– Лучше?е с моейным львом порезвися! – раздался другой голос.
Блаженный продолжал «услаждать» публику своей грязной поэзией:
Лодэтский Дьявол в город наш придет,
Девчонку в красном чепчике он отъе…т!
И так и сяк ее он будет драть,
Везде руками станет залезать!
Маргарита подумала упасть и разбить себе голову, когда среди издевательского хохота раздался крик Нинно:
– Смолкни, бродяга, а то я щас сам тудова подымусь и не тока язык тебе повырываю!
– Ой, да кто ж енто тама? – издевался Блаженный, которого никто не останавливал. – Мне тебя отсюдова видать хорошо… Куз-нец!
И бродяга снова запел грязными стихами:
Сам ее ты хочешь в целку драть,
Покудова не упадет кровать!
Он засмеялся вместе с толпой, а когда шум чуть стих, крикнул Нинно:
– Корону заимей прежде! Без нее тебе – никак! Но тебе связло: я подсоблю, кузнец! Я дам корону и заделаю тябя… Кролём! Да! И раз я сгибну, то сгибни и ты! И тады, кролик мой, – зачитал бродяга «продолжение»:
Будешь ночь и день ее ты драть,
Покудова не грохнется кровать!
Тысячи глоток теперь смеялись над Нинно. Синоли вжался в стену дома, а на перекошенного от ярости и густо покрасневшего от стыда Нинно показывали пальцем. Блаженный продолжал глумиться:
– И сызновууу! – скомандовал толпе бродяга. – Наш кузнец не верит в сие счастие!
Будешь ночь и день ее ты драть,
Покудова не грохнется кровать!
Это похабное двустишье бродяга и толпа задорно повторили раз шесть, еще пуще смеясь, потому что Блаженный стал резко выбрасывать свои костяные бедра и делать другие неприличные движения. Повязка Блаженного чрезмерно натянулась спереди, словно поддернутая кинжалом, – и при очередном движении бедрами она упала вниз, к удовольствию зрителей и новому взрыву хохота.
Тогда палачи бросились к бродяге, но он запетлял по эшафоту, высоко поднимая колени и подпрыгивая. Голый и похожий на сатира – со стянутыми за спиной руками и с гигантским, красноватым детородным органом, он подначивал Эцыля и Фолькера:
– Не заловишь, не заловишь!
Беати улыбнулась и прошептала Маргарите:
– Всё, никому до тебя уж нету интересу. Поглянь и ты…
– Беати, не сммейсь и гляннуть тудова! – прогремел с земли взбешенный, срывающийся голос Нинно. Он не сводил взора с сестры, и та отвернулась от эшафота, но всё равно скашивала глаза и любопытствовала.
– Как только Дьявол в город наш войдет, Эцыль умрет, и сын его умрет! – ловко бегал между палачей бродяга.
В конце концов он их столкнул, вывернувшись сам, и оба палача нелепо грохнулись. Смеялись горожане, конями ржали все стражники – даже желто-красные алебардщики, что находились перед зрителями, повисли на своих больших копьях. Судебный глашатай и тот, когда палачи свалились, схватился за живот и тонко захихикал.
Пока палачи поднимались, Блаженный повернулся к зрителям во всей своей нагой «красе» и заявил:
