Не буди Лешего
И вообще – охотники исчезли, перестали приходить на рыбалку – разве что старики немощные и дети малые. Как один, снялось и ушло куда-то волчье братство.
Что творится и где – мне неведомо. Привязан я к лесу, и хоть то, что у меня делается, знаю хорошо, а что там далее – то только от других узнать могу.
И как назло гостей никаких ко мне не наведывалось.
Но по слухам лесным ушли мужики рубиться с каким-то пришлым супостатом. С каким? Будь та битва близко, я б о ней наслышан был. Куда-то далече ушли мужики из селений. Оставили дома свои без защиты. Что их так резко подняло, и почему их так долго нет?
А что нет их, я хорошо видел. Насмотрелся за осень, как бабы на себе таскают из леса на дрова бревна.
Чем мог, я подсобил, так, чтобы меня не видно было. Повалил деревья им подходящие, оставил на месте расчищенном. Да поближе к кромке леса.
Смотрел, как женщины на лугу сами заканчивают сенокосы. Тут я разве что лесных духов подговорил поиграть с ветром, чтобы и до лужков скошенных ветерок добегал, сено сушил, разгонял тучи.
Жалко мне места эти. Не знаю почему. Привстал на одно колено, приложил к земле руку ладонью. Теплая земля, за лето солнцем нагретая. Может, и сам я с этих мест? Жил же я где-то, когда был человеком. Потому, может, болит сердце за эту землю. Хотя какое там сердце? Но что-то внутри гложет, ноет. Болит.
За всю долгую осень подивился и красоте природы нашей – в который раз уже, и дарам лесным. Перед тем, как листва с деревьев опала и землю покрыло снегом, проверил, чтобы всё в лесу было как положено. Ведь в спячку уйду, что медведь. И теперь до весны, когда снег стает и солнце вешнее пригреет, да журчанье ручейков меня разбудит.
Ну или зверь начнет бедокурить и проснусь я.
Птицы перелётные собрались в края теплые, так им я передал наказ, чтобы посмотрели, что вообще вокруг творится, нет ли где битвы какой или опасности. Ответ на мой вопрос принесут они уже к весне. Тех то птах, что летают недалече, я уже давно по округе с этим вопросом прогнал – не видали они ничего. Если что-то и происходит, то пока от нас далече.
Про то, что нет у меня гостей, я не соврал. Но одна всё же заявилась. Ещё пока природа красками буйствовала и до снега первого было далеко.
Возвращался я после обхода, и около своего крыльца заметил ступу. Точно такую же, что уже видел.
Снова Василиса пожаловала, значит. Новость меня и не огорчила и не обрадовала. Подумал я примерно так, что сейчас некогда мне развлекать Василису, хоть Премудрой она окажись, хоть Прекрасной – надо бы её как-то выпроводить.
Да вот только голос, что меня окликнул, принадлежал совсем не Василисе.
– Алеша! Жду тебя, жду, а тебя всё нет! Я уже и по лесу погуляла, твои владения посмотрела. Уже скучать начала. Где тебя носит?
И ведь опять ни одна тварь о гостье моей не заикнулась. Словно все языки проглотили или замерли, мёртвыми притворившись.
Оно и неудивительно. Ведь моя гостья – Мара.
Гостья в любом месте, где жизнь течет – нежеланная.
Опять же, зима скоро. Так что Мара, можно сказать, вовремя. Самая пора всему живому затаиться, потому что пришла она. С косой. Но почему-то ещё и на ступе…
– Ты зачем ко мне предвестника посылала, красавица? – спрашиваю со всем почтением, на какое способен, косясь на Мару, а сам ступу её рассматривая. – Печень мою требовала. Где это видано? Я тебе, чай, не Прометей.
– Да и птичка моя далеко не орёл, – Мара подошла ближе.
– Орёл не орёл а нечисть знатная. Крылья одни какого размаха, – я раскинул лапы. – Утащила бы меня в небо и не поморщилась. Чуть голову мне не проклевала.
