Ледяная колыбель
Все это послужило суровым напоминанием о том, что Канте находится на чужой земле, собираясь связать себя узами брака с представительницей культуры, которая все еще во многих отношениях ужасала его.
«Наверное, Шайн’ра в чем-то и правы…»
Погрузившись в парящую воду, чааен вроде не заметил неловкости Канте. Черты лица Пратика оставались безмятежными, как будто он с готовностью принимал подобную жестокость как часть жизни. И был по-прежнему сосредоточен на насущном вопросе.
– Тем не менее засада на улице беспокоит меня куда меньше, чем халендийские бомбардировки на севере, – напомнил им чааен. – Если разразится война, нам никогда не добраться до места захоронения Спящего близ Казена.
Фрелль скрестил руки на груди.
– Не исключено, что попытка похитить принцессу в итоге сослужит нам добрую службу. Может, у нас выйдет использовать это нападение, чтобы перенести дату свадьбы…
– Каким образом? – спросил Канте.
Фрелль потер темную щетину на подбородке, явно заново оценивая ситуацию.
– Императору Хэшану нужно, чтобы эта свадьба обязательно состоялась. Он уже объявил об этом. Его воля считается в народе божественной. Он потеряет лицо, если свадьба не состоится.
При мысли о таком ускорении событий желудок у Канте болезненно сжался.
Фрелль продолжал:
– Возможно, нам удастся убедить императора, что если с Аалийей что-то случится, срыв его планов касательно свадьбы еще больше опорочит Его Блистательность. Такая угроза может заставить его перенести дату бракосочетания.
Пратик покачал головой:
– Такие доводы потерпят неудачу. Император Хэшан уже принял меры. Он будет держать ее взаперти во дворце, под усиленной охраной. И не станет рисковать вероятностью повторной попытки со стороны Шайн’ра.
Фрелль нахмурился:
– Но…
Пратик оборвал его на полуслове:
– Зимнее солнцестояние – очень важный момент. В этот день полная луна будет сиять высоко в небе, а солнце – находиться в самой низкой своей точке. Это редкое событие, считающееся среди нашего народа знаменательным. Император Хэшан захочет, чтобы его единственная дочь вышла замуж при такой благоприятной луне. Потребуется что-то посильней неудавшегося похищения, чтобы перенести бракосочетание с этой даты.
– И что же конкретно? – спросил Канте, изо всех сил стараясь скрыть свой страх.
– Мне нужно будет еще разок все как следует обдумать, – признался Пратик. – Но это могло бы помочь нашему делу, если б ты сумел убедить Рами поддержать это изменение плана. Пожалуй, тебе все-таки стоит переспать с принцем. Это может нам помочь. Говорят, в таких делах он считается довольно искусным.
Лицо у Канте вспыхнуло.
– Я… я уже дал согласие на брак с принцессой! Разве этого мало?
Пропустив его слова мимо ушей, Пратик повернулся к Фреллю:
– Если нам все-таки удастся изменить дату свадьбы, то стоит подумать и о другой нашей миссии здесь, в Кисалимри.
Фрелль поморщился:
– Найти знания, скрытые в библиотеке Кодекса Бездны.
Пратик кивнул:
– Если получится перенести дату свадьбы, у нас будет гораздо меньше времени для выполнения этой задачи. – Он махнул в сторону двери. – Кстати, как прошла твоя утренняя встреча с Дреш’ри?
Фрелль пожал плечами:
– Я познакомился с Зенгом ри Перрином, их главным инквизитором, и еще двумя старейшинами. В течение всего утра Зенг расспрашивал меня о моем прошлом – где я учился, какую научную стезю избрал, – а потом сосредоточился на самом важном вопросе: какие именно знания я намереваюсь сыскать в их древних фолиантах. Я решил, что лучше не увиливать, тем более что у меня не выйдет скрыть направление своих исследований, как только я получу доступ в библиотеку. Так что сказал им все как есть – что ищу апокалиптические пророчества времен Забытого века.
Пратик кивнул:
– Было мудро не лгать. Название «Дреш’ри» переводится как «Запретный Глаз». Говорят, что их старейшины способны безошибочно определить, говорит человек правду или врет.
– И как они отреагировали? – спросил Канте.
Фрелль коснулся сгиба своей левой руки.
– Пока неизвестно. После расспросов они взяли у меня кровь, а затем ушли, сказав, что сообщат мне о своем решении позже.
