Пещера

О том, что у Аглаи есть внучка, выяснилось совершенно неожиданно. Профессорша позвонила директору школу и попросила записать девочку в шестой класс. У директрисы не возникло никаких возражений до той поры, пока не выяснилось, что никаких документов, кроме свидетельства о рождении, у девочки нет. Раньше Рита не училась ни в одной школе.

Директриса оторопела:

– Но как же так? Это первый подобный случай, прежде я с таким не сталкивалась. Может, девочку нельзя в обычный коллектив, ей нужна спецшкола?

Когда Аглая Степановна начала говорить, тон у нее был такой, что директриса сама почувствовала себя первоклассницей.

– Несколько лет назад мои дочь и зять трагически погибли. Рита – моя единственная внучка, и мне трудно было отпустить ее от себя. Я занималась с ней сама. Если вы считаете, что моих знаний недостаточно, чтобы помочь девочке освоить программу пятого класса…

– Что вы, что вы…, – залебезила директор, – Вы только поймите, мне надо оформить все это документально… Я позвоню в районо.

– Звоните, – разрешила Аглая Степановна.

Вопрос решился мгновенно – директриса была удивлена. Никаких препятствий, никаких проволочек.

Учителя тоже насторожились, особенно классная руководительница. Как еще Рита вольется в коллектив? Но и тут все прошло гладко. Рита повела себя просто – совершенно не как выскочка, не как внучка известной личности. Она давали одноклассникам списывать «домашку», охотно играла в те же игры, что и ребята, без капризов ела в школьной столовой – съедала все до капельки.

Единственным увлечением, выделявшим ее среди остальных ребят, была тяга к «ужастикам». Ее воображение напоминало горящую печку, и топливо годилось любое – от детских историй вроде «желтой тумбочки» и «черной руки» до романов Стивена Кинга, которые Рита читала взахлеб.

На этой почве она и подружилась с Андреем, у девчонок в классе были совершенно другие увлечения. Рита приносила мальчику книги или пересказывала прочитанное, а он показывал ей те места в округе, о которых жители рассказывали легенды. Они вдвоем и место это отыскали, меж корней старой ели. Шли летние каникулы, и Андрей был предоставлен сам себе, да и Риту отпускали до самого вечера.

И вот она собиралась рассказать ему о самом страшном месте на земле

Андрей уже наслушался от нее немало страшилок. И о замке Дракулы, и о жуткой Кашкулакской пещере, где приносили в жертву животных и даже людей.

– Ты представляешь, – Рита водила пальцем по песку, рисуя на нем спирали, – Это началось аж в тринадцатом веке. Аббат по имени Генрих, которого чешский король послал в Святую землю, привез назад немного земли с Голгофы. И рассыпал ее по кладбищу своего аббатства. И после этого все, кто там поблизости жил, захотели, чтобы их похоронили именно тут. А потом начались эпидемии чумы, и еще в Средние века люди всегда воевали. Короче прошло время, и кладбище сделалось просто огромным.

А когда начался пятнадцатый век, тут построили большой прекрасный собор, и возле него сделали усыпальницу. И один полуслепой монах стал выкапывать останки людей из могил и складывал кости вот в эту вот усыпальницу.

Столетия спустя, монастырь закрыли, и земли эти купила одна богатая семья. И новые хозяева наняли резчика, чтобы из груды костей он сделал что-то красивое. Вот и получилось это место, которое называется костница. Представляешь, там целые груды их… И даже огромная люстра, которая свисает с потолка, сделана из костей и черепов….Слабо было бы там остаться на ночь?

– А ты сама там была и все это видела? – спросил Андрей.

– Не-а, – вздохнула Рита, – Меня еще никуда заграницу не брали. Бабушка ездила. Она мне оттуда всякого-разного привезла. И шкатулку, которая сделана – прикинь – из кости. Не из человеческой конечно. Не знаю, из чьей…И если ты никому не скажешь, то я….

В воздухе повисла пауза на несколько мгновений.

– Когда я лишнего трепался? – по тону Андрея было понятно, что он вот-вот готов обидеться.

– Тогда я завтра покажу тебе один секрет. Тайник, о котором никто не будет знать, кроме нас с тобой.

И Рита не обманула. Обычно Андрей встречал ее неподалеку от больничной ограды. И у девочки терпения не хватило ждать, когда они отойдут подальше. Она достала из небольшую шкатулку изящной резьбы, и протянула другу:

– Попробуй найти секрет сам.