– Ну прости, Алеша, – Мара приблизилась ещё. – Знаешь же, люблю я действовать с размахом.
– Угробила бы меня ты своими замашками… Тоже у бабы Яги ступу приобрела? – спросил я, меняя тему разговора, рассматривая её средство летательное. И тут снова заметил гравировку Кощееву. Но в случае с Марой не должно быть сильно удивительно. Всё ж таки она Кощею жена. А вот откуда ступа у Василисы? Решил пока помалкивать.
– А откуда ты знаешь, что от бабы Яги ступа?
Видать, уже попался. Надо бы мох из башки-то вытряхнуть. С Марой шутить нельзя и врать ей тоже не надобно.
– Ну а кто ещё на них летает? – попробовал я выпутаться. – Предположил. Кощей-то, знаю, столярничать не любит.
Кощей мне друг, но шкура мне моя дороже.
– Муж подарил, – Мара приосанилась. – А приобретал, кажись, и впрямь у бабы Яги. Даже вон гравировку набил свою. Я бы свою предпочла, но и так сойдёт.
– Много Яга нынче берёт за такую? – решил спросить. Не то чтобы решил создать столярню конкурирующую.
– Да, считай, целый воз молодильных яблок потребовала, – Мара вздохнула. – И куда ей их столько? Ума не дам! Совсем спятила, старая. Яблочки эти как семечки ест. Хороша, стала, не отнять. Любовь, что ли, какая у неё новая… К тебе не залетала она?
– Баба Яга? Не знаком даже, – тут не соврал. И не стремлюсь к знакомству.
– Из новеньких то у нас ты один считай, – Мара ногтем подбородок поцарапала. – Нежить молодая, неизученная. Остальных-то знаем как облупленных.
– Да и мы с тобой знакомы как под сотню лет.
– Так я не пропускаю новеньких. Все на учёте. Пустишь в дом?
– Пущу, – я дверь открыл, Мару в дом пустил. Ну ладно, я не суеверный.
Глава 11. Жена Кощея
– А муж мой не заглядывал? – прошла, всё осмотрела. Покрутила в руках резные фигурки зверей, мною сделанные. Покачала головой.
– Да я вроде не красна девица, – сказал и прикусил язык. Не то совсем я ляпнул. Не жене Кощеевой такое говорить.
– По красным девицам он большой ходок, что есть, то есть, – Мара на стул присела.
– Давай с такими разговорами к подружкам, не ко мне, – я сел напротив.
– Есть что выпить? – жена кощеева, конечно, внезапная, как… Ну тут понятно и без слов. На то она и Мара.
– Сама ж переживала, что я сопьюсь. Вон намекала мне про печень, – всё не могу забыть пернатую ту тварь.
– Да ладно, не сердись, – Мара вздохнула. – Так есть что или нет? О, что это? Женский волос.
Вот интересно, чей?
– Так это Василисы!
Да как они умеют?!
– Ты как определила? – я спросил.
– Так вижу сразу, – Мара покрутила его в пальцах. Чихнула. И сожгла. В один момент спалила.
– А можешь также все? Только не спали мне дом, – одна беда от этих волосатых девиц. Так вот зачем старательно чесала косу Василиса.
– Признаюсь честно, что немного я ревную, – жена кощеева царапнула себя по бусам. – Но всё же отлегло от сердца. Уж если Василиса здесь была с тобой, то уж наверное сейчас мой муж не с нею.
Я б не был так уверен. Она мне не жена. А наш Кощей меня ничем не лучше. Запомнить он не может – которая из них какая? И так она ему и скажет, где была. Подумалось про ступу. Такая же ведь точно, как у Мары. Что у него там, отп у бабки Ежки?
– Ты ж женщина, хотя и Мара, пойдём, оценишь, – я потащил её из дома обратно в лес.
– Куда идём, Алешенька? Далече? А долететь не хочешь?
Всё-таки смог смолчать про свою ступу. Там слово за слово, увидел, мол, у Васьки, а вот откуда у неё такая? А Маре голову сносить с плечей не обязательно чтоб сразу мужу. Моя будет поближе, хоть я невиноватый.
