Люди без прошлого
Павел недоуменно озирался. Куда направлялись Бобров и распорядившийся его жизнью незнакомец? Он убрал фонарь и полез на камни. Перебрался через несколько глыб, ушиб коленку. Стал сползать с кривой скалы, обнаружив под ней узкую расщелину. Нога провалилась в пустоту, но все же нашла опору. Волнение оказалось преждевременным. Он вытащил ногу, переступил, держась за выступы в камне. Рискнул – стал карабкаться наверх, сохраняя одномоментно три точки опоры – основное правило скалолазов. Протиснулся в щель, поднялся по наклонному выступу и на корточках взобрался на вершину «блина», уложенного на монументальный постамент. Природа здесь, похоже, от души порезвилась. Видимо, уместно в подобных самобытных местечках строить санатории…
Он пристроился на вершине «блина», достал сигареты, закурил. Стояла тишина – какая-то странная, необычная. Только наверху, в вершинах сосен, бормотал ветер. Вода застыла, лишь изредка доносился плеск и разбегались круги – играла рыба. Скалы громоздились, особенно плотно – у воды. Пологий спуск, похоже, отсутствовал – скалы вырастали прямо из озера. На дальнем берегу проявлялись такие же скалы, что-то чернело у воды – видимо, пещеры. Здесь они тоже могли присутствовать, но ниже, в слепой зоне. Справа, на западном берегу, белели корпуса санатория. Строительство завершалось ударными темпами. Там же справа, но значительно ближе, находился пляж, который он посещал позавчера. По прямой – метров триста. Там еще могли отдыхать люди. Здесь же, в скалах, не было ни одной живой души…
Тлеющий окурок полетел в расщелину. Павел перегнулся через край. Странно, под «блином» выделялась узкая тропка – прежде он ее не видел. Тропа тянулась параллельно берегу, убегала за скалу. Ничего удивительного, она была здесь всегда, просто сейчас подход к ней превращался в опасный спорт…
Павел сполз с «блина» со всеми мерами предосторожности. Идти по тропе можно было только боком, втянув живот. Он протиснулся в узкое пространство, защищая голову от острых выступов. Напрасно курил на камне, за это время основательно стемнело. Павел шел фактически на ощупь, огибая препятствия. Тропа расширилась, вид на озеро поменялся – впереди был небольшой залив. Теперь он двигался быстрее, становилось не по себе – еще немного, и темнота падет окончательно. Тропа поворачивала к лесу, но вряд ли там имелся проход – прямо по курсу мерцала упитанная скала…
Он встал передохнуть. Вспотел, мокрая рубашка прилипла к спине. В этот момент впереди раздался шум. Словно человек наступил на гладкий камешек, и он выстрелил из-под подошвы…
Павел насторожился, замер. Донесся хруст – снова там же. Павел молчал, всматривался. Что-то шевельнулось на гребне махины, у которой обрывалась тропа, покатился и упал мелкий камень. Кто это мог быть? Да кто угодно! Те же пацаны, которым хоть кол на голове теши! А то, что молчат как рыбы – так может, немые? Что-то обрисовалось в пространстве – вроде человек собирался перелезть через камень. Павел ждал, решив помалкивать. Нога затекла, осторожно перенес тяжесть тела на другую. Зацепил что-то плечом, и посыпалась крошка! Откололся кусок, упал на ступню, будь он трижды неладен! И снова тишина, остановился и человек, собравшийся спрыгнуть. Делать было нечего.
– Эй, кто здесь? – ворчливо спросил Болдин. – Чего крадешься?
Скалы молчали. Пятно испарилось – незнакомец убрался за гребень.
– Голос подай, – бросил Павел. – Это милиция, тебе же не нужны неприятности?
Это по-прежнему мог быть любой посторонний человек. Законом не воспрещается лазить по камням и бояться незнакомцев (а представиться милиционером может даже матерый убийца). Человек не подавал голоса. Различалось лишь сдавленное дыхание. Послышался шорох – похоже, он сползал с камня.