Андрей медленно осматривал вещицу, пытаясь понять, о чем говорит Рита. Неведомый мастер уделил своей работе много времени. Так точно и верно были отделаны каждый лист, каждая ягода винограда. И хищная птица на крышке, казалось, сейчас посмотрит тебе прямо в глаза. Мальчик открыл шкатулку – она была пуста. Он пожал плечами и протяну вещицу Рите – мол, сдаюсь.

– Я тоже не сразу догадалась, – сказала она в утешенье, – Смотри.

Она перевернула костяную коробочку:

– Вот на эту гроздь винограда нажимаешь, выпуклую и…

Открылась вторая крышечка, и совсем маленькое пространство под ней. Андрей был разочарован:

– Ну и что? Сюда ничего толкового и не спрячешь…

– Я всё себе представляю, а – задумчиво сказала Рита, – Для чего это сделано, и что тут хранили. Может быть, какая-нибудь дама держала тут кольцо с бриллиантом. Или тут можно было таить от других яд…

– А она старинная, шкатулка эта? – трезво спросил Андрей, – Ты поглянь, есть там дата, когда ее сделали? Может ее вчера вырезали, чтобы туристам продать.

Но Рита так убежденно покачала головой, точно она была уверена в таинственной судьбе шкатулки. Но, видя, что приятель не разделяет её очарованность этой вещицей, она перевела разговор и больше о шкатулке не упоминала.

Время шло так, как это вообще бывает в юности – учебный год кажется бесконечным, а тут хлоп – и летние каникулы. И ты уже в седьмом, восьмом, девятом классе. Те, кто предрекал, что клиника Аглаи Степановны просуществует недолго – в конце концов, тут же не избавляют от онкологии и даже не делают новую красивую «морду лица», все эти люди просчитались. Нет, количество пациентов не прибавлялось, но, видимо, те, кто тут лечился, отбирались тщательно не только по диагнозам, но и по уровню доходов. Это – что касалось обитателей коттеджей. Оставалось недоумевать, почему профессорша, вместе с тем, продолжает держать еще и «богадельню» – в корпуса время от времени привозили разных маргиналов.

Поселок потерял интерес к уединенной клинике по соседству. Ни на работу туда не устроиться, ни в меценатстве профессорша замечена не было. Надеялись было, что она выделит какие-то деньги «на общее благо» – ну там, Дом культуры поможет отремонтировать или подарки школьникам к Новому году закупит. Но когда ей деликатно на это намекнули – Аглая Степановна сказала, что все доходы клиники до копеечки идут на научные разработки, поэтому – никакой благотворительности. И со временем поселок будто вычеркнул неприветливую соседку из своей жизни. Путь занимается ос своими психами, чем хочет. Ладно, хоть не какой-нибудь металлургический комбинат, природу не отравляет. Пусть существует, как хочет.

Рита по-прежнему шла первой в классе по биологии, и всё меньше было у нее свободных минут. Бабушка привлекала ее к работе и, судя по всему, готовилась сделать своей преемницей.

Взрослые – учителя и кое-кто из родителей, считали, что будущее уж кого-кого – а Риты – точно обеспечено. И лишь Андрей знал, что девушка не чувствует себя счастливой.

– Бабушка все решила за меня, – мрачно говорила Рита, – Она сама, знаешь, сколько всего в жизни повидала? А я должна буду тут сидеть вообще безвылазно, заочно окончить институт, и потом у нее работать. И спорить не получается вообще. Мне кажется, бабушка вообще относится ко мне, как к одному из своих пациентов. А там, знаешь, такие жутковатые персонажи попадаются…

– Какие? – Андрей переложил сумку Риты в другую руку.

Он встречал девушку у больничный ворот, а после школы провожал ее обратно. Для этого ему приходилось делать порядочный круг, но другой возможности пообщаться у них не было. У Риты все время было расписано п минутам.

– Это из тех, которых бабушка сначала в закрытом режиме держала, а потом выпустила. И я так понимаю, они у нас теперь навсегда останутся. Нужные люди! Вот допустим, у бабушки помощник есть. Я не знаю, как его зовут на самом деле, если спрошу у бабушки, она точно спросит: «Зачем тебе?» Я его сама прозвала Карлом. Я читала, что это имечко такое мрачное. Как крик ворона. Андрюш, это не дядька, это какой-то шкаф с бородой. В нем росту больше двух метров, наверное…

– И что он у вас делает? Чем он такой нужный?

