Ольга Яковлева

Снова робким голосом брякнул звонок. Ольга подняла голову. Уже всё почти прошло: и звон в ушах и в груди сладкое, тоскливое нытьё. Только перед глазами ещё летали синие хлопья. Она прошла по комнате сквозь этот синий снег, открыла дверь…

Ни с кем ей так легко не было, как с Галинкой. Вот не виделись они пять дней, почти неделю, и, конечно, не по Галинкиной вине. Это Ольга всё была занята: с Огоньковым, да с мамой, да со стариком ботаники. А Галинка – ничего! Не обижается. Потому что Ольга для неё старшая.

Галинка вошла, увидела, что Ольга в пижаме и в халате.

– Ой! Заболела, да?

Она уже была у Яковлевых раза два. Но по-прежнему вела себя робко и неуверенно, словно в кабинете директора. К каждой вещи она относилась, будто к музейному экспонату. Почти ни до чего не дотрагивалась. А уж если и дотрагивалась, то просто, как говорится, в полпальчика. Может быть, это из-за Ольгиной болезни. А может, и просто из-за непобедимого какого-то страха. Ольге смешно стало:

– Ну чего ты? Давай садись!

Вообще-то Галинка не такая уж тихая. Ей на переменах замечания делают куда больше, чем другим первоклассникам. А сейчас – ну как будто кролик подопытный! Спрашивается: чего трястись? Видит же – квартира пустая. Ни мамы, никого…

Ольга легла, опять закинула руки за голову. Галинка робко сидела на стуле. Младшая подружка… Неужели и Ольга так дрожит перед Огоньковым и стариком ботаники? Да быть того не может! А вообще-то… вообще-то сама за собой никогда не замечаешь!

Ольга прямо чуть ли не с ужасом рассматривала Галинку: «Неужели и я так?!»

А Галинка сидела, сидела. Но ведь нельзя же молча целый час сидеть! И наконец она вымучила:

– У тебя голова болит?

– Болит! – неожиданно наврала Ольга.

– Ну, я тогда домой?..

Ольга кивнула и повернулась к стенке – как будто спать. Потом крикнула громко:

– Только дверь прихлопни получше!..

Вот до чего же это получается странно! С Галинкой так хорошо дружить – тихо, спокойно. А неинтересно!.. Когда в путешествия ходят, ещё ничего. Даже можно сказать – хорошо. А без путешествий… Ну что это? Сидит дрожит, как овечий хвост.

А если взять Огонькова – с ним-то очень даже интересно. Огоньков у всей школы на виду, хотя, конечно, и не за хорошее. У всей школы на виду, а дружит с Ольгой!.. Это тоже не так себе! Мог бы с любым шестиклассником подружиться или даже с семиклассником. А он с Ольгой!

Но зато Огоньков уж такой выпендрюля. Он тебе и одного слова просто так не скажет… С Огоньковым дружить интересно, но только часто на него обижаться приходится. И много терпеть.

Думает Ольга, думает… И деревенских своих подружек припомнила. И Светлану. И даже из детского сада одна девочка мелькнула перед глазами… Вот уже сколько друзей, оказывается, было у неё. Но раньше всё как-то спокойно обходилось. А теперь: с одним поругается, с другим скучно, с третьим сердце ноет…

Легка на помине, на следующий день Светлана позвонила. Сказала:

– Алё, здравствуйте… Это Ольга? А это Карасёва Светлана. Мне Наталья Викторовна сказала: если уроки делать можешь, то я принесу…

Ольга услышала в трубке какое-то шебаршение и потом не то смех, не то шёпот, не то кашель… Она поняла, что там у телефона, рядом со Светланой стоит Таня Лазарева. Ну и пусть! Господи, ей-то, Ольге, это совершенно неважно. Она сказала:

– У меня заразная болезнь. Продиктуй мне по телефону.

Светлана, видно, растерялась:

– А мне… а мы новые примеры прошли. Мне велели тебе показать.

– Не беспокойся!

– Хм! Я и не беспокоюсь. Записывай: номер сто двадцать.

– Погоди! Хотя бы я карандаш возьму!..

Светлана быстро и сердито выговорила в трубку все задания, словно бросила горсть гороху по каменной лестнице: тра-та-та-та-та! Ольга едва успевала писать… Да, вернее, и не успевала. Одни только первые буквы. Вместо «русский язык» – «р», вместо «чтение» – «ч». И так цифры записала, что и не разобрать: то ли семь, то ли два, то ли шесть, то ли ноль. Но Светлану не перебивала, не просила помедленней. Очень надо!

– Ты пишешь там?

