Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья
Я ахнула и потянула платок с головы. Он таким жадным взором объял рассыпавшиеся по плечам волосы, что я смутилась и пробормотала:
– Забываю… если не повязать, в глаза лезут…
Он резко встал и, перегнувшись через стол, взял меня за подбородок. Я утонула в густой-прегустой зелени его глаз… близко, ещё ближе… губы робко прикоснулись к его горячим губам… Я запоздало подумала: «Зачем?» – но вопрос тотчас растаял…
– Маленькая… счастье моё… одна ты у меня… одна… – покрывал он поцелуями моё лицо. Огибая стол, неловко толкнул его, загремев посудой, и выхватил меня со стула, – никому, никогда… слышишь?.. никому не отдам… моя ты…
Я уткнулась в колючую шею, вдохнула его тепло и мысленно возопила: «Вот он, вот он мой дом! Зачем же убегать, если только тут мне хорошо?» Прижав к себе, Серёжа гладил меня по волосам. Запустив руку в их гущу, сжал пальцы в кулак и потянул, понуждая меня поднять голову.
– Насмотреться на тебя… – прошептал он. Его взгляд медленно шарил по моему лицу, я вдыхала его дыхание. – Скучал, с ума сходил, ни делом заняться, ни бездельничать… тоска, одна непроходимая тоска без тебя. Вернись ко мне, Девочка!
– Это ты убежал…
– Нет, Маленькая, не убегал… и к другой женщине не уезжал. Ты моё счастье… жизнь моя…
Моё сознание растворилось в ощущениях – нежной ласке губ, ласковой нежности языка…
Но следующие слова вернули в действительность:
– Первого числа у нас свадьба.
– Первого?.. – я попыталась сообразить какое нынче число.
Он не понял моего замешательства и пояснил:
– Июня, Маленькая. Первого июня. Ты согласна… согласна стать моей женой?
– Я не отказывалась, Серёжа.
Он выдохнул, будто сбрасывая с плеч груз, и вернулся к поцелуям… быстро теряющим нежность.
– Девочка… соскучился… ротик желанный, сладкий… – рука, забравшись под подол сарафана, огладила мои ягодицы, пальцы скользнули меж бёдер. – Моя…
Каким-то образом мы оказались на полу в гостиной, на стянутом с дивана покрывале. Я лежала, тесно вжавшись в него всем телом, он теребил мочку моего уха. Спускаясь пальцами по шее, хотел добраться до груди, и не смог. Приподнялся, перевернул меня на спину и приник ртом к соску. Я чувствовала, что в нём снова растёт желание. Но он вернулся в прежнее положение, и я опять прилепилась к нему.
– Соскучился, боюсь истерзать тебя, – произнёс он и, прижавшись губами к моему лбу, глубоко втянул в себя воздух, – надышаться не могу… ветром пахнешь… травкой… Лидка, мне страшно – никогда, ни с кем я не терял голову до беспамятства.
Я потянулась к его губам и тем самым разрешила его борьбу с желанием в пользу желания…
А потом Сергей рассказал, почему так стремглав бросился на зов Карины.
– Когда мы с тобой в Москву вернулись, я подумал, что до свадьбы надо снять с себя лишние обязательства. Раньше, ещё в Париже, надо было заняться, а мне в голову не пришло. Закончил со счетами Галины, стал готовить портфель Карины, финансиста для неё нашёл. Всё думал, как бы с ней разговор выстроить, а тут она сама позвонила, вся в слезах, соплях, сообщила, что попала в переделку, и её арестовали. Я и раньше исполнял роль службы спасения.
– Спас?
