Пеший камикадзе. Книга первая

– Почему?

– Они сами про это ничего не знают.

– Товарищ капитан, куда? – принёс повар шкворчащую сковороду.

– Ставь на стол… Вилки и хлеб неси… Налетайте, парни.

– Хочешь сказать, что Крышевский не знает? – придвинулся Егор к столу.

– Крышевский много чего знает, – ответил Султанов, – я ещё под столом ползал, когда он в Афгане советником по спецоперациям был. Только я слышал от него, что такого, как сейчас здесь, там не было. И я ему верю.

После этих слов Егор зауважал Крышевского ещё больше.

– А чего не было?

– Радиоуправляемых фугасов не было. Мины-ловушки были, мины-сюрпризы – тоже, а радиофугасов – нет.

– А помнишь, тот случай в Кизляре, год назад, когда тебя увольнять хотели?

Егор нахмурил брови:

– Ты про Пыряева сейчас?

– Да, и не только… Кажется, там ещё Гроздев был замешан… и Командующий Северо-Кавказского округа. Но я не об этом. Когда решали, как выполнить приказ Командующего и уволить тебя, за тебя заступился только Крышевский, сказал: из таких получаются хорошие командиры… За что его уволить? Что он, собственно, сделал? Заступился за дежурного по роте, которого избивал посторонний пьяный офицер? Кто-то поступил бы иначе? Подполковнику Пыряеву, как старшему офицеру, нужно было хорошо подумать прежде, чем чинить самосуд. Не разглядел в темноте другого старшего офицера? С кем не бывает? Ночи в Кизляре тёмные, на аэродроме ни одного фонаря. Майору стоило держаться на дистанции, тогда такого бы не случилось Послал к чёрту командующего, которого прежде не встречал? Думаете, он один его не узнал – одного на УАЗе, без сопровождения, с искусственной бородой? В бригаде не найдётся и пяти офицеров, кто встречался лицом к лицу с Командующим. Кто-то из присутствующих верит в то, что Бис намерено послал его в зад?

– И что дальше? – с неподдельным интересом спросил Бис.

– И все согласились. Тебя же не уволили, разве не заметил ещё?

Бис улыбнулся.

– Как же! Заметил! Тогда я ещё не знал, если захочешь уволиться, хрен уволят.

– А ты тогда смело держался, даже дерзко: 'Домой? Отправляйте! Меня Родиной не испугаешь…', помнишь?

– Нет, не помню… Я не знал об этом ничего. И о Крышевском не знал, – сверкнул Егор счастливыми глазами, будто выиграл в лотерею.

– Крышевский, вот такой мужик, – показал Руслан большой палец.

– Откуда ты об этом узнал?

– Я в тот день помощником оперативного дежурного стоял.

– Я тебя там не запомнил.

– Я же говорю: помощником…

– Понятно. Ладно, брат, – допил Егор кофе, – спасибо за завтрак! Пойдём мы…

– Давай, заходите.

– Как всегда – завтра, – Егор вышел за калитку, где тарахтели БТРы и закурил, рассматривая улицу в обратную сторону: 'Вернусь-ка я до 'девятки' по Лермонтова. Проскочу как-нибудь, – впервые решил он. – К черту Хмельницкого! Ничего не случится.'

Улица Лермонтова лежала параллельно Хмельницкого слева, за деревянными и кирпичными домами с голыми садово-ягодными деревьями. Чтобы попасть на неё Егор свернул в первый проулок налево, а через тридцать метров – направо. Улица оказалась узкой, и Егор забеспокоился, не окажется ли она перекопанной экскаватором в конце пути или загороженной бетонными блоками, как повелось со штурма города, когда федералы, используя для продвижения и манёвра проходные улицы и улочки, попадали на устроенные боевиками завалы, делающие невозможным продвижение или вели в обход по маршруту, где устраивались кровавые капканы. Позже, жители таких улиц взяли в привычку возводить подобные заграждения лишь для того, чтобы вояки не использовали их улицу для проезда, понимая, что те притягивают неприятности как магнит.