– Нет, не хочу, да недалече. Вон, до речки.
В реке у нас с Водянычем эксперимент по браге. Мы сделали всё чин по чину, как разумели сами, и флягу ту поставили пока в камыш, чтоб речка остужала. Настаивали, посчитай, всё лето. А чем не повод вот сейчас снять пробу? А то залягу в спячку, Воднейшество всё выжрет в одну харю. Ему во льдах конечно будет скучно. И кто ему что скажет? Ну не ждать же зиму, пока я просплюсь.
– Вообще-то я имела в виду вина какие иноземные… – Мара морщит носик.
– Ты будешь или нет?
– Алешенька, не знаю.
Наверное ведь не к добру пить с бабой.
– Воднейшество! – я по воде похлопал ладонью. Ко мне присоединилась Мара.
– Алеша, искупаться хочешь? – она попробовала кончиками пальцев воду. – Студеная, как раз по нам.
Так если Мара хоть разочек окунется, Воднейшество уж это не пропустит, примчится сразу. Хотя, не он ли кажет с ряски старой морду? Видать, и отражение прельстило такой красавицы.
– Леший, это что с тобой за дама? – Воднейшество подплыл, вылез на берег. Обтёр лапы об пузо. Мара улыбнулась.
– А кто же этот милый зелёный джентльмен?
– Я Водяной всех здесь речных владений, – Воднейший приосанился. А Мара ручку протянула, щурясь.
– Знакомству рада.
Воднейшество расцеловал ей ручку чуть не до локтя. Мара рассмеялась.
– Желаете ли браги? – спросил наш джентльмен речной, подмигивая глазом.
– Отведаю, пожалуй, – дама согласилась.
Мы сели пьянствовать. Не зная точно, как подействует се пьяное творенье наше с Водяным на нашу уважаемую гостью, вдвоём я их оставлять боялся. Но всё же надо было сбегать за закуской. Принёс нам яблок и моченых, и диких, кислых – лесных. Мара вся скривилась.
– Да не могу уже я яблоки эти проклятущие есть! – пожаловалась нам красавица гостья.
Я умудрился промолчать, к чему мне знать про возраст. Она красавица с лица, скорей всего и телом тоже, и вообще жена не мне. А даже бы была моей женой – мне не было бы дела, сколько ей лет. Но как-то уберегли же боги – спасибо, умер много позже, чем Кощей. Куда такое счастье?
Воднейшество нажрался.
Не знаю, что мы приготовили за брагу, но даже нечисть с неё может склеить ласты.
Теперь я опасаюсь пить. А Маре хоть бы что. Опять же – ну а что ей будет, если она уже?..
– Какой же дивной красоты прелестное творение нас посетило! – выдал Водяной ей. – Какие чудные глаза, какие ножки!
– Тебе башка твоя, смотрю, не дорога, – Воднейшество легонько обнял я за шею, пригибая к себе ближе. – Она жена Кощею.
– Ну и что? Ты думаешь, я побоюсь Кощея!?
Он пьяный вдрабадан.
– Воднейший – если что, то я тебя не знаю, – я посмотрел на Мару. Весела, плутовка. Задумала чего или дурачит нас обоих? А мне опять махаться с её мужем. И снова ни за что. Даже обидно. Было бы за дело.
Пришлось вытаскивать её из цепких лап Воднейшества.
– Тебе вообще по чину положено ли пить? – красавицу закидывая на спину, спросил я.
– Оставь меня, Алеша, я в печали, – сама же лишь устроилась удобнее. – Неси меня в кровать, хочу я сном забыться.
– Хочешь забыться? Забудешься легко. Давай только не у меня в постели.
Но и куда вообще-то мне её тащить? На Водяного никакой надежды. Кикимору не жалко. Но Кощей сравянет лес и реку и всё вокруг с землею из-за Мары. Счастливый брак, это смотрю, вообще не просто.
– И почему ж не у тебя? – вдруг спрашивает Мара. – Ты очень мил мне. Хоть пойму гуляку мужа. Ну чем я хуже?