– Что?.. Да. Обошлось почти без ущерба – лишили права постоянного проживания в Вене. Для меня её неприятности – удача, ради избавления от тюрьмы она на всё согласилась без уговоров и истерик. Надо было объяснить тебе свой отъезд, а я не стал, решил не беспокоить, не волновать. Получилось, что скрыть хотел. Позвонил тебе, когда самолёт сел в Вена-Швехат. Ты трубку не взяла, помню, подумал: «Ну как всегда! Телефон где-то бросила, сама чем-то занялась». Позвонил вечером – то же самое. Волноваться начал на следующий день, но тоже не сразу. Вначале позвонил Павлу – телефон отключён. Потом позвонил Маше. Маша сказала, что она ночевала в доме, ты в дом ехать отказалась, а сегодня куда-то, видимо, с самого утра уехала с Павлом, потому что ни его, ни тебя в квартире нет. Через полчаса она перезвонила и сказала, что на тумбе в спальне лежат банковские карты и твой телефон. И я всё понял… сразу вспомнился твой взгляд, когда я усаживал тебя в машину… Маленькая, это отвратительное ощущение… ощущение полной беспомощности… мозг мечется в поисках решения, а страх нашёптывает о бесполезности любого действия.
Я потянулась рукой к его щеке.
– Почему ты позвала с собой Пашу?
– Я не звала. Для меня было большой неожиданностью встретить его в алма-атинском аэропорту. Он умудрился прилететь раньше меня. В первый момент я подумала, что это ты его отправил.
Серёжа отнял от своей щеки мою ладошку и, прижав её к губам, задумчиво спросил:
– Павел догадался о твоём состоянии, а я нет?
– Ты настроен на переживания другой женщины.
Он какое-то время обдумывал мои слова, потом покачал головой и отрезал: «Нет!»
– Лида, я дом закончил, – сменил он тему, – лошади из шатра на конюшню переехали. Стефан с Васей баню опробовали, говорят, хороша, – он засмеялся, – Вася только хамам не одобрил. «Самая хорошая, – говорит, – наша русская, ну и финская ничего. А эта хамам! Ты, Сергей Михалыч, что ли, для форсу её выстроил?» Я говорю: «Для Маленькой. Маленькая любит хамам». Лида, Красавица тоскует. Вначале буйствовала, потом сникла. Я обещал, что привезу тебя. Она ждёт, Лида. Все ждут. Граф в Париже места себе не находит.
Я уже не могла скрывать слёзы, слишком много их собралось, и хлюпнула носом.
– Маленькая… плачешь? Прости меня, Девочка, я всегда жил один… жить «вместе» мне надо учиться. Глупенькая моя Маленькая! Сокровище моё. Выброси из головы других женщин! Нет никого! Одна ты у меня, единственная! – и он стал покачивать меня в объятиях.
Одно его присутствие дарило мне радость жизни. Слова исцеляли, наполняя жизнью каждую клеточку, иссушенную одиночеством.
К вечеру Сергей уехал на переговоры с мамой. Один уехал, без меня. Вернулся поздно, мы с Пашей ждали, не ужинали. Услышав шум подъехавшей машины, я слетела по лестнице навстречу и повисла у него на шее.
– Маленькая, соскучилась!
– Ты долго.
– Я гостинец привёз, Акмарал с Бауржаном чебуреки с джусаем для тебя передала, остыли вот только. А ещё мы тебе паспорт поменяем, Адильбек берётся помочь.
– Правда?
Удерживая меня на весу, он разувался, а я целовала его щёку, висок, уголок рта, ожидая, когда он скажет о главном, и, не дождавшись, поторопила:
– Серёжа!
– Правда, Девочка! Завтра поутру поедем в серьёзное учреждение, заявим об утере паспорта, а к вечеру уже получим новый документ с изменённым годом твоего рождения.
– Я не об этом, Серёжа!
– А о чём, Маленькая?
– Серёжка, не томи! Что мама сказала?
– Мама? А что мама скажет? Мама приняла от меня корзинку цветов, чаем напоила. Мы посидели, поговорили… С мамой всё хорошо, Маленькая!
– И? – я стукнула ладошкой по его груди. – Серёжка!
– Ну-у… мама согласилась на переезд.
– И-и-и-и-и… – в вечернем прохладном воздухе мой визг разнёсся по всему ущелью. – Как тебе удалось?