Едва тяжёлые машины скользнули в жирную колею, с трудом в неё умещаясь, спереди, из соседнего проулка перед колонной бронетехники выскочила легковушка.

– Эй, бля! – ударил механик-водитель по сигналу, извергнув парализующий звук, но белая 'шаха' не отреагировала.

Егор оглянулся, в хвост колонны никто не пристроился и это было большим плюсом.

– Вот, блин, собака сутулая! – выругался Бис, подумав: 'Заблокируй нас здесь – и мы в капкане, в огневом мешке – а это плохо. Расстреливай из всего, что имеешь'. – Уйди в сторону! – вскинул он рукой. – Сигналь ещё!

– Не слышит, – ударил по сигналу мехвод.

– Баран, блин! – лязгнул затвором Бис и произвел выстрел вверх, оказавшийся добротной очередью.

Егор и сам испугался. Легковушка тоже странно завиляла, но, не в состоянии вырваться из колеи, ускорилась, продолжив путь, казалось, только теперь заметив позади себя огромные тени бронетехники. Метров через семьдесят, уличив удобный съезд во двор 'шаха' вильнула и ушла вправо на просторную обочину, и когда все, в том числе Бис, решили, что наконец-то им уступили дорогу, белая машина вывернула влево поперек колеи. Всё случилось в один миг. Отчаянно скрежетя тормозами бронетранспортер выпрыгнул вверх, оставив под собой капот 'шестерки'. Легковушка противно хрустнула, сплюснулась и увязла в земле, распластавшись передними колесами. Шедшая следом тяжёлая машина группы прикрытия окончательно вогнала моторный легковушки в вязкий грунт, Егор болезненно зажмурился, последним увидев, как 'жигулёнок' подбросило кверху и ударило о землю, от чего распахнулся багажник.

– Вот, мудак! – сплюнул Бис сквозь зубы и повернулся в Стеклову. – Что получается: он нас не видел?

– Получается, – рассмеялся Стеклов. – Пассажир, бля…

У комендатуры Ленинского района саперы вымазали опознавательные знаки и бортовые номера жирной грязью. Бис и Стеклов четверть часа кидали друг в друга комья глины, нанизывая её на палки, уворачиваясь и заливаясь ребячьим смехом, а затем – купили водки. Въехав на базу, Егора сразу вызвали в штаб.

'Про тачку узнали, что ли?' – думал он, поднимаясь по ступеням на второй этаж, где его ждал комбриг, едва заметив которого Егор сразу доложился:

– Товарищ полковник, разведка маршрута проведена. На Хмельницкого обнаружен фугас, уничтожен накладным зарядом. Других взрывоопасных предметов не обнаружено. Командир инженерно-разведывательного дозора старший лейтенант Бис.

– Херово, что других не обнаружено! – резко сказал Слюнев. – Хуёво ищешь! – не сдержался он, принявшись передразнивать Биса. – 'Не обнаружено'! – А два 'Урала' 46-й бригады обнаружили! На твоём маршруте между прочим… На Хмельницкого.

Егор ничего не знал об этом.

– Как? – с придыханием выпустил он изумление. – Не может быть… Когда это случилось?

– 'Не может быть…' – снова передразнил комбриг взводного. – Может! Это случилось полтора часа назад! – продолжил отчаянно истерить комбриг, будто командовал не 22-й, а 46-й бригадой. – Есть потери. Трое раненных, один – 'двухсотые'. Все на твоей совести!

Егор повесил голову на грудь, но промолчать не сумел:

– Как-то много всего на моей совести, товарищ полковник… Может, разделите ответственность?

– Что?! – покраснел комбриг от злости. – Пошёл вон, щенок! – разразился он забористой бранью.

