– Поляки предприняли штурм, – ответила Ксения, – но у них ничего не вышло. – Годунова улыбнулась. – Тот арапчонок, что ты ищешь, в лагере у Марины Мнишек.
Зырян кивнул головой:
– Я догадывался. Я не смог его уберечь.
Годунова подплыла ближе и положила Зыряну руку на плечо.
– Ступай в Москву, казаче, и возьми свои гроши. После можешь идти в Тушино. Тебя там никто не опознает.
Зырян довольно улыбнулся.
– Оставайся у костра на ночь, – прощебетала Ксения. – Мне пора. Корзинка с едой под кустом.
Годунова растворилась во мраке ночи, словно сгоревшая на небосводе звездочка. Зырян остался один.
Костер ярко горел. Сучья трещали, поднимая вверх снопы искр, раздуваемых ночным ветром. Конь фыркал суховатыми ноздрями и переступал с ноги на ногу. Казалось, что коню не нравится ночлег в диком поле, и он стремится туда, где тепло и безопасно. Туда, где его седоку ничего не грозит. Конь ждал. Ждал решения хозяина, чтобы устремиться вперед и покинуть эти негостеприимные места.
Холодный ветер принес с запада удар колокола. Зырян узнал этот низкий протяжный звук. Вскочив на коня, казак дернул поводья жеребца. Москва была уже близко. Зырян загнал коня на холм. На крепостных стенах Земляного города ярко полыхали костры, протянувшись нескончаемой мерцающей цепью. Ветер тащил гарь из печей московских слободок.
Где-то не так далеко, на северо-западе, стояло сельцо Тушино, где встал всем своим двором самозванец Димитрий. Огней Тушино не было видно, но над лесом поднималось едва заметное красное зарево.
Зырян пришпорил коня. Не попасться бы тушинцам прежде времени. Но вокруг было тихо, только пел свою заунывную песню ветер. Тушинцы частенько шастали по ночам да дожигали огнем еще остающиеся целыми деревеньки. Но огней факелов и ржания лошадей не было слышно.
Зырян спустился с холма и поехал в сторону Земляного города. Ткнув караульным в лицо грамоту Шуйского, казак оказался внутри. Москва не спала. Само лихое время сорвало с нее покрывало сна, заставив московитов быстрее шевелить руками, а где и мозгами. К стенам и башням Белого города, скрипя деревянными колесами, катились телеги с пушечным зарядом. Кто-то, зажав в руках охапку пищалей, тащил их на редут. Караульные стрельцы тут же жгли костры и, рассевшись вокруг огня, травили небылицы.
– Куда прешь, сатана? – услышал Зырян грозный окрик.
Перед мордой его коня стоял, засучив рукава, бородатый старик. У ног старика лежали три мешка с порохом, которые тот, по всей видимости, волок на своей худой спине.
– Прости отец, – извинился Зырян, приложив руку к сердцу. – Не заметил тебя.
Старик скривился и недовольно буркнул:
– А ты шары-то свои разуй. Ворон считаешь.
Зырян усмехнулся:
– Ловко ты, батя, по казачьей шее матюгами прошелся.
Старик согнулся и, подхватив один из мешков, ловко закинул его себе на спину. Затем он оскалился и буркнул:
– А ты слезай с коня, казак, да подсоби чуток, раз уж сам согрешил.
Зырян спрыгнул с лошади и подошел к старику.
– Чего суетитесь-то так, батя?
Старик утер свободной рукой пот со лба и прохрипел:
– Царек-то с королем польским хотят штурм учинить. Готовимся.
Зырян подхватил оставшиеся на земле два мешка с порохом и выпалил:
– Подсоблю, батя, куда тащить?
Старик протянул руку:
– А вон туда, где телега стоит, дальше уж сами.
Конь пошел следом.
– Хороший конь! – пробурчал старик. – Сам за хозяином идет.
Зырян улыбнулся. Старик скинул мешок с порохом в телегу и уставился на казака.
– Чего смотришь так? – буркнул Зырян, заметив пронзительный взгляд старика.
При свете факела казак смог рассмотреть лицо старика. Худое, иссохшее, словно лики на иконах, или же старик похож на того старца, что он видел в Велесовом скиту. Такие лица сразу бросаются в глаза и глубоко врезаются в память.
– Вот хочу у тебя спросить, казаче, – начал старик.
– Спрашивай, коли хочешь, – кивнул Зырян.
– Вот вы, казаки, вроде православные, русские, а самозванцу службу несете. Как понять вас?
Зырян смутился. Он и сам как птица перелетная – где гроши, там и казак лихой. Что ему ответить этому седому старику? Лучше промолчать, все равно не поймет. Но отвечать что-то было нужно. Старик ждал ответ на свой вопрос, продолжая пристально смотреть казаку в глаза.
– Не знаю, батя, – бросил Зырян. – Не томи душу. Я и сам иногда не пойму.
Старик потряс седыми локонами.
– В том-то и беда, что сам не знаешь. Знал бы, в Москве бы был.
Старик не знал, что казак, стоявший перед ним, несколько суток назад чуть не сложил голову в Троице-Сергиевой лавре, выполняя поручение царя Василия Шуйского.
– Пойду я, батя, – буркнул казак, подхватывая коня под уздцы.
Дальше, до стен Кремля, Зырян шел пешком. В московских слободках, несмотря на спустившуюся на город тьму, было шумно. Где-то бренчали удары молота, раздавались визги двуручной пилы, прилетал глухой стук упавших друг на друга деревянных бревен. В окнах посадских изб был заметен неяркий свет свечей, брехали во дворах злые псы.
Стены Белого города также остались позади. Только остановившись, Зырян заметил, как устали его ноги от долгой пешей ходьбы. Они ныли так, словно тянули тело и сами ноги веревкой в разные стороны.
«Это тебе, казак, не верхом по Москве ехать», – заметил он себе.
Впереди возвышалась знакомая Свиблова башня. Хоромы боярина Стрешнева находились на территории Китай-города в Зарядье. Рядом стояли хоромы боярина Романова и английский двор. По стеленной дощаником улице прогуливался стрелецкий караул. Караульные, проходя мимо боярских хором, дружно останавливались и зачем-то всматривались в мутные стекла окон.
На постройку дома боярин Стрешнев не поскупился ефимками. Возвел большой каменный подклет с узкими, похожими на крепостные бойницы оконцами. Сверху возвел хоромы из толстого кедра. Сбоку пристроил небольшую каменную башню, шатер которой венчал флюгер в виде ангела с трубой. Небольшую часовню боярин велел построить за башней. Ее купол выглядывал из-за крыши хором. На крест боярин тоже не поскупился. Обил его золоченым железом, согласно своему статусу.
Ворота в усадьбе Стрешнева были двойные. Первыми поставили узорчатую железную решетку, а за ней – деревянные воротца. На кой это нужно было боярину, Зырян не знал. То ли гроши девать некуда, то ли боялся боярин гостей непрошеных. Во дворе мерцали горящие факелы.