– Ну… он и дворник, он и сторож…По ночам в этой будочке ночует, которая у ворот. Честно, если мне вдруг когда-нибудь захочется ночью выбраться, я лучше через забор перелезу, чем мимо него пройду. А еще у него есть собака такая…

– Какой породы? – перебил Андрей. Он был страстным собачником.

– Не знаю. По виду как жирный дог с висячими ушами. Но породистая, конечно. Это ему бабушка щенка привезла.

А второй у нас экземпляр такой водится – это Агриппина. Она вообще нормальная такая тетка, классная. Тоже раньше вон сидела запертая. Потом ее выпустили, мне кажется потому, что больше ее нельзя там держать – помрет. Она худенькая-худенькая, ты не представляешь, вообще косточки одни. На балерина Майю Плисецкую похожа чем-то. И вот у нее бывают видения… Я сначала думала, что она тронулась, как эти… жертвы ясновидящих. Ну там, которые бормочут: «В море-океане, на острове Буяне, лежит доска, под доской – тоска…»

Андрей не выдержал и заржал в голос.

– Так ведь нет, – Рита схватила его за руку, – Она у нас уже пару раз предсказала точно. Одной бабушкиной пациентке сказала – зря, мол, лечишься, до осени все равно не доживешь. И точно, в конце августа позвонили бабушке, что она умерла. Что-то там с тромбом случилось. Второй раз – у нас такая открытая столовая была, когда тепло, все там любили собираться. И вот эта тетка пьет чай и задумчиво так говорит: «Завтра этого уже не будет». А ночью – пожар, и столовая сгорела.

– Может, она же и подожгла?

– Нет, там рядом домик у поварих стоял деревянный, в нем проводку замкнуло, и домик загорелся, А уже от него – столовка. Но самое, знаешь что жуткое? Агриппину можно увидеть там, где ее нет.

– Это как? – Андрей даже остановился.

– Я ее один раз увидела у себя в комнате, – твердо сказала Рита, зная, что у Андрея нет оснований не верить ей. Он верил ей всегда, даже зная, какое у нее богатое воображение, – Ты представляешь. Ночь, я, конечно, сплю. Окно закрыто, дверь, конечно, тоже. У бабушки с этим строго. Она меня с детства приучила – дверь запирать. Типа, у нас тут много людей живет, и люди эти разные. И вдруг я во сне просыпаюсь от какого-то страха, от чувства, что в комнате кто-то есть. И раз – в самом темном углу, в кресле сидит Агриппина. Ногу на ногу закинула. В своей длинной юбке. В кофте с рукавами. Она всегда так одевается, чтобы не было видно. Какая она худая. Я села… вот знаешь… простыню комкаю, так страшно… н не знаю, как от нее защититься. А она мне говорит: «Уходи отсюда». И я понимаю, что всего этого не может быть, но это есть!

Андрей смотрел на подругу с сочувствием. Он не то, чтобы поверил ей на все сто процентов – все-таки это было невероятно – просто Рита рассказывала о том, что причинило ей мучения, и он не мог не жалеть ее.

– Ну вот, а так-то мы с Агриппиной разговариваем. Правда, она вполне нормальная тетка. И на другой день я ей рассказываю, как она ночью ко мне приходила. А она посмотрела мне в глаза и говорит: «Я тебе правду сказала».

– Рита, а давай, правда уйдем, – это был какой-то толчок судьбы, которого Андрей давно ждал, – Нам остается один последний год в школе. И нафиг всё. Уезжаем в институт. Мы взрослые люди. Отпустят—не отпустят тебя, какая разница. В восемнадцать лет сама можешь решить…На крайняк..Я тебе не так, конечно, это хотел сказать. Но в общем, выходишь за меня замуж. И тогда за тебя отвечаю я, а не бабушка.

У него никогда не билось так сердце, как в те минуты, когда он ждал ответа на этот вопрос. Но Рита, кажется, его даже не заметила. Будто она относилась к их браку, как к делу естественному, решенному. Она лишь вздохнула:

– Я поговорю с бабушкой.

Но выражение ее лица и сдвинутые брови говорили, что она не ждет от этого разговора ничего хорошего.