– Хуже чем Кощей ты точно быть не можешь, – решил приободрить. Хотя когда ты нечисть, тут комплимент сомнителен. Пожалуй, всё зеркально. – Ты хуже во сто крат. Кощею до тебя далече.
– А ты хитёр, Алеша.
– На то я и Леший.
– Ну где ж мне спать прикажешь? – красавица спросила. Мы дошли, спустил её на землю.
– У меня свободных спальных мест не предусмотрено.
Хотел бы сам я спать в своей постели. Не с Марой же в обнимку? Мне пока дорого что есть во мне живого.
– Скажи, Алёша, неужели я тебе не люба?
– Ты мне подруга.
Она уткнулась носом мне в грудь и рассмеялась.
– За что же мне такой вот честный друг попался? Один разочек захотелось стать гулящей – и то не дали.
– Хорошая ты баба, хоть и жена Кощею.
– Ой ли?
Вокруг слетели листья. Загостилась…
Кощей вот, если явится, костлявый, услышит сразу:
“Жена твоя ко мне пусть больше не приходит,
Я чуть не поседел”.
Иль не выдавать подругу?..
Не помню, как я вытолкал её. Засунул в ступу и отправил восвояси. Мне всё ж таки пора бы в спячку. Землю покрыло снегом. То Мара загостилась.
Выпроводив Осень, пригласила Зиму.
Глава 12. Весна, капель и девичьи слёзы
Спал долго. Сон был тяжёлый. Было неспокойно. И нервничали звери, выли волки. Мне снились сны тревожные. В них лето и девица одна, что было странно. Но толком так не разобрал я, кто это?
Проснулся я под волчий вой. А в лесной чаще темень. Уж думал что зима, и с волка, что посмел будить меня, спущу я волчью шкуру.
Я выбрался. Узнал, что воет Вук.
Присел на брёвнышко, погладил волка морду. Спросил, чего он?
Волк грустит по Родьке. Так, значит, и зима прошла, а Родька не вернулся. А кто-нибудь вернулся? Никого!?
Дела, однако, плохи.
Тогда решил я Вука отправить на разведку. Уж кто-кто, а этот белый волк отыщет Родьку. А с ним и остальных.
Решивши так вот, я с волком попрощался, а самому пора пришла в лесу прибраться. Убрать упавшие от снежной тяжести деревья, ветки, разнять лосей, чтобы друг друга не поубивали. Птиц перелетных встретить. В лесу пока темно и снег, но на опушках, на полянках греет солнце. И кое-где уж оголилася земля. Из недр её по жилам, вверх по древу бежит сок берёзовый. Жизнь просыпается. И вместе с неё всяческая живность.
И эта живность хочет есть. И Леший, кстати, тоже. Проспал всю зиму. Очень я голодный.
Сначала решил проснуться и привести себя в порядок. Пошёл на речку искупаться. Пришлось ломать лёд. Вымывшись, оделся. Меня в этой воде купание обычно превращает в человека. Ну я пока не против. Пройдусь немного так, пока не занят делом. В обличье Лешего в голове гудит весь лес. А в теле человечьем поспокойнее.
Вернулся на полянку к своему дому. Смотрю, на той полянке Вук. Я подошёл, присел, по морде глажу волка.
– А ты чего здесь, Вук? Ты ж должен уж далёко быть отсюда.
“Привел тебе девицу, тебя искала” – ответил волк на своём языке мне.
– Какую ещё девицу? – не понял я.
“Да вон стоит, подходить боится” – волк мотнул мордою в сторону леска. Там девица, как есть, стояла.
– Ну выходи, коли пришла, – сказал я, поднимаясь. Как же это её волк привёл? Аль разумеет она язык лесного зверя?
Через мгновенье стало всё понятно.
– Гостята? А тебе чего? Вылечила мужа?
Она на месте замерла и сдвинуться боится.
– А ты… откуда знаешь моё имя? – прошептала, и ближе не пошла.
– Да подойди, я не кусаюсь, – я её маню рукою, она ни с места.
