– Я говорю лишь о том, что совсем скоро состоится Великая встреча. Не наши ли сыновья рассказывали, как из морских глубин поднялось нечто и поглотило души нечестивцев, явившихся бить тюленей? Нетрудно догадаться, какие чувства испытают летерийцы, когда эти корабли, точно призраки, войдут в гавань Трейта. Мы начали танец войны.
– Если так, тогда нам вообще незачем затевать переговоры с летерийцами! – отрезал Томад.
– Одна причина все-таки есть: надо понять их замыслы, – вмешался Трулль.
– Мы давно уже все поняли! – прогремел Томад. – Летерийцам не терпится сделать с нами то же, что они сотворили с нереками и тартеналями. Летерийский король и его приспешники не стыдятся прошлого. А у тех немногих, кто думает по-другому, нет ни сил, ни смелости выступить против захватнических планов. «Выгода» – вот главное слово в языке летерийцев. Если понадобится, они поплывут по рекам крови, только бы получить свое. Мы для них ничем не отличаемся от нереков или тартеналей. Летерийцы почему-то уверены, что их государство может расширяться беспредельно. До самых ледников.
– Значит, быть войне, – прошептал Трулль.
– А она никогда и не прекращается, брат, – ответил Фэр. – Если не воюют мечи, то сражаются слова и верования.
– Да так сражаются, что только кости хрустят, – подхватил Рулад. И улыбнулся, самодовольно и загадочно.
Эту выходку младшего отпрыска Томад никак не мог оставить безнаказанной.
– Рулад Сенгар, ты рассуждаешь как слепой старик с мешком, полным духов. Меня так и подмывает выпороть тебя прямо на столе, дабы стереть с твоего лица эту дурацкую ухмылку!
От подобных слов Трулля прошиб пот. Лицо Рулада мигом побледнело.
«Отец, так глубоко ты еще никогда нас не ранил».
Взглянув на Майену, Трулль даже оторопел: гостья почти не скрывала своего удовольствия от начинающейся семейной свары.
– Я не настолько юн, отец, – прохрипел Рулад. – А ты не настолько стар, чтобы прощать тебе подобные слова.
Томад с силой хватил кулаком по столу, заставив тарелки дрожать и подпрыгивать:
– Тогда и веди себя как взрослый, Рулад! Расскажи, что за отвратные знания вот уже целую неделю направляют каждый твой шаг? Или своими вкрадчивыми манерами ты ищешь способ раздвинуть чьи-то нежные ляжки? Думаешь, среди молодых воинов ты первый, кто стремится таким образом завоевать женскую благосклонность? Так имей в виду, сын, ты выбрал недостойный путь к удовлетворению собственной похоти.
Рулад вскочил на ноги. Лицо его было перекошено от гнева.
– Ну и с какой сукой ты желаешь меня уложить, отец? Кому я обещан? И во чье имя? Ты держишь меня в деревне, словно цепного пса, и еще смеешься, когда я рвусь с поводка! – Юноша обвел глазами братьев, остановив взгляд на Трулле. – Когда начнется война, Ханнан Мосаг объявит о принесении жертвы. Должен объявить. И кровь из вспоротой глотки окропит нос главного корабля. Кого же еще избрать нашему королю-колдуну, как не меня!
– Успокойся, Рулад, – посоветовал брату Трулль. – Что за глупости ты болтаешь? Я ни о чем подобном не слышал.
– Ханнан Мосаг выберет меня! И уложит сразу с тремя дочерьми. Но не своими, поскольку детей у него нет. С Шельтатой Всеведущей, Сукуль Коварной и Менандорой!
Раб, прислуживающий за столом, вдруг выронил блюдо с жареной рыбой. Он спешно принялся собирать со стола куски рыбы, но руки Уруты крепко схватили его за оба запястья. Столь же безжалостно хозяйка повернула обе его руки ладонями вверх.
Кожа на ладонях была вся в свежих ссадинах. Многие еще кровоточили.
Урута встала и рывком подтащила летерийца к себе:
– Что с тобой, Удинаас?
– Я… поскользнулся. Упал… прямо на ладони, – пробормотал тот.
– Да как ты осмелился с такими руками прислуживать нам? Почему заранее не предупредил? Или ты вздумал попотчевать нас своей кровью?
– Госпожа, я видел, как он входил в дом, – вмешался другой раб. – Не было у него никаких ссадин на ладонях. Могу поклясться.
– Это ведь он тогда с ящером сражался! – испуганно закричала какая-то рабыня, в ужасе отодвигаясь подальше.
– Удинаас одержим вивалом! – подхватил кто-то еще.
– Замолчите! – потребовала хозяйка.
Опустив руку на лоб Удинааса, она что есть силы надавила. Летериец застонал от боли. Вокруг него закружились магические вихри. Тело раба задергалось в судорогах, а затем обмякло.
– Ничего такого в нем нет, – объявила Урута, снимая со лба летерийца свою дрожащую руку.
– Эй, Ведьмино Перышко, помоги Удинаасу прийти в чувство, – распорядилась Майена.
Молодая летерийка, стоявшая позади хозяйки, молча подошла к распростертому телу. Вместе с другим рабом они поволокли бездыханного Удинааса прочь из главного помещения.
– В действиях этого раба я не усмотрела ничего оскорбительного, – сказала Майена. – Его раны недавние, но он прикрывал руки куском чистой ткани.
Невеста Фэра приподняла блюдо и вытащила оттуда тряпку, под которой Удинаас прятал израненные ладони.
Урута медленно опустилась на стул.
– И все равно он был обязан меня известить. За подобное небрежение его нужно наказать.
– Ты и так уже пробуравила ему мозги, – тихо промолвила Майена. – Разве этого мало?
«Ну и веселый год нас ожидает», – подумал Трулль.
Обычай требовал, чтобы молодые прожили первые двенадцать месяцев в доме мужа и только потом перебирались в собственное жилище. Но по всему чувствовалось: Майена отнюдь не намерена глядеть свекрови в рот и ловить каждое ее слово.
Глаза Уруты вспыхнули. Трулль ожидал возражений, однако мать кивнула:
– Пусть будет по-твоему, Майена. Сегодня ты у нас в гостях, и я не стану перечить желанию гостьи.
Младший брат, все это время продолжавший стоять, наконец тоже сел.
– Рулад, я ничего не слышал о намерениях нашего короля-колдуна возродить древний обычай, – сказал Томад. – Ханнан Мосаг не разбрасывается жизнями своих воинов, даже неопытных. Ума не приложу, с чего ты вдруг взял, что тебя принесут в жертву? Быть может, поход, в который вы отправляетесь, даст тебе возможность стать чистокровным воином и занять свое место рядом с братьями. Я буду молиться, чтобы так и случилось.
К удивлению Трулля, Рулад молча выслушал отцовские слова и согласно кивнул в ответ.
Удинаас и Ведьмино Перышко не возвращались. Но рабов и рабынь, прислуживающих гостье и хозяевам, и без них хватало.
Все это время Трулль безуспешно пытался понять, что же на уме у Майены. Прав был Фэр: женщины племени – совсем иная сила. И абсолютно иная власть.
Его больно ударили по щеке. Удинаас открыл глаза. Над ним склонилась Ведьмино Перышко.
– Проклятый глупец! – сердито прошипела она.
Изумленно моргая, летериец огляделся по сторонам. Он лежал в своей каморке. Издали доносились звуки продолжавшегося пира.
