Его обволокло серебристым туманом. И сейчас же на него отовсюду обрушились звуки: звон мечей, глухие удары боевых топоров и множество криков. Но Удинаас по-прежнему ничего не видел в тумане. Откуда-то слева плыли волны жаркого воздуха, неся с собой весь этот гвалт битвы, сопровождаемый душераздирающими нечеловеческими воплями.
Почва под ногами постепенно теряла твердость, а потом и вовсе исчезла. Звуки быстро ослабевали. Теперь они доносились снизу. В ушах ревел ветер. Удинаас сообразил, что летит, держась обеими руками за перепончатые крылья. Существо, которое несло его на себе, было величиной с быка и очень мускулистым. На передних и задних лапах изгибались длинные когти.
«Ящер!» – догадался Удинаас.
Вскоре в разрывах облаков он увидел множество таких же ящеров. У всех были длинные головы с покатыми лбами и широко раскрытые пасти, усеянные множеством острых зубов. На летерийца смотрели глаза цвета серой глины с черными щелками зрачков.
«Ты угадал, смертный, – прозвучало в мозгу Удинааса. – Мы ящеры. Вивалы локви – так нас зовут. Порождение Старвальда Демелейна, ужасающее потомство, которое никто не рискнет назвать своим. Мы, словно блохи, разлетаемся по всем мирам и везде устраиваем себе пиры, оставляя гниющие отбросы. Нас боятся даже сами демоны!»
В хриплом голосе звучало воистину звериное ликование. Эти твари ненавидели все миры, и ненависть была стержнем их жизни.
Новой волной воздуха всех ящеров снесло в одну сторону. Послышались отвратительные крики.
«Элейнт! Вот почему они так завопили. Одиночник, но с изрядной долей первозданной драконьей крови. Крови Тиамы».
Но элейнту было не до вивалов. Многочисленные раны на его белой чешуе свидетельствовали о том, что сегодня он уже побывал в нескольких битвах и теперь спешил на новую. Удинаас знал, кто это.
«Сильхас Гиблый. Тисте анди. Вслед за своим братом он попил немало крови Тиамы. Больше, чем Аномандер Рейк. Стихией Сильхаса была Тьма, где царил хаос. При ином раскладе он, пожалуй, сделался бы богом. Просто случая не подвернулось».
Дальнейшие события не представляли для Удинааса загадки. Еще немного – и повторится то, что он видел, когда еще только попал в ледяной мир. Предательство. Вероломное убийство, нарушившее все клятвы. Кинжал в спину под крики толпящихся в небесах ящеров. Сушняк не солгал. Тисте эдур жестоко поработили духов убитых ими тисте анди, и это зловещее наследие и по сей день остается с ними. Вера тисте эдур была пропитана ложью, а незнание ими истинного положения вещей ослабляло их. Горделивые представления самоуверенных тисте эдур о самих себе зиждились на зыбком песке.
Сильхас Гиблый. Говорят, оружие тех дней обладало неимоверной силой, но его собственное оружие было сломлено предсмертным криком одной из Матерей к’чейн че’маллей.
Серебристый свет вокруг Удинааса вдруг задрожал. Тело содрогнулось от боли, и… он вернулся на подстилку в своей каморке. Содранные в кровь ладони и колени отчаянно ныли. Одежда набухла от талой воды.
«Я хотел двинуться следом, но не смог, – послышался голос Сушняка. – Слишком далеко ты странствовал».
– Я был там, где тебя убили, – прошептал в ответ Удинаас, переворачиваясь на бок. – Вот так-то, дух. Скажи, а что тебе от меня надо?
«А что нужно каждому из нас, раб? Сбежать. От прошлого, от своего прошлого. Я поведу тебя по верной тропе. Кровь вивала будет оберегать тебя».
– От тисте эдур?
«Тисте эдур предоставь мне. А сейчас приготовься. Вечерок тебе нынче предстоит – только успевай поворачиваться».
Удинаас поморщился. Сон не принес отдыха; напротив, теперь он чувствовал себя еще более усталым и разбитым. Однако времени валяться уже не было. Пора вставать.
Сопровождаемая двумя рабынями, Майена переступила порог дома и, сделав несколько шагов, остановилась. Невеста Фэра была изящная, тоненькая, как прутик, и отличалась более смуглой, чем у соплеменников, кожей. Зеленые глаза, волосы цвета меди, в которых переливались бусинки оникса. Наряд вполне соответствовал торжественному событию: туника из шкуры серебристого тюленя, перехваченная поясом из морских ракушек. Руки и ноги девушки украшали браслеты из бивней китов.
Трулль Сенгар прочитал в глазах гостьи осознание собственной привлекательности. Она явно знает себе цену и намерена дорого продать незаурядную красоту: приобрести влияние в доме будущего мужа, а вместе с властью получить и свободу потакать собственным желаниям. Подобные намерения невольно настораживали.
Хотя, казалось бы, за все то время, что они с Фэром помолвлены, Майена не давала повода ни в чем себя упрекнуть. Тогда почему Труллю ее целомудренное поведение казалось лишь маской, за которой девушка умело скрывала необузданные желания? Однако, когда он смотрел, как их мать остановилась перед невестой старшего сына и произнесла обычные в таких случаях слова приветствия, в душе невольно шевельнулись сомнения. Что, если он ошибается, а всему виной его предвзятое отношение и к Майене, и к Руладу?
