Завещание красного Сен-Жермена

Глава шестая

Икары учатся летать

Нет ничего более обманчивого, чем слишком очевидные факты.

Он смотрел на небо, сощурившись. Смотреть на небо было его любимым занятием. Оно никогда не утомляло его: то светлейшее, с налетом прозрачного перламутра, сквозь которое оно просвечивало как окно в другой мир, то веселое, яркое, с пышными итальянскими облаками, то грозовое и темное – торжественное в своей сумрачности. Наверное, он мог бы писать поэмы о небе, если бы захотел…

В пятнадцать лет случилось событие, которое перевернуло его полностью и которое он помнил до сих пор – настолько оно было ярким, запоминающимся. Это было, когда он увидел, как летает Харитон Славороссов из России. Славороссов ездил с показательными авиперелетами по Европе и так попал в Фииуме, где его и увидел Ричард Бертони во время исполнения петли Нестерова и – впервые в мире – трюка с пролетом под мостом. Когда он увидел выступление Славороссова, то навсегда заболел авиацией. Ему казалось, что смелая большая птица рассекает небо. Он завороженно смотрел за полетом Славороссова, а через год отец подарил ему аэроплан. Но вскоре началась война…

Он перевел взгляд на стоящего рядом человека, внука знаменитого мариниста Константина Арцеулова.

– Здесь удивительные потоки. Просто идеальная находка для парящих полетов. Можно объездить весь мир, но таких условий больше нигде не найти. Нам повезло, что такое место есть в Крыму. – Константин Арцеулов, внук знаменитого художника Айвазовского, с жаром говорил эти слова.

Он посмотрел на Арцеулова с легкой улыбкой.

Константин был человеком, по-настоящему болеющим авиацией. Как и он. Как и другие, что собрались здесь, под Коктебелем, чтобы организовать школу полетов. Они мечтали о небе, о том, чтобы покорять новые высоты и строить новые модели аэропланов, самолетов…

– Я сразу понял, что это место особенное, – продолжал Арцеулов. – Еще в восьмом году я приехал в Щебетовку, где жила моя мать. Из-за болезни мне пришлось оставить учебу в морском кадетском корпусе в Петербурге. Тогда я решил поступать в академию художеств. Гены как-никак. – И здесь уже улыбнулся Арцеулов. – Дед был бы рад. Я наблюдал за парящими птицами и мечтал сделать таким же планер – чтобы он парил в небе свободно. Как птицы. Без устали я бродил по горам восточного Крыма и наблюдал за полетом грифов. И заодно искал место для опытов с планером. И вдруг почувствовал, что моя болезнь и утомление словно отошли на второй план.

– Так и бывает, – тихо сказал Бертони. – Когда увлечен любимым делом – забываешь обо всем. Становится уже не до этого. Забываешь есть, пить…

– Да. Это так… И вот однажды мое внимание привлек Узун-Сырт. Его длинный хребет простирается между двумя долинами. Таким образом, создается великолепное препятствие, барьер для ветров и морских бризов. Здесь возникают устойчивые восходящие потоки обтекания. Я запомнил это место. Оно время от времени вставало в моей памяти. Казалось, я мог его нарисовать в любую минуту. И уже позже, в 1916 году, когда я был начальником истребительного отделения Качинской авиашколы, я прилетел в восточный Крым на своем самолете фирмы «Ньюпор» и с воздуха внимательно осмотрел места, которые могли быть удобными для парящих полетов. И эта гора Узун-Сырт, по моему мнению, лучшая. Я и сейчас так считаю.

Бертони с интересом смотрел на Арцеулова. Он нравился ему. Только подумать, как причудливо природа проявляет себя в последующих поколениях. Дед – знаменитый маринист Иван Айвазовский, столько сделавший для родного города Феодосии. Он был в картинной галерее. Какая сила владела художником, когда он рисовал море – бесконечно изменчивое, причудливое и вдохновляющее?.. Оно нигде не повторялось на картинах. Везде было разным. А его внук стал летчиком, его манит к себе другая стихия – небо. А не море.

– Наш Макс тоже испытал воздушные потоки на этой горе.

– Да. Мы шли с вами, Костя, из Коктебеля в Феодосию пешком, и вы рассказали мне о восходящих потоках, о том, что здесь, в этом месте, получается удивительное парение. Вы предложили мне подняться на гору. – Макс говорил громко, радостно. Его круглое лицо сияло от восторга. Чувствовалось, что эту историю он рассказывал не в первый раз. И каждый пересказ рождал чувство радости, сопричастности сделанному открытию. – Мы поднялись сюда. Это же волшебные места.

И поэт пророкотал:

Я знал, знал, что здесь тайна, которую еще предстоит разгадать. Мы поднялись…

– Я предложил вам бросить шляпу, – вставил Арцеулов.

– Я подбросил ее в воздухе, а она не упала вниз, на землю, как должно было бы быть. Нет, вопреки всем законам физики, она поднялась вверх, перелетела через наши головы и упала позади нас. Моя шляпа войдет в историю. – И поэт залился смехом. – Я был в восторге.

– Вы хлопали в ладоши.

– Да, да…

Бертони вспомнил, как решался в 1923 году вопрос о первых Всесоюзных планерных испытаниях. Споры и жаркие дискуссии о том, где их нужно проводить, проходили в Боткинской больнице. Именно там лежал Константин Арцеулов, получивший травмы при летных испытаниях. У него была сломана нога и раздроблена рука. Вот там Арцеулов и рассказал о том самом месте, которое поразило его воображение еще в 1908 году. Было решено провести испытание планеров в Коктебеле. Там же, в больнице, был создан организационный комитет, а Арцеулова выдвинули на пост при нем.

– О чем вы задумались, Ричард? – тихо спросил Арцеулов.

– Я думаю о вековой мечте человечества – летать. Об этом мечтал еще Леонардо да Винчи. Он был первым из ученых, кто основательно приступил к этой теме. И он тоже наблюдал за полетом птиц. Он придумывал аппараты с машущими крыльями – орнитоптеры. Гений… – Бертони перевел взгляд на горы. – Гений, опередивший века. Он также проектировал парашют и вертолет. Но к сожалению, Леонардо не опубликовал в свое время эти проекты, поэтому о них не знали. И только спустя века человечество снова стало заниматься летательными аппаратами вплотную.

– Почему же он не познакомил своих современников с этими выдающимися разработками?

– Думаю, что он понимал: его разработки опередили время. Они как бы законсервировались в вечности, чтобы послужить человечеству уже на новом витке истории.

Внезапно поэт взмахнул рукой и пророкотал:

Он слушал Макса и думал: «Как просто и вместе с тем пронзительно он проникает в суть вещей, в их смыслы…»

– Замечательно, – наклонил он голову. – Просто замечательно.«Так будь же сам вселенной и творцом, сознай себя божественным и вечным…»

Он стоял и смотрел на этого человека. Он видел в нем родственную душу, того, кто понимает так же, как и он сам. Этот человек видел не просто скалы, воздух, море, ветер. Он видел ангелов и бесов, божественное и низменное, красивое и безобразное. Он видел все и всему давал точную, пронзительную оценку. Давал, припечатывал, обозначал словом, от которого было никуда не деться… Со стороны могло показаться, что прогуливались старинные приятели. Они чувствовали расположение друг к другу и наслаждались общением. Бертони пытался объяснить ему, Михаилу Булгакову, как можно шагнуть из нашего мира в другое измерение, когда стены привычных рамок раздвигаются, смешиваются времена и пространство приобретает невиданную ранее глубину.

– Тогда и простая квартира может раздвинуться до размеров вселенной. Понимаешь, простая квартира. Это я объясняю через такой момент вам все наглядно.

У писателя были веселые синие глаза, и сам он легко переходил от иронии к грусти, от серьезного настроения к смешливому.

– Я пытался уже сказать об этом, – писатель говорил негромко, но его слова были как звонкие округлые камешки. – Я уже пытался в одной повести… которая посвящена… ах, это даже выговорить сложно – дьяволу… показать другие измерения. Они связаны с лестницами.

