Королевство крестоносцев

JOSHUA PRAWER

HE CRUSADER’S KINGDOM: EUROPEAN COLONIALISM IN THE MIDDLE AGES

© Перевод, издание, ЗАО «Центрполиграф», 2019

Предисловие

Этот труд не является очередным повествованием о крестовых походах и об утверждении католичества в странах Востока. Скорее это попытка описания и анализа средневекового общества, перенесенного в область Восточного Средиземноморья, которое создало собственные формы общественной и культурной жизни вне географических и культурных границ Европы. Хотя колонизация совсем не новый феномен в европейской истории, именно со времени крестовых походов утвердилась постоянная взаимосвязь между всеми колониальными завоеваниями и их преемственность. С этих пор колониализм остается основным фактором в европейской и внеевропейской истории. В этом смысле оправдано называть королевство крестоносцев первым европейским колониальным обществом.

Определение крестового похода как разновидности колониального завоевания относится к тем временам, когда, несколько столетий назад, прилагательное «колониальный» не имело уничижительного значения. Понятие «колониализм» приобрело примирительный оттенок в эпоху Просвещения, а в период высшей стадии империализма перед Первой мировой войной оно получило негативное значение и остается таковым до наших дней.

Несмотря на то что крестовые походы давно стали называть колониальным движением, в таком качестве они никогда не рассматривались. Было принято говорить о крестовых походах и Латинском королевстве как о первом примере европейской колониальной экспансии, не вникая особо в ее сущность. Они никогда не претендовали на то, чтобы открыть новую главу в истории колониализма. Конечно, ни один автор не обходит стороной тему крестовых походов, когда начинает говорить о европейской экспансии, колониализме и империализме. Но очень немногие из них задаются вопросом, что это значило – задать импульс колониальному движению семь веков назад. Нет ни одного исследования на тему, как выглядела «колония» в XII–XIII вв., как она жила и развивалась в качестве «колониального» учреждения.

Показать идеологические предпосылки колониального движения, рассказать о существовавших в Леванте европейских общественных институтах, формах их организации и их достижениях – основные задачи данного труда. Тем самым мы надеемся внести свой вклад в изучение средневековой истории, а также колониальных движений.

План этой книги сложился после 25 лет изучения истории крестовых походов и самих крестоносцев. Идея книги родилась в процессе обсуждений отдельных сопутствующих основной теме проблем с коллегой в Еврейском университете Иерусалима, ныне покойным доктором Йониной Тальмон, социологом, чья преждевременная смерть была большой потерей для ее друзей и университета. Годы, потраченные на подготовку и завершение работы, были большим испытанием для моих издателей, и поэтому мне бы хотелось поблагодарить их за поддержку и понимание. Позвольте мне также выразить свою благодарность супругам Р. Сиро, в чьей парижской квартире была написана большая часть моей книги. Я также благодарен мистеру Д. Бен-Якову за его труды в подготовке рукописи для печати.

И последнее, но не менее важное. Я хотел бы поблагодарить моих близких друзей профессоров С.Н. Эйзенштадта и Д.Б. Тальмона, которые любезно согласились прочесть машинописный вариант моей книги и сделали ценные замечания; профессора М. Бараша, который отрецензировал главу об искусстве; доктора Б. Кедара за многие важные дополнения и критические отзывы; мисс С. Шейн, моего помощника. Хочу выразить особую признательность моим друзьям Кл. Каен из Сорбонны, Дж. Ричарду, профессору истории Университета в Дижоне и Г.Э. Майеру, профессору Университета в Киле, чьи книги открыли новые перспективы для исследований и помогли, среди прочего, написанию этого труда.

Глава 1

Канун 1-го Крестового похода

Страны Леванта тянутся вдоль восточного побережья Средиземного моря почти по прямой линии. Их древние народы, заселившие равнины и холмы между прибрежными дюнами на западе и негостеприимной пустыней на востоке, видели множество завоеваний и завоевателей. Могущественные державы «плодородного полумесяца» на севере и долины Нила на юге совершали периодические вторжения с целью приращения территорий приграничных провинций своих империй, стремились обеспечить гегемонию над вечно соперничавшими правителями Сирии и Ханаана и создать буферную зону, которая обезопасила бы их основные владения.

Эти центры древней культуры, колыбели двух великих монотеистических религий – иудаизма и христианства – были поглощены имперским Римом и подверглись нивелирующему и объединяющему влиянию наиглавнейшей державы Античности. В итоге покоренные народы благодаря присущей им всепобеждающей духовной силе завоевали империю изнутри, навязав свою религию и кодекс поведения на всем ее обширном пространстве.

