Возвращение с Лоэн. Роман
Исчезновение Лоэн ускорило окончательную развязку всех этих событий. Родители обошли её знакомых и всё узнали. Рока также рассказала им всё. Мамашу Марека привлекли к ответственности, заставив оплатить все расходы на поиски Лоэнеты, а также большой штраф в пользу её родителей, принести публичные извинения. От денег родители, конечно, отказались… После того, как все точки над i были расставлены, жители квартала постановили, что ей, вместе с семьёй, следовало бы покинуть этот район. Хотя такое постановление обязательной силы и не имеет, но оно было своего рода «гражданской казнью».
Линэт так никогда и не стал «королём». Его «войско» отказалось ему повиноваться в тот же миг, когда Лоэн плюнула ему в лицо. Он орал, чтобы её догнали, но никто не тронулся с места, а потом как-то незаметно и быстро все разошлись… После этого Линэта несколько раз жестоко избили его же сверстники, которые не имели отношения к компании Лоэн, но знали о его предательстве со слов её друзей и недолюбливали его ещё до всей этой истории. Линэт вдруг кожей почувствовал, что за Лоэн – весь мир, а за ним – неприятный «холодок» одиночества. Он – ошалевший от страха и унижений пришёл к ней домой просить прощения, хотя никто его не заставлял. Она не вышла к нему, а передала записку с тётей, маминой сестрой, которая в этот момент у них гостила. «Никогда больше не подходи ко мне и к моему дому», – было в записке. Он не ушёл сразу, а стал канючить, слезливо вымаливая у растерявшейся женщины разрешения пройти и поговорить с Лоэнетой. Лоэн, думавшая, что он ушёл, спустилась в гостиную, но услышала его голос: «Мне сказали, что пока Лоэнета меня не простит, – врал и канючил он, – меня будут бить каждый день». У него и правда под глазом был здоровенный синяк, волосы взъерошены, и весь он жалкий. «Меня бьют из-за неё».
– Тебя бьют из-за тебя, а не из-за меня, – внезапно прозвучал её голос. Линэт вздрогнул. Она стояла напротив – маленькая неумолимая богиня, в лёгкой перламутровой тунике, только что ореол не светился над её головой. Линэт вдруг поразился, увидев её такой.
– Лоэнета, прости меня, прости – я больше не буду, скажи, чтобы меня не били больше, ну пожалуйста…
– Я не знаю, кто тебя бьёт, – только и ответила она, и ушла. Она тут же забыла о Линэте, и не посмотрела в его сторону, проходя через гостиную обратно с толстым томом в руках, хотя он всё ещё стоял, где стоял.
Тётя, видя непреклонность племянницы, решительно стала выпроваживать Линэта, и, наконец, выпроводила. Позднее его оставили в покое, но замечать вообще перестали, полностью исключили даже имя его из своих разговоров. Ни один человек не может вынести собственной смерти при жизни, и вскоре Линэт вообще пропал – куда, точно никто не знал – видимо, перешёл в отдалённую школу и перестал вообще появляться на улице. Все как-то вздохнули свободнее.
Марека постигла ещё более печальная участь. Он в своё время не побоялся дать Линэту сдачи, однако не мог ослушаться мать, властную и скандальную женщину, муж которой – отец Марека – предпочитал с нею не связываться. Марека били не мальчишки, а девчонки, которые были его старше. Изощренно били и стыдно. Брали в кольцо на потаённой лужайке школьного сада и издевались… Его не оставляли в покое до тех пор, пока всё семейство не съехало с глаз долой. Причем, круговая порука среди детей и подростков была настолько прочной, что никто не выдал мучительниц этого толстоватого и, в целом, добродушного мальчика…
Ему не повезло и в другой школе, куда его перевели родители. Наверное, благодаря тому, что она находилась не столь уж и далеко, там очень быстро узнали, что Марек пинал ногами Лоэнету, о Лоэнете знало уже чуть ли не пол-Уэйна. И в той школе его также стали избивать девчонки – здоровые уже, лет пятнадцати-шестнадцати, и чуть не придавили его насмерть. Наконец, Марек исчез окончательно, и больше его не вспоминали…
Рока несколько раз после возвращения Лоэн домой приходила к ней, чтобы объясниться, ну и просто – дружить опять. Лоэн простила её за малодушие, однако дружить с ней больше не стала, и никогда больше не выделяла Року среди остальных, отчего та страшно страдала. Рока много раз даже плакала, но это на Лоэн производило такое же впечатление, как и слухи об очередном избиении Марека, то есть никакого…
…Нет, всё-таки страшный человек была Лоэнета, маленькая девочка, из-за которой всё перевернулось так разом, и ясно вдруг стало, кто есть кто… Она каким-то странным и непонятным для взрослых образом постепенно превратилась для детей целой округи в своего рода «божественную личность», знакомства с которой искали все. А старшие девочки—подростки опекали её, и даже гордились этим…
После этой истории Лоэн никогда не сталкивалась даже с попыткой посягнуть на неё. Все искали её дружбы и преклонялись перед ней. Поэтому то, что происходило с нею в Риносе – этот арест, эта «бойня», этот «безголовый кастрат», – было для неё запредельно…
Глава 5
Выводы Реда Беннера
Как провела эти сутки Лоэн – после визита скапатора и «бойни», – она бы и сама не вспомнила. Через некоторое время после того, как её оставили в покое, у неё страшно разболелась голова. Головная боль отвлекла её от мыслей о случившемся. Она – то плакала, то постанывала, то просто лежала, мучаясь молча.
