Дневник моих откровений

– Это нечестно, я хочу видеть все.

– Хорошо, я исполню твое желание, – нежным голосом проговорила Элла и откинула волосы назад и убрала руки, чтобы я мог полюбоваться ее упругой грудью, которую еще не ласкали мужские пальцы.

– Подойди ко мне, – простонал я, понимая, что мое возбуждение уже превратилось в камень, которым можно колоть грецкие орехи.

– И это желание я тоже выполняю, томно произнесла Элла.

Она подошла ко мне так близко, что я услышал биение ее сердца, мое в этот момент готово было выскочить и упасть к ее ногам. Я правой рукой коснулся ее груди. Кожа вокруг соска немного съежилась, а Элла прижала мою ладонь к груди и прошептала:

– Не так быстро. Твои желания на исходе.

Я тяжело дышал и не мог оторвать глаз от ее груди. Вдруг она резким движением сняла с меня свитер, обнажив мой торс, затем толкнула меня. Я понял ее намек и лег на диван. Элла медленно устроилась на мне, прижавшись грудью к моему торсу. Я боялся сделать лишнее движение, потому что мне было неописуемо хорошо. Она начала целовать меня, вернее, покрывать все мое тела поцелуями. Элла двигалась на мне то вверх, то вниз, не давая мне возможности что-либо предпринять. Ее упругие соски скользили по моей коже, доставляя мне новые приятные ощущения. Я понимал, что во мне сейчас клокочет неукротимый вулкан, который мог взорваться в любой момент. Элла продолжала меня ласкать и целовать, я стонал и гладил ее спину руками. Вдруг в ушах у меня зашумело, сердце сжалось и из груди вырвался сдавленный вопль. Я на мгновение потерял ощущение времени и пространства, но в эти секунды меня накрыло необъяснимой волной наслаждения.

– Что с тобой? – испуганно спросила Элла и прикрыла рукой грудь.

– Не знаю, – сдавленным голосом проговорил я, – но мне было очень…

Я замолчал, понимая, что сейчас стал мужчиной, даже не осознавая этого. Элла встала, натянула на себя футболку и строго спросила:

– Ты доволен своими желаниями?

– Конечно, – простонал я.

Она ушла в кухню готовить завтрак, а я быстро забежал в ванную, снял джинсы и обнаружил на трусах липкую жидкость.

Я принял душ и решил, что пока не буду ей ничего говорить. Когда мы пили чай с бутербродами, я спросил:

– А если я следующую четверть закончу без троек, а могу рассчитывать на иное желание?

Она пожала плечами и с улыбкой ответила:

– Рассчитывать нужно всегда.

Сегодня я сделал для себя важное открытие: я понял, что значит мотивация к обучению.

Глава 7. Красное и белое

Зима в Сибири начинается рано. В начале ноября устанавливается минусовая температура, мелкий дождь превращается в мокрый снег, который на земле схватывается ледяной коркой. Кажется, что природа капризничает: уже не осень, но еще и не зима. Холодно. Сыро. Серо. Но в этом году природа решила отступить от своих привычных правил и в одну ночь завалила все снегом, белым, легким, пушистым. Я обрадовался такой погоде, потому что мне купили очень модную куртку «Аляску», теплую, стильную с натуральным мехом лисы. Купить эксклюзивную и красивую вещь в советское время рядовым гражданам было очень сложно.

Всех одевала известная швейная фабрика «Сибирячка». Одежда была качественной, удобной, но одинаковой. Разнообразием цветов и моделей советские граждане не были избалованы.

Элла одевалась модно и красиво. Кто-то из ее родственников работал в ателье, где можно было сшить вещь на заказ. Такое удовольствие стоило дорого, но это была возможность носить эксклюзивную вещь. С наступление холодов Элла облачилась в драповое пальто красного цвета, с капюшоном и широким поясом. Белая шапочка, шарф и рукавички выгодно дополняли ее наряд, а на ногах красовались неизменные дутыши.