– Да. Лестница – это серьезно, – кивнул Бертони. – Мы помним лестницу Якова, помним и другие. Они преображают пространства. Они как приглашения к ним. Есть воды, в которых нельзя утонуть, но можно воскреснуть.

– Я хотел бы придумать машину времени.

– Почему нет? Я верю в нее. Тогда можно будет спокойно перемещаться из одного века в другой, менять города. Туча и молнии могут накрыть город – например, Москву, – и тогда она станет другим городом.

– Каким?

– Например… древним Иерусалимом.

Ему показалось, что писатель едва ли не захлопал в ладоши, его глаза блестели. Ветер с моря донес запах свежести и тумана.

– Во что вы верите? – задал вопрос Бертони.

– Во все!

– Я тоже… Как прекрасен Рим!

– Я его не видел.

– Увидите. А если не увидите, то напишете…

– Гоголь был в Риме. А ведь это мой любимый писатель. Он жил там… Он был уже известен, когда поехал туда.

– Вы хотите повторить путь Гоголя? – брови Бертони взлетели вверх. – Он же был, если не ошибаюсь, похоронен заживо. Вы хотите такой участи?

– Конечно, нет.

– А почему? Это было бы занятным экспериментом. Все говорят о технике. А я говорю: ищите людей, ищите человека, который стал бы как витрувианский человек Леонардо да Винчи многоруким и способным дотянуться до любой цели. Человек эпохи Возрождения – не пустой звук. Все гении – существа одного порядка. Или, как говорит русская поговорка, слеплены из одного теста. А проблема времени – важнейшая из всех.

– Я так и представляю сюжет: молодой инженер изобретает машину времени и переносится в далекое прошлое.

– Во времена Юрия Долгорукого, когда основывается Москва.

– Нет, немного ближе – во времена Ивана Грозного.

– Почему именно эта эпоха?

– Есть параллели, – нехотя сказал, словно выдавил, Булгаков.

Его собеседник ничего на это не ответил.

– Вам нравится Москва? Раз мы уж заговорили о ней, – неожиданно спросил писатель.

– Мне больше нравится Рим, – и Бертони захохотал. – Но Москва тоже красивый город. Но родина… Родину ни на что не променяешь.

– Вы родились в Италии?

– Нет, – сказал Бертони после недолгой паузы. – Но я жил в юности в Италии. И люблю эту страну. В Риме чувствуешь, как сдвигается время. Причем буквально.

– Города как люди.

– О да! Рим мне представляется стареющим благородным патрицием. А Москва – юная барышня, которая хочет всем нравиться.

– Как странно мы с вами говорим то о прошлом, то о будущем, но никак не о настоящем.

– А настоящего не существует, как и прошлого, и будущего. Все находится одновременно в одной точке, – кивнул Бертони. – Мы сами и есть и точка, и Вселенная. Во все времена главным было выведение особой породы людей. Обратите внимание на риторику – новый человек, новые люди. Кто это? Кем они должны были стать? Почему к ним такое внимание? Не задумывались над этим…

– Новый человек…

– Да-да. Мы живем в удивительном мире техники, которая на наших глазах все время совершенствуется. Кажется, что ей нет предела. Еще недавно, в прошлом веке, человечество ничего не слышало ни об автомобилях, ни о паровозах, ни о самолетах, ни о синематографе. А сегодня мы видим все это воочию. Но меняются ли люди? Достойны они этих изобретений? Или они остаются прежними? Люди как люди.

– Люди как люди, – его собеседник почему-то рассмеялся, нагнулся, подобрал камешек и внимательно посмотрел на него. – С дырочкой. Кажется, такие камни называют талисманами, и они приносят удачу. Она бы мне не помешала. У меня нет еще квартиры и крыши над головой. Что весьма скверно. Видите ли, не так просто, оказывается, отказываться от привычек, даже если ты уже живешь при другом строе. Хочется нормальную квартиру со всеми удобствами, ванную, горячую воду, телефон.