– Насколько я понимаю, взятый образец крови будет использован для оракульских предсказаний, – объяснил Пратик. – Чтобы составить о тебе окончательное суждение. Неужели они даже никак не намекнули на свою оценку?
Фрелль принялся расхаживать по краю бассейна.
– В конце беседы Зенг посоветовался с двумя другими Дреш’ри, которые за все утро не проронили ни слова. Я подслушал всего одну фразу – только лишь потому, что она была повторена дважды, по одному разу каждым из старейшин, – прежде чем они ушли.
– Какую фразу? – спросил Пратик.
– Если я правильно разобрал, то звучало это как «Вик дайр Ра».
Канте нахмурился:
– Что это значит?
– Не знаю, – признался Фрелль. – Но один из старейшин произнес это как проклятие. А другой пробормотал эти слова вроде как с благоговением.
Пратик выпрямился в воде. Глаза у него стали такими огромными, что вылезли белки.
– Вик дайр Ра… – прошептал он.
Фрелль сосредоточился на чааене.
– Ты знаешь эти слова?
Прежде чем тот успел ответить, вокруг них поднялся низкий гул. Вода в ванне задрожала и затряслась. Фонари над головой закачались. Все затаили дыхание, пока волнение не улеглось.
– Еще одно землетрясение, – мрачно буркнул Фрелль. – Уже третье с тех пор, как мы прибыли на эти берега.
Канте знал, что тревожило его бывшего наставника – и что, по мнению алхимика, это предвещало. Фрелль уже поделился с ними своими опасениями: по его мнению, источником этих возмущений было постепенное приближение луны к Урту, свидетельствующее о том, что гибель всего живого все ближе.
Канте попытался выбросить эту мысль из головы.
– Я уже спрашивал об этом Рами. Он сказал, что Южный Клаш регулярно страдает от подобных встрясок.
– Но не с такой частотой, – возразил Фрелль. – Я недавно просмотрел архивы стратиграфики в Бад’и Чаа. Уходящие в самую глубь веков. Землетрясения становятся все сильней и чаще. Даже отраженные в реестрах приливы, похоже, вздымаются все выше, особенно за последние два десятилетия.
Канте покачал головой. Даже если у Фрелля обычная паранойя, с этим все равно ничего не поделаешь. Повернувшись к Пратику, он вернулся к их предыдущему разговору:
– Так насчет этого Вик дайр Ра, о котором упомянул Фрелль… Что ты про это знаешь?
Пратику пришлось дважды сглотнуть, прежде чем ответить.
– Это имя. На древнем клашанском. Оно переводится как «Царица Теней».
Канте и Фрелль позволили чааену собраться с мыслями, чувствуя, что ему нужно время.
– Я… я лишь однажды слышал эти слова, – произнес наконец Пратик, глядя куда-то вдаль. – От одного ученого из Бад’и Чаа. Он был моим наставником – историком-алхимиком, изучавшим Забытый век. Однажды он пригласил меня в свой личный схолярий. И утверждал, будто наткнулся на единственное упоминание об этой демонической богине – Вик дайр Ра – в одном из своих алхимических текстов, хотя это существо и не является частью клашанского божественного пантеона.
Канте представил, как плывет мимо Каменных Богов в заливе Благословенных, где на всех островках высятся статуи этих небесных обитателей.
– Мой учитель был убежден, что сделал важное открытие, и обратился к Дреш’ри. Спустился в Кодекс Бездны, чтобы продолжить свои исследования, – и больше его никто не видел. Позже имя его было вычеркнуто из архивов Дома Мудрости, как будто и нога его никогда туда не ступала.
Фрелль нахмурился:
– Странно… Так что там говорилось в тексте твоего наставника об этой Царице Теней?
– Совсем немного, помимо кое-каких ужасных вещей. Существует пророчество, что однажды эта демоница обретет плоть и кровь и это приведет к огненному концу Урта. Но я убежден, что Дреш’ри знают больше – что они заманили моего учителя в свою библиотеку, чтобы заставить его замолчать навсегда. Похоже, он умолчал о том, что поделился со мной этим знанием, иначе меня наверняка постигла бы та же участь. С тех пор я осторожно слушал, но больше ничего не узнал. Только лишь слухи о том, что Дреш’ри поклоняются некоей богине – той, у которой нет никаких знаков или символов. Это имя никогда не произносится вслух, так что полной уверенности у меня нет, хотя я давно подозревал…
– Что это и есть то самая Вик дайр Ра, – закончил за него Канте.
