– Удачи! – Рома попрощался с Клинкером и двинулся в сторону женщины. Каждый шаг давался ему все тяжелее, и чем ближе становилась женщина, тем сильнее билось сердце Ромы. – Привет, мам, – сказал он, подойдя к женщине.
– Ну, здравствуй! – строго ответила его мама. – И что ты делаешь, когда должен быть дома?
– Мам, я…
– Сейчас же идем домой! Прогульщик! Никакого толку от тебя, одни проблемы!
– Мам, я все объясню…
– Не надо ничего объяснять, и так все понятно. Вот с этими маргиналами ты гуляешь?
– Мам, это нормальные ребята…
– Вижу, какие они нормальные. Может, ты еще и куришь вместе с ними?
– Мам, я…
– Весь в отца! Так и угробишь свою жизнь с друзьями-собутыльниками! Домой, быстро!
– Извините, мадам, я могу Вам… – это к Роме и к его маме аккуратно подошел Клинкер и уже хотел вступиться за друга, но потом узнал в маме Ромы свою преподавательницу. – Ольга Яковлевна?
– Семенов? – Ольга Яковлевна удивленно повернулась в сторону своего студента. – А ты здесь какими судьбами?
– Я, собственно, друг вашего сына.
– Так вот чем занимаются наши студенты в свободное время – курят и распивают спиртные напитки в общественных местах.
– Зря Вы так, Ольга Яковлевна. В общественных местах мы не употребляем ничего, а здесь собираемся только песни под гитару попеть. Развлекаем, так сказать, прохожих. Тем более, нашему правительству будет приятно видеть, что подопечная им молодежь в свободное время приобщается к искусству. Ваш сын, кстати, прирожденный поэт.
Справедливости ради, от такой мастерской риторики даже мама Ромы впала в какой-то почти магический ступор. Клинкер действительно умел своим речевыми оборотами и абсолютно доброжелательным тоном почти гипнотизировать собеседников. Но, как оказалось, он зря заикнулся про талант Ромы.
– Значит, стишки пописывать у тебя хватает времени, а в школу меня при этом вызывают из-за твоих оценок! – кажется, ее голос стал еще более громким и жестким, чем до этого. А Рома совсем вжался в себя. Он больше ничего не мог ответить. Сейчас происходило то, чего он боялся больше всего на свете. Дело в том, что за сценой между ним, мамой и Клинкером уже наблюдали почти все неформалы на площади и некоторые другие мимо проходящие люди. И на глазах у них мама его унижала. Прилюдный позор…оцепенение. И это все, что сейчас чувствовал Рома. Он медленно проваливался в пучину ненависти к самому себе. Больше всего он сейчас хотел, чтобы в землю ударил огромный метеорит, прямо в них, чтобы в один момент все, включая его жизнь, закончилось.
– Зачем Вы так. Может, Вам бы стоило поддержать талант сына?
– Я сама знаю, как воспитывать своего сына, – и после этих слов мама сорвалась с места и быстрым шагом направилась в сторону их с Ромой дома. Клинкер подошел к Роме и положил ему руку на плечо:
– Ты как, братан?
– П-пойдет, – запинаясь, ответил Рома. – Извините, мне домой надо, – Рома не стал прощаться с Клинкером и побежал за мамой. Клинкер еще какое-то время постоял, наблюдая за убегающим Ромой, но потом направился к компании.
– Так, запомните. Ничего не было. Кто ему это припомнит, я узнаю. Все поняли? – обратился строгим голосом ко всей тусовке Клинкер, и все они в едином порыве согласно кивнули. – Отлично. Ладно, давайте как-то сбрызнем атмосферу. Ди, сыграй что-нибудь веселое.