– Пишу-пишу, ты диктуй.

– Хм, пожалуйста!..

Когда Светлана наконец кончила, пальцы у Ольги стали, кажется, деревяннее, чем сам карандаш, – устали, болели, не слушались…

– Всем передавай привет! – успела крикнуть Ольга.

– Хм! – опять фыркнула Светлана. – Передам…

С чего это она так фыркать взялась?.. Раньше вроде совсем не фыркала. А теперь фыркает.

Пальцы потихонечку оттаивали, распрямлялись. Она ещё потрясла ими на всякий случай, чтоб уж всё прошло, ни одной иголочки в руке не осталось… Хотела сразу взяться за уроки. Как-никак три дня прошло – соскучилась по своим книжечкам. Но не взялась. Только притащила портфель на диван и остановилась – призадумалась.

Стали её разбирать сомнения. Стала Ольга думать, что, может быть, Светлана специально звонила… Специально вызвалась! Наталья Викторовна, наверное, сказала, что Яковлевой Ольги нету уже три дня, «надо узнать, ребята». И тогда Светлана – может быть! – руку подняла и сказала, что она позвонит и зайдёт, потому что у неё даже телефон записан… И потом волновалась, разыскивала по карманам две копейки (у них в квартире телефона нет). Ольга бы, наверно, ужасно волновалась…

И не было никакой Тани Лазаревой! Конечно, не было! Светлана одна звонила! Она снова хотела подружиться…

Ползли неприятные мысли, царапали, царапали Ольгино сердце… Что говорить, жалко Светлану! Всё же она была хорошая подружка. Как чего-нибудь придумает – за ней и не угонишься!

Когда дружишь, не так уж весело в подчинении ходить и не так уж весело самой начальницей быть. А вот со Светланой они именно что ровно стояли – как две взрослых… Ольга вздохнула: вспомнила, из-за чего они поссорились, – из-за Огонькова. А раз так, значит, и думать о Светлане больше нечего. Вот хоть заплачь, а нечего!..

Огоньковых же она не бросит!

Это случилось в тот день, когда она совсем уже поправилась, свободно разгуливала по комнате. Но ещё с опаской поглядывала на улицу. И хотелось выйти, и было как-то боязно…

А погода вдруг установилась необыкновенная. Дожди перестали, прояснилось. В небе были солнце и синева.

Приударивший наконец морозец разом подобрал всю грязь. Улицы были чисты и звонки. Мама приходила домой румяная, весёлая – аж завидно!

Времени было часа два – до вечера куда как далеко. И Ольга решилась перетряхнуть старое кукольное приданое: что-то дошить, а кое-какие лоскутки – они хранились едва ли не с младшей группы детсада – просто-напросто выкинуть. Достала свой старинный кукольный чемоданчик – деревянный, со странной маленькой дверкой на боку.

Был этот чемодан, наверное, ещё от бабушки – облезлый, с округлыми боками. А дверка его – вроде маленькой форточки – застёгивалась ремешками, как на сандалиях.

Ольга запускала руку в его деревянный живот и выволакивала на свет божий целые груды разноцветных тряпиц, моточки недошитых ниток, мулине, иногда даже шелковинки, намотанные на куски сложенных в несколько раз бумажек… Да, именно что выволакивала на свет: солнце лежало тут же, на диване, большим жёлтым пятном. И разноцветные лоскуты горели, как драгоценные…

Почти каждый из них был со своею историей: тот остался от косынки, прожжённой когда-то утюгом, тот – обрезок сшитого сто лет назад платья. Само платье давно уже изношено, валяется тряпкой у входа в квартиру. Его и не узнать – почернело, слиняло десять раз. А этот лоскут всё такой же новый, свеженький, в яркую красную клетку по зелёной траве.

Вот здесь-то как раз и грохнул телефон. Ольга даже вздрогнула. Уж очень далеко ушла она мыслями из этой квартиры, из этого дня. Ведь три года назад они жили с мамой совсем не здесь, а в маленькой комнатке посреди длиннющего коридора…

– Слушаю, – сказала Ольга. Говорить «слушаю» было как-то солидней. Так она решила недавно.

– Олька! – закричала трубка. – Всё! Кранты, конец! Уезжаю в юнги!

– Ты что, правда?!

– Говорят же тебе!.. Мотаю прямо сейчас! Я уже деду записку оставил и шмотки собрал… Он в ванной сидит – моется…

Ольга растерянно молчала.

– Ну как?! – продолжал хвастать Огоньков. – А то начинают здесь объяснять, что я то да сё… В общем, пока!.. – Он помолчал секунду. – Слушай, ты к деду здесь заходи. Есть?..