Родина новой религии и морали жила своей отдельной духовной жизнью во времена империи, внося свой вклад в философию и богословие, влияя на различные еретические учения. Со времени появления гностической ереси во II в. и вплоть до конца VII в., когда формировались христианские догматы, Сирия и Палестина часто играли решающую роль в выработке Символа веры и организационных основ христианства.

В то время как по всей империи был принят императорским эдиктом Символ веры, в Сирии, Палестине и странах Востока, не находившихся под непосредственным контролем центральных властей, нашли пристанище различные ереси. Население, в основном семитического происхождения – финикийцы и евреи, смешавшись с греческими и римскими поселенцами, разделилось на группы и секты в результате вероисповедных споров.

Во второй четверти VII в. ислам развернул свои знамена над всей этой территорией конфликтовавших друг с другом христианских сект, к которым официальная византийская церковь иногда относились терпимо, но чаще преследовала, и еще остававшимися в Святой земле евреями и самаритянами. Возникла новая держава, нарушив вековое равновесие имперских границ от Евфрата до дельты Нила. Поднялась новая империя, рожденная на острие копий конников, которые устремились на север с Арабского полуострова, и еще не успело смениться одно поколение, как они уже поили своих коней водой рек Египта и Месопотамии. Два поколения спустя в начале VIII в. у врат Константинополя уже слышалось ржание арабских скакунов, а у города Херес-де-ла-Фронтера (711) в Испании звучала похоронная песнь по павшим в битве христианам. От Пиренеев через Северную Африку, Египет, Палестину, Сирию, Малую Азию и почти до Индии меч ислама заставил миллионы новых верующих молиться в направлении на Мекку.

В начале VIII в. новая политическая конфигурация определила будущие судьбы и Ближнего Востока, и Европы. Три империи Средиземноморья противостояли друг другу. Сильная и полуварварская романо-германская империя франков столкнулась с исламом на реке Эбро в Испании и на северных берегах Средиземного моря. Византия граничила с исламскими владениями от побережья Адриатического моря и до гор Тавра, возвышавшихся над плодородными долинами Месопотамии. Средиземное море – некогда внутреннее море Римской империи – стало опасным рубежом соперничающих держав. Новая Европа была отрезана от колыбели своей веры и богатейших провинций в Северной Африке и Азии.

Византия, потеряв южные провинции, реорганизовала свои силы на Балканском полуострове и в Малой Азии. Отброшенная к своим срединным землям, она стала греческой по духу более чем когда-либо.

Энергия ислама была направлена на освоение обширных недавно колонизованных земель и различных народов, на них проживавших. Бескрайняя мусульманская империя не пережила периода своей начальной экспансии при Омейядах. К середине VIII в. независимый халифат образовался в Испании, а в начале X в. Аббасидскому халифату в Багдаде начали угрожать шииты Фатимиды в Каире. Вследствие раскола власть аббасидского халифа ослабла. В начале XI в. бывший духовный правитель всех правоверных уже не имел никакой политической власти даже в окрестностях своей столицы Багдада. Завоеванные провинции, хотя и обращенные в ислам, вернули себе до некоторой степени свою национальную и культурную идентичность в условиях подъема местных династий. Последние признавали власть халифа и упоминали его имя в торжественной пятничной молитве, в то время как они добились значительной независимости для себя в рамках халифата.

Распад Аббасидского халифата остановили в середине XI в. племена относительно недавно обращенных в ислам турок-сельджуков. Набрав силу в степях Центральной Азии, они двинулись в Индию, Иран и Месопотамию и вдохнули новые силы в умиравший халифат. В Багдаде они провозгласили себя правой рукой халифа, который в 1056 г. даровал их вождю Тогрул-Беку титул султана и «Предводителя правоверных» в халифате и других странах, которые предстояло завоевать.

Турки двинулись на запад, разгромили в 1071 г. византийцев при Манцикерте (Маназкерте) и заняли всю Малую Азию, почти до Константинополя. Часть их орд повернула на юг, прошла через Сирию и Палестину и разбила египтян, которые удержали здесь только прибрежные города.