Об этих сапогах нужно поговорить отдельно. Дутыши проникли в обиход модниц из зимнего обмундирования геологов. Кто-то увидел эту обувь на прилавках магазинов, и она на несколько лет стала неизменным модным зимним вариантом. Дутыши – это очень теплые сапоги, изготовленные из легкой непромокаемой ткани, с войлочной простежкой внутри. Сверху сапог обрамляла резинка, которая регулировалась по обхвату ноги. Подошва сапога была массивной, резиновой, а протектор был таким, что можно было ходить по льду и не падать. На ноге сапог смотрелся ужасно, как карандаш в стакане. Объемные и высокие, почти до колена, дутыши уродовали изящные женские ножки, в хлопковых колготках. Но девушкам было тепло, удобно, а главное, модно, поэтому очень скоро в обувных магазинах появились дутыши всех цветов и размеров.

Седьмого ноября в советском обществе существовала обязательная демонстрация трудящихся, посвященная годовщине установления власти рабочих и крестьян. Площади городов украшали красными флагами, а у каждого участника демонстрации была красная гвоздика или ленточка на груди. Демонстрации началась торжественным, организованным шествием людей по центральной улице города. Первыми шли школьники. Все от октябрят до комсомольцев несли красные флаги, учащиеся старших классов-портреты лидеров коммунистического учения. Мне всегда почему-то доставался портрет Карла Маркса. На уроках трудового обучения мы вытачивали на станках черенки для лопат, которые с удовольствием школа меняла у дачников на картофель, морковь или свеклу. Эти овощи поступали к нам в столовую и все были довольны. А в конце октября к этим же черенкам прикручивали портреты, с которыми потом проходили перед трибунами, занятые членами коммунистической партии, кричали «ура».

В день демонстрации я зашел, как всегда, за Эллой и предупредил ее, что моя бабушка ждет нас сегодня на обед.

–Зачем? -удивленно спросила она.

–Ну, пригласила, -пробурчал я, -и что тут такого.

Нужно отметить, что с Эллой мы дружили с тринадцатого сентября, а со своими родственниками я ее еще не познакомил. Почему? Я не могу даже сейчас ответить на этот вопрос. Мне с ней было хорошо, а остальное -неважно. Если быть до конца откровенным, то нужно сказать, что меня бабушка не любила. На это была одна, как мне казалось, важная причина – мой отец татарин. И бабушка называла меня «татарвой». Я сначала сильно обижался на нее, но потом понял, что переубеждать старого человека – себе дороже. Смирился, и не стал обращать на это внимания, но и частым гостем в доме у бабушки не был. Она жила с семьей младшей дочери, вернее дочь с двумя детьми, муж у тети Оксаны погиб несколько лет назад. Моя двоюродная сестра, Ольга, была на год младше меня, а ее брат, Матвей, моложе на четыре года. Иногда я слышал от матери, как она говорила своей подруге:

– Ой, как же Оксанка воспитывает Матвея!

А подруга ей отвечала:

– А как его еще можно воспитать в бабьей яме?

 Совсем недавно я понял смыл услышанных в детстве слов «Бабья яма». На самом деле это страшно, когда мальчика воспитывают три поколения женщин: бабушка, мать и старшая сестра. Матвей и вырос таким же, как женщина: физически слабым, капризным, да еще и с кучей болячек. Поэтому к брату и сестре я не рвался, навещал бабушку только по значимым событиям: Новый год, Восьмое марта и ее день рождения. Приглашение меня с Эллой к ней на обед не то, чтобы удивило, ошарашило меня. Я сначала хотел отказаться, но мать настояла.

– Болеет бабушка, – строго сказала она, – врачи говорят, что может не дожить до весны.

– Я схожу один, – начал я – без Эллы.

– Боишься, что старуха сглазит твою красавицу? – спросила мать.