– Нет-нет-нет! Вначале поцелуй меня. Три раза. За гостинец. За паспорт. За маму. Поцелуй так, чтобы у меня дух захватило. Сможешь?
Я нащупала под собой ступеньку, встала на неё и коснулась языком его губ…
Вначале Серёжа бросил на пол мешочек с гостинцем. Руки прижимали, мяли, ласкали моё тело. Потом его губы властно обхватили мои, и поцелуй перестал быть моим. А потом раздался треск разрываемой ткани.
– Серёжа… Паша…
– К чёрту Пашу… не мальчик… – прорычал он, и, как был в носках, затащил меня в подвал.
Через пять дней мы вылетели в Москву. И когда самолёт, оторвавшись от земли, набирал высоту, Серёжа притянул меня к себе и, целуя в лоб, сказал:
– Поехали домой, Маленькая.
Я подумала и подтвердила:
– Домой!
Отныне и навсегда понятие «дом» у меня ассоциируется с Сергеем. Там, где он, его дух созидания и гений создателя, и есть мой дом.
Из Шереметьево мама и Паша уехали в усадьбу, а меня Серёжа привёз на Юго-Запад.
– Мы встретимся завтра на бракосочетании, – как бы между прочим сообщил он в лифте.
– Что? Как завтра? – не поняла я.
– В ЗАГС тебя будет сопровождать граф, он утром за тобой приедет.
– Подожди, Серёжа! – я потрясла головой. – Я что, буду ночевать одна? Почему? Почему я должна ночевать здесь одна?
– Я хочу завтра перенести тебя – мою законную жену, через порог нашего дома.
– А досрочно нельзя? Перенеси меня через порог сегодня, ты ведь уже взял меня в жёны! Или останься здесь со мной!
Он пресёк мои возражения поцелуем. До самой двери в квартиру мы целовались, и я смирилась.
Дверь нам открыла Даша и, отступая перед нами в глубину холла, вместо приветствия воскликнула:
– Ой, Лида, какая ты чёрная!
– Здравствуй, Даша! – откликнулась я и хохотнула. – Рада тебя видеть!
– Ой, здравствуй, Лида! И похудела… платье такое красивое, а ты…
– Какое платье?
– Как какое?.. Свадебное.
– Свадебное? – опешила я и повернулась к Серёже. – А у меня есть свадебное платье? Откуда? Он лишь лукаво улыбнулся.
– Та-ак. Значит, свадебное? Что и фату на меня нацепишь?
Он отрицательно помотал головой.
– Уже легче! Серёжка, так у нас бракосочетание или самая что ни на есть традиционная свадьба? – задала я следующий вопрос и, увидев, как он радостно ухмыльнулся, простонала: – Бо-о-же! Мы что, ещё и свадебным кортежем по памятным местам города попрёмся? О боже мой! А потом под крики «Горько!» целоваться будем? Не-е-ет! Хочу обратно на свою дачу! Даша, я надеюсь, платье без кринолина?
– Лида, платье очень красивое. С кружевом, атласное, на подложке из тафты.
– Мишель? – спросила я у Серёжи.
Серёжа кивнул и заключил меня в объятия.
– Я думала, мы просто распишемся, – жалобно прошептала я.
– Маленькая, завтра мы начинаем историю нашей семьи. А история семьи должна начинаться со свадьбы.
– А что было до сих пор, забудем? – я вздохнула и ещё более жалобно добавила: – Расставаться с тобой не хочу.
– Девочка, только на сутки, теперь мы вместе навсегда… дай ротик… – он поцеловал меня и ушёл.
Даша, тактично удалившаяся на кухню, пока мы шептались, выглянула на звук хлопнувшей двери и повела меня в спальню показывать платье. Подойдя к безголовому манекену, она стащила с него чехол, и я тихонько ахнула. Белый шёлковый атлас платья был словно подсвечен изнутри розовой лампой. Этот едва уловимый намёк на свечение создавала подложка из красной тафты. Ни кринолина, ни шлейфа, к счастью, у платья не было, жёсткий корсаж переходил в мягкую драпировку юбки, которая книзу расширялась. Глубокое декольте было прикрыто кружевом ручной работы. Из этого же кружева были выполнены длинные с петлёй-захватом на средний палец рукава.
