Пеший камикадзе. Книга первая
– О, Егор! – обрадовался Стеклов. – Чаю будешь? А то одному не в кайф…
– Наливай, – равнодушно согласился Бис.
– Разрешите, товарищ старший лейтенант? – влетел в палатку рядовой Дудатьев и застыл как тотемный истукан.
– Чего тебе? – спросил Бис.
– Сержант Лаптев послал.
– Зачем?
– За сержантской сумкой!
– Бис молча кивнул головой.
– Где был? – Стеклов поставил на стол вторую эмалированную кружку. Для Биса.
– На поле-чудес…
– А! С Черенковым разбираешься?
– Разобрался уже.
– И как он? Жив или в нокауте?
Егор сделал вид будто прислушался к звукам снаружи санитарно-барачной палатки и наконец сказал:
– Взрыв слышал?
– Нет.
– Значит, жив пока. На минном поле стоит.
– Ты серьезно?
– Серьезно.
– Блин, ты сдурел?! – не донёс Стеклов кипяток до стаканов, поставив чайник на полпути. – Идём, посмотрим? – быстро собрался он.
– Спасибо. Пока не хочу.
– Ладно, ты пей… Я быстро! – ударилась о порог фанерная дверь.
Егор с тоской заглянул в пустую посуду:
– Ну вот, блин, попили…
Вообще ждать было не в привычке Егора. Эта черта не была его сильной стороной или достоинством как показатель внутренней сдержанности или важное условие такта в общении, которому он следовал. Неумение владеть собой нередко доставляло ненужные хлопоты, а порой и вовсе проблемы, но бороться с нетерпением ему всегда было трудно. В такие минуты он упускал инициативу и преимущество и терял счёт времени. Конечно, он знал, что действие в нужный момент времени обладало куда большей результативностью, чем непоследовательные поступки или беспрерывные шаги, которые выматывали или заставляли отступить, но ничего поделать с собой не мог. В подавляющем большинстве случаев особенно здесь на войне значительная часть людей совершала именно такие действия инстинктивно и по наитию. Они часто становились спонтанными и безрассудными, необдуманными и глупыми, и также часто храбрыми, рискованными, неожиданно самоотверженными и даже геройскими, раскрывающие самые неожиданные стороны человеческой натуры.
Отстранившись от стола, Егор поднялся и вышел следом за Стекловым, но того уже не было, и он направился к полю–чудес. Картина, которая открылась его взору, на минуту потрясла воображение. В действительности Бис рассчитывал увидеть тщедушного Черенкова и его тщетные попытки разобраться с минным полем, стремясь обнаружить хоть сколько–нибудь мин, однако увидел нечто неожиданное: будто заглядывая за край бездонной пропасти, над которой неудачно повис беспомощный альпинист, оказавшийся в смертельных объятиях гор весь личный состав роты расположился у бровки остывшего поля. Первые лежали на холодной земле, вторые –над ними – кто на коленях или на корточках, третьи стояли, пригибаясь или напротив в полный рост, протягивая навстречу Черенкову руки-стрелы, будто башенные краны в Цемесской бухте Новороссийска. Одни координировали действия сапёров, устремившихся на помощь, другие – действия Черенкова.
Вся сцена в целом выглядела по–боевому: продвигаясь к краю тактического поля по наикратчайшему пути, Черенков смог преодолеть за всё время чуть больше пяти метров. Было заметно, он выдохся и из последних сил ковырял мёрзлую твердь, оставляя позади себя широкую чёрную ленту вспаханной земли. С кромки поля навстречу Черенкову двигались по-пластунски два сапёра–добровольца, орудуя сапёрными щупами.
'Так вот зачем прибегал Дудатьев! – догадался Бис. – Так и знал, что сержантская сумка была предлогом, – пристально разглядывал он происходящее. – Вот чертята!' – с облегчением подумал он и тревога наконец отлегла от сердца.