Пратик кивнул и встал. Несмотря на жар ванны, кожа у него покрылась холодными пупырышками от страха. Он повернулся к Фреллю:
– Тебе ни в коем случае нельзя спускаться в эту библиотеку, даже если тебя пригласят! Откажись под каким-нибудь благовидным предлогом. Допустим, ты решил заняться другим направлением исследований…
Фрелль хранил молчание, но Канте знал своего наставника. Эта история явно разожгла любопытство алхимика. Кодекс Бездны так и манил его – столь же верно, как куча дерьма манит муху, если воспользоваться его собственными словами.
Хотя, учитывая предупреждение Пратика, Канте пришла в голову более подходящая аналогия. Невзирая на опасность, его учителя тянуло туда…
«Как мотылька к обжигающему пламени».
Глава 16
Фрелль расхаживал по тесной комнатке, предоставленной ему императором. За пределами ее он делил с Канте более просторные покои, но это пространство стало личным схолярием алхимика.
После обсуждения в банной комнате все трое разошлись в разные стороны. Принц отправился на поиски Рами, дабы попытаться склонить молодого человека ускорить события. Пратик исчез, чтобы посмотреть, сможет ли он узнать еще что-нибудь интересное после допроса Фрелля, учиненного Дреш’ри. У чааена имелись обширные связи по всей огромной цитадели – уши, которые слушали для него.
Оставшись на последние три колокола в полном одиночестве, Фрелль намеревался провести кое-какие собственные исследования здесь, в этом кабинете. Помещение было вчетверо меньше его схолярия в Тайнохолме. Алхимику очень не хватало его привычного рабочего места, центром которого был гигантский бронзовый дальноскоп, который он использовал для своих астрономических исследований, раз за разом подтверждавших медленное, но неуклонное увеличение видимой поверхности спутника Урта – свидетельство грядущего апокалипсиса.
«Обрушение луны…»
Припомнив недавнее землетрясение, Фрелль остановился у окна, чтобы посмотреть на эту угрозу в небе. Согласно вере халендийцев, луна была домом двух богов-близнецов – светлого Сына и темной Дочери, которые постоянно гонялись друг за другом по кругу, увеличивая и уменьшая лик Луны. В данный момент полный серебристый лик Сына ярко сиял на вечернем небе, с последним колоколом Вечери потемневшим до пурпурного. Солнце уже скрылось из виду, сияя у горизонта за одной из башен.
Фрелль изучал этот небесный танец на протяжении всего своего пребывания в Тайнохолме. Занятия астрономией всегда завораживали, еще с самых ранних дней его детства. Он потер левое плечо, где на коже у него было выжжено семейное клеймо, отмечающее родовые корни. Фрелль был родом из холодных северных степей Аглероларпока, протянувшихся вдоль самого западного края Венца, где каждую зиму солнце почти полностью опускается за горизонт, позволяя проявиться сверкающей дуге звезд и давая возможность заглянуть в обычно скрытую от глаз пустоту и ее необъятные тайны. Еще мальчишкой он частенько забирался на крышу их семейного амбара и зачарованно любовался этим великолепием – иногда даже наблюдая сияющее изумрудно-голубое мерцание Вуалей, колышущихся над северным горизонтом.
Казалось, будто подобная жизнь была целую вечность тому назад – и что она даже не его собственная. Его семья владела коневодческим хозяйством, где разводили выносливых и высоко ценящихся аглероларпокских пони. Нередко Фрелль мог поклясться, что до сих пор чувствует мускусный запах их пота, тяжелые завитки их грив. Этот запах словно исходил от его собственной кожи, как будто его молодое тело навеки пропиталось им.
«И все же это было так давно… – Он повернулся спиной к окну. – Какой же простой была тогда жизнь!»
Ритм и темп тех дней были уютно предсказуемы и размеренны: пробуждение, едва только солнце целиком явит свой лик, перегон пони на пастбища, нескончаемый цикл сезонов жеребления… Казалось, что это была жизнь какого-то совершенно другого человека – как будто читаешь какой-то старый текст по сельскому хозяйству.