– Видишь, какое! – зачарованно прошептала Даша. – А ты…
– Хочешь сказать, не соответствую такой красоте?
Даша открыла стоявшую на прикроватной тумбе обувную коробку, и у меня вновь перехватило дыхание. Туфли всегда были моей слабостью, а эти были особенно хороши. Они были выполнены из того же белого атласа, что и платье, задника у них не было, вместо него вокруг пятки пересекались две узкие ленты и, заходя на щиколотку, ещё раз пересекались и скреплялись между собой на маленький бант.
– Лида, посмотри! – отвлекая от туфель, прошептала Даша и протянула мне открытый футляр. – Это бриллиант?
В футляре лежало колье – цепочка из завитушек шириною около семи-восьми миллиметров. Завитушки шли от краёв цепочки к центру, где охватывали с двух сторон овальный камень – розовый бриллиант каратов в десять.
– А вот ещё, Лида! Смотри, сколько бриллиантов! – и Даша подала мне ещё один футляр, на этот раз с маленькой короной. Состоящая из тех же завитушек, что и колье, корона сверкала бриллиантами в точках пересечения завитушек.
Ошеломлённая всем этим великолепием, я попятилась и бессильно опустилась на кровать. Слишком разительным был контраст между моим скромным и уединённым вчера, с соловьиными песнями по ночам, и блистающим бриллиантами завтра.
– Лида, ты чего? Расстроилась, да? Ты не переживай, я сейчас придумаю, как осветлить твою кожу, – по-своему поняла моё состояние Даша. – Пойдём вниз и будем приводить тебя в порядок.
Мы спустились на кухню, где Даша обустроила самый настоящий салон красоты. Велев раздеться до трусов, она стала обёртывать меня какими-то примочками, намазывать кремами, масками, без устали ворча при этом:
– Ты бы ещё цыпки развела… сейчас масла побольше капну… кожу высушила, того и гляди шелушиться начнёт!.. Волосы рыжие какие-то стали… на солнце обгорели, что ли? Зачем ты так загораешь? От солнца кожа стареет… пятна всякие могут появиться…
– Расскажи, что нового произошло, – утомившись её бурчанием, прервала я.
– А что нового? Много чего. Дом Сергей Михалыч закончил. Этот… дизайнер Вадим… так он, мне кажется, жил у нас.
– Вадим?
– Ага! Марь Васильевна его кривоносым зовёт. Ну, он и придумывал интерьер… но скромно всё как-то… Знаешь, – оживилась она, – он к Эльзе клинья подбивал… Вадим этот. Да не сладилось у них. Марь Васильевна говорит: «Он кости немки пощупал и передумал». А мне кажется, это Эльза ему от ворот поворот дала. А ты почему уехала?
– Уехала.
– Стефан на тебя сильно сердится.
– Почему?
– Ну почему-почему? Из-за лошадок! Ты уехала, лошади скучают, застаиваются, а он нянькается. Стефан же тяжёлый, скакать на них не может, так он на Грома садится, а твоих за собой гоняет.
– У тебя как со Стефаном?
Даша вспыхнула: и лицо, и шея, и грудь в вырезе платья – всё разгорелось румянцем, и я поняла, у Даши со Стефаном хорошо, у них отношения.
Назавтра, с самого утра и весь день, меня не покидало ощущение сказки.
Я плохо помню тот день, мы много целовались, много танцевали.
Помню глаза Серёжи – искристые, восхищённые, они захватили меня в сладостный плен ещё тогда, когда Андрэ вёл меня к нему по Романской гостиной особняка Смирнова, и больше не отпускали.