– Постой! – сказала Ольга. – Я прямо сейчас!

– Нет, некогда! Поздно! – весело крикнул Огоньков и повесил трубку.

Ольга тоже быстро повесила трубку. И тотчас, словно заранее всё знала, начала натягивать пальто, разом надела шапку, замахнула на неё шарф…

Эх, маме бы записку оставить! Да некогда…

Ленивый лифт медленно вёз кого-то наверх. Ольга, грохоча каблуками, покатилась по звонким ступеням, распахнула входную дверь… Ух ты! Никогда она не знала, что на свете так много чистого морозного воздуха. Даже в ушах тихонько зазвенело… Сейчас бы остановиться, да запрокинуть голову, да приглядеться бы к той синеве. Но некогда, некогда!..

И почему так бывает? Почему нам приходится торопиться в самые неподходящие для того моменты?..

Она подбежала к дому Огоньковых. Но взойти по ступенькам к подъездной двери не успела. Дверь вдруг раскрылась, словно сама собою. На крыльцо вывалился Огоньков. Он волок здоровый и, как видно, тяжёлый чемодан.

– Огоньков! – крикнула Ольга.

– А, это ты, – пропыхтел Тенка. – Пока!.. Представляешь, дед пронюхал! Деда задержи!

Он сволок чемодан со ступенек и, кренясь на один бок, побежал по пустой, освещённой праздничным солнцем улице.

Но не успел Огоньков пробежать и тридцать шагов, как парадное снова грохнуло, на улицу выскочил старик ботаники:

– Геня! Геня!

Был он в распахнутом длиннополом пальто. Шея обмотана чем-то странным… «Господи! – догадалась Ольга. – Вафельным полотенцем!» Прямо из лысины у старика ботаники шёл пар. Это было смешно, наверное… «Сейчас ведь простудится!» – ахнула про себя Ольга.

А старик ботаники бежал и бежал за Огоньковым:

– Геня! Геня!

– Кончай, дед! Я не вернусь! – крикнул Огоньков, не оборачиваясь. – Оставь меня к чёрту!

Улица была прямая и шла немножечко под горку – Ольге всё хорошо было видно.

Выходило так, что Огоньков и старик ботаники бежали с одинаковой скоростью. Огонькову мешал чемодан, а старик ботаники просто был старый. Редкие прохожие удивлённо глядели им вслед. Наконец Огоньков совсем, видно, выбился из сил. Старик ботаники стал его тихо-тихо нагонять. И Огоньков заметил это. Он вдруг остановился, повернулся лицом к деду. А тот решил, что всё в порядке, и медленно шёл к Огонькову, отдыхая на ходу.

– И писем тебе писать за это не буду! – зло выкрикнул вдруг Огоньков. – Так и знай! И ничего мне твоего не надо! На!

Он швырнул чемодан на тротуар, а тот припрыгнул как-то непонятно и шлёпнулся прямо в лужу у края мостовой. В лужу, едва прикрытую молодым ледком.

После этого Огоньков повернулся и побежал так быстро и легко, что старику ботаники совсем уж не стоило за ним гнаться. И всё-таки Борис Платоныч погнался. Погнался!.. Только долго не смог – шагов, может, десять. Но едва пробежал мимо злосчастного чемодана – словно крючок схватил его за сердце. Старик ботаники вдруг остановился, обнял водосточную трубу – как пьяный.

Но Огоньков ничего этого не видел. Он летел вольной птицей по каким-то переулкам. Летел, отгороженный от Ольги и деда громадами домов.

Что долго писать о грустных вещах!..

Что писать о том, как возвращались они домой, как выуживали чемодан – весь бок его был в грязных брызгах и уже присохших мутных стекляшечках льда. Ольга попробовала сама взяться за чемодан. Но смогла пронести только шагов пять. И ещё шага три прокорябала его по голому мёрзлому асфальту. И тогда понёс старик ботаники. Он тоже весь искривился от тяжести. Но дошёл до парадного, так руку ни разу и не сменив! И только в лифте сказал:

– Тяжёлый какой! Что он набрал туда?..

Сразу между ними установилось молчаливое согласие: имени Огонькова вслух не произносить.

Вошли в квартиру. Ольга осторожно прикрыла дверь. Привычно весело щёлкнула «собачка». Старик ботаники сказал:

– Ну ладно, что ж, раздевайся…

Впервые он так говорил с ней – безразлично.