– Эй, оставайся на месте, – встрепенулся Павел, – куда это ты собрался?
Он начал движение, ускорился – и больше, по счастью, ни за что не зацепился. Протиснулся между камнями, включив на несколько мгновений фонарь. Мутный свет обрисовал пару волдырей на теле глыбы, способных сойти за ступени. Он запрыгнул на один из них, вцепился в другой. Фонарик выскользнул из руки, отскочил от выступа. Шут с ним, невелика потеря, при желании можно найти… Павел подтянулся, вскарабкался на покатую поверхность, полез вверх, энергично перебирая ногами. Сбросил ноги с обратной стороны, подался вниз, надеясь ухватиться за какой-нибудь выступ. Выступа не оказалось, он снова проваливался в пустоту! Извернулся, упал на согнутые ноги, вроде ничего.
Но тут его подло толкнули! Павел не удержался, завалился вбок, ударился виском о наплыв в скале – тот, по везению, оказался округлым. Голова загудела. Ноги подкосились, он ударился плечом, кряхтя, стал подниматься.
Человек убегал! Мог бы добить, но, видимо, сам испугался, не рассчитал силы. Виднелся лишь невнятный силуэт. Незнакомец, кажется, прихрамывал. Вроде мужчина, хотя кто его знает… Беглец перебрался через камни, вбежал в лес. Болдин бежал за ним – или просто шел, хотя казалось, что бежал. Спотыкался о камни, огибал вросшие в землю валуны. Где пистолет? Почему до сих пор ему не выдали оружие? Хотя какая разница, он все равно сейчас не на службе… Он мог догнать этого попрыгунчика – рассердился изрядно. Но лучше бы под ноги смотрел! Ускорился, перемахнул через россыпь камней, поскользнулся – перебирал ногами, как балерина на льду, не устоял, ударился при падении ребрами обо что-то острое!
Дыхание перехватило, от боли выпрыгнуло сознание, но быстро вернулось. Павел поднялся, несколько минут блуждал среди деревьев, справляясь с острой болью, постоял, опираясь о ствол. Незнакомец не стал его ждать, быстро испарился. В лесу никого не было. Сгустилась темнота, потерялся фонарь.
Придя в себя, Болдин стал искать тропу. Вышел совсем не там, где вошел. Тропа ускользала, словно издевалась! Кое-как отыскал, двинулся к городу.
Когда он вышел из леса, боль притупилась, растеклась равномерно по телу. Такого глупого фиаско он никак не ожидал. Вел себя, как неподготовленный стажер. Отдуваясь, добрался до машины, взгромоздился за руль, стал ругаться. Легче не становилось и боль не проходила. Потянулся в карман, чтобы достать ключ зажигания – и тут же охнул от лютой боли в ребрах, откинул голову. Пришел в себя, восстановил дыхание. Отличился, нечего сказать. А завтра свидание, будет кряхтеть, как старый дед…
Павел завел мотор, плавно включил передачу, начал выбираться задним ходом из кустов. Въехал в переулок, тряхнуло – снова боль шарахнула до пяток. Дальше ехал как можно аккуратнее, переползал канавы. Время не позднее, но на улицах уже никого не осталось, да и погода испортилась – поднялся ветер, заморосил дождь, которого не видели уже больше недели.
На въезде в Конный переулок Павел остановил машину, задумался. Соблазн добраться до подушки был велик. А вдруг ребро сломано? С такими болями лучше не шутить. Больше всего на свете он ненавидел походы по врачам, считал их уделом слабаков. Видимо, ошибался… Выжал сцепление, покатил дальше, свернул в Больничный переулок. На стоянке перед зданием не было ни одной машины. Моросил колючий дождь. Выражаясь сквозь зубы, Павел обогнул главный корпус, вошел в приемный покой.