То, как она произнесла слова «красавица», мне очень не понравилось, какое-то презрение чувствовалось в ее интонации. И, вообще, мать ни разу не спросила меня о девушке, с которой я расставался только на ночь, хотя была очень любопытна.

Я согласился, не задавая матери никаких вопросов.

–Хорошо, я пойду на обед, -сказала Элла, -только маму предупрежу, чтобы не ждала меня рано. Она забежала в подъезд, дверь резко хлопнула.

–Торопится, -подумал я, обычно Элла очень аккуратно закрывает двери и говорит:

– Баба Миля с первого этажа жалуется, когда мы громко хлопаем дверью.

Я молча ждал, ожидание для меня было тревожным и радостным одновременно. Мне трудно сейчас объяснить эти чувства, но они были приятными. Позже я пытался вспомнить свои ощущения в момент ожидания, но у меня ничего не получилось. Такие моменты можно испытывать только тогда, когда влюбился первый раз.

–Я же недолго? -радостно спросила Элла. -Ты не замерз?

–Я сегодня одет теплее, чем люли одеваются на Крайнем Севере.

–Конечно, -отметила Элла, в «Аляске» можно и на снегу спать. До школы мы дошли быстро, я успел рассказать новости о новом учителе истории. Вернее сплетни, которые с придыхание нам поведала Наташка.

– Значит, новый историк еще студент? – спросила Элла.

Я утвердительно кивнул.

–Маленький и симпатичный, -задумчиво проговорила она.

–Не знаю, -буркнул я, -а почему тебя это так волнует.

–Дарина!

–Ты хочешь, чтобы Шахерезада стала девушкой нового историка?

Я удивленно смотрел на Эллу, не понимая шутит она, или говорит правду.

–Сами разберутся, -подытожил я, желая поскорее закончить этот разговор, -не маленькие.

–Так -то оно так, -вздохнула Элла, – но ты же знаешь Дарину, ее характер.

–Пришли, -радостно сообщил я, понимая, что при посторонних она не будет обсуждать проблемы своей подруги.

У главного входа в школу толпились ученики и учителя. Старшая пионервожатая раздавала портреты и красные ленты, и повязки. Давала инструкции, как нести портрет, где идти в колонне.

– Запомните, – громко выкрикивала она, – те, кто несут большие портреты вождей коммунизма, должны идти с левой стороны колонны, крайними, чтобы у каждого на рукаве была красная повязка, чтобы строй был ровный, без пробела, чтобы наша школа выглядела достойно. Да не болтайте в колонне, когда будете проходить мимо трибуны. Помните, что вы лицо нашей школы, молодое поколение коммунистической партии Советского Союза.

А потом ее уносило в патриотическую агитации, а заканчивала она всегда всю речь словами:

– Ребята, дорогие мои, западные буржуазные враги не дремлют, они ждут от нас оплошностей и ошибок, поэтому нужно нашей дружной и ровной колонной показать всем, что мы сила и мощь коммунистического оплота мира.

Затем раздавалась раскатистая команда нашего военрука:

– Колонна по четыре человека, дистанция один шаг, вперед, марш!

Все учащиеся медленно двинулись по главной магистрали города к центру, где были сооружены временные трибуны для представителей коммунистической партии. Идти было весело, кто-то из одноклассников Эллы громко рассказывал смешные истории и анекдоты, хотя старшая пионервожатая шипела на нас, но смех прекращался только на время. Когда начало нашей колонны догоняли учащиеся других школ, наш военрук громко кричал:

–Колонна школы №10, стой!

Мы останавливались, пропускали своих собратьев по комсомольскому движению и после команды:

– Вперед, шагом марш!

Двигались дальше, смеясь и разговаривая друг с другом и с присоединившимися к нам учениками из соседней школы. Элла шла рядом со мной и несла портрет.

–Кто это, – поинтересовался я.

–Клара Цеткин, -как-то грустно ответила Элла.

–И чего она хорошего для нас сделала? -не унимался я.