Весь одиннадцатый класс прошел для Риты под знаком того, что она собиралась сказать Аглае Степановне о своем решении – и в последний момент трусила. Когда же разговор, наконец, состоялся, разразилась такая гроза, какой Рита не помнила за всю свою жизнь.

Сначала Аглая Степановна отрезала просто:

– Нет. Это невозможно.

– Ну почему невозможно? – Рита знала характер бабушки, и до последнего старалась вызвать вспышки, – Я люблю Андрея, мне больше никого не надо. Что странного в том, что мы поженимся? И в институте я тоже хочу учиться очно. Мы уедем…Потом, я может быть, вернусь. Наверное, даже.

– Ты ни за кого не выйдешь замуж, и работать будешь здесь, – бабушка говорила таким тоном, будто Рита была щенком, до которого хозяйка старалась донести прописную истину – нельзя спать на кровати и делать лужицы на полу, для этого есть специальные места.

Уж на что девушка впитала в себя порядки этого дома, но тут и у нее глаза распахнулись:

– Как ты это себе представляешь? Как ты можешь запретить мне выйти замуж?

– Ты не знаешь, о чем просишь, – Рита испугалась тона Аглаи Степановны, – Вспомни свою любимую сказочку про Русалку. Так это все равно, что Русалочка бы заявила: «Я хочу жить на берегу».

– И кто же в этой сказке ты? – Рита прищурилась, – Добрая бабушка или Морская Ведьма?

– В школу тебя теперь будут отвозить и привозить, – в этот момент девушке показалось, что Аглая Степановна ее ненавидит, – Ключа от ворот у тебя больше не будет. И в жизни твоей больше не будет не только Андрея, но и никакого института. А будешь возражать и жаловаться – пойдешь в корпус, за решетку!

Рита так и опустилась на постель. Многое, очень многое в ее жизни действительно переменилось после этого разговора.

С Андреем она теперь могла разговаривать только во время перемен – к моменту окончания занятий Риту ждала машина. И пожаловаться учительнице, директору, да кому угодно – как советовал Андрей – Рита тоже не смела. Даже если будет принято решение забрать ее от бабушки – а это еще не факт, дело будет тянуться долго. И бабушка не допустит, чтобы Риту отдали в интернат. Скорее уж действительно, припишет ей какой-нибудь психический диагноз и запрет в палате.

Оставалось, стиснув зубы, ждать выпускного. «А там посмотрим», – твердила себе Рита. Ей и на выпуск идти бабушка не разрешила – мало ли, что внучка может там учудить. Аглая Степановна добилась- аттестат Рите отдали заранее.

Девушка не заговаривала больше ни об отъезде, ни об институте – казалось, она смирилась. Но через неделю после выпуска, Рита ночью выбралась через окно. Клиника была обнесена надежной стеной, и девушка помнила о сигнализации. Сколько времени она ломала голову над тем, как можно выбраться отсюда… Единственный вариант, который им с Андреем пришел в голову, был таким – спуститься к пляжу, переплыть неширокую речку, а на том берегу Риту будет ждать Андрей с сухими вещами. Они успеют на первую электричку, и через два часа будут уже в городе.

Рита настолько боялась, что ее отыщут и там, что конспирация ее переходила уже все мысленные пределы.

– А там нужно пересесть на поезд, и дальше, дальше, – твердила она, – Может, куда-нибудь в столицу… Там уж точно затеряемся.

– Да брось ты, – Андрей смотрел на подругу с любовью и жалостью, – Не делай ты из старушки какого-то Шерлок Холмса. Ну побесится маленько, и отойдет. Пусть и дальше живет со своими психами.

Но Рита лишь мрачно качала головой.

**

В жизни бывают сны, которые возвращаются снова и снова. Так и Рите потом ночь за ночью снился побег. Территория лечебницы всегда была хорошо освещена, за исключением отдельных уголков. Поэтому те, кто здесь работал, носили с собой фонарики. Но этот путь до реки, который девушка проделала в полной темноте…Эта холодная черная вода… Рита хорошо плавала, но она часто воображала себе что-то страшное. Её пугало не течение, не водовороты – а то и другое ежегодно уносило жизни на этой реке – ее страшило, что кто-то схватит ее и утянет под воду. И еще много раз Андрею приходилось по ночам будить подругу, когда Рита кричала не своим, а каким-то сдавленным задушенным голосом.