Трулль прислонился к стене и перевел взгляд на Фэра. На лице у того отразились гордость и… тревога. В общем-то, вполне понятно: Фэру есть о чем беспокоиться, начиная с их завтрашнего похода и кончая судьбой соплеменников. Рулад, стоявший за спиной старшего брата, беззастенчиво пожирал девушку глазами, почти в открытую демонстрируя свое восхищение.
Майена почтительно слушала Уруту, глядя ей в глаза.
«Она явно наслаждается тем, что находится в центре всеобщего внимания. Да защитят меня сумерки, неужели в моей душе столько потаенных уголков, наполненных темными мыслями?»
Ритуал приветствия завершился. Мать отошла в сторону, а невеста направилась к столу из черного дерева. Рабы только что закончили расставлять кушанья первого круга угощения. Майене полагалось сесть напротив Томада. Место слева от нее займет Фэр, а справа – Урута. Бинадас устроится рядом с матерью, а Трулль – рядом с ним. Руладу, как самому младшему, надлежало сесть справа от Бинадаса.
– Добро пожаловать к семейному очагу Сенгаров, – произнес Томад, обращаясь к гостье. – Увы, сегодня мои сыновья в последний раз сидят за общим столом, и это несколько омрачает веселье. Завтра они, выполняя повеление нашего короля-колдуна, отправятся в путь. Я молюсь об их благополучном возвращении.
– Я привыкла думать, что ледники не преграда для воинов тисте эдур, – ответила Майена. – Но твои глаза, Томад Сенгар, полны тревоги и опасений.
– Волнения стареющего отца, и не более того, – тускло улыбнувшись, сказал глава семейства.
– Арапаи редко бывают в тех ледниках, – встрял в разговор Рулад. – Считают их нечистыми. И потом, лед способен ослеплять. Он потихоньку высасывает из человека жизнь, как рана, которую не заметили вовремя. А еще говорят, там водятся громадные звери…
– Будь снисходительна к словам Рулада, – перебил его излияния Фэр. – Брат ищет славы в неведомом, чтобы ты, затаив дыхание, восхищенно глядела на всех нас.
– Пока что вместо восхищения мне и самой стало тревожно, – призналась Майена. – Теперь я буду беспокоиться за судьбу каждого из вас.
– Перед лицом любых опасностей все мы совершенно равны! – выпалил Рулад.
«Если не считать того, что один нечистокровный дурень отличается слишком болтливым языком», – мысленно добавил Трулль.
Рабы вновь наполнили чаши вином.
– Когда не знаешь, чего ждать, осторожность и предусмотрительность – самые надежные из всех доспехов, – промолвила Урута, поворачиваясь к Бинадасу. – Из всех нас ты один бывал за восточными границами земли арапаев. Какие опасности таят ледники?
Вопрос матери заставил Бинадаса нахмуриться.
– Древнюю магию. Она очень опасна. Но если ее не трогать, все обойдется. – Некоторое время он молчал, словно бы припоминая свои странствия. – Есть еще племя местных охотников. Они живут среди ледников. Сам я видел только их следы. Арапаи рассказывали, что они охотятся по ночам.
– На кого? – спросил Трулль.
В ответ Бинадас лишь пожал плечами.
– Нас все-таки будет шестеро, – вновь заговорил Рулад. – С нами пойдут Терадас и Мидик Буны. О воинских успехах и выучке старшего брата знают все. А младший в умении владеть мечом почти сравнялся со мной. Отличный воин, хотя и нечистокровный, – многозначительно добавил он. – Ханнан Мосаг поступил мудро, избрав храбрых сыновей Томада Сенгара.
Последние слова повисли в воздухе; слишком уж по-разному можно было истолковать их смысл. Таков яд, которым пропитаны подозрения. Трулль знал: у женщин свои верования и представления. Узнав о решении Ханнана Мосага, Майена наверняка призадумается, отчего король-колдун выбрал именно этих воинов. И не только она одна.
Трулль бросил взгляд на Фэра. После недавнего похода к Кашанской впадине ему было легче угадать ход мыслей старшего брата. Главный оружейник всех племен тисте эдур, на плечи которого теперь легли также и тяготы по созданию настоящей армии. Казалось бы, королю не стоило поручать Фэру столь рискованную миссию, ведь такого умельца нужно беречь. Да и Бинадаса тоже. Его не зря считали самым могущественным из всех хиротских магов. В войне за подчинение племен оба брата действовали сообща, нанося противнику сокрушительные удары. А Терадасу Буну не было равных в морских набегах. Получалось, что без особого ущерба Ханнан Мосаг мог послать в поход к ледникам лишь Трулля, Рулада и Мидика Буна. Если же король-колдун рисковал столь важными для него воинами… что же это за дар такой, который им предстоит отыскать и принести сюда?
– Недавно произошли весьма странные события, – глядя на Уруту, промолвила Майена.
Трулль заметил, как нахмурился отец, однако гостья, должно быть, уловила во взгляде хозяйки молчаливое согласие и потому продолжила:
– В ночь моего бдения на священном месте туда вторглись чужие духи. Наши духи не сумели их прогнать и сами разбежались.
– Впервые слышу о подобном, – проворчал Томад.
Урута подняла свой опустевший бокал – знак рабам, что его нужно немедленно наполнить.
– Такое редко, но бывает, – заметила она. – Слишком уж глубокие тени взбудоражили Ханнан Мосаг и его к’риснаны. Вздымается волна перемен. И боюсь, как бы нас не смыло ею.
– Неправда, мы сами вознесемся на этой волне, – возразил Томад. Он мрачнел на глазах. – Да как ты, жена, могла усомниться в нашей победе?