Когда ему было всего восемь, Фрелль проявил себя в учебе настолько многообещающе, что учитель посоветовал ему искать место в одной из халендийских школ. Лицо его матери так и сияло от гордости, тогда как отец, похоже, просто испытал облегчение, наверняка радуясь тому, что можно наконец сбросить с плеч своего седьмого сына – сына, который был скорее мечтателем, чем всадником. Фрелль успешно сдал все экзамены и был принят в Обитель Брайк – школу, укрывшуюся в самой глубине миррских болот. Поднявшись по всем девяти ступеням и заработав черную мантию алхимика, он получил перевод в школу Тайнохолм, став самым молодым членом ее правящего Совета Восьми. Именно там Фрелль и встретил принца Канте, и именно там его исследования выявили опасность, в буквальном смысле слова нависшую у них над головами, – угрозу, которая вскоре подтвердилась видениями одной юной девчушки.
«И вот теперь, вечный странник, я вновь пустился в путь – на сей раз в Южный Клаш…»
Стряхнув с себя эти размышления, Фрелль подошел к своему широкому письменному столу, заваленному пыльными книгами и стопками хрупких свитков. Некоторые из них он привез с собой – в основном те астрономические трактаты, что касались луны, а остальные собрал в библиотеках по всему огромному городу Кисалимри. Фрелль даже отважился заглянуть в Бад’и Чаа, чтобы порыться на тамошних книжных полках – библиотека этой школы была раз в десять обширней, чем в Тайнохолме. И все же он был только рад наконец покинуть Дом Мудрости – унылый и чопорный город в городе. Ему казалось, что это скорее тюрьма, чем школа. Лишь немногие встречались с ним взглядом, никто не заговаривал с ним. Кроме того, Фрелль был вынужден прикрывать лицо вуалью, указывающей на то, что он из числа Раскованных. Даже прохожие на улице сторонились его, как будто одно лишь прикосновение к нему могло понизить кастовую принадлежность, система которой была здесь настолько сложной и запутанной, что он так до сих пор и не сумел до конца ее постигнуть.
Пратик пытался пролить для него свет на эти тайны – объяснить, как именно каждый местный житель служил винтиком в огромной машине, которую и представлял собой Кисалимри. Каждый здесь знал свое место и свой долг и находил утешение в своей роли. И, наверное, чааен был прав. Большинство из них казались смирившимися, если даже не довольными своей судьбой, поскольку у каждого имелась своя задача, которой можно было гордиться. Говорили, что нефть, питавшая этот город, была кровью его жителей. И, несмотря на все сомнения Фрелля, все это успешно действовало на протяжении восемнадцати столетий. Кисалимри оставался старейшим городом Венца. А также домом самого древнего ученого ордена страны – Дреш’ри, который был на несколько столетий старше даже халендийских Ифлеленов, боготворивших демонов. Ифлеленская клика поклонялась темному богу Дрейку, чьим символом была рогатая гадюка и кровавые жертвы которому приносились на Его алтарях глубоко под Тайнохолмом.
Фрелль нахмурился, обдумывая недавнее предостережение Пратика.
«Есть ли у Дреш’ри свой собственный темный бог, которому они тоже поклоняются, – или в данном случае богиня?»
Он никогда даже не рассматривал такую возможность, но теперь не сомневался, что это так. И не только из-за утверждений Пратика. Кое-кто еще когда-то, давным-давно, выдвинул подобное обвинение. Вот почему его мысли унеслись в печальное прошлое. Во время учебы в Обители Брайк он подружился с главой школы – настоятельницей Гайл, которая была родом из Южного Клаша. После событий прошлого лета, когда она помогла Никс и ее союзникам, до Фрелля дошли слухи о том, что настоятельницу в цепях притащили в Азантийю, где, как многие считали, ее беспощадно казнили.
Фрелль прикрыл глаза, пытаясь подавить боль в сердце, вызванную чувством вины.
Они вдвоем провели бесчисленное множество долгих вечеров, глубоко погрузившись в разговоры, а частенько – и еще глубже – в свои кубки. Обсуждали философию, эзотерические теории алхимии, даже пускались в еретические рассуждения о религии. Недавние слова Пратика всколыхнули старое воспоминание, которое преследовало его до сих пор. Как-то раз настоятельница Гайл взялась рассуждать о том, как дюжина халендийских богов нашла своих двойников в Клаше, только распределенных по тридцати трем различным божествам. Заплетающимся языком она настаивала на том, что на самом-то деле у клашанцев не тридцать три, а тридцать четыре бога. Фрелль попытался это оспорить, но вид у нее вдруг стал задумчивым. Он до сих пор помнил, что Гейл сказала дальше. «Некоторые боги слишком уж хорошо упрятаны во тьме, чтобы свет мог добраться до них, особенно когда похоронены они под садами Имри-Ка…» Тогда она и предостерегла его: «Молись, чтобы такое божество никогда не вырвалось из тьмы! Это ознаменует конец света».