Здесь было практически пусто, горел свет. Дремал пожилой мужчина, чего-то ждал. Молодая особа вывела из коридора старушку, обе направились к выходу. Пробежала девица в белом халате, даже не взглянула на Павла. Затих перестук ее каблучков. Он понятия не имел, к кому обращаться.
Из коридора со скорбной миной вышел капитан Микульчин собственной персоной. Видимо, посещал свои дежурные процедуры. Он плохо выглядел, здоровье явно подводило. Неожиданная встреча не понравилась обоим. Микульчин сморщился.
– Какими судьбами, старлей? – всмотрелся он в бледное лицо Болдина. – Ты чего, – капитан забеспокоился, – кто тебя отделал?
– Сам любого отделаю, Константин Юрьевич, – выдохнул Болдин. – Столкнулся с обстоятельством неодолимой силы…
– Так, садись, – капитан кивнул на лавку, – рассказывай, во что вляпался.
Говорить было трудно, но Павел справился.
– Хорошо, что в свободное время радеешь о работе, – похвалил Микульчин. – Но на том свете тебе это не зачтется. Дурак, что ли – полез в эти скалы? Считаешь, встретился с нашим убийцей?
– Не исключаю, Константин Юрьевич… Все, что происходит, связано с прошлым и этим проклятым озером, по крайней мере, с береговой полосой. Непричастный не стал бы молчать как партизан, не стал бы на меня нападать. А я еще такую услугу ему оказал, представился: дескать, из милиции…
– Ты его вообще не запомнил?
– Вообще… то есть никак. Но он хромал – то ли ногу подвернул, то ли уже был такой…
– Хромал – это хорошо… – задумчиво пробормотал Микульчин. – Топай, старлей, туда, – капитан показал на коридор. – Пусть тебя медсестра осмотрит. Или доктор Якушев – он сегодня в ночь…
Из коридора вышел мужчина среднего роста, с русыми волосами. Халат на нем был расстегнут, руки в карманах. На груди болтался стетоскоп – отличительный признак советского медработника. Мужчина вертел головой, явно испытывая недовольство.
– Еще не ушли, Константин Юрьевич? Чего ждете? – Он мазнул взглядом сидящих на скамье. – Быстро идите домой и сегодня постарайтесь не есть ничего жирного… а лучше совсем не ешьте, потерпите до завтра. Черт, – доктор приглушенно выругался, – вы видели хоть одну медсестру? Куда они постоянно пропадают? Чуть вечер, так никого с огнем не найти, все прячутся… А вы здесь что делаете, товарищ? – уставился он на Павла. – Встречающий-провожающий?
– Скорее, пострадавший, доктор, – выдавил Павел. – Бандитская пуля, знаете ли. Может кто-нибудь меня осмотреть?
– Мой подчиненный, – представил коллегу Микульчин. – Старший лейтенант Болдин. Попал в передрягу на озере, с какими-то хулиганами сцепился. Уж будьте любезны, Иван Денисович, найдите медсестру, пусть его осмотрит. Не хотелось бы терять ценного работника. Москвич, можно сказать. Что подумает о нашем городе?
– Ценный сотрудник, говорите? – доктор испытующе оглядел потенциального пациента, протянул руку: – Якушев Иван Денисович, заместитель главного врача городской больницы. Не такие уж мы специалисты по бандитским пулям, но… Пойдемте, сам осмотрю вас, в этой шарашке, чую, никого не найдем. А вы, Константин Юрьевич, живо домой – и, ради бога, выполняйте рекомендации, если не хотите довести до греха. И поменьше курите. А лучше вообще не курите, бросайте эту пагубную привычку. С меня берите пример, если больше не с кого, – бросил десять лет назад, и с тех пор ни разу, даже в выпившем виде. Единожды живем, не забывайте.
В процедурном кабинете было пусто и, мягко говоря, не прибрано. Пронзительно пахло лекарствами, отчего накатывала тошнота.