– Так ты ж сама назвалась, – напомнил ей я.
– То батюшке Лесному, а тебе нет, – снова шепчет. Тут я понял, что Лешего во мне и не признали. Ведь морда человечья, а рога вот чего-то ни на что не намекают ей?
– Я тоже слышал, – ей пока ответил. Не пошутить ли шутку? Но не евши совсем с девицами шутить мне неохота.
– Меня зовут Алёшей, живу здесь же. А ты ж хорошая хозяйка! Подсобишь мне? – и ей показываю на свои хоромы.
Она кивает и подходит ближе.
– Мне к Лешему есть дело.
– Очень срочное?
– Нужна вода целебная…
– Так в прошлый раз же дали.
– Уж кончилась, – потупилась и смотрит в землю.
– Кто-то помирает? – я расстроился, совсем без уважения селяне. Как будто здесь намазано им медом.
– Ракита очень уж болеет после родов. Ей бы немножечко водицы для поправки…
Конечно, жаль её. А воды не жалко. Выдам. Только ж… Жили ж как-то раньше без водицы? Чего-то я с похмелья был сильно добрый. Не надо было мне уваживать Гостяту. Пусть был бы муж хромой. Мне что за дело?
– Как муж твой? Вылечила, начал бегать?
– Так бросил он меня. Едва поправился – сказал, теперь уж он, такой здоровый, найдет другую. Покрасивей и получше. А я жена плохая. Не имею деток, и с лица худая и худая телом.
Гостята как заплачет! Слёзы градом. Вот и капель тебе – омыла обе щеки.
– Да не худая ты… Нормальная девица.
Обычно я куда красноречивей, а тут что-то слова не шли.
Девичьи слёзы – нет страшней напасти. В лесу зверьё раздумает жениться. Даже лоси загрустили. А если лоси загрустили – это плохо. Рога кто будет им ломать? Сам я, что ли?
– Ну полно, не реви, был бы повод, – я подошёл. – Ведь обещалась подсобить мне. По хозяйству… А сама в слёзы?
– Вот только от меня и нужно… что по хозяйству, – слёзы вытирает, а они всё льются. Будут здесь озёра…
– Вот это сильно вряд ли, – тут не верю. Девица-то вполне себе.
– Ты девица красивая, а муж дурак твой, – слёзы её вытер. А дальше… я не то чтоб знаю много способов, как утешают девиц.
Глава 13. В доме женщина
Не знаю, как Гостята умудрилась, но она превратила в еду всё, что нашла на леднике и в погребе. Я даже не подозревал, что из этого можно что-то приготовить. Происходило какое-то колдовство. Меня как на убой кормили. Я даже больше не просил, но и не сопротивлялся.
Она готовила и убиралась в доме. Всё перемыла. Рассказывала про своих соседей. Теперь я знал вообще всё обо всех в её селении. Потом пошло и обсуждение отваров, каких-то снадобий. Сказал ей, что я не болею. Хоть вроде знаю каждую травку, мне ни к чему её предназначение. Ну разве только пахнет если вкусно, тогда другое дело.
Мы спали вместе, просыпались вместе, вместе ели. Оказывается, у Гостяты от холодной воды мёрзнут руки. В моём доме появилась горячая. У меня мало посуды – я ей сделал новую. Баньки у меня нет. Так зачем она Лешему? Даже мысли ни разу не было, что нужна. Твёрдо решил, что как подсохнет немного, буду рубить и ставить баньку. Гостяте негде мыться. Предлагать ей подо льдом в студёной речке купаться я не стал. Гостья моя проверила весь мой нехитрый быт и всё поставила с ног на голову.
– Чудно у тебя, – говорила она, рассматривая, как я живу и обо всём расспрашивая. – Очень уж необычный дом. Таких домов и у самых зажиточных селян нету. Хитро так всё выдумано и чудно… А откуда такие запасы богатые?
Это она про соль спросила, про заморские пряности, да и про разные овощи. Огородничать я не огородничаю. Кто-то же моё хозяйство ведёт?