– Подожди снаружи, Егор, – тихо сказал начальник разведки, находившийся здесь же. – Поедем на место подрыва…

Ничего не ответив, Егор хмуро поплелся на выход. Стержнев вышел следом, минуту спустя.

– Поехали? – сказал он. – Я с тобой.

Бис кивнул. По дороге Егор на секунду представил и уже не смог избавиться от видения, что должно быть откроется его взору на невоображаемом месте гибели – разодранные впопыхах упаковки бинтов и следы грязной неостанавливающейся крови, россыпи отстрелянных холодных гильз, куски колючего асфальта и клочья истлевших солдатских бушлатов, а может быть, скрюченные мёртвые тела. Картина рисовалась сама по себе ошеломляющая. Но, на месте подрыва ничего этого не оказалось. Ничего, кроме ржавой дыры, вывернутого бордюра и земли, разбросанной повсюду, которая, казалось, висела даже на сучьях деревьев.

– Егор, глянь? – предложил Стержнев. – Можешь определить, сколько и что могли заложить?

Бис присел на корточки на краю жерла воронки, созданного сильным взрывом газов, пробившихся до земной поверхности. Выброшенные продукты образовали кольцевой вал вокруг воронкообразного устья жерла, заполненного грубыми обломками.

– Судя по размерам… разрушение эквивалентно одной миномётной мине, 120-миллиметровой. Вон, от неё осколок в асфальте застыл.

– Не мало для такой ямы?

– Здесь уже была воронка, товарищ полковник. Правда, не такая глубокая…

– Утром проверяли? – снова поинтересовался начальник разведки.

– А как же! – шевельнул Егор ближайший куст. – После вчерашнего донесения можно сказать на коленках маршрут прошли – пустая была…

– Откуда тогда?

– Не знаю. Могли после нас заложить… Я бы так сделал! Кладёшь в готовую воронку, сверху – картонку и готово, не надо на подготовку время тратить!

– Выходит, – ковыряясь прутиком в воронке, задумчиво произнёс начальник разведки, – твоей вины в этом подрыве нет, так?

– Выходит, нет, – не раздумывая ни секунды, сказал Бис, наступив на обломок бордюрного камня. – Двигаясь обратно мы сами могли нарваться на фугас?! Не подвела, чуйка, – сказал он во весь голос. – Спасибо Лермонтову.

– Кому? – удивился Стержнев.

– Да, это я так, о своем, товарищ полковник, не парьтесь.

– Поехали? – предложил Стержнев. – Доложу комбригу обстоятельства.

– Да, всё равно.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Стержнев.

– Да, всё равно ему, он уже назначил виновных.

Вернувшись в расположение роты, Егор грудой свалил к запертой двери комнаты хранения оружия разгрузку, автомат, бронежилет и шлем. В роте был тихий час и большинство вернувшихся с ним сапёров отдыхали. Он залпом выпил кружку воды и завалился за стол. Достал блокнот, сделал в нём запись о случившемся и глубоко задумался:

'А в прошлой жизни… А в прошлой жизни… Я в прошлой жизни…' – помусолил он тыльный конец ручки во рту и наконец наспех принялся записывать:

Я в прошлой жизни был пират… Но не повешенный на рее,

Волной не выброшен на берег, а поглощен пучиной вод.

Как все, был увлечен войной и звонкой жаждой приключений,

В таверне ромовых забвений – твоей сражен был красотой.

В походах рвутся паруса – и ветер тянет нас за нити,

Как много сделали открытий земли и света чудеса;

Пиратский кодекс берегли, что был прописан кровью с ромом…

Твои глаза мне были домом, а сердце – колыбель любви!

Я весел, беззаботен, пьян; Бессмертен в пистолетной драке;

И в абордажевой атаке заговорен от всяких ран.

На теле выколот Нептун – лишь одному ему я верен,

За это шлет мне он… – уверен, – …твой нежный стан на берегу.