– Не любите, молодой человек, ходить по больницам? – прищурился врач. – Вы из тех, кто тянет до последнего? Прекрасно знаю такую породу людей. Они, как правило, долго не живут. Могу представить, как вас сегодня прижало, раз пришли… Не смотрите вы так затравленно, это еще не покойницкая. Раздевайтесь до пояса. Не спешите, если больно, мы никуда не торопимся.
Неловкие движения сопровождались резкой болью. Доктор морщился, качал головой, ощупывал поврежденные части тела. Он был немолод, но моложав, стригся коротко, игнорируя «историческую» моду на пышные шевелюры.
– Так, все с вами понятно, молодой человек… Говорите, еще плечом ударились и зацепили камень виском? Позвольте посмотреть…
– Доктор, не надо, там ничего смертельного, само зарастет… Вы только ребра проверьте, там что-то барахлит, дышать трудно…
– Да нет, с ребрами как раз все в порядке… Потерпите, сейчас будет больно… Что же вы так орете, словно вам руку отрубают? А еще милиционер… Ладно, не обижайтесь, это шутка. Примите поздравления, товарищ Болдин, ваши ребра целы. Поверьте, я не один десяток лет на этой работе, всякого насмотрелся. Но ушиб знатный, все опухло. Сейчас сделаем вам пару уколов, должно полегчать. Грудную клетку перетянем бинтом. Пару дней походите в этом «корсете» – предохраняющая, так сказать, мера. Я выдам вам таблетки, пейте три раза в день. Поменьше активности, приключений. Вылечит вас только время, в остальном медицина бессильна. Так, не шевелитесь, поднимите руки. Черт возьми, где же эта Клара Георгиевна, почему я должен выполнять ее работу?
Бандаж сдавил грудь, но дышать стало легче. Боль не проходила, но ее уже можно было терпеть.
– Одевайтесь, – великодушно разрешил хирург. – Не спешите, плавно, у нас нигде не горит. В ближайшие дни вам противопоказаны резкие движения.
– Спасибо вам, доктор… – Пальцы медленно застегивали рубашку.
– Да все в порядке, кушайте с булочкой. Вы правда из Москвы?
– Да, прибыл, так сказать, на временное трудоустройство. Надеюсь, это не затянется…
– Как скажете, не буду вас донимать, временно так временно… – По губам доктора Якушева скользила ироничная, все понимающая усмешка.
– Послушайте, Иван Денисович… – Павел поколебался. – А что с Микульчиным?
– А вы не знаете? – удивился Якушев. – Впрочем, понимаю, новый человек, а Константин Юрьевич становится глух и нем, когда речь заходит о его здоровье. Тяжелая язва желудка. На ее фоне развивается панкреатит, это болезнь поджелудочной железы, если не знаете. Боимся, как бы все это не вылилось в рак, тогда пиши пропало. Ложиться в больницу он не хочет – да и вряд ли, если честно, лечение в стационаре даст эффект. Ходит на работу, пытается жить, словно ничего не происходит, но все же видят, что ему становится все хуже. Климат бы поменять товарищу Микульчину. Крым, сухие субтропики – было бы идеально. Но, увы, нереально, он даже слушать ничего не хочет. Раньше приходил через день, с этой недели – каждый день, проводим курс консервативного лечения. Рассасывающая терапия, ставим капельницы с витаминами, следим за увеличением язвы. Еще и ворчит, представляете? Дескать, с ним все нормально, он здоров, только устает сильно, но это возраст. Сами видите, какой он – вечно бледный – кровь к коже не поступает, одышка, утомляемость, даже ходит с трудом. Может кончиться очень печально, если не возьмется за свое здоровье. Вы там хоть пинайте его иногда.
