко открыла кран, но зачерпнуть воды было совершенно нечем. Тогда она вновь бросилась ударять ладошками и трясти лежачих. Не добившись своего, она выскочила из умывальника, добежала до середины расположения и что есть мочи прокричала:

– Вызовите скорую помощь, кто-нибудь! Быстрее вызовите скорую помощь!

Сил возвращаться у нее не было, боль в сердце резала безжалостно и просто свалила ее с ног. Прижавшись к полу своим задом, она принялась жалобно охать, и мальчишки, подхватив ее, дотащили до стула. Она и там продолжала что-то лепетать про свою нелегкую судьбу и как мерзко жизнь поступила с ней. И все же чуть позже поспели во многом обнадеживающие вести. Все пришли в себя.

***

Через две недели всех участников потасовки по очереди выписали из больницы и вернули обратно в приют, как стал называться детский дом. Кого-то наградили гипсом, кому-то достались швы, но каждого в расположении приветствовали как героя. Те в свою очередь хвастали списком залеченных ран и перечнем блюд больничного рациона питания, что удалось вкусить.

Последним объявился Марк. Его просто продержали в стационаре, потому как не знали, что с ним делать дальше. Сквозили даже идеи отправить его в другой приют, но позже от них отвернулись. В расположении его встретили едва ли не с большим восхищением, но все же восторг был скрыт у каждого глубоко внутри. Лишь редкий смельчак подошел к нему, чтобы полюбопытствовать о последних днях вне общего дома.

Зато к привычной внешности Марка добавился хороший такой порез, проходящий прямо под левой скулой, впоследствии превратившийся в зазубренный шрам. Он-то и добавил к окружившей его ауре немного свирепости и служил неким напоминанием для каждого кандидата в противники. Титул самого сильного человека в расположении отныне стоял за Марком, а тех четверых спасло только чудо. Вернее, кто-то лишний вмешался и спас их от погибели. В любом случае Марк стал исключительной персоной и шутить с ним больше никто не отважился.

Чуть позже вечно разъяренный директор заведения вызвал всех участников инцидента по одному в свой кабинет и самым серьезным образом накатывал на них угрозами, среди которых успехом пользовались такие слова, как преступник, полиция и тюрьма. Хоть он и пытался кого-то вернуть на путь истинный, но его воспитанники были не из числа тех, кто считал такие понятия чем-то сверхординарным. По юношеской глупости даже чем-то приключенческим. Тем не менее, каждый для себя на всякий случай согласился, что в ближайшее время не стоит вляпываться в истории.

Ко всему прочему, директор наградил всех обязанностями по выполнению общественных работ. Кому-то досталась столярная мастерская, кто-то теперь ухаживал за зелеными насаждениями близлежащих парков и скверов. При этом даже платили какую-то мелочь. Мало, конечно, по сравнению с затраченным трудом, но, как отметил Марк, на сигареты теперь хватало, да и дни летели быстрее.

В принципе, последние месяцы в приюте стали золотым временем для Марка, когда можно спокойно жить, думать и делать свои дела. Дни омрачались лишь ожиданием заветной даты. Вот-вот уже приближалось его время, когда он сможет покинуть стены заведения и будет вкушать сладостный воздух свободы. Стоит отметить, что жизнь в расположении приюта для Марка стала гораздо проще. Мир теперь не казался таким злым, и даже исчезла нужда постоянно скалить на всех зубы. Просто все шло спокойно, своим чередом.

Постепенно удалось найти общий язык со всеми отморозками, а тем более их связывала и даже принуждала быть дружными общая пагубная привычка. Сигареты все больше и больше завоевывали умы и рты молодежи. Хотя, что греха таить, на самом деле они сделали это задолго до того, как первая смердящая соломинка была застигнута перед их собственным носом.

Марк стал как раз тем источником, кто мог легко их достать. Пусть и дороже, но зато стабильно. Продавцы табака же, как правило, гоняли недоросликов, часто даже угрожали поймать и сдать их в полицию. Кроме сигарет ценились сладости, кое-какие мелочи из джентльменского набора, и Марк активно находил их.

Вместе с тем в голове все ярче разгоралась одна навязчивая мысль, не дававшая Марку покоя. Неужели все-таки Курт был прав, когда под пинки принуждал меня тренироваться, делать все эти подлые поступки? Да как же так? Я же ненавижу его! Он же подлый, злобный, и кажется, презирает всех и все. Но постепенно, как принято в таких случаях, память избавилась от плохих воспоминаний словно от опасного для жизни груза, а где-то приукрасила их. Мысленная риторика, вместе с тем, также стала совсем иной. Все-таки он был прав. Сила – это гарантия безопасности! И, черт возьми, когда-нибудь я обязательно поблагодарю его, в конце концов заключил Марк.

Также и Ангела все чаще становилась предметом его размышлений, пусть он и пытался понизить интерес к ней, но разум напрочь отказывался полностью исключить ее из памяти, еще ярче выбрасывая на первый план ее образы в голове.

Где она, что делает, помнит ли она о нем, будет ли рада видеть его, когда он, наконец, найдет ее? Мысли раз за разом рисовали романтические сцены, подхваченные из самых трогательных голливудских фильмов. Где-нибудь на фоне Большого каньона или широких просторов Дикого Запада он обнимет ее крепко-крепко и скажет: «Я тебя больше никогда не отпущу, никому-никому не отдам». Было тепло и приятно на душе, а главное, было спокойно.

Часть II. Университет