– Я… как хотите, – сказала Ольга. – Я и домой…

Старик ботаники молча размотал с шеи полотенце. Увидел, что это полотенце, отёр испарину со лба. Прошёл в комнаты. Ольга стояла в растерянности. Не знала, то ли уйти ей, то ли что. А старик ботаники молчал. И тогда она, не раздеваясь, пошла за ним следом. Увидела его сидящим в большом чёрном кресле, села напротив – на тяжёлый стул с высокой, как дворец, спинкой.

– Ну что же, девочка… – начал старик ботаники и закашлялся, пояснил: – Видишь, воздуху холодного нахватался…

Ольга кивнула. Ей неудобно было и жарко сидеть в пальто, она стала расстёгиваться и тут заметила, что ещё даже варежки не сняла!

– Ну что, девочка, будем делать? – спросил старик ботаники.

– Я не знаю, – сказала Ольга.

– Вот и я не знаю!.. В милицию звонить?

Он словно Ольгину мысль прочитал. Ведь о сбежавших детях всегда сообщают именно в милицию.

– Но мне, Оля, это как-то неудобно!

А ведь правда: как на Генку в милицию звонить? Он же не пропавшая сумка и не малолетний преступник. Да и без вещей – куда он денется!..

Так Ольга себя успокаивала. А старик ботаники опять будто услышал её мысли:

– Я думаю, девочка, мы подождём. До вечера или до завтра. Подождём-ка лучше до завтра. Терпения наберёмся… Он же не может меня так просто бросить!.. Верно?

– А деньги у него есть? – ни к селу ни к городу спросила Ольга.

Старик ботаники пожал плечами.

– Должно быть, есть… Тут у нас копилка была, общая… Я уж не знаю, сколько там набралось… Она давно у нас стоит.

Значит, вот как, подумала Ольга, украл деньги и сбежал. В душе её стали слышны тревога и обида… Нет, если не искать, он долго пробегает… Целая копилка денег! Да он куда хочешь может уехать – хоть на Северный полюс!

Ольге неудобно было сидеть на краешке жёсткого стула. Она вдруг вспомнила Галинку: точно так же вот сидела – сирота казанская. Уж этого ей совсем не хотелось. Она встала, произнесла как ни в чём не бывало:

– Давайте хоть чемодан его разберём!.. Там, наверно, воды набралось – всё промокнет.

– Разбери, разбери, – сказал старик ботаники безучастно. А сам продолжал сидеть, глядя куда-то в стену.

Чемодан стоял в огоньковской комнате. Ольга попробовала затащить его на диван – не вышло. Тогда она просто положила чемодан животом на пол, открыла… Боже ты мой! Какой ерунды набрал он с собой, этот Генка Огоньков.

Прежде всего на самом верху лежали две тяжёлые гантели. Ольга их выгрузила на пол, подтолкнула. Гантели, рокоча, как танки, укатились под диван, на своё обычное место. Дальше лежали две рубахи, трусы и майка, серый свитер. Он-то как раз и промок. Ольга не стала ничего говорить старику ботаники, а просто разложила свитер на батарее.

Дальше лежали книжки. Огромный, не легче гантелей, и такой же чёрный, «Географический атлас мира». Ольга открыла его – не обложка, а настоящая дверь. Медленно перелистывала большие страницы: «Африка», «Южная Америка», «Сибирь», «Остров Сахалин».

Густо-синими жилами по картам ползли реки. А вокруг жёлтой и зелёной земли разлеглась необъятная синь. Это были моря и океаны. Ольга невольно глянула в окно – там была такая же синь, как на карте. И ей тоже захотелось куда-нибудь побежать – побежать в путешествие!..

Из кабинета послышался сухой меленький кашель Бориса Платоныча. Ольга вздрогнула, словно бы он застал её за каким-то недозволенным делом. Быстро закрыла «Атлас», быстро вынула остальные книжки. «История морского пиратства»… Пираты, пираты… Это такие разбойники были, что ли?.. Под пиратами лежали «Морские рассказы» и ещё книги три-четыре – все про одно и то же.

Дальше уже ничего почти не оставалось. Складной нож. Пакет полиэтиленовый. Ольга даже сперва не поняла, что в нём. Раскрыла – сухари! Вынула один. Это была горбушка батона за тринадцать копеек. Ольга отломала кусочек от острого сухарного края, положила в рот.

Вот и всё. На самом дне была толстая тетрадка в синей обложке. Написано чёрным шариком: «Дневник», ниже нарисованы две сабли крест-накрест. Ольга задержалась на секундочку, но всё-таки открыла. Тетрадка была пустая. Только на первой страничке стояло сегодняшнее число.

Из той комнаты опять послышался сухонький мелкий кашель. «Ох, сляжет… – тревожно подумала Ольга. – Что тогда делать?»