– Не моя компетенция, Иван Денисович… – Павел надевал через голову рубашку. – Просто наорет и сделает по-своему. Попробую поговорить с начальством, пусть принимает меры вплоть до репрессивных…
Глава шестая
Утром в четверг было хуже, чем с тяжелого похмелья. Душ, ввиду перебинтованного торса, пришлось принимать частично, что смотрелось забавно. Перешептывались соседки: дескать, пострадал человек во время задержания опасного преступника. В принципе не ошибались. То, что их сосед живет в Москве и работает в милиции, расползлось по всем уголкам. Следовало ждать наплыва «невест».
– Так, пришел на работу, молодец, – сказал Микульчин. – Теперь объясни, за каким хреном ты на нее пришел? Ты себя в зеркале видел? Жалкое зрелище, Болдин. Ступай домой и отлежись. Мы не настолько тупые, чтобы не прожить один день без твоих способностей, которые, кстати говоря, еще не доказаны. Пока ты только доказал, что умеешь наживать неприятности. Зайди к Ваншенину – он в курсе, хотел тебя видеть. Не убьет, не волнуйся, сегодня он не в бешенстве. Поговоришь с майором – топай домой. Не хочу, чтобы нас обвиняли в принуждении к труду больных.
Беспокойство оказалось напрасным: о знакомстве Болдина с его дочерью Егор Тарасович оставался в неведении. Майор без симпатии оглядел Павла, вздохнул и кивнул на стул:
– Хорош, нечего сказать, в гроб краше кладут. Рассказывай, что произошло на озере.
Слушал, не перебивая, и выглядел при этом почти нормальным человеком.
– Считаешь, этот случай имеет отношение к расследуемым вами убийствам?
– Есть вероятность, товарищ майор. Боброва убили по дороге к озеру. Кто-то вел его туда, но на полпути решил избавиться. Возможно, этот тип и пришел вчера на берег, но не ожидал встретить постороннего, действовал по обстановке. Я точно его напугал…
– Это мог быть кто угодно, – фыркнул Ваншенин. – Да, необычно, пришел по темноте на озеро, крался как вор, сбежал, обнаружив постороннего… А что в этом незаконного?
– Он напал на сотрудника милиции. Я представился.
– Любой проходимец может представиться сотрудником милиции. Человек испугался, ну и толкнул тебя… Не морочил бы ты мне голову, Болдин.
Павел смолчал.
– Ладно, – раздраженно бросил Ваншенин, – допускаю: инцидент заслуживает внимания. Занимайтесь, если больше нечем. Чего ты пристал к этому озеру? Озеро как озеро. Ну да, красивое, живописное, привлекает людей, возможно, единственная настоящая достопримечательность этого вшивого городка…
– Были в прошлом эпизоды, связанные с этим местом?
– Чтобы годы спустя разгорелись такие страсти? Ну ты даешь, Болдин. Убийств на озере точно не было. Драки, поножовщина, туристы, бывало, чего не поделят. По пьяни чуть не утонул один умственно отсталый – но достали из воды, привели в чувство, составили протокол… Болдин, что ты хочешь от меня?
– Поговорить бы со старожилами, Егор Тарасович? Не посоветуете? Краткая история городка – война, послевоенные годы, может, даже предвоенные. Значимые события, резонансные ЧП, преступления… Рабочее время не отниму, Микульчин все равно отправил лечиться.
– Так иди и лечись, – рассердился майор. – Ладно, дам тебе адресок, съезди. Моя соседка – Валерия Ильинична Метелина.
– Ваша соседка? – Павел невольно вздрогнул.
– Научись не перебивать или сам ищи, кого тебе нужно… Да, моя соседка, проживает через дом от меня, приятная во всех отношениях, интеллигентная, эрудированная женщина. В отличие от меня, послать тебя не сможет – воспитание не позволит. Поговори с ней, может, найдет минутку. Работает в краеведческом музее, сейчас она на работе. Где музей, найдешь, пара кварталов отсюда. Сама она не совсем местная, но половину жизни прожила в Плиевске, знает район и все, что в нем происходило. Лучше, чем она, тебе никто не расскажет. А вообще, хорошее дело, – майор не удержался от усмешки, – ты должен знать историю края, где проживешь остаток жизни.