Между тем побег их прошел вполне благополучно, и через два часа после того, как дрожащая Рита вышла из воды, они уже сидели в электричке. Волосы девушки еще не успели высохнуть. В городе им не составило труда снять квартиру (под причитания Риты, требовавшей уехать еще дальше, а лучше куда-нибудь на Камчатку или на Сахалин)

– Здесь такой хороший университет, – мягко убеждал подругу Андрей, – Если оба поступим, ну какие у твоей бабушки будут возможности тебя забрать? Смешно даже думать. Ты совершеннолетняя, все решения, касающиеся своей жизни, принимаешь сама…

И всё же, пока не опубликовали списки тех, кто был прият на первый курс, Рита старалась не выходить лишний раз на улицу, и просила Андрея звонить в дверь особым звонком – три раза, чтобы она сразу ему открыла. Парень подсмеивался над ней, но про себя думал о том, как обманчиво впечатление. Всем и всегда семья Риты казалась более, чем благополучной. Любящая бабушка и тихая, благонравная внучка-отличница. Но до какой же степени у девушки была сломлена воля…

К огромной радости молодых людей – они поступили оба. Причем Рита выбрала не биофак, который ей прочила бабушка, а вместе с Андреем подала документы на исторический факультет. Став студентами, они расписались, хотя декан и ворчал: «Женатый студент – это не студент вообще». Денег у них не было даже на самую скромную свадьбу, зато им дали комнату в общежитии, на втором этаже, где жили семейные пары. Плата была символической, собственно, это и подвигло ребят так быстро оформить свои отношения. Это был такой период их жизни, когда они экономили на всем.

Рита не сразу поверила, что у них началась обычная студенческая жизнь. С лекциями и семинарами, с походами в кино и экскурсиями, и даже с ежегодным «Зимним балом», который устраивался в атриуме. Девушкам приходить нужно было непременно в длинных бальных платьях. И почему-то почти все девчонки надевали платья невест. Наверное, они казались им больше всего похожими на старинные, с их кринолинами и шлейфами. Рите тоже кто-то одолжил такое платье, и она с восторгом разглядывала себя в зеркале.

– Значит, всё равно мне была судьба его надеть, – повторяла она, – На свадьбу не пришлось, так хоть сейчас…

Хотя учеба и была сложной по сравнению со школой, время неслось. Особенно сессии пролетали мгновенно. Андрей и Рита засиживалась над конспектами далеко за полночь – хорошие оценки, от которых зависела стипендия, были им жизненно необходимы. Немного втянувшись в учебу, оба начали подрабатывать. Андрей без долгих сомнений устроился на полставки дворником в детский сад. А Риту взяли официанткой в кафе на четыре часа в день.

На выпускном курсе Рита забеременела. Они еще не мечтали о ребенке. То есть думали, что он, конечно, будет, но немножко позже. Однако, когда врач подтвердил догадку, оба – и Андрей, и Рита – восприняли это как какое-то чудо, пришедшее в их жизнь.

Андрей настоял на том, чтобы Рита уволилась с работы – он сам будет теперь обеспечивать семью. Ее обязанностью было теперь лишь посещать лекции, и писать конспекты для них обоих.

Они защитили дипломы, и лишь тогда Рита поверила, что прежняя жизнь уже не вернется. К тому времени умерла бабушка Андрея, завещав внуку дом. Андрей съездил в деревню, продал наследство. И молодая пара смогла купить маленькую квартирку в городе. О ремонте, который нынче превращается в цель жизни и произведение искусства, оба даже не задумывались. Побелили потолки, наклеили свежие обои. Купили на Авито самую необходимую мебель, в том числе, детскую кроватку. И почувствовали себя богатыми как Крез…

Почти всё время Андрея занимала работа, а ночами он нередко писал курсовые и дипломные работы – это тоже давало молодой семье какую-то копейку. Андрею хотелось оплатить Рите пребывание в больнице. Его мать потеряла первенца из-за того, что ее «проглядели» медики, и Андрей хотел приложить все силы, чтобы с его женой не произошло ничего подобного.

Девочка родилась в последний день лета, такой тихий и теплый, будто с неба лилась благодать. С точки зрения врачей всё прошло нормально, и без особенностей, хотя самой Рите роды, конечно, дались нелегко. Пришлось наложить швы, да и слабость молодая женщина чувствовала ни с чем не сравнимую.