Позади всех подбоченившись и от этого казалось возвышаясь над всеми, заворожённый зрелищем стоял прапорщик Стеклов, будто наблюдая за ходом увлекательного спортивного состязания, а затем заметив Биса, подошёл и похлопал по плечу.
– Ну, ты и придумал! – сказал он.
– Это само пришло в голову.
Выбравшийся с минного поля Черенков снова предстал перед Бисом. Вымазанный землёй, взмокший, с крупными каплями пота, висевшими на щеках и носу, он смотрел на командира измученными глазами и не казался теперь наглым и самоуверенным.
Бис расправил клапан солдатского кармана, забитого землей, и заглянул в глаза:
– Жизнь штука вредная, Черенков, от неё все умирают. Это не вечный дар, а скорее временный займ. Когда-то придётся отдать, понял?
– Так точно, – сказал солдат.
– Хорошо. А до этого времени береги её, она прекрасна, – уходя сказал Бис. – Не стоит её разменивать по пустякам.
Бис поплёлся назад.
– Егор, погоди! – окликнул Стеклов Биса. – Что–то я совсем не пойму, откуда здесь мины? – перешёл Владимир на шёпот.
– Какая разница? – взглянул Егор в ответ.
– Да, просто хочу знать, когда успели натыкать? Не было ж ничего?
– Это тебя натыкали… – улыбнулся Егор хитрыми глазами, – а мины устанавливают. Нет здесь никаких мин. Только не растрепи никому.
– А, понял! А я думаю… Погоди, не понял, так мин здесь нет?
– Нет, – отмахнулся Егор. – Все эти таблички обычная фикция, чтобы солдаты не шатались, где не следует.
– Хочешь сказать: поле с табличками пустое? И кто это придумал?
– Я, – признался Егор. – Видишь, – обернулся он, – таблички обращены внутрь, а не к противнику?
– Вижу… Зачем внутрь?
– Чтобы тебе было видно, дубина! Смотри, никому не сболтни…
…Глаза твои – луга цветные мне часто видятся в природе,
В капризной плачущей погоде и на карнизе той скалы.
Но там, где волны бьют о берег давно не слышен плёс прибоя
И Терек в ожидании боя осиротел здесь от войны.
Здесь едкий дым – прикрытье прытких, здесь бег в атаку нервным строем,
И глинозём защитным слоем – окрас для тела боевой,
Здесь небо красной жгут ракетой, как будто гасят сигарету
За срыв короткой эстафеты на полосе передовой.
И только в водочной нирване, что я ищу на дне стакана
Между атак бинтую раны портянкой грязною с ноги,
Я падаю на снег спиною и этой мерзкою зимою
Смотрю в израненное небо и вижу там глаза твои…
Косыми моченый дождями ковыль себе вплетаю в пряди,
Сбриваю брови страха ради, победу чуя над врагом.
И в городских трущобах ада, развалин где–то посреди
Нужна была одна награда – что ждёшь, и я не победим!
Пройдут бои и свежий ветер домой наполнит паруса,
И нет милее мне на свете чем сердцу милые глаза
И хрупкий стан на полустанке с надеждой ждущий эшелон,
В грязи пугающие танки и слёзы градом на погон.
И запахи лесного бора витают в небе грозовом
И горы, и глаза–озёра на теле вижу я твоём…
Все жизни не обыкновенны! Прожил я в этой двадцать лет…
И в этой жизни я военный, а ты по–прежнему мой свет!
– Толь, прочти, а? Хочу узнать мнение…
Егор передал тетрадь и с трепетом стал ждать, глядя на Кубрикова, который, казалось, читал целую вечность и неодобрительно цыкнул в одном месте.
– Ну, как? – спросил Бис, когда Кубриков оторвал взгляд от написанного.
– Даже не знаю. Я как–то стихи не очень…
– А что читал тогда?
– Дай, я… – вызвался Стеклов, выхватив из рук Кубрикова тетрадку.