Наплыва посетителей в краеведческом музее, мягко говоря, не было. Прохаживался пожилой мужчина в шляпе – непьющий командировочный. Пожелтевшие фотографии на стенах, старинная одежда, плуг с мотыгой, каска бойца Красной армии, пробитая осколком, револьвер со спиленным бойком, чучела животных и птиц. Небольшую живость вносили картины местных живописцев, посвященные красотам Лебяжьего озера. Старушка дремала в углу на стуле.
Со второй попытки удалось узнать, в какую сторону идти. Архив учреждения располагался в подвале. За столом в окружении стеллажей и запертых шкафов сидела женщина, что-то писала. Ей было сильно за сорок, но сохранилась она прекрасно – как и экспонаты в ее музее. Морщин практически не было, волнистые пепельные волосы спускались до плеч. Было впечатление, что эту особу он уже где-то видел.
– Добрый день, – поздоровался Павел. – Валерию Ильиничну я могу увидеть? Майор милиции Ваншенин посоветовал обратиться.
– Да, здравствуйте, это я, – женщина отложила ручку и подняла голову. У нее был приятный неторопливый голос. Она улыбнулась, отметив удивленную реакцию: – Что-то не так? Рассчитывали на встречу с динозавром?
Честно говоря, он рассчитывал на встречу с тихой пожилой мышкой.
– Простите, Егор Тарасович не упоминал ваш возраст. Вы прекрасно выглядите, Валерия Ильинична. Можем мы поговорить? Не отвлекаю? Вас рекомендовали как знатока этого края.
– Конечно, присаживайтесь. Чаю хотите?
– Нет, спасибо.
– Вы работаете в милиции – как Егор Тарасович?
– Работаю, но я новый человек, откровенно плаваю в географии, истории и прочих нюансах. Вы хорошо знаете Егора Тарасовича?
– Знаю только как соседа, – Валерия Ильинична тактично улыбнулась. – Положительный со всех сторон мужчина, такой милый, приветливый, очень вежливый, безумно любит свою дочь Алену. Девочка учится в Смоленске, приезжает на каникулы и сейчас, кстати, находится здесь…
«А мы точно говорим об одном человеке?» – подумал Павел.
– Подождите, молодой человек, – женское лицо затуманилось воспоминаниями. – Мне кажется, я вас видела… Ну конечно, это вы стояли у забора Ваншениных и подглядывали в щель… Не мое, наверное, дело… – она немного смутилась, но ирония в глазах все же блеснула. Павел почувствовал, как начинают алеть его щеки. Точно, проходила мимо женщина…
– Уверяю вас, Валерия Ильинична, ничего криминального.
– Я так и подумала, – кивнула женщина. – Будем считать, что ничего не было. Но позвольте все же взглянуть на ваше удостоверение… Хорошо, спасибо, Павел Викторович. Помогу, чем смогу. Вы точно не хотите чая?
– Нет, спасибо, Валерия Ильинична.
Он изложил суть проблемы. Не вдаваясь в детали, ничего конкретного – совершаются преступления, ниточка от которых тянется в прошлое, и все это так или иначе связано с Лебяжьим озером или его береговой полосой. Есть ли в истории города что-то такое, что могло бы натолкнуть на мысль? К кому еще обратиться, как не к опытному краеведу?
– Признаться, вы меня озадачили, Павел Викторович, – женщина не скрывала удивления. – Да, мы собираем материалы по знаковым событиям нашего района, но чтобы эти события находили трагический отклик в настоящем… Я слышала, в городе кого-то убили? – насторожилась Валерия Ильинична. – Кажется, погибли двое в частном доме, еще кого-то нашли в лесу… Не поручусь за достоверность, мои коллеги – такие сплетницы…
– Вам можно этого и не знать, Валерия Ильинична. Главное, что это знает милиция и принимает меры. Законопослушным гражданам ничто не угрожает. Просто подумайте, вспомните.