И ее пожалели. По условиям Рита должна была находиться в одной палате вместе с малышкой. Но, видя, что роженица не может толком приподняться в постели, врач сказала ей:

– Отдохни. Отоспись сегодня. А дочка твоя – как ты ее назвала, Вика? – побудет сегодня в детском отделении с другими малышами. Утром принесем кормить.

Рита попробовала было протестовать, но она сама видела, что устала смертельно, просто засыпает на ходу.

Это был самый блаженный день в ее жизни. Она сознавала, что всё страшное позади, что у нее здоровая крепкая девочка. Правда, Рита еще толком не разглядела ее, но медсестрички говорили, что девочка – красавица. Рита то засыпала, то просыпалась. Ей принесли цветы от Андрея, ужин был вкусным. И Рита надеялась, что силы к ней быстро вернутся. В ту ночь она заснула крепко, как в детстве.

И так же неожиданно проснулась. Шел второй час ночи. Окна роддома выходили на лес. Это была, как теперь говорят, «фишка» больничного городка. Медики гордились тем, что здесь самый чистый воздух, и больные имеют возможность гулять по лесопарковым дорожкам. Но вот фонари в лесу не горели. Ничто не освещало комнату. И в самом дальнем, самом темной ею углу на стуле, предназначавшемся для посетителей, сидела женщина.

У Риты волосы стали приподниматься на голове – она узнала гостью. Свободные брюки и блузка с длинными рукавами. Агриппина вроде бы не постарела. Руки ее были сцеплены на коленях. И Рита едва не закричала, когда на пальце чуть блеснул камень в кольце. Сон не может быть таким ярким. Таким реальным. Рита закусила губу, стараясь, одновременно, удержаться от крика и причинить себе боль, надеясь, что она все-таки проснется.

– Уходите отсюда, – сказала Агиппина.

Слова были теми же, что и в прошлый раз. Почти. Вот только она сказала не «уходи», а «уходите».

Рита наконец-то догадалась зажечь фонарик на телефоне. Верхний свет она не могла включить, выключатель был далеко – там, где сидела страшная гостья.

Фонарик вспыхнул, и Рита успела подумать, что просто умрет на месте, если Агриппина действительно пришла сюда и сидит в нее в палате. Ее не остановил ни охранник у входа, ни сестра на посту. Но в углу никого не было. Только тумбочка, на которой стоял графин воды. И пустой клеенчатый стул.

Рита сжала руки. Если это не дурной сон, то что? Галлюцинация? Неужели она тоже сходит с ума, как бабушкины пациенты? Андрей сто раз объяснял ей, что всё уже в прошлом. Что бабушка нашла ее записку «Уезжаю учиться» и смирилась. Иначе она бы уже давно отыскала непокорную внучку и попыталась ее вернуть. Время ушло. Щупальца прошлого до сегодняшнего дня уже не дотянутся никак.

Рите хотелось дойти до детского отделения, забрать дочку и держать ее возле себя. И завтра попросить врача выписать их из больницы как можно скорее. Дома, где только от нее самой зависело – открыть или не открыть непрошенному гостю дверь, она чувствовала себя увереннее.

Ей пришлось сделать над собой громадное усилие, чтобы отказаться от этого плана. Она снова легла в постель, накрылась в головой одеялом, как в детстве, когда устраивала себе «домик», и пряталась в нем от ужасов прочитанной книжки.

Но в постели было так тепло, а сил у Риты – так мало, что она все же заснула, и проснулась вновь уже на рассвете.

Родильное отделение тоже пробуждается рано. Уже к шести часам дежурные акушерки развозят младенцев матерям. И Рита ждала возможности хорошенько рассмотреть дочку. Говорят, что девочки похожи на отцов…

Но раз за разом раздавались звуки – мимо провозили тележку с новорожденными, здесь ее называли «Музобоз», потому что проголодавшиеся младенцы голосили. Но дверь в палату Риты никто не открывал. Наконец, настала тишина, а ей всё еще не принесли ребенка.

Рита с трудом поднялась и, оставив под кроватью тапочки, босиком зашлепала к двери.

Больница жила своей жизнью. Шло кормление детей и в коридоре можно было увидеть только медиков, торопившихся по своим делам.

– А мой ребенок? – спросила Рита у первой же девушки в белом халате, – Почему мне не принесли?

Сестричка дернула плечиком.

– Я не знаю. А вы из платной палаты? Ребенок должен быть с вами. Или у него какие-то проблемы со здоровьем? Обычно слабеньких наблюдают…