По лицу Владимира было заметно, что читал он вдумчиво и неторопливо, а потом вернулся к началу текста и сделал это несколько раз. Егор сгорал от нетерпения.
– Интересно… – хмыкнул Стеклов. – Как тебе удалось так здорово написать? И с паршивым Грозным в самую точку попал.
Остаток вечера Егор ходил по палатке с тетрадью в руке важный как глашатай, подносил её к свету на уровне глаз будто царский указ, затем довольный лёг на кровать и уснул с нежной улыбкой на лице.
– Представляешь город в былой красе? – сказал Стеклов, взглянув по–новому на восьмиэтажки по обе стороны улицы с обрушенными будто объеденными гигантскими грызунами крышами.
– Угу, – представил Бис, – должно быть красивый. Вероятно, эта улица была атмосферной и очень зелёной, а ещё первой, которую видел человек, прилетев самолётом в Грозный. Катился такой гость на такси и восторгался красотами и людьми с их учтивостью и гостеприимством, улыбался в ответ и приветливо махал рукой, а они ему, гостю благодатного края, что зачарованный увиденным уже мечтал здесь жить, работать и растить детей. И вряд ли мог вообразить, что однажды здесь станет смертельно опасно и придётся отсюда бежать впопыхах, схватив детей и самое необходимое, бросив дом, работу, лишь бы не быть забитым заживо камнями, прежде учтиво улыбающимися людьми в чьих глазах нет презренной хитрости, а есть глубокая мудрость кавказских старцев.
– Как ты поэтично загнул! – присвистнул Стеклов. – Книги не пробовал писать?
– Нет. Ща каждый дурак книги пишет. Ещё я возьмись и воевать некому будет… О, смотри! Это же брат–близнец сталинградской мельницы Гергардта.
– Напоминает хромую дворнягу… – сказал Стеклов.
– Ну, ты кинолог, тебе виднее, – рассмеялся Бис.
– Фугас! – послышался вопль.
Казалось, Егор давно привык к этой парализующей и чудовищной, когда знаешь наперёд, что ждёт тебя дальше, голосовой команде, и всё равно всякий раз испытывал панический ужас, когда её слышал. От неё подламывались ноги и непроизвольно сокращались мышцы всего тела. Этот вопль был также ужасен, как и то, о чём он сигнализировал, что убивало безжалостным огнём и металлом.
Смертоносный фугас, обнаруженный рядовым Гузенко на перекрестке Хмельницкого с улицей Окраинной, находился в неглубокой разломе воронки посреди асфальта и был присыпан бытовым мусором, которого накануне, а именно вчера, со слов сапёра, не было. К тому же разлом оказался прикрыт куском клеёной фанеры по размерам значительно меньше размера воронки, сдвинув который Гузенко и заметил головную часть снаряда.
Как и большинство сапёров при данных обстоятельствах Гузенко оказался напуган и сильно взволнован находкой, вследствие чего не смог припомнить каких–либо малейших деталей, но то, что фугас был радиоуправляемый уже не вызывало сомнений, из воронки посреди асфальта не тянулись провода.
– Как он выглядит? – спросил Бис.
– Как обычно… – признался Гузенко, которого в роте прозвали Гудзоном, по причине созвучности фамилии и реки на востоке чужой страны открытой в семнадцатом веке английским мореплавателем Генри Гудзоном, – снаряд как снаряд, – добавил он, пожимая плечами, – слегка ржавый. Из 'башки' – два провода, – он дополнил описание символичным жестом из указательного и среднего пальцев руки, направленные вверх.
– Тебе не могло привидеться или показаться?
– Товарищ старший лейтенант… – возмутился Гузенко, – могло! Но только в том случае, если бы вы мне тоже привиделись.
– Ясно. Прими, – Бис передал солдату автомат, а разгрузку не стал, сбросил здесь же на землю. – Оставайся на связи… Блин, забыл в штаб сообщить! – Егор нажал тангенту радиостанции и после короткого звукового сигнала доложил. – 'Варяг', я 'Водопад', обнаружил фугас, работаю.