А между тем всю дорогу до дома Рома, догнавший, наконец, свою маму, всячески пытался с ней заговорить. Он пытался что-то объяснить, пытался извиниться, клялся, что будет хорошо себя вести, потом снова пытался объяснить. Его кидало из глухой ярости в почти пресмыкающиеся извинения, пока мама глухо игнорировала его. Так они и дошли до дома. К ним вышла поздороваться бабушка, но обратил на нее внимание только Рома. Бабушка попыталась поинтересоваться, что случилось с мамой, но Рома попросил ее временно не вмешиваться. А мама между тем ушла на кухню и тихо заплакала. Рома сначала этого не слышал, но, когда он зашел на кухню и увидел плачущую маму, его снова охватило оцепенение. Так было каждый раз. Абсолютно каждый раз. И, скорее всего, на его месте каждый бы бросился утешать маму и убеждать, что это все было в последний раз, обещать все, что угодно, лишь бы мама перестала плакать и снова улыбнулась. Но не Рома. Он заперся в ванной. Он не плакал, в нем сейчас не было ничего, кроме глухой ненависти ко всему живому и к себе как части общего. Хотя будет правильнее сказать, что для себя ненависти у него был гораздо больше, чем для мира вокруг. Сколько он так просидел, неизвестно. Но в какой-то момент он встал из ванной и потянулся за опасной бритвой в ванный шкафчик.
Глава 04 – 2006 год
"Этот мир никогда не будет
Таким, как я ожидал.
И кто бы могу подумать, что я здесь чужой?"
2006 год практически вчера заступил в свои права, только-только на дворе отгремел День Защитника Отечества, и город готовился к Восьмому марта. Снег, почти растаявший в начале февраля, ближе к началу марта снова выпал сугробами, и люди снова утонули в вязком белом веществе. Как и всегда, водители зимой оказались не готовы к снегопаду, и город встал в десятибалльных пробках. Если центральные дороги еще как-то убирали, во дворах творился совсем швах, проехать было абсолютно невозможно, а пройти и того и сложнее. Поэтому дворы напоминали какое-то кладбище автомобилей, чьи водители, кажется, смирились с тем, что будут ходить пешком до мая. Но погода уже неделю стояла солнечная, и поэтому, в целом, настроение в городе, как казалось, было на позитивной волне.
Но, конечно, большие формирования людей на улицах еще в ноябре переехали в теплые помещения. Кому повезло, тусовался на квартирах или в клубах, но основная часть всей неформальной тусовки облюбовала подъезды различных общежитий, где всем было наплевать на шум и мусор на лестничных площадках в виде окурков и пустых бутылок. Некоторые социально-ответственные граждане, безусловно, выгоняли шумные компании из своих жилищ, но, в общем и целом, существовало довольно много подъездов в каждом из районов, куда можно было спокойной завалиться большой компанией.
В жизни Ромы в прошлом году произошло чудо. Он двигался к успешному окончанию школы, постепенно снова становясь ответственным учеником, даже блистал на некоторых уроках, и, кажется, в его отношениях с матерью наступила «оттепель». Поэтому сегодня, успешно отчитавшись за выполненную домашнюю работу, вечером он поехал к друзьям на другой конец города. Одним из мест, где собирались неформалы, были ДК «Строителей» и сквер за ним. Тогда в «Строителе» открылся рок-клуб «Пещера», в котором каждая начинающая группа мечтала выступить, потому что туда приглашали артистов всероссийского уровня и давали возможность молодым выступить «на разогреве». Это был шанс завести новые знакомства и привлечь к себе внимание новой аудитории. Но попасть туда было практически невозможно. Ди мечтала выступить на этой сцене.