Центром завоеванных сельджуками земель оставался Иран, и резиденция султана расположилась в городе Рей близ Тегерана. Но вновь образованная империя просуществовала едва ли одно поколение. Провинции, хотя и провозгласили багдадского халифа как единственного законного «Предводителя правоверных», а султана как их верховного правителя, быстро раскололись на независимые государства. Малая Азия, Сирия и Палестина представляли собой мозаику небольших, постоянно воевавших друг с другом эмиратов. В это время армии 1-го Крестового похода достигли Малой Азии и после победы над турками в битве при Дорилее (1097) вошли в Сирию и Палестину.

Глава 2

Крестовый поход

Паломничество, военный поход, священная война, колониальная война, мощное миграционное движение – обо всем этом любой историк или публицист может говорить применительно к крестовому походу. При этом выбирают тот аспект, который в наибольшей степени соответствует духу времени. Независимо от того, превозносят или проклинают крестовые походы, о них часто говорят как о зловещем заговоре папизма, о том, что крестоносцы были движимы плохо скрываемым чувством алчности и это был искусственно вызванный массовый психоз, но в то же время это было масштабным предприятием по воплощению в жизнь возвышенных идеалов, коллективным покаянием и мессианским движением, которое ведет человечество к дню Страшного суда и навстречу Царству Небесному.

Большинство этих взглядов не ново. Немецкие хронисты с чувством ужаса описывали сборы армий 1-го Крестового похода (1095–1099). 50 лет спустя, после неудачного завершения 2-го Крестового похода (1147–1150), уже было немало тех, кто усомнился в божественности его планов. 3-й Крестовый поход (1187–1190) был подвергнут критике за его несоответствие основным положениям учения христианства. 4-й поход (1202–1204), закончившийся завоеванием и разграблением христианского Константинополя, вызвал настоящий шок в христианском мире. В XIII в. усилились оппозиционные настроения; решительный протест и язвительную критику можно было услышать от богословов и сторонников пацифизма, трубадуров, государственных деятелей, миссионеров, купцов и даже от францисканских и доминиканских монахов. Доминиканец Гумберт Романский (умер в 1274 г.), страшившийся возможного вторжения мусульман в христианскую Европу (что и произошло два столетия спустя, когда возвысилась Османская империя), дал гневную отповедь всем своим оппонентам, говоря о том, что «цель церкви не наполнить собой Землю, но пополнить Небеса» (имелось в виду мучениками). Только папство не испытывало никаких сомнений, будучи упорным приверженцем выдвинутой им самим идеи в течение двухсот лет.

Почему вопрос крестовых походов является одной из самых сложных проблем исторического исследования? Выглядит сомнительным, чтобы какой-либо человек, общественный институт или идеология могли непосредственно послужить отправной точкой крестовых походов. События в различных сферах жизни в то или иное время и в различных странах подготовили христианский мир к 1-му Крестовому походу. Политика пап соединила все эти элементы и создала движение, имевшее свою цель, место и время.

Определенные материальные предпосылки дали возможность крестовым походам состояться. Трудно даже представить масштабы возможной миграции в Европе, которая была бы сопоставимой с Великим переселением народов, не будь большого запаса рабочей силы в конце XI в. и в следующие двести лет. Хотя причины демографического взрыва или, по крайней мере, беспрецедентного роста населения в течение этого века не получили убедительного объяснения, сомнений в этом факте почти что нет. Резкое увеличение численности сельского населения в Европе XI в. вело к значительной внутренней колонизации. За два столетия леса были вырублены, болота осушены и основаны тысячи новых деревень. Интенсивная хозяйственная деятельность сопровождалась перераспределением наделов земли для одной семьи. «Белая мантия церквей и монастырей», что покрыла Европу уже к середине XI в., обратила на себя внимание бургундского хрониста Рауля Глабера. Прирост населения привел к образованию новых городов и настоящей революции в урбанизации в XII в. Избыточное сельское население начало играть большую роль в обществе, и сельское хозяйство могло снабжать своей продукцией тех, кто не получал своих доходов непосредственно от земли, например ремесленников и купцов.

В некоторых областях процесс колонизации служил не только чисто экономическим целям. Германская колонизация славянских земель имела политический подтекст, и экономическое продвижение на Восток (Drang nach Osten) создавало предпосылки для будущей экспансии. Тот же самый избыток людских ресурсов в Европе давал возможности для организации крестовых походов, хотя он и не был их причиной.