В течение дня в её дверь много раз стучали, но она не откликалась – какой смысл? – если к ней может зайти кто угодно и когда угодно, как в тюремную камеру. И к ней действительно стали входить без стука – в отведённые часы просто приносили еду, но она и не замечала этого. После обеда несколько раз заходил врач и задавал ей какие-то вопросы. Она лежала, отвернувшись к стене, и не отвечала. Была «как живая» и совершенно «тихая». В конце концов, её вновь оставили в покое. До следующего утра.
…Врачебная комиссия вошла к Лоэн. Она сидела на кровати, одетая, но непричёсанная, заплаканная.
Они вошли – она продолжала плакать, как будто не видела их, как будто по-прежнему была одна. Они знали, что со вчерашнего дня она ничего не ела и никак не отзывалась на вопросы, обращенные к ней, лёжа на кровати, спиной к «посетителям». Трёх врачей, возглавляемых Редом Беннером, сопровождал Рой (таково было его условие) и два охранника.
Скапатор испуганно насторожился. Он решил, что она плачет вторые сутки напролёт. Действительно, если бы через тридцать минут после «бойни» он зашёл к ней снова, то увидел бы точно такую же картину, что и сейчас, через тридцать часов. Его испугала мысль о том, что вот такой жалкий, смятенный вид её может вызвать у врачей сочувствие, и не всё пойдёт так, как хотел этого он. С другой стороны, «сумасшедшие не плачут», почему-то считал он, поэтому невменяемой её вряд ли признают, это хорошо. Для него, пожалуй, было бы откровением, что и собаки плачут – от обиды.
Ред Беннер, попросивший перед этим Роя молчать, когда он будет беседовать с Лоэн, не мог не отметить про себя, что их появление никак не отразилось на ней – ни одного движения, ни одного взгляда в их сторону, «смотрит внутрь себя».
– Здравствуйте, – как можно более вежливо и с участием обратился он к ней. – Что с вами?
Лоэн всхлипнула, и, как будто продолжая свой внутренний монолог, только теперь вслух, стала говорить, слёзы потекли из её глаз обильнее.
– Пожалуйста, я очень вас прошу, отпустите меня. Ну что я вам сделала? – лицо её исказилось от подступившего к горлу рыдания, и, «переменив» дыхание, она продолжила:
– Зачем он меня мучает? – говорила она, имея в виду, наверное, Роя, но глядя не на него, а куда-то в сторону. – Что ему от меня нужно?.. Я никого не убивала, не грабила… Ну заберите бриллианты, если вам они так нужны. Только отпустите меня к Джеральду. Я люблю его, я не знаю, что с ним. Почему мне ничего не говорят о нём?
Новый комок слёз.
Губы, чуть припухшее от удара локтем, искривились, как у девочки, горько плачущей от того, что у неё отобрали мячик какие-то злые дяденьки.
– Не нужны мне эти бриллианты, я не хотела их брать… Скажите, что с Джеральдом, что происходит, я ничего не понимаю…
Слёзы не давали ей говорить, она давилась ими, и не могла сглотнуть. Они струились из больших, поразительной красоты глаз.
– Зачем вы меня тут держите, зачем он бьёт меня, разве я не человек, разве я могу ему ответить тем же? – продолжала она бессвязно.