– Мокошь заходит, приглядывает, – признался я. – А откуда у неё всё это добро, мне неведомо. Я ей из дерева что-нибудь делаю, а она снабжает меня провизией.
– Сама Мокошь? – Гостята удивляется. Качает головой. – Так ты знаешься с Богинею? Или Леший знается? – вдруг спрашивает.
А я всё так и не признался, что я Леший и есть. Боюсь спугнуть её мордой страшною. Так то видела она уже меня, в первый раз ещё, как пришла мужа спасать. Ну пару раз в обморок падала, так это почти все так… И всё же что-то тянул я. Как-то не было обернуться повода.
– Ну и где мне мыться, Лёшенька? – такая она улыбчивая. Когда слёзы в три ручья не льёт.
Кадка показалась Гостяте недостаточно прочной, и я посадил девицу в ступу, почти как когда-то Кикиморе обещал. В ступу набрали горячей воды и сидела теперь в этой ступе Гостята, голову из воды высунувши.
– Ну ты вынырни получше, мне же тебя мыть несподручно, – я водил ей по рукам и шее мочалкой, которую Гостята сама же и сплела из сухой травы. Травинки царапали гостье распаренную кожу, но девица только довольно ластилась.
– Забирайся ко мне, будет сподручней, – предложила она, протягивая руки.
– Места вдвоём не хватит, – я стоял рядом. Тогда она высунулась из бочки, обвивая меня руками.
Целовалась Гостята, крепко зажмурившись, прижимаясь ко мне грудью. Её спину и плечи облепили её мокрые длинные волосы. Я перебирал их пальцами. Понюхал. Они ничем не пахли. Как и сама Гостята. Немного той травой, которой мылась. Немного деревом, но больше ничем.
Василиса всегда дурманяще сладко пахла. Чем-то мазала всё тело и волосы. Моя нежданная гостья пахла только собой.
– Вытащи меня, Алёша, как бы мне тут не свариться! – рассмеялась Гостята, а глаз не открыла.
– Почему же ты на меня не смотришь? – спрашиваю.
– Я на тебя любовалась всё утро, пока ты спал, и весь день, пока ты в столярне столярничал. А если глаза зажмурить, да ещё и в бочке мокрой сидя, целоваться так сладко!
– Ещё если и не видишь с кем.
– Я же знаю, что с тобой, – она провела по моему лицу пальцами, – я тебя чувствую кожей. – А потом она меня понюхала. – И знаю, как ты пахнешь.
– И чем я пахну?
– Лесом весенним, – ресницы её задрожали, но глаз она не открыла. Лесом, значит. Даже в теле человеческом. Девица попалась с причудами.
– А если посмотреть на меня, что подумаешь? – я держал её лицо в ладонях, она открыла глаза и сразу на меня уставилась, не смутившись.
– Подумаю, что упала я где-то в чаще лесной и забылась мёртвым сном. И всё это мне снится.
– Так хороший это сон или плохой? – спросил я.
– Хороший сон, – она сильнее прижалась щекой к моей ладони. – Я бы и не просыпалась, как бы не нести Раките водицы целебной. Придётся мне от тебя уйти.
Как хотел сказать ей: “Не уходи”, но ведь и не так далече живёт она.
– Унеси водицы Раките и возвращайся.
– К тебе вернуться? – она удивилась как будто. – А Леший не прогонит меня?
– С чего бы ему тебя прогонять?
– Разве это не его дом?
Я промолчал, ничего не стал отвечать. Вытащил её из бочки. Успел поцеловать до того как она зажмурится.
Мы не договорили. Голые девицы не особо располагают к долгим разговорам.
– Подушка намокнет, перо в ней испортится, – Гостята перекинула мокрые волосы вперёд, на грудь. – Нехорошо сразу после бани в постель ложиться, не обсохнув. Голову не просушив.
– Вынесем завтра подушки на солнце, они высохнут, – я перетащил её на себя. – Ну или можешь спать так. Тем более, тебе не привыкать.