Помню, как мы приехали в усадьбу, и Серёжа от самых ворот нёс меня на руках по дорожке, усыпанной лепестками роз. А едва он переступил порог дома, оркестр заиграл «Розовый вальс любви», и мы закружились в вальсе.
Помню, когда гости уже занимались сами собой, мы сбежали из-за стола. Серёжа посадил меня на Красавицу в приобретённое для этого случая дамское седло и, ведя лошадь под уздцы, показывал усадьбу. Я больше смотрела на него, чем вокруг.
Потом он знакомил меня с домом. Привёл в конец коридора на втором этаже, чтобы показать нашу спальню, и, перенося на руках через порог, воскликнул: «Лидка, ты жена моя!» У него был такой торжествующий вид, что я рассмеялась, и у него изменился взгляд… Он был особенно нежен, будто это был наш первый секс.
А потом, когда мы торопливо приводили себя в порядок, Серёжа как-то необычно притих, и я вдруг начала волноваться. Он вывел меня из спальни, достал из кармана ключ и открыл дверь комнаты напротив. Ярко освещённая западным солнцем, она была пуста, и только оформление стен вполне однозначно говорило о её назначении.
– Мебель пока не стал покупать, – тихо произнёс Серёжа за моей спиной.
– Серёжа… я… – забормотала я бессвязно, – милый… детская… ты веришь… – и заплакала.
– Маленькая, я знаю.
Я плохо помню день в целом, но те события, что врезались в мою память, были поистине сказочными.
Даже мама, не простившая удочерения ни мне, ни графу, которая, как мне рассказывали, накануне при знакомстве с графом была холодна до невежливости, к концу дня забыла, что «никакой он ей не родственник», как упрямо твердила в самолёте. Граф Андрэ был с нею настолько предупредителен, учтив и терпелив, окружил её таким вниманием, что растопил обиду за удочерение. И в этом тоже была сказка.
Глава 2. Члены семьи
День первый
– Маленькая, потанцуй со мной, – сказал Серёжа и, улыбаясь, протянул мне руку.
Я засмеялась – звучал мой любимый вальс. Всякий раз, когда я слышу эту музыку, я наполняюсь торжеством жизни. Опираясь на его руку, я встала из-за стола и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Я оглянулась – женщина с распущенными по плечам волосами спряталась за чьей-то спиной.
– Что ты, Девочка? Кого ищешь? – спросил Серёжа, увлекая меня за собой.
– Не знаю, кто-то смотрел.
– Маленькая, ты так хороша, что на тебя все смотрят, – горячо шепнул он и, на мгновение захватив зубами мочку моего уха, застонал: – Ооо… соскучился…
Миновав столики, мы закружились под «Вальс цветов» Чайковского.
Божественные звуки взлетали, расширялись, взлетали и… взлетали, и вверх, и вширь ткали волшебное пространство – чарующее, вовлекающее в себя и отгораживающее от внешнего мира. Одновременно звуки проникали внутрь, заставляя трепетать, петь каждую клеточку тела. Грудь ширилась восторгом, и тело было готово воспарить. Серёжины глаза мерцали искорками, влекли. «Люблю тебя!» – признавалась я, и мой смех вплетался в звучание пространства.
С последним аккордом Серёжа приблизил лицо, его глаза были полны желания, язык всего на мгновение проник в мой рот, но и этого было достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание. Закрыв глаза, я потянулась к нему, но осталась одна – он уже склонился к моей руке. Коснувшись губами пальцев, взглянул насмешливым взглядом искусителя и спросил:
– Танго?
Закинув голову назад, я засмеялась от счастья. «Милый, ты же знаешь ответ!»
Лаская взглядом, он ждёт от меня слов.
– А тема? – спросила я.
– Соблазни меня, Девочка!
– Серёжка, ты повторяешься! Помнишь в Алма-Ате, вначале «Вальс цветов», а потом танго? Помнишь, ты сказал: «Танго, как секс, отдайся мне!», а потом сказал, что был не готов.
