ЭВРИДИКА 1916

Руссо Балт, завизжав тормозами в мокром снегу, остановился, почти перегородив улицу.

– Слушайте, Софья, я правда на вашей стороне. Просто хотел избавить от иллюзий…

– Всего хорошего!

Соня решительно зашагала пешком. Снегопад разыгрался, снег доставал уже до щиколоток. Ботики пропитались ледяной кашей, но Соня не чувствовала холода, пылая от стыда и обиды. Неужели она вела себя настолько глупо, что все было видно со стороны? И осознал ли ее чувства Леонид Голицын? А еще Соне смертельно хотелось вернуться в аудиторию и снова пережить то, что могла дать только Эвридика.

Уверенность. Любовь. И живой трепещущий пульс того, кто всегда будет рядом…

– В этот раз пешком? Что так?

Соня молча стянула мокрые насквозь боты и прошла на кухню. У матери с дочерью была негласная договоренность: Соня ест по вечерам, но не на глазах Ксении, которая воспринимала это как личное оскорбление. И сейчас старшая Веснина изумленно наблюдала, как Соня открывает буфет и, вытащив банку малинового варенья, даже как-то вальяжно опускает туда сушку.

– Я бы на твоем месте подумала о фигуре – не выдержала Ксения. – Молодые люди могут сколько угодно думать, что им нравится характер, вкус или душа. Но реально все решает объем талии по отношению к бедрам. Кстати, надеюсь, твой ухажер ничего не знает о твоем прошлом. Проблема может быть наследственной. Никто не захочет детей от…

Что-то оборвалось в груди Сони. Она сама не ожидала, что из груди могут вырываться столь злые и громкие слова.

– Ты сама ничего не знаешь, неудачница! У тебя было все: талант, красота… Но ты ничем не можешь воспользоваться! Не смей меня учить!

Лицо Ксении стало похоже на гипсовую маску. Мать молча вышла из комнаты. Сердце Сони разрывалось. Так хотелось побежать за Ксенией, попросить прощения и восстановить привычный баланс. Но и потерять новую, обретенную степень свободы, было страшней…

Выйдя на улицу и вдохнув влажный оттепельный воздух, Соня дышала глубоко и часто, словно испытывала недостаток в кислороде. Надо что-то делать. Просить Голицына, умолять – что угодно, лишь бы вернуться в Эвридику. А еще решить, где сегодня ночевать…

– В этой мастерской Володя живет, когда приезжает в Москву. Но пока они с Лилей в Петербурге, так что помещение в твоем полном распоряжении…

Элла с Соней свернули в Большой Гнездниковский.

– Квартира в доме Нирнзее? – не выдержала Соня.

– Ты что-то имеешь против дома холостяков?

– Нет – улыбнулась Соня. – Просто странно, что в последнее время я так или иначе оказываюсь рядом…

В мастерской была всего одна комната, зато с угловым светом и большими окнами. Узкий диван, трюмо, стол – пожалуй, все, что Соня могла опознать, поскольку вся мебель была закрыта белой бязью. Остальные белые холмики, очевидно, таили внутри реквизит и инструменты художника.

– Володя очень боится ран и грязи. Белый цвет его успокаивает, видимо, ассоциируется со стерильностью. Можешь пользовать все, только накрывай сверху.

Соня обняла новую подругу.

– Спасибо тебе!

На узком диванчике Соня долго вертелась, пока, наконец, не закрыла глаза и не вышла в странное белое пространство. Внутри оказалось много людей. Они стояли вытянувшись, с закрытыми глазами, напоминая странную, безветренную рощу. И правда, догадалась Соня, эти люди живут как деревья, очень медленно. Лето для них – день, зима – ночь, кровь толкается в жилах со скоростью тающего на февральском солнце льда.

– Они выпали из человеческого темпа. – сообщил Соне странно знакомый голос. – И очень скоро, когда выйдут последние соки, ты к ним присоединишься…

Соня проснулась на мокрой насквозь подушке, мутно оглядываясь вокруг.