… – Я хочу домой, я хочу к Джеральду, что вы с ним сделали? – всё это без нажима, без перепадов в голосе, под аккомпанемент ритмичных хрустально-солёных струй, катившихся со щёк, с носа, с подбородка, замочивших уже изрядно блузку на её груди…
…Перед ними, перед комиссией, которую охраняли двое вооруженных резиновыми дубинками людей, сидела девочка, которую словно разлучили с мамой – совершенно раздавленная несчастьем, на неё свалившимся, у которой больше не было сил противостоять ударам судьбы, которая никак не могла понять, за что ей такие страдания, в чём она виновата, – девочка, инстинктивно не сознающая того, почему всё это с нею произошло… Беззащитная, униженно-просящая, верящая, что сейчас её пожалеют, дадут конфетку и отпустят.
– Я никогда больше не буду кричать и ругаться на вас, я буду говорить о вас только хорошее. Простите меня, мне так больно, я так устала, я не могу больше терпеть, – как будто она хотела задобрить их.
– Пожалуйста!.. – тут она закрыла лицо руками, и разрыдалась пуще прежнего.
Комиссия стояла в полном замешательстве, даже Рой не знал, что и думать. Никто не мог предположить такого поведения Лоэн. Наконец, Ред Беннер, совершенно не знавший, что говорить, и не осмелившийся задавать вопросы, которых он держал в памяти много – и простых, и неожиданных, и с «подвохом», и как будто ничего не значащих – «сколько у собаки рук?», или – «сколько звёзд на небе?», – прервал молчаливое замешательство и вымолвил тихим участливым голосом:
– Ради Бога, успокойтесь: вам никто не угрожает, вы просто близко всё принимаете к сердцу, а вам бы следовало относиться ко всему спокойней, мы бы лучше узнали вас – если бы вы отвечали на наши вопросы, и уж наверное мы бы как-то иначе подошли к вам, и не было бы того, что было вчера…
– Как же я могу, – ответила Лоэн, ухватившая, кажется, лишь первые его слова, – не близко к сердцу.., если у меня отняли всё, бьют, унижают, издеваются надо мной и, может, над ним.., – она имела в виду Джеральда. – Я не могу отвечать тем же, я в полной вашей власти, что я такого сделала?..
У Роя шевельнулось злое раздражение против неё.
– Она сейчас играет с нами в дурочку…
– Рой, – прервал его Ред Беннер, – мы с тобой договаривались…
– Ладно, ладно, – только тут, по-моему, всё ясно.
– Вот что, – решительно сказал врач, – я попрошу всех выйти и оставить меня наедине с этой девушкой.
– А вот об этом мы не договаривались, док! – возразил Рой. – Иначе бы я позаботился о том, чтобы мы всё слышали, о чём тут говорится, когда нас нет. Ты понимаешь, Ред, что дело тут в деньгах, и больших, а она отказывается отвечать на вопросы и сейчас вот откровенно передёргивает – кто кого бьёт, а? Смешно… Почему это она с тобой будет откровенничать, а не со мной? Потому что ты расслюнявился, а я нет?
Ред Беннер невольно покраснел, ему стало неловко – как ни странно, перед Лоэн, словно она пустое место для них, и при ней можно всё делать и говорить, но это же ведь не так. А также перед комиссией – получать в её присутствии начёт, как будто ему сделали одолжение, а он лезет не в своё дело.
– Ладно, Рой, – сказал, собрав себя и не меняя «хорошего» лица Ред. – Договор дороже денег, но я думаю, что мне, как специалисту, следовало бы поговорить с нею наедине. Как психолог я могу «разжать» человека, найти с ним общий язык, только если он мне будет доверять, и нас никто не будет подслушивать. А так вот, как мы – ввалившись сюда стадом и пререкаясь на глазах у этой несчастной, – ничего не добьёмся и не узнаем. И мои познания в психиатрии тут уже не помогут.
– Может, ты и прав, не психиатрией тебе надо было увлечься, а благотворительностью, все бы кошки драные ели твою сметану и разносили бы в свободное от еды время плешь да заразу на всю округу.
– Господа хорошие, – вмешался другой врач, – давайте-ка, раз мы пришли сюда, заниматься экспертизой, а не болтовнёй.
Лоэн, до того плакавшая, вдруг перестала плакать и посмотрела на того, кто сейчас говорил последний. Слёз в её глазах не было. Она, будто её поразило какое-то открытие, переспросила, как бы не веря ещё тому, что слышала:
– Чем, вы сказали, заниматься?