– Тогда я не знал о твоём умении соблазнять и был беззащитен, а сейчас я знаю, а значит, вооружён.
Я приподняла брови: «Да?» Будучи много ниже Сергея, мне удаётся иногда взглянуть на него «сверху вниз». Но на мой вызов он лишь насмешливо усмехнулся.
И я решила танцевать историю пробуждения женственности.
Как и в ресторане в Алма-Ате, я вышла вперёд, оставив Серёжу за спиной. Раздался первый такт мелодии. Неловкая и неумелая я начала двигаться врозь с ритмом, делая большие паузы между движениями, словно осознавая своё тело. Постепенно ускоряясь, я догоняла ритм и наконец совпала с ним и подчинилась – движения стали резкими, позы скульптурными, несвязными между собой, как разрозненные, мелькавшие на экране кадры. Женщина узнала себя. Теперь она стремилась превратить бытие в искусство и постигала женственность. Устраняя разрывы между движениями, я постепенно заполняла каждый такт музыки собой – перетекая гибкостью рук, спины, свободной подвижностью бёдер из одного движения в другое. Тело слилось с музыкой в бесконечном волнообразном танце, демонстрируя обретённую пластичность. И вот взглядом уверенной в своей власти женственности я оглядела пространство перед собой. Теперь я танцевала танго.
Танго-призыв. Танго-ожидание. Танго-обещание.
Сидевшие за столиками, переставшие жевать люди смотрели на меня. Те, кто сидел в отдалении, вставали и перемещались ближе к танцполу. Мой взгляд пересёкся с взглядом тёмных, лихорадочно блестевших глаз. «Кто ты?» – мысленно спросила я, но незнакомка уже ускользнула.
Рука Серёжи легла на плечо, я на секунду замерла и стряхнула её круговым движением. Вздёрнув подбородок, хотела повернуться к нему и… не успела. Грубо схватив за плечо, он рывком развернул меня к себе.
«Серёжа?!»
В его глазах не было желания, его глаза блестели гневом. Обхватив за спину, он увлёк меня в вихрь вращения, а прервав кружение, отправил в одну, затем в другую сторону вокруг себя, понуждая к движению рукой, властно упавшей на мой затылок. Он повторял это снова и снова, словно забавляясь моей податливостью. Я искала его взгляда, чтобы спросить: «Серёжа, что ты делаешь?», но он смотрел сквозь меня. Мы исполняли знакомые всем движения танго – красивые, когда танцуют оба! Но наш танец страсти он исполнял сам. Меня в танце не было. Я – кукла! Я подчинялась его воле, позабыв о соблазнении.
Новый вихрь кружения показался мне спасением, прижатая к его груди я с новой надеждой заглянула ему в глаза и запаниковала: «Тепло… куда делось тепло из твоих глаз?»
Финал возвестил о триумфе Мужчины. Поддерживая моё поникшее и безвольное тело, Сергей гордо возвышался надо мной и вприщур рассматривал обращённое к нему лицо.
Я молила о любви.
Не изменяя позы и тяжело дыша, он спросил:
– Маленькая, ты что творишь?
– А ты? – парировала я и без его помощи выпрямилась.
Люди аплодировали. Понимали ли они, что на их глазах развернулась драма – осознавшая свою привлекательность женщина была низвергнута мужчиной до состояния марионетки.
«В добрых сказках наоборот, – тоскливо думала я, – в добрых сказках куклы в лучах любви превращаются в людей». Мне стало зябко под обнимающей мои плечи рукой.
Я старательно улыбалась встречным лицам и столь же старательно учтиво склоняла голову в знак признательности за аплодисменты, а мы всё шли и шли среди людей. Мои губы уже не могли улыбаться, когда наконец шум аплодисментов остался позади.
– Ты соблазнила половину зала, – процедил Сергей.
– Всего лишь половину? – вяло отозвалась я. – Жаль, что в этой половине не оказалось тебя.
– Маленькая, не играй со мной!