Напротив чернело трюмо. Девушка внутри зеркала слегка косила спросонья. Да это же она сама, ее собственное отражение! Но перламутровый свет, исходящий от кожи и волос еще утром, померк. Кожа на глазах покрывалась трещинами, словно на старинных полотнах, волосы потускнели. Отражение усмехнулось, обнажив желтые старческие клыки. На этот раз Соня узнала свой собственный голос.

– С возвращением, Библиосоня. Скоро опять станешь засохшей, жухлой, никому не нужной розочкой…

Соня подскочила в кровати, на этот раз проснувшись окончательно. Половина пятого. Ничего, погуляю по улице, все равно оттепель…

Подойдя к физическому факультету, Соня заметила нечто темное и сжавшееся на ступеньках. Кто-то дремал, прислонившись к боковой колонне. Беспризорник? Соня потрясла паренька за плечо.

– Замерзнешь!

Мальчик открыл глаза. Это был Иван Пегов.

– Я из дома сбежал – сказал он почти равнодушно.

– Но почему? К тебе плохо относятся?

Иван зевнул и помотал головой.

– Хочу снова в машину…

4

Сторож, пожалев бедолаг, запустил Соню с мальчиком в аудиторию, не дожидаясь прихода Голицына. Закутанный в Сонин полушубок, Иван, сонно моргая, наблюдал, как Соня заваривает чай.

– Ты тоже Бога слышала?

Соня старалась сдержать дрожь в руках. Она чувствовала себя, словно голодный у витрины гастрономической лавки. А если Голицын больше никогда не подпустит ее к Эвридике?

– Пей, согреешься…

Глаза Ивана, окруженные темными кругами, были по детски-внимательны.

– Можно попробовать, пока Леонид Сергеевич не пришел.

– Нет. Ваня, исключено. И потом, я не специалист…

– Он все записи вон там держит, в столе.

В конце концов, она просто посмотрит, что тут такого?

Соня открыла ящик. Внутри действительно оказались обернутые в коленкор пухлые тетради. Отхлебывая чай и закусывая кусочком сахара, она пробегала страницу за страницей. Шнуры в шлемах, судя по схеме, ведут к определенным зонам мозга. Височные доли, мозолистое тело, лобная доля. Шлемы крепятся к общему пульту, включаются электрические резонаторы, плюс на каждую зону свой датчик…

– Да здесь все уже подключено…

Иван со шлемом в руках возле пульта торжествующе демонстрировал сплетение проводов. Видимо, Голицын все подготовил к сеансу с Маевским, и оставил как есть.

Соня вздохнула.

– Точно не боишься?

Иван покачал головой.

– Ты же не боишься…

И, заранее зная ответ, мальчик направился в комнату с машиной.

Проверив все крепления и сверив с записями в тетрадке, Соня вернулась к основному пульту. Сердце билось как бешеное. Сдерживая себя, она намеренно отчитала до пяти, и только потом дернула тублер, включая реле.

В спешке Соня забыла отключить звук, и в уши ворвался чистый, чуть хрипловатый голос мальчика.

Царства моя, Царства, небесная Царства

Сторонушка вышняя, про тебя нам слышно

Надобно молиться за время за ране

За время за ране Богу всех живому

Богу всех живому, агнецу святому…

Соня словно очутилась посреди бесконечной изумрудной глади. Плотный шелк воды доходил чуть ниже колен, охлаждая и успокаивая, но одновременно хотелось бОльшего.