И вот, когда уж горизонт чернел вдали земли полоской,

И этот берег, с виду плоский, назвали нам – Анауак…

Здесь кланялись Тескатлипоке, ацтеков приносили в жертву,

И мы, подобно бризу-ветру, пришли сюда не просто так.

Страной туземной обречен, на смерть привёл Кортес Великий -

На пике новых мне открытий, стрелой индейской был сражен.

Мой прах укутал океан, – в твоей груди не брошу якорь,

Меня убил индейский пахарь и будет небом проклят он! – Егор захлопнул карандаш в блокноте.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?

– Валяй, Ерёмин.

– Прибегал дневальный из разведроты. Просил, чтобы подошли к полковнику Стержневу.

– Хорошо, – сказал Бис. – Как экскаватор, Ерёма?

– Нормально, товарищ старший лейтенант. На ходу.

– Молодец! Давай, свободен.

Полковник Стержнев в бригаде был, как говорят о таких людях, легендой. За операцию близ дагестанского села Чабанмахи в начале второй чеченской за личное мужество был удостоен звания Героя России и пользовался в среде военных сумасшедшим авторитетом. Был необыкновенно скромен, обаятелен, спокоен как в танке и, будучи выпускником Ульяновского гвардейского высшего танкового командного училища, неизменно любил 'На поле танки грохотали' – переделку старой довоенной донбасской песни о гибели рабочего на шахте и знал все девять куплетов из семи известных, которые пели многие эстрадные звёзды в известную годовщину, в том числе Чиграков, основатель и лидер рок-группы 'Чиж и Со'. Другой любимой песней Александра Линовича, которую тот часто пел под гитару, была знаменитая почему-то считавшейся 'цыганской' – 'Ты душа моя косолапая', написанная Юлием Кимом.

Не мешкая, Егор поднялся и вышел, не хотел томить ожиданием важного человека. Полковник Стержнев был одним из тех штабных офицеров, кто квартировал в расположении солдатской роты с вверенным ему личным составом. После событий конца лета девяносто девятого и представить было сложно, чтобы он поселился отдельно от офицеров и солдат-разведчиков, так был с ними близок.

Двадцать девятого августа девяносто девятого года бригаде была поставлена задача по блокированию сёл Чабанмахи и Карамахи и захвату хорошо укреплённого пункта боевиков на горе Чабан. Задачу овладеть высотой поставили разведывательной группе в составе восьмидесяти человек, которой командовал именно он, подполковник Стержнев, начальник разведки бригады. Что Егору было доподлинно известно об этом, что разведчики на двух грузовиках, 'арендованных' у местных водителей, что сновали туда-сюда, спешно вывозя жителей и их скарб в преддверии штурма, скрытно проникли в село, минуя посты боевиков и высадились у подножья горы, откуда совершили восхождение на вершину и внезапным ударом уничтожили охрану телеретранслятора и сам ретранслятор, захватили оружие и зенитную установку – сделали это стремительно и мгновенно, если бы не одно 'но': в коротком двухминутном бою командир разведвзвода старший лейтенант Михаил Солодовников получил смертельное ранение в голову. Разведчики заняли круговую оборону и окопались, в ожидании эвакуации раненного офицера, но на гору опустилось облако серой мглы и борт, отправленный за Солодовниковым, пробиваясь сквозь плотный туман не смог отыскать точку эвакуации. К семи утра 'духи' преградили батальонам блокирования путь 'живым щитом' – женщинами и детьми, в то же время бросив часть своих сил из низовья на гору, отрезая разведчикам пути отхода. Специальная операция оказалась под угрозой срыва, оперативный штаб медлил. А уже в одиннадцать утра в окоп разведчиков прилетела первая граната из чеченского станкового гранатомёта, завязался бой, в ходе которого боевики предприняли штурм высоты…

– Разрешите, товарищ полковник?

– Заходи, Егор. Надеюсь, я не отвлёк тебя от важных дел своим приглашением?