– Принял тебя, 'Водопад', – моментально ответил Крышевский.
До воронки было шагов двадцать.
– Бинокль, дай.
Гузенко передал оптический прибор в руки командира.
– Дуй назад! Готовь накладной заряд.
– Двести или четыреста граммов?
– Сам как думаешь?
– Лучше четыреста.
– Делай шестьсот, – Егор накрутил тонкий ремень бинокля через большой палец на запястье, зажал в кулаке, опустился на землю и пополз к разлому. Замерев метрах в семи от воронки, пристроил бинокль к глазам и навёл резкость, не убирая оптический прибор от глаз, сделал дополнительных четыре шажочка на локтях, подтянув тело ближе к объекту наблюдения, но так и не смог ничего разглядеть. Вернулся назад хмурый, поднялся во весь рост и окинул взглядом окна многоэтажек вокруг:
'Ну, где ты? Давай, покажись, – сдвинул он на бок вязанную шапку и почесал затылок. – Фугас обнаружен, чего медлишь? – пытался понять подрывника. – Чего не взрываешь?'
Не последовавший при обнаружении коварной ловушки взрыв настораживал. Последнее время радиоуправляемые фугасы, походили на обессиливших проституток, которые прелюдии не предлагали, таким сравнением пользовался Стеклов, а управляемые по проводам – молодые и незатасканные – встречались крайне редко. Теперь вторые чаще служили приманкой для сапёров, чтобы отвлечь внимание от первых или вообще были ложными и не предлагались как вишенка на торте.
– Юра… Крутий, организуй оцепление, – приказал Бис командиру группы прикрытия, оказавшемуся поблизости.
– Принял, – отозвался тот.
– Заряд готов? – спросил Бис Гузенко, убираясь с дороги.
– Так точно!
– А шест? – снова осведомился он, проверяя он накладной заряд.
– Готов.
Деревянную палку, чья длинна составляла около семи метров, Бис называл уважительно шестом. Так, ему казалось, звучало благозвучнее и значительнее, чем непривлекательная и невзрачная палка, что придавало ей особое значение и роль. Срубленная накануне она ещё источала характерный древесный душистый запах и естественно с одной стороны имела утолщение в силу своего происхождения, а с другой – остриё. Егору пришлось сильно потрудиться, чтобы отыскать достаточно рослое молодое дерево, которое при своей длине в самом широком месте у основания умещалось бы при охвате в ладонь. Шест напоминал длинное удилище, с каким ходят на серьёзную рыбу, вроде акул, и с чьей помощью рассчитывал поймать рыбу пострашнее той, что водилась в самых тёмных водах. Своей удочкой Бис собирался доставлять накладной тротиловый заряд до предполагаемого фугаса. На маршрут он заготовил сразу пару, разумно предположив, что они одноразовые.
– Юра, – позвал Бис Никулушкина, который тут же сорвался с места. – Стой! Куда полетел? Глаза разуй! Ты туда не ходи, ты сюда ходи. Фугас башка попадёт – совсем мёртвый будешь. Обойди, будешь ассистировать Гузенко.
Никулушкин понимающе мотнул головой и бросился в сторону.
– Да не беги, ты! – завопил Егор снова. – Спокойно подошёл! Не знаешь, что ли, что бегущий человек привлекает излишнее внимание?
Вскоре всё было готово. Все приготовления были сделаны. Гузенко скотчем закрепил на конце шеста связку тротиловых шишек, зачистил концы проводов электродетонатора и скрутил их с концами полевого провода, намотанного на кабельную катушку. Закрепил провод в трёх местах по длине древка, чтобы тот не цеплялся за колючие кусты и неровности земляного покрова или того хуже не оторвался случайно, вырвав детонатор из запального гнезда шашки. Взялся за тонкий конец, где держался шестисотграммовый заряд тротила и направился к дороге, волоча по земле другую его часть, в то время как Никулушкин следил за свободным ходом провода, стремительно редеющего на вращающемся железном стержне.