Мысленно она обеими руками дотронулась до дна, с наслаждением раздвинула пальцами белоснежный бликующий песок. Опустилась на колени, погружаясь грудью, животом, промежностью. Окунула пылающее лицо и открыла под водой глаза, смеясь от восторга. Изо рта шли пузыри, но хотелось напитать живительной субстанцией поры, кровь, волосы, сердце. Она была сосудом, готовым принять все без остатка. И когда накатила Волна, задыхаясь в нахлынувшей пене, пошла на дно с радостью. Но откуда эти мутные красные капли, оседающие в воде? Жидкость мутнела на глазах. Кажется, стерильность среды утрачивается. Кто-то боится крови… И вряд ли теперь это можно безопасно пить…

Усилием воли Соня заставила руки подняться и сдернула шлем. Перед глазами все еще плыли круги. Но голоса мальчика не было слышно.

– Ваня?!

Шатаясь, Соня вернулась в комнату с машиной и распахнула дверцу. Мальчик обмяк на стуле. Из носа капала кровь. Мутные капли на жемчужном полу.

– Вы еще и улыбаетесь?

В голосе Голицына звенела с трудом сдерживаемая ярость. Но Соня и такую реакцию сейчас воспринимала с радостью. Ей полагалось сходить с ума от чувства вины, а она, вопреки всем этическим нормам и логике, была счастлива. Небывалое чувство полноты распирало изнутри; хотелось смеяться. Или поспать. Или обнять весь мир…

– Как вообще вам пришло в голову использовать мальчика?

– Я сам захотел…

Иван зашевелился на составленных наспех стульях.

– Не надо врача. Я могу дальше петь…

Дверь открылась. Но вместо доктора в аудиторию вошли военные. Уже знакомый Соне капитан-месяц изумленно на нее покосился. Соне не нужно было зеркальце, чтобы понять, что сейчас она сияет волшебным отраженным перламутром Эвридики. Для всех, кроме разве что, Леонида Голицына.

– Леонид Сергеич, когда паковать будем?

– Сегодня начнем. Как только с мальчиком решим…

– Я хочу петь! – всхлипнул Иван.

Она даст тебе все, и все отнимет…Слова отца всплыли в Сониной голове, взорвав, наконец, благостную неуязвимость. Какая же она дура. Дура и эгоистка!

– Машину отправят на фронт?

Голицын, хоть и зло, но все же снизошел до ответа Соне.

– Пока нет. Генерал Шушин выделил нам лабораторию на военном заводе. Там больше возможностей для исследований.

– Вам не кажется, что военные просто вас используют, чтобы отнять Эвридику?

– Я сам попросил Василия Андреевича о содействии. Думаю, что на этом мой отчет вам закончен.

– Возьмите меня на опыты, я хорошо себя чувствую!

– Иван!

Соня схватила мальчика за плечо.

– Я знаю, тебе тяжело. Но поверь, нет там Бога, один соблазн… Мы с тобой оба зря это начали…

– Пусти!

Мальчик вырвался и выбежал из аудитории. Голицын молча протянул Соне его полушубок.

– Вам обоим лучше больше сюда не приходить…

У Хорошевича было превосходное настроение.

– Милочка, ну что вы так расстроены? Если о злобных военных все правда, то очень нам на руку. И князек ваш вполне себе монстром вырисовывается…

– Голицын здесь ни при чем! – вспыхнула Соня. – Уверена, его используют, апеллируя к самым высоким помыслам…

– Да вы не влюбились часом, матушка, раз так его защищаете?

Главред полушутя погрозил пальцем.

– Выглядите, кстати, превосходно. Румянец и кожа на удивление. Может, порекомендовать вас в рекламу? Ко мне тут обращался один…

Зазвонил телефон. Хорошевич, пыхтя неизменной трубкой, забурчал недовольно

– Батенька, мы независимый орган… Государственные интересы, и что?

Лицо главреда понемногу вытягивалось. Соня ждала, уже понимая, что ничего хорошего не услышит. Наконец повесив трубку, Хорошевич рукавом вытер лоб.

– На ловца и зверь, как говорится… Звонили из Генштаба. Рекомендовали оставить.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Если вам хочется громкий материал, переключитесь вон Распутина. Что он делает в Москве?