– У вас все это будет.

– Премного благодарю.

– Так и будет.

К ним навстречу спешил молодой авиаконструктор. Бертони смотрел на него с нежностью. Это было особое братство людей, которые собирались штурмовать небо. И, как знак принадлежности к этому братству, они делали себе маленькую татуировку – самолетик на плече.

Глава седьмая

Ключ от всех дверей

Некоторые дни в человеческой жизни можно сравнить со скалами: карабкаешься по ним с неимоверным трудом, не видя конца и края пути. Другие же дни – словно равнины: движешься по ним легко, скоро и беспрепятственно.

– Пожалуйста, приезжайте! – голос Русланы был каким-то тихим. – Скорее… прошу вас.

– Что-то случилось? – спросил Паша.

– Да. Не откладывайте. Я жду…

– Еду. – Машинально он бросил взгляд на часы. Было семь утра. Что-то все же произошло? Вряд ли она стала бы звонить в такой час без особой надобности. Видимо, действительно стряслось что-то серьезное. И ему следует поторопиться. Если он не хочет, чтобы случилось что-то непоправимое.

Руслана встретила его у ворот.

– Проходите в дом. – Губы ее дрожали, а на лице была бледность… – Вчера такое стряслось… Точнее, сегодня ночью.

– Расскажите…

– Нет. Не здесь. В доме.

В доме она села за стол и взяла в руки пачку сигарет.

– Не курю, но тут не могу никак удержаться. Вы курите?

– Нет.

Сигарету она смогла зажечь с третьей попытки.

– Может, вам кофе сварить? Вы вообще завтракали? – спросил Рудягин.

Она помотала головой:

– Еще нет.

– Давайте я вам завтрак приготовлю, – предложил Павел.

– Спасибо. Все в холодильнике. Бутерброд какой-нибудь сделайте. Буду рада. С сыром или колбасой. Я не привередлива.

Паша быстро сделал бутерброд с сыром, который назывался «С голубой плесенью».

– Кофе сварить?

– Турка в шкафчике над плитой. Полторы чайных ложки на чашку. Сахар там же. Одной ложки достаточно. Я не люблю, когда кофе переслащен, теряется его вкус.

Запах кофе поплыл по комнате.

– А себе кофе вы сделали?

– Я не голоден.

– Сделайте, я не могу сидеть и завтракать в одиночестве. Это неправильно.

Рудягин сварил себе кофе и сел напротив Русланы. Она уже отпила полчашки напитка, съела бутерброд, и ее щеки порозовели.

– Ну так что вас напугало? – оживленно начал Паша. Сам про себя такой тон он называл тоном бодрого дядюшки. Он не очень любил вживаться в эту шкуру. И, по правде говоря, она была ему чужда. Но деваться здесь было некуда.

– У меня был один человек. Здесь. Сегодня ночью.

– Кто? – Паша оглянулся, словно ожидал воочию его увидеть.

– Это была девушка.

– А собака? Она никак не отреагировала на вторжение чужого человека?

Руслана пожала плечами:

– Наш алабай крепко спал. Что это было, не знаю. И почему он не залаял – для меня загадка. Девушка возникла как бы из ниоткуда. Я спала, но неожиданно почувствовала чье-то присутствие – и проснулась. Я приподнялась на кровати и собиралась закричать. Но она села на кровать и закрыла мне рот рукой. Меня охватил ужас. Тогда она шепнула мне: «Не кричи. Я пришла с миром. Просто нужно поговорить… Ты не будешь кричать?» Я кивнула. Она отошла от меня и включила свет. И здесь я разглядела ее как следует. Невысокая девушка в джинсах и футболке. Она сказала, что ее дедушку убили и что она хотела бы поговорить с моим дедом. На что я сказала ей, что моего дедушку тоже убили… Какое-то время она молчала, переваривая эту информацию, потом сказала, что это невероятно… И добавила, что теперь надо ждать следующих смертей. Я удивилась и спросила: о чем это она? о каких смертях? Тут она достала список и показала мне. Там шли фамилии людей, которых я не знаю.