– У нас всё готово, – сказал Бис в рацию. – 'Ручей', твои на позициях?
– Да, всё готово, – ответил Крутий.
– Если что, 'патрики' не жалей.
– Понял тебя.
Гузенко залёг, изготовился и пополз навстречу фугасу.
– Стой! – очень скоро Бис окрикнул сапёра, остановив на безопасном удалении от воронки. – Достаточно. Теперь шест.
Распластавшись на асфальте, Гузенко стал перемещать шест вперёд, сокращая расстояние между накладным зарядом и воронкой и изредка отрывая длиннющий шест от земли, дабы не повредить боевой заряд из тротиловых шашек вследствие волочения что проделать лёжа было весьма трудоёмко. Егор неотрывно следил за действиями сапёра, выполнявшего его указания.
– Нужно придумать тачку на колёсиках для шеста, – вслух подумал Бис, – чтобы не натаскивать заряд на разрушаемый объект, а спокойно без усилий подкатить его к фугасу. С этим делом справилась бы обычная детская машина на пластмассовых колёсах.
– Ага, – согласился Юра Никулушкин, – только где взять столько детских машинок?
– Тоже, верно, – согласился Егор, наблюдая как Гузенко справлялся с непростой задачей.
– Готово, – крикнул Сергей, когда накладной заряд оказался в воронке.
– Сваливай!
Сергей развернулся и пополз назад, покидая вероятную зону поражения осколками, если подрывник вдруг приведёт фугас в действие, затем вскочил с земли и метнулся к укрытию, где его поджидал ротный и Юра–ассистент.
– Товарищ старший лейтенант, разрешите я сам до конца всё сделаю?
– Ну что, Юра, уступишь товарищу?
– Как скажете, – согласился Никулушкин.
Бис одобрительно кивнул. Гузенко зажал концы полевого провода в клеммах подрывной машинки из войскового комплекта противопехотных мин, повернул переключатель и ударил по пятаку толкателя. Грянул оглушительный гром, вырвавшийся из воронки, где укрывался фугас, облаком из камней и мусора, серой пыли и чёрной копоти.
– Какой–то жиденький получился взрыв, не показалось? – сказал Бис.
– По мне, нормальный! – высказал своё мнение Никулушкин.
Егор взглянул из–за укрытия в бинокль.
– Воронка какой была такой и осталась. Надо провести разведку, Юр, ты как?
– Чуть что сразу Юр? Гудзон же сам хотел всё сделать – пусть делает!
– Согласен, – признался Гузенко, вооружаясь сапёрным щупом.
– Разыщи прапорщика Стеклова, возьми рацию, будешь докладывать с места.
– Не надо никого искать. Я уже здесь, – подошёл Стеклов. – Что у вас тут?
– Фугас, – пояснил Гузенко.
– Знаю я эти ваши фугасы. Опять БТРом будете давить?
– Нет. Обойдёмся. У нас теперь шест есть.
– Это вряд ли. Я видел, как он красиво летел и не приземлился.
– Мы были готовы к этому и приготовил два… – возразил Бис. – Ладно, Гудзон, поехали!
Сапёр снова уполз к воронке.
– Ну, что там? – спросил Бис в рацию.
– Вижу разломленный снаряд, – Гузенко держался руками за края воронки, когда не отвечал по рации, будто подтянулся и завис над перекладиной.
– Артиллерийский?
– Пушечный, наверное, – сказал Гузенко, – а может, гаубичный…
– Что за калибр?
– 152 миллиметра, кажется… '…–Ш–501', – прочёл Гузенко плохо читаемую маркировку. – Не знаю, не встречал таких, – признался он, – какой–то странный? Не сдетонировал, но зато раскололся… Отсырел, что ли?
– На нём есть маркировка? – спросил Бис.