– Исполнением некоторых формальностей, милая.
У Лоэн отвисла челюсть, как будто она услышала то, что изумило её до крайности. Лицо её потемнело, дыханье остановилось.
Тут Ред Беннер резко сказал:
– Всё, уважаемая комиссия, я как ваш начальник на данный случай настаиваю, чтобы мы покинули эту комнату, мне всё ясно, я готов написать своё заключение.
– Я возражаю, – сказал Рой.
– А я настаиваю.
– Ладно, ребята, – внятно, но ни к кому не обращаясь, сказал третий, молчавший доселе врач, – надо нам обо всём было договориться сразу, а не здесь. Я готов подписаться под тем, что ей требуется отдых.
– Комиссия врачебная, мой дорогой Рой, – воспользовался ситуацией Ред Беннер, – решающих голосов три, я поддерживаю предложение коллеги.., – и повернул к выходу.
Все повернули за ним. Последним нехотя вышел Рой, вновь обернувшись в дверях, как и прошлый раз, и щёлкнул глазами на Лоэн, на прощание.
Она по-прежнему сидела с недоумённым лицом, и как будто что-то поняла – интуицией, и никак не могла найти тому объяснения…
Заключение независимой врачебной экспертизы было недвусмысленным: Лоэн полностью вменяема, чего Рою хотелось, но ей требуется передышка, чего Рою не хотелось.
Глава 6
Гипотезы доктора Эйнбоу
Доктор Эйнбоу набрался решимости ещё раз побеспокоить скапатора – и не где-нибудь, а у него дома, – «заказав» разговор с ним по видеосвязи. Это было в среду вечером.
– Добрый вечер, док. – Рой сидел, видимо, за рабочим столом у себя в домашнем кабинете и перебирал какие-то бумаги, не глядя на экран монитора. – Чем могу служить в столь поздний час?
Он явно намекал, показалось Эйнбоу, на некоторую неуместность этого разговора в десять часов вечера, но – ведь подтвердил же он «заявку» доктора на видеосвязь!
– У меня есть некоторые соображения насчёт вашей поднадзорной и моего подопечного, – сказал Эйнбоу.
– Слушайте, док, – с внезапным раздражением, глядя теперь на доктора в упор, начал Рой, – ваше дело поставить его на ноги и отдать нам, всё. Если вам не удастся это сделать, мы отправим его в Кантан – к их специалистам.
– Вряд ли это потребуется, – пытался было перебить его Эйнбоу.
– Неважно. Если ему ничто уже не поможет, это его дело. Ваше – хотя бы установить причины его состояния, и как можно скорее. Мы не можем долго ждать. Моё дело – работа с девушкой. Мы все должны делать своё дело, и не лезть в чужое. Тогда только можно надеяться на результат. Каждый лезет ко мне со своими соображениями, как будто ему и заняться больше нечем… Я уважаю вас док, но ваши соображения мне пока не требуются. Если же потребуются – я сам найду вас.
– Я прошу вас всего лишь выслушать меня – не в порядке совета, и не в том смысле, что у меня есть версия. Нет у меня никакой версии, и что касается дознания, то лучше вас нет специалиста…
– Послушайте, доктор, – прервал его Рой уже более мягко, но стоя на своём и с лёгкой усмешкой, – ведь смешно было бы, если бы я, всего лишь скапатор, давал советы вам – как лечить, ну того же «мумию» – правильно?
– Правильно, но…
– Ну ладно, что вы хотели сказать? – как бы уступая назойливости доктора, спросил Рой. – Говорите, раз уж мы с вами с глазу на глаз.
– Дело в том, – несколько неуверенно начал Эйнбоу, – что мне не раз в моей практике приходилось встречаться с людьми с так называемой «забитой» психикой – с людьми, которые в течение долгого времени подвергались невидимому для них воздействию других людей, и те, в конечном итоге, разрушали их психику, размывали устоявшиеся представления о хорошем и дурном, их самосознание, уверенность в своих словах и действиях. Они становились мнительными, их начинали мучить фобии, они не могли избавиться от некоторых своих навязчивых мыслей и состояний, впадали в полную апатию, даже не реагировали на краски, звуки, прикосновения…
– Вы можете короче, доктор? – у меня мало времени…
– Да, конечно. Так вот, вывести этих людей из такого состояния, вернуть им радость жизни, общения, уверенность в себе, можно только познав вполне источник воздействия на их психику, то есть психологию человека, который был рядом и – возможно, даже бессознательно – разрушал здоровье ну, скажем, моего больного. Так вот…
– То есть вы хотите сказать, – нетерпеливо перебил его Рой, что эта… – даже не знаю, как назвать – разрушила психику нашему с вами подопечному? Превратив его в «мумию»?