– Но…

Соня искренне растерялась.

– Речь ведь идет о возможном оружии. Об эскалации войны, об использовании человеческой психики…

– Поэтому переключаемся на Распутина. Таинственный визит, старец на удивление тихо себя ведет, даже в Яре не буянит. Наверняка есть причина. И тоже первая полоса, вполне себе…

– Знаете что… Пусть Синица вам пишет!

Открыв ключом дверь мастерской, Соня услышала смех и голоса.

– …Если меня не схватит ангина, буду премного благодарна тебе, Лили.

– А ты добавь коньяку побольше…

– Может, льду поменьше?

– Володь, ты открыл?

Вместо ответа раздался хлопок. Здоровяк в английском костюме, одетый, пожалуй, даже слишком щеголевато, словно манекен на Кузнецком, помахал штопором с надетой сверху пробкой.

Хрупкая рыжеволосая девушка, в балетной пачке, надетой поверх вязаного теплого платья, ставила на стол керамический кувшин «под античность».

– Секунду, секунду… я проверю… – замахал руками щеголь Володя.

– Вымыто три раза!

Рыжая со снисходительной усмешкой наблюдала, как гигант осторожно водит пальцем внутри кувшина.

– Давай-ка, затопим микробов…

Вырвав бутылку, рыжая решительно вылила ее в кувшин.

– Элла, таши ложку…

– Добрый вечер…

Элла, резавшая яблоки, заметила Соню и радостно вспыхнула.

– Соня, ты как раз вовремя! Лиля с Володей приехали!

– Та самая Сонечка. Очень приятно.

Девушка в балетной пачке сделала что-то вроде книксена. А здоровяк уже шел навстречу Соне, вытирая на ходу руки белоснежным платком.

– У вас кожа, как у фарфоровой куклы. Вы не с витрины сбежали?

Соня вяло пожала плечами. Теперь напоминание о эффекте Эвридики скорей раздражало ее, чем радовало.

– Соня, будешь крюшон?

– Не знаю. Честно говоря, думала, что это летний напиток.

– Предрассудки! – авторитетно забасил Володя. – В любой сезон нет лучше вина. Знаете, у Пушкина был младший брат, Лева. Так он всю жизнь пил исключительно вино, воды боялся во всех видах, включая бульон. Так вот, как-то в гостиной Лев Сергеич почувствовал себя нехорошо. И дамы закричали – воды, воды! Так он от одного слова вскочил, так напугался…

Рыжая девушка уже налила себе и закружилась по мастерской на полупальцах, сжимая стакан.

– Володя, давай включим музыку!

– Нет-нет… – запротестовал здоровяк. – И так голова болит.

– Вот зануда… Тогда стихи читай!

Элла протянула Соне запотевший стакан и шепнула.

– Попроси его, он гениальный поэт…

Володя отхлебнул из стакана, но замер.

– А лед из магазина доставили?

– Из аптеки! – засуетилась Элла. – Все в порядке, лед абсолютно стерилен, из проверенной воды… И вообще, речь шла о стихах!

– Да-да… Вы сама-то кого любите, София перламутровая?

– Только не Есенина с его лапотниками…

Рыжая, сделав очередной пируэт, остановилась у трюмо и подняла ногу назад, позируя собственному отражению в зеркале.

– Обычно барышни предпочитаю Гумилева. Ну или Ахматову… или, не дай      Бог, Кузмина!

– К сожалению, я никого из них не знаю.

Все трое обернулись с искренним изумлением, словно на дикарку, только покинувшую джунгли. Сама того не желая, Соня начала заводиться.

– Мир не ограничивается поэзией. Я достаточно много читаю, но в основном научную литературу.

– И что же вам интересно? Физика? Биология? Мифология?

Похоже, рыжая Лили была довольна, что Софья разочаровала гиганта.

– Соня журналист! – вступилась Элла за подругу. – И много в чем разбирается.