– Про что ты? – не поняла она. Я имел в виду первую ночь, когда она на полянке меня за бревно приняла. Но Гостята про то не догадалась.
– Вчера я спала у тебя под боком, рядышком. А зачем рога тебе? – она дотронулась до моих рогов. Я уже и забыл про них.
– Мешают тебе? – спросил. Больше-то меня от человека ничего не отличает. Разве что кость моя толще, вот и рога оттуда идут – чтобы голову защищать. Не от одного топора там на рогах этих зарубины.
– Это из-за того что ты в лесу живёшь? В доме Лешего? Пленник ты его? – начала расспрашивать. Пора рассказывать ей всё как есть. Не хочу чтоб одна выдумка на другую наложилась да и покатились как снежный ком. Пока я не врал ей, но и правды не рассказывал. Занятная она больно девица, а меня вдруг стала страшить про себя правда. А если не захочет оставаться Гостята в лесу с нелюдем? Не захочет – так пусть уходит, силой её удержать – зачахнет она. Не будет так больше улыбаться и жмуриться. И ловить пальцами меня в темноте.
– Я здесь… вроде пленника, так и есть, – с этим я согласился. – Нету для меня отсюда выхода. У этого леса я на привязи.
– Неужели Леший такой злой, не отпустит тебя? – испугалась Гостята.
– А зачем тебе, чтобы я был вольный? – решил спросить я. – Я же всегда здесь, не уйду никуда. Чем плохо?
– Человеку лучше среди людей быть, – она погладила меня по шее. Ладонь у неё маленькая, шершавая. Пальцы длинные. – Уйдём со мной?
Я ничего не сказал. Удивился. Или не расслышала она, или не поняла, что мне отсюда ходу нет.
– Я по поверьям людским знаю, что это Леший к лесу своему накрепко привязан, – начала она горячо мне нашептывать. – Но если ты служка его, я попрошу батюшку Лешего тебя отпустить. Если надо, вместо тебя останусь. Буду служить и просить каждый день, чтобы отпустил меня. Он, мне кажется, не злой совсем. Был бы злой, не дал бы мне водицы для женишка моего бывшего. Да и не плохо он со мной обходился. Только дорога обратная испугала меня. Так меня звери гнали и ветви хлестали, что ни жива ни мертва я была от страха, когда из леса выбежала.
Наверное, серчал я, но себе не признавался. Тогда ещё жаль было её отпускать. Что мне её муж. Детей малых у неё нету. Но так она за него просила.
– С собой меня зовёшь, значит? – я устроил свой подбородок у неё на макушке.
– Зову, – она кивнула. – Только избушка у меня больно худая. Не понравится тебе там жить… Всегда я хотела жить в большом доме, – она вздохнула мечтательно. – Быть сама себе хозяйкою, всё обустроить по вкусу своему. Но выпала мне судьба такая – знахаркой быть и в избушке развалюшке ютиться.
– Или у знахарки не может быть доброго дома? – удивился я.
– Да как-то принято, что знания всегда у одиноких женщин, да у старушек. А кто им будет дом ладить? Помогают, конечно, селяне. Совсем уж не дают моей избушке развалиться. Как они без знахарки-то?
– А рога мои тебя не смущают? Селяне с вилами на меня пойдут, – развлекаюсь я, спрашивая её. Знаю же сам, что никогда я с людьми больше жить не буду.
– Я так разумею, что отвалятся они, как ты из услужения Лешему выйдешь, – она погладила меня по голове.
– Ты, смотрю, уже всё за меня решила, – усмехнулся я, скидывая её себе под бок. Она поворочалась и вернула свою голову мне на грудь.
– А что мне бояться? Ты или прогонишь меня или нет. Или останешься со мной или бросишь меня. Не понимаю я, что у мужчин на уме. Говорите вы ласковые речи, а главных слов не говорите. И муженек мой бывший вспылил, конечно, в сердцах сказал, что я нарочно его поздно вылечила, а могла раньше. Бросил он меня и почти сразу ушёл вместе с другими. А так, может, отошёл бы от обиды и вернулся ко мне. Я об этом думала.