В то время Фрелль отмахнулся от ее пьяного бреда как от какой-то невероятной басни.
Но теперь уже нет.
Стоя у письменного стола, он вытащил из стопки пухлый том и смахнул пыль с переплета. Золоченые буквы на нем гласили: «Фа Мадба Абди’ри», что переводилось как «У алтаря Вечного Ока». Это была древнейшая письменная история Дреш’ри. На обложке были изображены перепончатые крылья черной летучей мыши с золотым глазом в центре – символом этого тайного ордена.
Фрелль провел пальцем по этому знаку, напомнившему ему о Никс и ее спутнике.
Оставалось лишь гадать, как там она и все остальные. У него не было возможности это узнать. Все, что он мог сделать, – это сосредоточиться на своей собственной задаче.
Фрелль уже просмотрел эту конкретную книгу, надеясь, что это поможет ему лучше понять порядок событий. В ней утверждалось, что Дреш’ри были основателями не только Дома Мудрости, но и вообще всех школ Венца. Что вполне могло оказаться правдой. Хотя все эти школы были по-своему уникальными – одни с более свободными нравами, другие с куда более строгими, – в основном они придерживались девятиуровневой структуры. Еще больше подкрепляя это утверждение, Дреш’ри строго сохраняли численность своего ордена, вытребовав себе право первого выбора из выпускников Дома Мудрости и оставив за бортом претензии всех прочих соискателей. Говорят, что перед этим орденом склонялись даже императоры.
Конечно, в книге имелись и более дикие утверждения, некоторые явно фантастические: будто бы Дреш’ри умели общаться с мертвыми, вызывать духов, подчинять других своей воле одним дыханием и даже создавать уникальные алхимические препараты из крови, специально приспособленные под ее обладателя – от приворотных зелий до ядов самого разного действия.
Испытав при этой мысли легкий озноб, Фрелль потер сгиб руки, из которой высосали его собственную кровь, – как утверждал Пратик, скорее всего для того, чтобы составить о нем окончательное суждение. Оставалось лишь надеяться, что никаких иных целей при этом не преследовалось.
Подавив беспокойство на этот счет, он взял книгу, намереваясь перечитать ее еще раз, в поисках любого намека на Вик дайр Ра – эту Царицу Теней, бродящую между строк.
«Я должен узнать как можно больше, прежде чем отважусь спуститься в их библиотеку».
* * *Когда отзвенел еще один колокол, Фреллю уже едва удавалось держать глаза открытыми, что явно не способствовало его благим намерениям читать всю ночь напролет. Строчки текста расплывались перед глазами, подбородок клонился на грудь. Сидя в кресле у окна, он наконец захлопнул книгу, лежащую у него на коленях.
«Хватит… Пока что тут ничего нового».
Фрелль со стоном встал. Ноги едва держали его и при первых же шагах к письменному столу безвольно подкосились. Ему было всего тридцать семь, но он вдруг почувствовал себя древним стариком. Когда удалось восстановить равновесие, на него вдруг пахну́ло знакомым запашком. Алхимик замер и поглубже втянул ноздрями воздух.
«Как это понимать?»
Пахло летним сеном и теплым мускусом кобылы, готовой к размножению. Он приподнял край своей мантии и понюхал его, полагая, что этот аромат исходит от его собственной кожи, что опять дает о себе знать его аглероларпокское прошлое, – но ощутил лишь запах собственного пота и шерстяной одежды, которую давно было пора освежить.
Фрелль выпрямился и оглядел комнату.
«Это еще что за странности?»
Запах привлек его к закрытой двери. С каждым шагом тот становился все сильнее. Он заметил струйки дыма, тянущиеся из-под двери в комнату. Опасаясь того, что Канте мог оставить горящие угли в очаге и устроить пожар, поспешил к двери и распахнул ее.