Ди с самого детства занималась гитарой, но воспитание в той семье, которая у нее была, позволяла этим заниматься еще меньше, чем мог себе позволить Снейк. Когда же Ди переехала к сестре Клинкера, она почти каждый день тренировалась игре на гитаре. За буквально несколько месяцев она смогла настолько прокачать свои умения, что сейчас рубила соляки на уровне минимум Iron Maiden. Но это все шло параллельно с тем, что Ди перестала посещать колледж, и ее отчислили. Поэтому днем она помогала в магазине, где работала сестра Клинкера, грузчиком или в зале, а вечерами, после того, когда приготовит поесть всем, запиралась в комнате и развлекалась с инструментом. А вот отношения с Клинкером к 2006 начали накаляться. Ди старалась не раскачивать лодку: в конце концов, от их отношений у нее сейчас зависела не только личная жизнь, но и работа с крышей над головой. Но не замечать, что Клинкер помешался на идее о своей группе и постепенно утрачивал интерес к чему-либо еще, было уже трудно. Пару раз она пыталась с ним об этом поговорить, но тщетно, все заканчивалось скандалом. А в какой-то момент и их ночные встречи почти прекратились. И с каждым днем Ди терзала инструмент все сильнее еще и по той причине, что думать о происходящей в жизни заднице думать было абсолютно невозможно.
Они с Клинкером, Снейком и ритм-гитаристом по прозвищу Штанга стояли возле «Строителя» и ждали Рому. Клинкер нервно докуривал уже третью сигарету и громко матерился. На улице было довольно холодно, но Клинкера больше волновало, что забитое в ближайшей репетиционной точке началось 40 минут назад, а Рома все не приезжал. В конце концов, на горизонте показался наш герой. Он торопился к месту встречи и дважды чуть не упал в снег, но продолжал бежать. Запыхавшись, он все-таки добрался до «Строителя» и рухнул на скамейку.
– Здарова, народ, – переводя дыхание, поздоровался Рома.
– Че опаздываешь? Договорились же к пяти! – крикнул на него Клинкер.
– Я как смог, так и приехал, че ты начинаешь.
– Слушай, если не хочешь относиться к этому серьезнее, можешь ехать обратно!
– Да че на тебя нашло! Меня как отпустили, я так и приехал.
– Клинкер, успокойся, – сказал Штанга. – Ты сейчас на скандал тратишь время и силы. Дай парню отдохнуть, и двинем на репу.
Клинкер что-то еще хотел высказать, но решил все-таки промолчать и медленно двинулся к зданию реп.точки. Ди поспешила его догнать, а Снейк и Штанга подождали, пока Рома отдохнет, и втроем двинулись за лидером.
– Че с ним такое? Он в последнее время как с цепи сорвался, – все еще запыхаясь, решил у парней спросить Рома.
– Забей, Ромка, лучше тебе в это не вмешиваться, – все так же меланхолично ответил Штанга.
– Ну уж нет. Это уже конкретная предъява. Хотелось бы разобраться, че к чему.
– Ты где таких слов нахватался? Предъява, разобраться. С гопниками переобщался?
– А это тут причем?
– А при том. Ты действительно опоздал и мог бы хотя бы извиниться. Это первое. Во-вторых, ты как-то много в последнее время в свою речь добавляешь дворового блатняка. Ты что, с гопотой связался? Или в вашей хваленой гимназии по-русски говориь никто не умеет?
– Я не вдупляю, к чему ты клонишь.
– Послушай меня, Ром, – Штанга остановился и посмотрел на Рому. – Я ценю тебя как автора и как чувака, но ты начинаешь себя нехорошо вести. Ты частенько опаздываешь, ругаешься, когда твои тексты критикуют, и при этом начинаешь говорить на языке, на котором говорить наш враг. Подумай над этим. А когда ты поймешь, о чем я, до тебя дойдет, почему Клинкер на тебя срывается, – после этого Штанга продолжил путь.
– Какая разница, как я разговариваю?
– Да будет тебе известно, сленг занимает в каждой субкультуре центральную часть. И, если ты его не знаешь, такая наука как риторика рекомендует изъясняться на великом и могучем. Но уж точно не привносит в общую речь чужеродный сленг. И это полностью демонстрирует разницу твоего отношения к происходящему и нашего с Клинкером.
– Да что такого в моем отношении, Штанга? Я же честно сказал, что меня не отпустили! Спасибо, что я вообще с маман на эти встречи договорился, но, извините уж, приходится сначала домашку сделать, а потом к вам бежать.