В его голосе явно прозвучала угроза, и я ещё раз взглянула в его лицо. Там по-прежнему для меня ничего не было – Сергей смотрел прямо перед собой.
Так же глядя прямо перед собой, он провёл меня мимо нашего столика. Краем глаза я видела, как Андрэ удивлённо приподнял брови, а принц проводил нас задумчивым взглядом. Кажется, он понимал, что происходит.
Втолкнув меня в комнату, которую арендовал для кормления детей, Сергей захлопнул дверь и оперся на неё спиной. Он уже усмирил гнев.
– Тебе не понравилось наше танго? – почти буднично спросил он.
– Мне не понравилось наше танго.
– Почему? Ты же так задорно начала, завела весь зал.
– Ты сказал, ползала.
Сергей вновь сузил глаза.
– Я почему-то решил, что это я имею право на недовольство. Ты считаешь по-другому?
– Ты имеешь право на недовольство. Я соблазнила половину зала и не соблазнила тебя. Утомлённо закатив глаза, он пробормотал:
– Это тупик. Маленькая, тебе в забаву моя ревность?
– Я не думала о твоей ревности. Я танцевала. Тему предложил ты сам.
– Зачем ты соблазняла мужчин в зале?
– Я повторяю, у меня не было цели соблазнять кого-то, кроме тебя. Я точно так бы танцевала, если бы зал был пустой.
– Но зал не был пустым, – мягко, как несмышлёнышу, возразил он, – в зале были люди, были мужчины.
– Были, – кивнула я. – Чаще всего я танцую для себя, но, если мой танец кому-то нравится, мне это приятно.
– Хорошо. Объясни, пожалуйста, что не понравилось тебе?
Вновь живо ощутив властную тяжесть его ладони на затылке, я выпалила:
– Ты утверждал свою власть, пользуясь физическим превосходством! Ты не позволил мне двигаться, ты так увлёкся, что обращался со мной, как… как с палкой! – переведя дух, я вспомнила его сквозной невидящий взгляд на танцполе и прошептала: – Я никогда не видела у тебя таких глаз. В твоих глазах я всегда находила тепло, а сегодня у тебя тепла для меня не нашлось.
Наступило тягостное молчание. Избегая смотреть на него, я не знала, куда себя деть, и тоскливо озиралась вокруг.
– Да, я демонстрировал им, что ты принадлежишь мне, – наконец признал он.
– Кому? Никто из них не посягал на меня!
– Ты звала! Как охотники к добыче, они стали подбираться к тебе ближе. Я видел их лица!
– Серёжа, ко мне никто не подбирался, люди всего лишь хотели лучше увидеть танец.
Он оттолкнулся от двери и подошёл.
– Я напугал тебя. Прости. Я видел твой испуганный взгляд, но… – он поморщился, – я был зол, зол на свою самонадеянность, на тебя.
Привычно проведя пальцами по его щеке, я устало проговорила:
– Пойдём, наше отсутствие затянулось.
Наш внезапный марш-бросок мимо столика и Андрэ, и Его Высочество предпочли оставить без внимания.
– Детка, дай я поцелую твои пальчики, – потребовал граф, едва я села на своё место. – Танцуешь обворожительно! Захватываешь зрителя целиком, равнодушных не остаётся!
– Благодарю, Андрей.
– И тема танца интересная! Марионетка, возомнившая себя человеком! Кому из вас пришла в голову такая идея? – и граф поочерёдно посмотрел на меня и на Серёжу.
Серёжа лишь мрачно усмехнулся и отвёл глаза, а я на мгновение замялась, но почти не соврала:
– А-а… сюжет танца сложился как-то сам… прямо во время исполнения.
Принц подал реплику о каких-то налогах и увлёк графа в разговор, видимо, начатый ещё в наше отсутствие. Я мимикой выразила ему признательность, на что он скучливо отвёл от меня глаза. Ну никак Его Высочество не желал примириться с выбором друга, женщина, на которой женился его друг, не вызывала у него симпатии!