Дым сразу же окутал его, неся с собой все тот же запах. Комната за дверью была погружена во тьму. Фрелль шагнул было вперед, но остановился на пороге, охваченный ледяным страхом. Несмотря на все свои подозрения, еще глубже втянул воздух ноздрями, не в силах остановиться. Запах дома был слишком уж манящим – он так и взывал к тому мальчишке, что некогда бегал по полям и бился с пони палкой, делая вид, будто это меч.
Мир поплыл вокруг него, ноги окончательно ослабли.
Прошлое и настоящее размылись между собой.
Алхимик повалился на каменный пол. И в этот момент сквозь дым к нему устремились смутные фигуры, облаченные в белые одежды с расшитыми золотом капюшонами.
«Дреш’ри…»
Фрелль упал на спину, руки и ноги у него налились свинцом. Попытался поднять голову, но она казалась слишком тяжелой. Он лежал ничком, совершенно неподвижно, лишь его грудь ходила вверх-вниз, втягивая в легкие еще больше колдовской алхимии. Хотя все перед глазами кружилось, Фрелль оставался в сознании, по-прежнему чувствуя запах своего прошлого, пропитавший клубящуюся пелену, ощущая его вкус на языке. Только вот мышцы отказывались подчиняться его воле.
Чьи-то руки схватили его за руки и за ноги. Не в силах сопротивляться, он ощутил, как его подняли с пола и вынесли из схолярия.
«Куда они меня тащат?»
Над ним склонилось чье-то лицо. Вышитый капюшон мужчины съехал набок, открывая знакомую раздвоенную бородку, ястребиный нос и темные глаза. Это был тот эмиссар Дреш’ри, что допрашивал его.
Зенг ри Перрин быстро заговорил:
– Фрелль хи Млагифор, ты был признан достойным ступить в Кодекс Бездны! Это неописуемая честь. Особенно для того, кто был сослан в наши края… Возрадуйся же сему любезному приглашению!
Фрелля захлестнули было облегчение и надежда, но они были вдребезги разбиты следующими словами Дреш’ри:
– Хотя знай одно – единожды войдя, ты уже никогда не выйдешь оттуда!
Глава 17
Отняв трубку с длинным черенком от губ, Канте с трудом подавил кашель.
– Уф, до чего же крепкий лист! – выдавил он. – Даже сердце заколотилось где-то в горле… Что тут?
Рами улыбнулся, показав белоснежные зубы.
– Табачный корень, змеиная трава и щепотка гуляй-ноги.
Канте положил трубку на колено, стараясь не ронять пепел на свои начищенные сапоги. Даже в свежих штанах и расстегнутой рубашке он буквально изнывал от жары, чувствуя себя чрезмерно одетым, хоть и сидели они на открытом балконе в личных покоях клашанского принца.
Рами же был облачен лишь в халат с неплотно затянутым поясом, открывающий заросли волос на груди, которые поднимались к горлу и переходили в коротко подстриженную бородку, выглядевшую так, словно ее там нарисовали. Клашанский принц тоже решил принять ванну после трудного дня, да так и остался босиком. Кудри его высохли непричесанными, что придавало молодому человеку определенный щегольской шарм.
Канте было трудно выкинуть из головы недавнее предложение Пратика переспать с Рами. Особенно когда клашанский принц уже довольно долго сидел здесь, развалившись в своем мягком кресле и задрав ногу на ногу, отчего временами проглядывало слишком уж много из того, что скрывалось под его халатом. Тем не менее, даже несмотря на очевидный недостаток одежды, Рами не выказывал никаких попыток соблазнить Канте.
После того как Канте приехал сюда, они вдвоем наскоро перекусили тушеной уткой с пряными бобами и выпили по бутылке аайлийского вина, после чего удалились на балкон с видом на город, чтобы покурить и наконец-то затронуть тему визита Канте.
Во время еды Рами избегал говорить о свадьбе, явно посчитав это неуместным. Клашанский обычай не одобрял обсуждения во время трапезы каких-либо серьезных вопросов. Вместо этого они оживленно говорили об охоте – увлечении, близком обоим. И даже делились историями из своего детства, находя между собой много общего. Оба были младшими сыновьями без всяких надежд когда-либо взойти на престол, которым оставалось рассчитывать лишь на роль советников при своих более блистательных родичах. В случае с Рами это был его брат, старше его на десять лет, – принц Джубайр.