Егор задумался на секунду, вспоминая, чем он был занят и покачал головой:

– Не отвлекли, товарищ полковник, – честно признался Бис. – Ничем важным я занят не был.

– Тогда, присаживайся.

Вслед за Бисом в комнату вошли майоры Буланов и Степнов.

Олег Степнов был в должности погибшего на Чабане Сергея Басурманова. Краповик Олег Буланов временно исполнял обязанности командира роты. В недалёком прошлом Буланов командовал взводом специальной разведки, укомплектованным прапорщиками и контрактниками, а по нынешней штатной должности был начфизом бригады. Но, на войне, в отсутствие нужных кадров его прежние навыки были востребованы куда больше.

– Егор, все вместе, мы хотели обсудить с тобой – чем мы можем тебе помочь?

– Не знаю… – слукавил Егор, с недавних пор убеждённый в том, что по какой-то неведомой ему причине разведка бездействовала и, пожалуй, единственным внятным объяснением этому считал операцию на Чабане, где разведчики понесла первые ощутимые потери: погибли пятеро, почти каждый был ранен. Егор небезосновательно считал, что Стержнев жалел подчинённых, – …вам должно быть лучше известно, чем помочь, – несмело добавил он. – На мой взгляд… мне так кажется… нужны ночные засады на 'Богдана', это же очевидно? Разве, нет?

– Засады нужны – это правда. Но есть свои сложности… – ответил Стержнев, разглядывая Егора.

– Какие, если не секрет? – с детским интересом взглянул Егор на полковника, предполагая их очевидность: гибель старпома Басурманова в последние дни лета девяносто девятого подкосила Стержнева, многие прекрасно знал об их тёплых, чуть ли не отеческих, отношениях. – Вы просто жалеете своих бойцов.

– Бережём, не жалеем, – опережая ответ начальника разведки, признался Степнов. – А сложности банальные: разведотдел Группировки нарезает нам задачи в разных районах Грозного, порой и вовсе за его пределами, вследствие чего мы лишены возможности очно помочь братишкам…

Слово 'братишки' подкупало. Бис прищурил глаз, будто во рту оказалась долька лимона. Чаще приходилось слышать обидное 'одноразовые'.

– …Вот мы и спрашиваем: можем чем-то помочь дистанционно? Поделись, что происходит у тебя на маршруте и мы что-нибудь предложим или посоветуем?

– Ладно… – медленно кивнул Егор. – С чего начать?

– С самого начала, – предложил Буланов, – начинай с выхода.

– Ладно… – немного подумал Егор, – с выхода, так с выхода… На маршрут мы выходим по-разному, но чаще в начале шестого. Иногда удаётся убедить начальника штаба, что ранний выход только во вред: во-первых, потому что мы ничего толком не видим и, даже если нас силой вытолкнули за ворота, мы ждём неподалёку пока расцветёт; во-вторых, в это время улицы пустынны, а мне хотелось бы двигаться, когда по улицам снуют прохожие. Понятно, что это мерзко и последнее дело, искать спасения среди гражданского населения и машин, за 'живым щитом', рассчитывая, что с ними нас не станут подрывать… Но и это не гарантия. К тому же подполковник Крышевский чаще против хаотичных выходов, чем за, и вряд ли это его прихоть, потому как обычно это связанно с прохождение каких-нибудь войсковых колонн или проведением спецмероприятий в каком-нибудь районе, куда стягивают силы из разных мест. Дальше – идём и подрываемся на фугасе… Или обнаруживаем – что большая редкость.

– Что именно редкость? – переспросил Степнов.

– Найти фугас получается редко.

– И что происходит дальше? – уточнил Стержнев.

– Нас подрывают… Если мимо – считай крупно повезло. И наоборот.

– То есть ты не можешь обнаружить фугас? – задал свой вопрос Буланов.