– Я не хочу сказать, что это именно она…
– Но зачем ей это было нужно? Да к тому же, чтоб так разрушить психику, надо, по меньшей мере, разрушить сначала череп и помять в руках мозги, как глину. Это, знаете ли…
– Возможно, это исключительный случай, но здесь, видимо, обошлось без физического насилия…
– Ну, это уж совсем невероятно. Ох, док, устал я от лишних разговоров, право слово, – я понимаю, что вы чувствуете свою необходимость в этом деле, но…
– Уважаемый Рой, мне дела нет до ваших выводов, меня не интересует возня вокруг дела, меня даже не интересует само дело – настолько, чтобы я почитал возможным беспокоить вас конфиденциальным разговором…
– Ну так за чем же дело стало? – весело спросил Рой. – Договоримся, док – мне интересны ваши соображения, но не сейчас. Как только наша «мумия» – дай-то Бог – заговорит, мы с вами – даю вам честное слово – очень тесно потолкуем о ваших соображениях. А сейчас я прощаюсь с вами, не обижайтесь. Я полностью доверяю вам судьбу «мумии» и верю в ваш талант. Пока!..
Монитор погас. Эйнбоу с досады плюнул.
– Чёрт возьми, ему не интересны мои соображения. Как же он будет вести следствие, этот самовлюблённый скапатор?
– Что?! – крикнула из дальней комнаты жена.
– Да я не тебе…
Она вошла в кабинет.
– Ну, что, Фили – поговорил с Роем Мелли?
– Поговорил, – досада не унималась в голосе доктора. – С ним поговоришь… Ох! – вздохнул он и задумался.
За ужином он продолжал размышлять: «Он так и не понял, что мне необходимо свидание с Лоэн. Ему кажется, что я „лезу“, примазываюсь к сенсационному делу на правах врача, допущенного к одному из подследственных… Дурацкий разговор какой-то. И я хорош, говорил не то, что хотел, как будто я и в самом деле полагаю, что эта Лоэн – причина болезни моего больного». «Что за идиотская манера, – морщился он, – ставить собеседника на остриё? Либо – либо. Да – нет. Чёрное – белое. Как будто все мы подследственные… Да-а, нехорошая это специфика, раз превращает людей из объема в плоскость. Слава Небу и Земле, что я не какой-нибудь скапатор, и мне не плевать, что за человек передо мной, лишь бы вывести его на чистую воду…».
– Фили, тебе не нравится ужин? – спросила его жена. – Или ты расстроен? Почему ты морщишься? – в её голосе звучала заготовленная обида.
Он обратил, наконец, на неё внимание.
– Ресджи, – как можно более мягко сказал он, – не обижайся, если сегодня я не хвалю твои бифштексы, и не спрашивай пока меня о Рое Мелли, об этом Джеральде, Лоэн. Я решил исправно выполнять свои функции – с завтрашнего дня. Ты не увидишь меня больше мрачным, никому не буду я ничем докучать, а «мумию», как изволил выразиться благоуважаемый скапатор про моего больного, постараюсь вызволить из анабиоза как-нибудь. Правда, это будет нескоро, но ведь и торопиться некуда, особенно скапатору. Ему, пожалуй, нравится быть в центре внимания, и он не торопится развязать им языки – я так полагаю…
– Ну что ты, Фили, – ответила Ресджи, – не стоит так убиваться из-за пустяков. Ты-то обойдёшься без них, а он к тебе ещё прибежит…
И она на мужа как в воду глядела.