Эволюция и трансформация класса военной аристократии в западном христианстве не была связана с основным направлением европейского развития в XI в. Начало этого процесса относится к раннему периоду господства Каролингов, когда новый тип социальной связи – тесной и непосредственной между сеньором и вассалом – покончил с чувством неуверенности, проявившейся после окончательного исчезновения римской администрации и прекращения действия первых племенных германских конституций. Новая социальная иерархия потребовала создания класса профессиональных воинов из среды простых людей. Как представляется, наследственный класс дворянства сформировался только в XI в., так же как и негласный кодекс поведения дворянина. В процессе своего дальнейшего существования этот кодекс получил признание церкви, и это стало поворотным моментом в его развитии. Не признававшая в принципе кровопролитие, церковь не давала на это своего благословения, пока традиционное военное соперничество не получило оправдания высокими идеалами. Чтобы быть достойным своего положения, солдат должен был считать себя воином Христовым (miles Christi). У воина-германца, которого отличали военное искусство, храбрость и верность, в его новом качестве появилась обязанность защищать всех слабых и угнетенных и саму церковь. Родился идеал христианского рыцарства. Древняя церемония посвящения в рыцари теперь проводилась под знаком креста. Молитвенное бдение и пост готовили молодого рыцаря к исполнению будущих обязанностей. Оружие, которое ему вручали, благословлялось священником, который прочитывал соответствующую молитву-благословение. Обряд посвящения в рыцари отпрыска знатного рода становился для него вторым крещением.

Не подчинявшаяся никому буйная каста военных, своеволие которой стремилось обуздать пользовавшееся поддержкой церкви Движение за Мир Божий (первая половина XI в.) во Франции, королевстве Капетингов, теперь стала столпом общества. От них ожидали, что они станут гарантом мира и безопасности. Их братоубийственную вражду осуждали церковь, монарх и общественное мнение. Эта каста нашла выход своей энергии в крестовых походах. Рыцари и дворяне получили на борьбу с неверными санкцию церкви.

В то время как европейская аристократия проходила через этап глубокой трансформации, целью которой было превращение ее в основную силу борьбы с исламом, в христианском мире проявилась еще одна тенденция. Не все ее аспекты, зачастую связанные с Клюнийской монастырской реформой и реформой папства, имеют непосредственное отношение к нашему повествованию. Тем не менее движение в целом способствовало созданию климата, благоприятного для идеи крестовых походов.

Наиболее ярким свидетельством возрождающейся духовности в XI в., начало чему положило аббатство в Клюни, было покаянное паломничество. Это был достойный акт покаяния для благочестивого и набожного паломника, особенно в XI в., когда оно стало коллективным. Первое тысячелетие христианства завершилось. Многие ожидали наступления 1000 или 1033 г. (в тысячелетнюю годовщину распятия Богочеловека), который должен был открыть новую эру в истории старого мира. Некоторые ожидали Страшного суда и второго пришествия Христа. Время шло, и ничего не менялось, но ожидание оставалось. Человечество ощущало бремя греха более явственно. Природные бедствия становились, казалось, более многочисленными. Голод, наводнения, болезни усугубляли чувство подавленности и объяснялись как знаки судьбы. О драматическом противостоянии папства и империи во время конфликта по поводу инвеституры говорили как о происках Антихриста. Многие оставляли мир и уходили в монастыри в надежде на личное спасение. Другие откликались на призывы странствующих проповедников к покаянию и возвращению к евангелической бедности, к Vita Apostolica – жизни первых апостолов. Для поколения, которое со страхом ожидало дня Страшного суда, покаяние стало выражением благочестия. Паломничества к святыням из акта индивидуального благочестия превратились в акт коллективного покаяния. Сотни людей, представители всех слоев общества, как священники, так и миряне, отправлялись в коллективные паломничества, в том числе и в Святую землю.

Эти разрозненные события могли и не привести к формированию единого большого движения. Сам исторический процесс и гений папы римского свели их вместе. Приблизительно за десять лет до начала крестовых походов император Византии (Восточной Римской империи) обратился к Западной Европе за помощью. В условиях постоянной угрозы вторжения сельджуков император Алексей Комнин запросил поддержки у графа Фландрии Роберта. В ответ на его обращение небольшой отряд европейских рыцарей был направлен в Константинополь. Это, видимо, имело положительные последствия, поскольку в 1095 г. император снова повторил свою просьбу. На этот раз это было сделано через его послов на церковном соборе в Пьяченце, на котором председательствовал папа римский. Послы рассказали о сложившейся опасной ситуации на христианском Востоке и предупредили о том бедствии, что ожидает западную церковь и христиан, в случае если ислам завоюет империю. Несмотря на то что, объективно говоря, положение Византии было более стабильным, чем поколение назад, послы в попытке добиться помощи нарисовали, как представляется, довольно мрачную картину.