Паша подался вперед:

– Вспомните, это очень-очень важно…

Руслана покачала головой.

У Паши мелькнула мысль. Он достал фотографию Киры и показал ее Руслане.

– Она?

Руслана кивнула:

– Да.

– Рассказывайте дальше…

– Она еще спросила, остались ли после моего дедушки какие-либо бумаги. Я ответила, что если что-то есть, то в московской квартире. Но я сказала, что у нас есть семейный фотоальбом. Я показала его ей. Она сфотографировала несколько снимков. А потом… ушла… И еще… У нее был пистолет, которым она угрожала мне.

– Знаешь, почему я не люблю беседовать с очевидцами? – спросила Пашу Светлана Демченко.

– Нет. Попробую угадать. Потому что они слишком назойливы и много говорят?

– Это полбеды. Много говорят – это даже хорошо. Можно что-то выловить из потока и профильтровать информацию. Здесь другое. Представь себе, что каждый видит свою реальность. И один и тот же факт может интерпретироваться совершенно по-разному. И получается, что все врут. А просто каждый видит что-то свое. Я первое время думала, что сойду с ума. Мне казалось, что все свидетели врут или намеренно издеваются надо мной. А оказалось – ничего подобного. Просто у каждого своя реальность, и она не пересекается с реальностью других людей. Вот так. Нет лгунов, есть люди со своим взглядом на мир. Так мне объяснила знакомая-психолог. Вот так-то. Слушай, если я стану ворчать или меня будет заносить куда-то не туда, не обращай внимания. Я не выспалась, так что настроение паршивое. Но причина не только в этом. Младший ребенок хочет поехать на море. Его лучший друг отправился отдыхать в Геленджик. А я говорю: у меня работа, а на самом деле стыдно признаться, что нет денег. Как это все рассказать ребенку? О деньгах. О том, что их нет. А есть зарплата. У меня и у мужа. Послушай только, как звучит. Зар-плата. Если убрать звук «р», то будет заплата. Заплата на жизни, заплатка на твоих финансах…

Павел молчал.

Светлана сидела за рулем.

– Ладно. Не буду жаловаться. Ты завтракал?

– Да.

– Но кофе нам не повредит?

– Никак нет.

– Тогда куплю.

Светлана притормозила у первого попавшегося кафе и купила два кофе. Сделала глоток.

– Не скажу, что гурманство. Но весьма сносно.

– Говорят, что хороший кофе только в Италии.

– Возможно, знаешь такой анекдот. Один мужик говорит другому: «И где я только не был. И в Италии не был. И во Франции не был, и в Германии не был…» Смешно. Да? Или не очень…

– Старый анекдот. С бородой.

– Ладно. Нам сейчас с этой Светланой Жарковой надо побеседовать. Местной активисткой.

– Да, помню.

– Надеюсь, что ее реальность максимально совпадет с существующей.

Светлана Жаркова встретила их в прихожей. Навстречу выбежала шоколадно-коричневая такса и обнюхала их.

– Грейс! Назад! – скомандовала хозяйка. – Свои.

Такса завиляла хвостом и отошла в сторону.

– Проходите на кухню. Я только что там убралась.

На кухне в углу стоял самовар. На стене висели сувенирные тарелки из разных стран.

– Садитесь, – придвинула им табуретки Светлана Васильевна. – Петр Васильевич, царствие ему небесное, хороший человек был.

– Вы его хорошо знали?

– Нет. На собрание жильцов он не ходил… Так, на улице встретимся… Я приглашала его пару раз к себе в гости. Правда, это было давно. Лет двадцать назад. Я тогда только овдовела… Знаете, как бывает… Я подумала, он одинок, я одинока. Почему бы двум одиноким симпатичным людям не сойтись вместе и не попробовать скрасить жизнь друг другу?.. У меня дача есть. Могли бы вместе на участке копаться.

– Мы так поняли, что он к своим не часто ездил. У его сына коттедж за городом.