– Первых цифр… или букв я не вижу. Вижу: тире… – пригляделся солдат, – затем буква 'Ш', снова тире и пятьсот один…
– Кажется, 'Ш' – это шрапнель! – вскочил Бис на ноги. – Ну–ка, вали оттуда!
– Да всё нормально. Он не сдетонирует. Его разворотило. Хотите притащу половину?
– Тащи, если сможешь. Только проверь, что под ним!
Под снарядом ничего не оказалось, вероятно, на устройство неизвлекаемости подрывнику попросту не хватило времени. Гузенко поднялся, взял на руки обломок снаряда, по виду совсем нелёгкий и направился к укрытию, где его ждали.
– Как и сказал: шрапнель, – вынул Бис из рыхлого тротила дротик с оперением и бросил его Стеклову.
– Классные дротики, – оценил Володя.
– Известен случай, произошедший во время Первой мировой, когда батарея французов применила шрапнель по походной колонне немцев, уничтожив её шестнадцатью выстрелами на дальности пять километров… Представляешь, семьсот человек – шестнадцатью выстрелами?
– Что скажешь, крутой снаряд! – согласился Стеклов. – Это что получается, первый обнаруженный и обезвреженный нами фугас? И он со шрапнелью…
– В натуре, первый?! – Егор вдруг загорелся желанием похвастаться страшной находкой в штабе. – Гудзон, бери обломок, неси к БТРу.
Остаток маршрута, а это девятнадцать с лишним километров, сапёры преодолели налегке без происшествий. Обломок обезвреженного фугаса красовался за волноотражательным щитком и ждал своего триумфального часа, когда торжественно предстанет перед бригадным командованием. Вернувшись на базу, Егор привычно спешился в том месте, откуда отправлялся в штаб для доклада, схватил трофей и преисполненный гордости отправился в штаб. Никогда ещё Егор не был так взволнован как сейчас. Обезвреженный фугас дарил надежду и наполнял сердце Егора, вдруг обретшего уверенность в собственных силах, радостным предвкушением перемен отношения Слюнева к сапёрам. Конечно, Бис желал поразить всех, но больше остальных безусловно комбрига. Взбежав на второй этаж, он распахнул дверь в комнату оперативного дежурного и замер – внутри в гордом одиночестве скучал помощник оперативного дежурного старший лейтенант Евгений Копра, командир отдельного химвзвода по должности.
– Привет, Жека! – произнёс на распев Бис, быстро соображая, что могло случиться. – А где Слюнев? Крышевский? Где все?
– Известно где, – хмыкнул Копра. – Обедают.
– Ясно, – мгновенно погасли глаза Егора, он опустил трофей на стол, поднял трубку белого телефона без циферблата, выдержал паузу и по слогам произнёс: Со–е–ди–ни–те с ин–же–нер–ным от–де–лом.
– Слу–ща–ю–ю… – услышал Бис металлический голос на другом конце провода. – Пол–ков–ник Сав–чен–ко, ин–же–нер–ный от–дел Груп–пи–ров–ки.
– Алло, док–ла–ды–ва–ет ко–ман–дир са–пёр–ной роты стар–ший лей–те–нант Бис, двад–цать вто–ра–я бри–га–да: ин–же–нер–ная раз–вед–ка про–ве–де–на, об–на–ру–жен фу–гас на ули–це Х–мель–ниц–ко–го, пи–ши–те ко–ор–ди–на–ты… Как слышите меня?
– За–пи–сы–ва–ю.
– Барс–16, по улит–ке – 4. Ка–ли–бр бое–при–па–са – 152 мил–ли–мет–ра, мар–ки–ров–ка: '…–Ш–501', шрап–нель… Ш–рап–нель.
– Не по–нял… пов–то–ри!
– Пов–то–ряю…
Копра задумчиво смотрел на Биса, подперев голову руками. Закончив, Егор опустил трубку на рычажный переключатель аппарат:
– Я–зык сло–ма–ешь по–ка до–ло–жишь, – по слогам произнёс Егор.