Папа Урбан II пошел послам навстречу. Нет причин сомневаться в его искренней озабоченности положением христиан на Востоке, хотя папство и преследовало своекорыстные цели. В середине столетия Великая схизма расколола церковь на западную и восточную. Конечно, существовали незначительные расхождения в вопросах догматики, литургической и религиозной практики. Но основная проблема заключалась в непризнании первенства папы со стороны константинопольского патриарха. Отношения между Римом и Константинополем были прерваны со времени понтификата Льва IX и правления греческого патриарха Михаила Керулария (1054). Урбан II увидел в просьбе императора шанс объединить две церкви и восстановить главенство римо-католических понтификов. Эта идея не была новой. Поколением раньше она уже была выдвинута великим папой Григорием VII. В своем известном послании к императору Генриху IV в 1074 г. этот папа сообщал о своем намерении организовать поход армии Запада на Константинополь. Более того, он предложил себя в качестве ее командующего с целью вернуть собор Святой Софии. Тем самым Византия была бы спасена, раскол излечен и папа был бы признан верховным главой христианского мира. Такая важная победа, несомненно, имела бы большой отклик на Западе. Традиционная обязанность римских императоров – защита христианства, идея, появившаяся при дворе Карла Великого и унаследованная его преемниками на троне, перешла бы к папе римскому. Такое впечатляющее событие могло бы погасить конфликт, связанный с инвеститурой, который раздирал Европу.

С такими мыслями папа отправился из Италии во Францию, медленно путешествуя по южным провинциям, пока не прибыл в Клермон в Бургундии, где и созвал собор (1095). Основной его задачей было реформировать французскую церковь. Предстояло также решить трудный вопрос, как поступить в деле с французским королем Филиппом I, лишенным причастия за внебрачное сожительство.

Папа ехал через земли, которые некоторое время имели связи с христианской Испанией. Осознание мусульманской угрозы и необходимости Священной войны против неверных было всеобщим. Испанская Реконкиста, борьба за освобождение от власти мусульман, нашла сторонников во Франции, и французские рыцари и дворяне из Прованса и Лангедока уже участвовали в военных походах в эту страну. Поэтому вполне возможно, что Урбан II, находившийся под впечатлением встречи с византийскими послами в Пьяченце, уже пришел к определенному решению на своем пути в Клермон.

Сам собор стал довольно заурядным мероприятием, совсем не таким, как его описывали хронисты после успеха 1-го Крестового похода. Заседания собора посетили некоторые французские прелаты и местная знать. Блистали своим отсутствием прелаты из владений Капетингов, которым Филипп I воспрепятствовал приехать в Клермон. Только в самый последний день собора (27 ноября) Урбан II поставил вопрос о крестовом походе. Ирония истории заключается в том, что его эпохальная речь не сохранилась, и мы вынуждены реконструировать ее текст по нескольким более поздним вариантам, некоторые из которых были написаны уже во время крестового похода. Урбан II призвал рыцарей Запада, особенно Франции, отправиться в поход на Восток. Он особенно остановился на мусульманской угрозе и опасном положении христиан Востока, обратившись к мужественному и воинственному Западу с призывом собрать свои силы для их спасения. Но при этом Урбан II так и не упомянул о просьбе византийского императора. Константинополь уже перестал быть основной целью похода, речь теперь шла об освобождении Святой земли, Иерусалима и Гроба Господня от ига неверных. Эта новая цель стала поворотным моментом в европейской истории. Призыв спасти Константинополь и восточных христиан был бы воспринят с полным равнодушием, и он не смог бы воодушевить народные массы, чего, собственно, и достиг Клермонский собор. Очень немногие знали о Константинополе, и еще меньше им интересовались. Но Иерусалим и Гроб Господень были теми словами, что в течение тысячелетия звучали в каждой часовне, в каждом храме и монастыре. Повторяемые в каждой молитве, эти наименования были живой реальностью. Человек мог не знать названия соседней провинции, но Иерусалим, Вифлеем и Назарет были частью его религиозной жизни и образования.

Ответ был неожиданным и всеобщим. Плотины, сдерживавшие эмоции, рухнули, и могучие потоки веры напоили засохшие души. Проповедники, официальные и самозванцы, путешествовали по стране и призывали людей освободить Святую землю. Не только Гроб Господень должен был быть освобожден из-под власти неверных, но необходимо было спасти самого Христа, пленника мусульман, чтобы Он воссиял во славе.