Дворовые псы в усадьбе заливались истошным лаем. Стрелецкий караул маячил чуть поодаль, теперь совершенно не обращая внимания на казака, застрявшего у ворот боярина.
– Куда теперича, казаче?
– В кабак пойду, в Кузнечной слободе.
Запах жареной курицы и лука защекотал ноздри. Кошель с грошами уютно уместился во внутреннем кармане кафтана, приятно согревая сердце казака.
«Сегодня напьюсь, аки свин, а завтра – в Тушино. Даст Бог, вытащу Кочубейку».
Ноги сами понесли парня по дощатому настилу вдоль улицы. Заливающиеся лаем во дворах псы не пугали его. Даже больше забавляли.
– Казаче! – радостно воскликнула девка-кабатчица, едва увидев Зыряна на пороге.
Она одернула сарафан и поправила волосы.
– Думала, забыл ты про меня.
Зырян помотал головой.
– Проходи, казаче! – Девка широко распахнула двери.
В кабаке было пусто.
– Одна я, – пролепетала, смущаясь, девка. – Батя за товаром уехал. Меня присматривать оставил.
Зырян содрал шапку с головы. Ему показалось, что с того момента, как он отправился в лавру, девка еще больше расцвела, зарумянилась, заколосилась, словно рожь. И сарафан на ней был новый с вышивкой диковинной. В волосы вставила гребень с жемчужными бусинами.
Зырян смущенно присел на лавку. Деревянные ножки скрипнули под весом казака. Девка накрыла на стол и уселась напротив.
– Ах, казаче… – Она сложила руки в замок и склонила голову.
– Зырян я! – буркнул казак.
Девка улыбнулась и смущенно опустила глаза. Зырян ухмыльнулся. В этот раз кабатчица была более покладистой. Еды принесла, а чем платить будет казак, и не спросила. Зырян полез в кошель и кинул на стол две монеты.
– Не надо, казаче! – смущенно прошептала девка. – За так накормлю, напою. Люб ты мне.
Зырян чуть не подавился.
– С чего такая милость? – непонимающе пробурчал он.
– Кабы я сама знала, – прощебетала она. – Видимо, сама Богородица тебя в кабак наш за руку водит.
– Не надобно за руку, – рассмеялся Зырян.
Он сгреб с тарелки куриную ногу и погрузил в нее зубы. Мягкое сочное мясо расплылось по рту.
– Возьми капусточки кислой, молодец мой, – рассмеялась девка, наблюдая, как казак деловито и мастерски пережевывает мясо.
Казак покивал головой и кивнул на кружку. Мария плеснула в кружку горькую. Отправив мясо в желудок, Зырян ловко ухватил одной рукой кружку, а другой захватил щепоть капусты с глиняной тарелки.
– Оголодал ты совсем, – сочувственно произнесла Марья.
Зырян, отправив содержимое кружки и капусту в рот, кивнул и буркнул:
– Где только служба царская меня не носила. Думал, уж пропаду.
Девка-кабатчица переплыла на другую сторону стола и села напротив Зыряна, наблюдая, как голодный казак поглощает кабацкий харч.
– Скажи мне, казаче, – Марья сложила руки и опустила на них тонкий подбородок.
Зырян отодвинул тарелку и пристально уставился на девку.
– Чего сказать-то?
Марья улыбнулась.
– Оставайся у меня, пока батька не приехал, – предложила девка.
Глаза Зыряна округлились, и шапка сползла на левое ухо.
– А что люди скажут? – буркнул недовольно казак.
– А что тебе люди? – Марья закусила уголок платка. – Скажу, что наняла тебя для охраны.
Девка смутилась, но глаз с казака не свела.
– Куда ты теперь, казаче?
Зырян вынул куриную кость из зубов.
– Вытащу друга из лагеря самозванца, а потом, может, на Дон, домой подамся.
Нежные руки девки-кабатчицы оплели его плечи. Полные мягкие девичьи груди приникли к спине.
– Оставайся со мной, казаче! – шептал тихий и нежный девичий голос. – Оставайся, казаче, буду женой тебе верной. Новый кабак построим. Тятька подсобит.
Марья пела в уши беглого казака так сладко, что Зырян уже и не понимал, что происходит в его голове. На кой черт ему этот Дон и этот арапчонок. Гроши за пазухой звенели, как самый нежный звон колоколов в Троице-Сергиевой лавре, на шее повисла красивая стройная девка, к тому же не нищебродка какая-то. С приданым девка, с малолетства ремеслу торговому обучена. И сословием они равны. Он – вольный казак, она – вольная девка. Зырян поплыл.
– Ох, Марья, – качнул казак головой.
Марья кого-то крикнула, и казака утащили наверх, в кровать в большой комнате. Гроши, что Зырян принес с собой, девка заботливо и надежно упрятала. Сегодня казака гроши, а завтра – общие. А пропить деньги казаку не мудрено. Убрала далече, так, что даже сама нечистая гроши те не найдет.
Был у Марьи погребок тайный. Тятька нашел на месте сгоревшего амбара. Вход он аккуратно расчистил, головни горелые вытащил да новый проход под сенями вырыл. Туда и припасы с горькой снесли, и гроши, что появлялись с торговли. Кабак-то в лихие времена сжечь запросто могут, а вот подвальчик потаенный – на месте. Да и не в лихое время горела Москва каждый год, когда слободка, а когда и до половины Москвы в пламени сгинет.
Опохмелившись с утра, Зырян прицепил на ремень саблю и глянул в оконце. На мостовые сыпал белый снег. Из-за кривых крыш посадских домов торчали маковки соборов и часовен. Марья, зарывшись в подушку, тихо сопела. По дощатому тротуару протопал стрелецкий караул с пищалями на плечах. Стрельцы уходили в сторону Земляного города.
Марья открыла один глаз. Казак стоял у окна и молчал.
