Есть в мире зло и доброта,
Их разделить сложнее, господа,
Граница явно не видна.
Иные громко говорят о блеске мнимом,
Однако не забыли и себя украсить мишурой.
Ведь, главное, держать обман таинственно хранимым,
Кичась своей надменной красотой.
Иное размалёвано лицо,
Так, словно жизнь вся – это маскарад,
Но снимем маску, вот смотрите же, оно,
Оно хранит в себе опасный лживый яд.
А подлинность сокрыта далеко,
Что делать, таково его призванье,
Понять их суть не каждому дано
Любовь и красота таинственное знание.
О чистоте все будут говорить,
Судить порою глупо и неверно,
Но грязи ведь дано же всё чернить.
Стирать собой всё светлое так мелко.
Коль подлость с глупостью в содружестве живёт,
Я и гроша за них за всех не дам.
Но знаю я: по морю жизни наш корабль плывёт,
Назло судьбе, назло врагам, он паруса свои раскрыл семи ветрам.
***
Эдвард сидел на траве в саду и держал на коленях спящего маленького щенка. Своею твёрдой рукой юноша ласково проводил по пушистой шёрстке собаки. Серые глаза молодого барона были печальными и задумчивыми.
« Я ведь была несправедлива к нему утром, – подумала, выходя в сад Ива, – в конце концов, что плохого в собаке. Я была взвинчена из-за Фруалис, вот Эдвард и попал под раздачу».
Увидев выходящую к нему жену, юноша быстрым движением, спрятал щенка под свою куртку.
– Как ты его назвал? – Спросила Ива, присаживаясь рядом на траву.
– Берг, – в голосе молодого человека прозвучала плохо скрываемая обида.
– Милый мой, прости, я была резка с тобой сегодня утром. У меня было плохое настроение, вот я и сорвалась на тебя. Не обижайся, пожалуйста.
– Хорошо.
– И Берг пусть у нас остаётся, если ты ещё не передумал, хорошо?
– Правда?! – Молодой человек улыбнулся, и глаза его весело засверкали.
– Правда, я тоже мечтала в детстве завести собаку, но тетушка не позволяла нам иметь животных. Один раз Фискал подобрал бездомного котёнка, так представляешь, Милюзетта заставила нас, его выгнать. Хорошо ещё, что Юнона согласилась забрать его себе. Ну, Фискала, как ты понимаешь, подобные запреты не остановили, и втайне от тетушки он разводил белых мышек на чердаке.
Эдвард провёл рукой по волосам Ивы.
– Мы с Милидией любили играть на старой голубятне, у неё там жили разные птички: чижи, корольки, свиристели, она их всегда легко приручала.
– Что же очень на неё похоже.
– Куда ты уезжала сегодня утром?
– Да знаешь, эта дура Фруалис Леверг, знаешь такую?
– Такая вызывающе накрашенная блондинка, кажется, что-то припоминаю, да, она ещё так недобро смотрела на Милидию.
– Вот именно, эта особа бесится из-за Милидии! Сегодня утром увидела в газете статью, так вот, эта Леверг написала про Милидию столько возмутительной лжи, и в таком грубом и циничном тоне.
– И ты поехала к ней?
– Да, хотела потребовать у неё опровержения и публичного извинения, но оказывается, Фискал уже вступился за свою жену.
– И как же, она ведь женщина, и на дуэль он бы вызвать её не смог?
– Конечно, нет, если речь только не идёт о словесной дуэли, а на этом поприще моему кузену нет равных. В вечерней газете сам всё увидишь, надеюсь, это отобьёт у Фруалис охоту делать гадости.
Ива и Эдвард лежали на траве, рядом с ними тёплым комочком свернулся Берг. Им было хорошо вместе, они говорили о всяких пустяках, и это было прекрасно.
– Ты, ведь больше не уйдёшь в море, не оставишь меня? – Прошептала Ива.
– Я же говорил все моря теперь твои.
– И всё-таки?
– Только с тобой.