– Радиоуправляемые? Нет. Не могу. Не обучен, нет инструкции, как это сделать. Или – как говорят в инженерном отделе Группировки – нет чёткого и верного алгоритма работы с ними.

– Интересно? – удивился Степнов. – Как это: нет алгоритма?

– Действительно нет, – подтвердил Стержнев. – Радиофугасы – ноу-хау этой войны.

Все четверо крепко задумались и некоторое время молчали.

– Выходит, это дело случая, если ты обезвредил фугас?

– Вроде того, – без чувств сказал Бис. – Если на чистоту, пока ни одного случая зафиксировано не было.

– А как же вчера?

– С этим надо что-то делать?!

– Надо, – подтвердил Бис. – Я уже высказался по этому поводу, а оказывается, вам это просто не под силу.

– Да, выглядит именно так… А чем заканчивается история с подрывом?

– Понятно, что: эвакуация 'двухсотого' или 'трёхсотого', а если обстрел – принимаем бой, в ходе которого число и тех и тех может подрасти. Иногда обстрел завершается ничем, затихает сам собой, и мы идём дальше.

– Оказывается не всё так просто… Надо серьёзно обмозговать… Дашь нам время?

– Да, конечно. Мозгуйте сколько хотите.

– Александр Линович, задача более чем ясна, – сказал Степнов, – берём тайм-аут. А пока, разрешите готовиться к ночным?

Стержнев кивнул:

– Только с помощью для сапёров не тяните. Дело не терпит отлагательства.

– Что-нибудь придумаем, – поспешил сказать Буланов. – Потерпи, Егор.

– Ладно-ладно…

Оба майора вышли и дверь за ними закрылась.

– Что-то ещё, Егор? – тихо спросил Стержнев.

Он вообще говорил очень тихо и сдержанно для начальника и Героя высокого ранга.

– Да, товарищ полковник. Всегда хотел спросить, права, не было подходящего случая… – замялся Бис. – Расскажете, что случилось на Чабане?

– Зачем тебе?

Егор горько вздохнул.

– Мне не хватает смелости, товарищ полковник. Чертовски страшно день за днём выходить на маршрут, зная, что нас там поджидает. Вдруг, ваша история даст мне дополнительных знаний, а если и нет, прибавит решимости и смелости. Узнав детали событий от человека, который прошёл все те испытания, справился со страхом, придаст мне уверенности. Ведь там было страшно, не так ли? 'Героя' просто так не дают…

Стержнев не шелохнулся.

– Было страшно. Но страх это нормально. Ты же знаешь, ничего не боятся дураки, а преодолеть страх – это и есть мужество. Когда кругом пули свистят и кажется, что все они летят в тебя – не просто страшно, жутко! А когда руководишь боем, думаешь, как и что нужно делать, чтобы все остались живыми, тогда страх уходит на второй план, и только потом, бывает, подсасывает под ложечкой. У меня вот так. Сам всегда считал, что самое страшное, что может случиться с командиром в бою – показать свой собственный страх подчинённым. На войне страшно всем, кому есть что терять. Терять есть что, как минимум, это жизнь. Признаться честно, я думаю, тебе гораздо страшнее сейчас, чем было мне. После той операции журналисты приписали мне слова, будто я утверждал, что ничего не боялся и думал исключительно о том, как подороже продать свою жизнь – на самом деле я такого не говорил, даже не думал так, я хотел вернуться сам и вернуть всех с той горы живыми. То, что случилось с нами на Чабане, подобный сценарий событий, не повторяется и не случается дважды. Прошлый опыт трансформируется в знания и больше так не пугает. Тебе же приходиться переживать страх каждый день. И нужно быть очень смелым, чтобы это выдерживать. Хочу сказать, что ты хорошо справляешься с непростой работой. Я бы так не смог. Что касается страха… Когда я был маленький мой дед мне говорил: все лучшее в человеке и все чудеса живут по ту сторону страха. Его слова не относились к войне, так он говорил, чтобы я не боялся браться за какое-то дело. Но здесь это не работает. Здесь я пользуюсь другой словесной формулой, повторяю её как мантру, когда испытываю сильный страх: смотри туда, где страшно… Попробуй как-нибудь?