Но доктор этого не заметил:
– Ох, вряд ли, – и это будет хуже всего. Для всех. И для него тоже. Больше всего не люблю упрямства. Это такая же мания, как и другие. Только, как считают, безобидная, и даже полезная…
Разговор с Роем Мелли состоялся как раз вечером того дня, когда Лоэн набросилась на скапатора – доктор Эйнбоу не мог, конечно, этого знать. Рой же не счёл необходимым посвящать его в «детали». Ему действительно надоели за день «соображениями», шутками, вопросами. Все в Департаменте судачили о том, что произошло. Рой же, придя в себя, должен был действовать. Он разыскал Реда Беннера. И они вместе с ним подыскали ещё двух врачей – с тем, чтобы не «чужаки-дураки» судили о её «невменяемости». Весь день он был в напряжённо-раздражительном настроении, не мог заниматься ничем, кроме этого дела, хотя другие дела тоже не терпели отлагательства. Всё-таки, ему было недостаточного того, как унижена Лоэн, да он и не воспринимал это как унижение Лоэн, он считал всю эту «бойню» довольно унизительной для себя. Он не рассчитал эффекта своего неожиданного появления, и, как и раньше, ничего снова не добился. Зато стал героем пошлых анекдотов.
«Что это за дурацкое дело? – недоумевал он, – надо ж было ввязаться!». Однако игра начата и должна быть закончена, и он сам не замечал, как «обвинительный уклон» постепенно набирал силу, как он втягивался в эту игру, воспринимая «противодействие» Лоэн, как личное с нею противоборство, соперничество – в ущерб, может быть, здравому смыслу. Потому что, руководствуясь здравым смыслом, он бы давно разрешил Филеалу Эйнбоу «вести» обоих подозреваемых – и Джеральда, и Лоэн, – они оба, но по-разному, потеряли всякое представление о том, где находятся и почему. Но Рой инстинктивно боялся, что доктор Эйнбоу – независимый от него врач, с которым его ничего не связывало – будет не так сговорчив, не так уж прислушиваться к нему, Рою Мелли, как это будет делать его приятель Ред Беннер – врач, работающий с Департаментом постоянно. Что и говорить, в любом деле важно взаимопонимание сторон, иначе и яйца не сваришь. Реда Беннера, а также некоторых других уже достаточно известных в городе людей называли «командой Роя» и не без основания считали эту команду очень сильной, способной сообща – каждый со своей «колокольни» – быстро распутывать непростые дела. Сам Рой, Ред Беннер, а также еще один человек – эконом-юрист – составляли ядро «команды», потому что познакомились ещё в первый день после перелёта в Ринос, куда они, влекомые новым поприщем, мигрировали из разных уголков Теонии. Так что «братство первого дня» было довольно прочным, они держались друг за друга, а к ним, как к «силе», примкнули затем и другие. И это помогло им всем довольно быстро найти «жилу» и неплохо устроиться, и расти. И со временем «команда Роя» вполне могла бы «овладеть» городом с разных направлений, стать его элитой и даже властью. Каждый из них всегда подтягивал «своих» к значимым для Риноса делам. Так что, когда возникла необходимость «пристегнуть» к следствию врача-психиатра, выбор пал на Реда Беннера. Рой подумывал уже о том, как бы отобрать «мумию» у Филеала Эйнбоу, и «подсунуть» Реду – уломать его, чтобы он согласился на такую рокировку. То, что Джеральд попал к Эйнбоу – случайность. Привезли в клинику – чуть ли не конченного – во время его дежурства, и всё. Несколько дней туда-сюда, пока не перестали опасаться за его жизнь, теперь можно «перебросить», и дело с концом. В интересах следствия. И Рою вовсе не нравилось, что Филеал Эйнбоу проявляет «незапланированную» активность, мешая ему соображать самому. Он вообще не любил обсуждать ни с кем то, что входит в его компетенцию. Вот почему он так резко «отлупил» дока, чтобы у него уж и не возникало больше иллюзий насчёт «конфиденциальных разговоров по домашнему телевизору». Рой всегда отсекал «чужих», если человек из «команды» вполне мог прийти на помощь…
И уж конечно, Рою не понравилось то, как повёл себя на экспертизе подследственной Ред, открыто вступивший с ним в полемику, и, по сути дела, сорвавший тщательное обследование, продолжительное обследование, с неясным для этой «кошки» итогом, стыдное для неё… Мало того, как следовало из заключения, которое составил Ред, Лоэн нельзя было допрашивать в течение нескольких дней, чтобы «дать ей возможность прийти в себя и обдумать своё положение». Рой, будучи мобильным человеком, не любил ненужных, как ему казалось, «передышек» и вконец разругался с Редом, объявив его дураком. Реду было, конечно же, неприятно, но воспринял он это, как дружескую перепалку, и в душе не держал на Роя обиды, хотел, когда тот успокоится, серьёзно поговорить с ним насчёт его «зазнайства» и грубого обращения с друзьями, которые, как известно, на дороге не валяются.