– Ёб–нишь–ся, – передразнил Копра.
Оба расхохотались.
– Представляешь, а я целый день так.
– Я бы так не смог, – признался Егор.
– А я бы никогда не смог как ты. Мы с Крышевским сидели здесь, слушали эфир, пока ты разминировал. Что нашёл?
– Вон, – кивнул Бис на железяку.
– И что это? Снаряд такой? Ни черта себе! – разглядел 'химик' дротики. – Это что?
– Шрапнель, – гордо сказал Егор.
– Охренеть!
– Жека, а Слюнев знает, что мы разминировали фугас?
– Знает. Я докладывал. Он заглядывал пару раз, когда в душ шёл и потом обратно, – Копра с интересом разглядывал дротик, а затем принялся ковырять из болванки новый. – Ты только посмотри их сколько?
– Ну ладно, пойду я…
– Давай, я доложу Крышевскому, что все нормально.
– Нормально? – оглянулся Егор. – Это когда ничего не случилось… – устало улыбнулся он, – …от слова 'совсем'. Если что, я у себя, – добавил он напоследок и вышел за дверь.
Он был страшно взбешён и разочарован, в его мозгу никак не укладывалось, что в обстановке минной опасности, в то время, когда ежечасно гибнут сапёры, кто–то может есть, пить, курить или иным образом отвлекаться от исполнения своих обязанностей, вроде тех случаев, что запрещались Уставом караульной службы часовому: спать, писать, читать, петь… или играть в шахматы.
В палатке никого не оказалось, кроме дежурного по роте, заполнявшего книгу выдачи оружия. Стеклова и Кривицкого не было. Бойцы, догадался Бис, убыли в солдатскую столовую в надежде получить долгожданный горячий обед. Сбросив разгрузку и автомат у выгородки для хранения оружия и боеприпасов, не раздеваясь, он свалился на кровать.
– Товарищ старший лейтенант, звонил майор Степнов. Просил, как вернётесь, зайти к нему, – доложил дежурный.
Егор молчком поднялся и вышел, вернулся спустя минут сорок и снова не раздеваясь, свалился на кровать. Некоторое время что–то обдумывал с суровым видом, затем спросил дежурного не звонили ли кто из штаба, а получив отрицательный ответ, повернулся на бок, безмолвно и отчаянно злясь на комбрига за то, что не застал того на месте и незаметно для самого себя уснул.
Из тяжелого сна Егора выдернул дребезжащий из последних сил 'тапик'.
– Крышевский, – представилась блеклая трубка военно–полевого аппарата, в которую, наверное, ещё новую, пришедшую на смену ТАИ–43, представил Егор, говорил министр обороны маршал Жуков. – Группу сапёров на выезд! Срочно! Нашим друзьям из контрразведки Ленинской комендатуры требуется помощь в 'адресе'. Построение, приказ, погрузка в парке через пять минут. Миноискатели не забудь! Оба!
– Алло? – сказал Бис, выслушав информацию, которая не уместилась разом в голове.
– Ты всё понял? – переспросил начштаба.
– Так точно, – сморщился Егор, – миноискатели оба…
– Что случилось? – спросил Кривицкий с соседней кровати, вырвав мятое лицо из подушки.
Впопыхах собравшись, группа сапёров во главе со старшим лейтенантом Бисом выдвинулась в парк к месту построения, продолжая экипироваться на ходу. Весь путь Бис чужим голосом выкрикивал короткие неприятные команды:
– Бегом! На месте! Становись! Проверить снаряжение! К машине!
Боевой приказ никто не доводил, все уже сидели на машинах. Сапёры успели погрузиться, и колонна из трёх бронемашин тронулась с места и в другой раз остановилась уже в центре улицы Маяковского, где собралась внушительная группа военных, самых разных, в разномастных одеждах, напоминающих партизан с военно–полевым снабжением, имеющим свои особенности.