– Понял, – кивнул Бис, – обязательно попробую! Ну, так что, расскажете, что там случилось?

– Хорошо, но по пути в столовую – время ужинать. Идём?

– Согласен! – обрадовался Бис.

– В общем, по замыслу Объединённого оперативного штаба утром двадцать девятого августа предполагалась дерзкая специальная операция с привлечением подразделений разведки и спецназа по взятию двух сёл – Карамахи и Чабанмахи, где закрепились боевики, создав хорошо укреплённый анклав ваххабитов. Точной информации – сколько их там – не было. Ещё в Махачкале нам объявили о том, что силами разведки бригады надо занять гору Чабан, уничтожить ваххабитов, взорвать ретранслятор, забрать видеоархив и уйти. Следом за нами на высоту должны были высадить десант, контролировать местность. Помню, я спросил: если требуется уничтожить в горах ретранслятор и находившихся там боевиков, почему не нанести авиаудар, не накрыть артиллерией? На что получил циничный ответ: никакой авиации или артиллерии – это не война, а милицейская операция…

– А подняться на гору Чабан и всё такое – туристическая прогулка, что ли?! – не смог скрыть возмущения Егор.

– …Основную адресную работу предстояло выполнить ребятам из отряда 'Русь' во главе с моим старинным другом Юрой Бабковским и ребятам из центра 'Вымпел', бригаде же отводилась задача силами двух батальонов блокировать сёла. В четыре часа утра мы вышли к подножию горы Чабан и стали подниматься. Сумрак вперемешку с туманом не позволял нам разгуляться. Поднимались осторожно, шли кромкой леса по указанной проводником тропе. В головном дозоре…

– Лейтенант Серёгин? – осторожно спросил Бис.

– Нет. Миша Солодовников с отделением. А что Серёгин – твой друг?

– Да, – признался Бис, – с Семёном мы одного года выпуска, в один день приехали в бригаду… ну, – кивнул Егор, – в тот год… сдружились. Только он Рязанское десантное окончил, а я Питерское – инженерно-строительное… Простите, товарищ полковник, что перебил! – опомнился он. – Что было дальше?

– Чтобы незаметно подняться на вершину мы пересекли по хребту две высотки. Чем выше поднимались, тем гуще туман. Только когда он стал белым я смог разглядеть силуэты впереди идущих увешанных оружием и снаряжением бойцов. Вскоре Миша подал сигнал и на тропе все замерли. У самой вершины послышались голоса. Двадцать минут присматривались, вычисляли, сколько их. Подступили вплотную, из бесшумного 'Винтореза' застрелили первого, двинулись вперёд и лоб в лоб столкнулись со вторым. Дистанция – семь метров. Конечно, его изрешетили, но он успел выстрелить первым. Его пуля угодила Солодовникову в голову. Метрах в шестидесяти западнее была позиция зенитной установки, укрытая маскировочной сетью, а рядом в окопе – еще двое. Одного уничтожили, а второй сумел скрыться в тумане. Из гранатомётов взорвали ретранслятор и зенитную установку. Для Михаила запросили 'вертушку'. Первую помощь ему оказали на месте и пока ждали, немного окопались… Задача была выполнена. Никто не предполагал, что предстоит здесь задержаться или, что боевики окажутся столь решительными, чтобы пойти на штурм высоты. Правда, как нередко случается, выяснилось, что в ходе планирования операции были неверно определены силы боевиков, их численность и вероятность их упорного сопротивления, в результате чего командование оперативного штаба приняло решение о переносе операции. Погодные условия скоро испортились и не позволили эвакуировать вертолётом раненого лейтенанта, борт покружил в тумане и ушёл…