– Ну, пиратских кладов на озере не находили, – с сомнением произнесла женщина, – и, уверена, в ближайшее время не найдут. Да и не такой уж я всезнающий краевед, каким представил меня Егор Тарасович. Да, по долгу службы я собираю информацию, но она не избыточная. И еще – не каждое событие должно становиться достоянием широких масс. Понимаете, что я хочу сказать?
– Милиция – не широкие массы, Валерия Ильинична. Вас никто не обвинит в подрыве государственных устоев.
– Хорошо… Вы неважно себя чувствуете, Павел Викторович, – женщина оказалась наблюдательной.
– Все в порядке, получил небольшую травму, но ничего страшного.
– Вредная у вас работа, – покачала головой сотрудница. – Хорошо, Павел Викторович, давайте вспоминать… Я приехала в этот город в 1953 году. До этого жила в поселке Григорьевка Смоленской области, оккупацию пережила в самом Смоленске, еще фактически девчонкой, в 1943-м мне только исполнилось восемнадцать. Тяжело вспоминать эти годы – зверские порядки и законы, массовое истребление людей… Помогала подпольщикам, прятала евреев, бог миловал – избежала ареста. После войны окончила библиотечный факультет Смоленского пединститута, заочное отделение, отправилась по распределению в Григорьевку. Замуж вышла еще в 1948-м, на третьем курсе, родился сын… Муж скончался в 1954-м – молодой еще человек, внезапный сердечный приступ… Нелады со здоровьем начались у него еще в 1942-м под Сталинградом, когда он двое суток провел в снегу, насквозь промерз…
– Сочувствую, Валерия Ильинична.
– Спасибо. Замуж больше не выходила, одна воспитывала сына. В прошлом году он отслужил в армии, остался в Чите на сверхсрочную службу, видимся редко, занимаемся, в основном эпистолярным жанром… Но это лирика. Плиевск в те годы был серым периферийным местечком, да, собственно, он и сейчас не блещет, только население выросло втрое, вследствие чего вырос объем сдаваемого в эксплуатацию жилья. Дорогами, как вы сами видите, почти не занимались, благоустройство с озеленением тоже не на высшем уровне. Можем похвастаться только природой. Когда-то живописцы из Пскова и Смоленска приезжали в наши края, запечатлевали здешние красоты. На севере Каинка с причудливыми излучинами, красивой береговой полосой, на юге – Лебяжье озеро неземной красоты. Если еще не посещали, обязательно посетите… Вас интересует период Великой Отечественной войны? К сожалению, своими глазами я это не видела, но много общалась с очевидцами тех событий…
Контроль над Смоленском Красная армия фактически утратила к 17 июля 1941 года. Плиевск, оказавшийся в немецком тылу, продержался дольше, но скоро пропал смысл его удерживать. Советские войска ушли на юг, 20 июля вражеская мотопехота ворвалась в город – и весь этот мрачный период фашистской оккупации затянулся на два года и два месяца. Красноармейцев, попавших в плен, расстреливали в окрестных оврагах. Гражданское население прижали к ногтю. Всех евреев собрали в течение недели, погрузили в грузовые машины и увезли. Никто их больше не видел. В районе свирепствовали каратели и полицаи. Последних было немного, предателей подвозили для усиления полицейского участка из окрестных сел, где желающих прислуживать фашистам было больше. Местной полицией управлял некто Демидов, бывший офицер Красной армии – редкий по жестокости зверь. Его ликвидировали на исходе оккупации, взорвали вместе с машиной и парой сподвижников. За годы оккупации тысячу жителей Плиевска угнали в рабство в Германию, больше двух тысяч погибли от репрессий. Выжившие влачили жалкое существование. Все, что здесь производили и выращивали, шло на нужды немецкой армии. Люди ели картофельную ботву, срезали кожу со старой обуви, варили в котлах.