– Тогда объясните, мадемуазель, как ученая неучу, – вступил Володя. – Прошлым летом работал я в грозу. Знаете момент, когда дождь еще не начался, и свет такой театральный? И очень сильный ветер… Мне всегда кажется, что реальность может измениться в эти минуты… И пишется легко. Ритм чувствуется… В общем, я работал, пока носом не закачалось нечто…

– Шаровая молния не такое уж и нечто – перебила рыжая

– Ты там не была, Лилечка, и не можешь судить… В общем, размером не больше яблока, но силища… Думаю, не то что меня – полгорода на атомы расплющит. Если бы суметь использовать эту энергию, впустить в себя, наполнить кровь… Вот как думаете – позволит ли наука в ближайшее время подобные чудеса?

– Даже если позволит, вряд ли это излечит тебя от страха микробов – хмыкнула рыжая, – они тоже станут сильнее под воздействием чудо силы…

Гигант осекся и побагровел, словно его застали за чем-то неприличным. Соне даже стало его жаль. Под внешностью грузноватого щеголя прятался неуверенный в себе ребенок. А разве она сама лучше? Воровством набралась энергии, словно кошка вершок сметаны слизнула…

– Мне кажется, нужно учиться черпать силу в том, что нам доступно, – тихо сказала она. – И, наверное, в вашем случае это поэзия. Вы могли бы что-то прочесть?

Элла благодарна захлопала.

– Да, Володя, почитай, прошу!

Поставив стакан, Володя вышел на середину комнаты, отбросил чуб со лба и начал, тяжелым, увесистым баритоном.

– Я люблю смотреть, как умирают дети

Вы прибоя смеха мглистый вал заметили

за тоски хоботом?

А я —

в читальне улиц —

так часто перелистывал гро̀ба том…

Это были последние слова, смысл которых Соня успела ощутить. Сразу после она будто очутилась в центре огромной воронки – серой и твердой, как цемент, но при этом бешено вращающейся. Самум, песчаный смерч, о котором Соня знала только из книг, а теперь, казалось, могла дотронуться рукой до бешено крутящихся частиц. Володя же продолжал читать, никого и ничего не слыша.

Время!

Хоть ты, хромой богомаз,

лик намалюй мой

в божницу уродца века!

Я одинок, как последний глаз

у идущего к слепым человека…

Смерч схлынул, словно и не было. Так это просто солнце играет пылинками…

Соня увидела себя пятилетнюю. Девочка, в клетчатом платье с фестончиками играет под брюхом рояля. Чья-то нога нажимает педаль. Струны гудят, львиные ножки-лапы чуть подпрыгивают. Девочке весело, но ее улыбка кажется нарисованной, словно из цветной иллюстрации к приложению Нивы. А потом рояль стал еще более отполированным и многогранным. Так это кристалл – догадалась Соня. – Кристалл времени! Тошноты не было, головной боли тоже. Только пустота, в которой притаилось пламя. Пламя таинственным образом дружило с водой, а вода поменяла форму, стала стеклом. Обычным людям так кажется, потому что время ненадолго встало. Но оно снова потечет, и можно будет жить внутри. И стать подобной Богам.

Соня улыбалась, уносимая прозрачной рекой.

Белая ткань слепила глаза, словно в мастерской прибавилось света. Воздух казался разреженным, стало совсем тихо. Соня читала, что в космосе звуки не могут распространяться. Может, она обогнала звук? Смешно…От смеха изо рта вылетели пузырьки, словно Соня находилась в прозрачной субстанции, вроде киселя. И тут появились эти двое.

Женщина в странных синих брюках, похожих на военные ботинках, с узором-татуировкой на худющем предплечье. Следующий следом парень с азиатским разрезом глаз держал в руках нечто, похоже на светящийся лист бумаги.

– Привет. Я Кора…

Рот женщины не раскрывался, но Соня слышала ее низкий, чувственный голос.