–Боролась за равноправие между мужчинами и женщинами.

–Поэтому ты ее сейчас несешь?

–Отстань, учи историю, – отмахнулась от меня Элла.-А где Сашка?

–Он несет эмблему школы, -гордо ответил я.

Чтобы как-то выделяться из общей массы демонстрантов, каждая школа и каждое предприятие придумали себе эмблему. Если в школе был грузовой автомобиль, то его стилизовали под революционную эпоху, украшали лозунгами и транспарантами. В кузове обязательно ехали рабочие, крестьяне и красноармейцы с винтовками. Все было торжественно и интересно. Эмблема нашей школы была изготовлена давно. Это вторая школа, которая была открыта сразу после революции. У здания школы и сейчас стоит бронзовый памятник-символ трех поколений учеников. Маленький мальчик-октябренок, девочка-пионерка и юноша-комсомолец. Такой памятник был только рядом с нашей школой, поэтому мы очень этим гордились. Смену трех поколений отражала и школьная эмблема, выполненная на заводе керамических изделий. Она была в рост среднего человека, блестящая и тяжелая. Несли ее четыре человека одновременно. Сначала я думал, что эмблему школы доверили нести самым умным, а потом понял, что самым сильным и выносливым.

Мы медленно подходили к трибуне, голос диктора громко объявил:

–На площадь вступила колонна учащихся старейшей в городе школы номер десять. Эмблему несут лучшие спортсмены, занявшие призовые места в городских и областных соревнованиях по футболу, стрельбе и шахматам. В прошлом году пять выпускников школы получили золотые медали и одиннадцать -серебряные. Учащиеся и учителя общеобразовательной средней школы номер десять, поздравляем вас с праздником Великой Октябрьской революции!

Мы дружно крикнули:

–Ура! Ура! Ура!

Свернули с площади в проулок, где нас ждал школьный автобус, сдали портреты и ленточки дежурному и радостные побежали по своим делам. Кто-то оставался на площади, потому что тут готовили шашлыки, продавали вкусные пирожные и прочую выпечку, кто-то спешил домой, потому что к обеду собирались гости и праздничное гулянье продолжалось. Я поймал Эллу за рукав и строго спросил:

–Ты не забыла?

Она весело кивнула мне и ответила:

–Я все помню, но мне нужно зайти в магазин.

–Зачем? – удивился я.

–Я первый раз иду в гости к твоей бабушке, -ласковым голосом проговорила она, – неужели я приду с пустыми руками?

–Я не подумал об этом, – с грустью ответил я, -и денег у меня с собой нет.

–Я взяла, я же в гости иду.

–Что хочешь купить?

–Не знаю, хотела у тебя спросить.

–Бабушка напекла всего, -начал рассуждать я, – у нее такие вкусные булочки, поэтому купи конфет.

–Хорошо, а каких?

–Что ты меня пытаешь? -возмутился я.– Любых, хоть Дунькину радость.

Элла засмеялась и толкнула меня в бок.

Нужно отметить, мой дорогой читатель, что ассортимент конфет в советское время был небольшим. У нас в городе работал пищекомбинат и самыми популярными были конфеты Дунькина радость. Кто и почему их так назвал, я не знаю. Это были карамельные подушечки размером приблизительно три на три сантиметра с яблочным повидлом внутри. Их продавали без оберток, и это было вкусное и дешевое лакомство.

Пищекомбинат специализировался на газированных напитках и выпускал леденцовые конфеты. Их в народе называли «сосательных», а ассортимент этих сладостей был разнообразным. К примеру, только в нашем городе и ближайших районах продавались конфеты «Карандаши», длинные и тонкие леденцовые палочки разных цветов, упакованные в прозрачную обертку. Различные по форме и цвету леденцы на палочке. За пять копеек можно было купить зайца, белочку, медведя или петушка. На витринах в высоких стаканах стояли желтые, зеленые или красные сладкие зверюшки.

В коробки по триста граммов был расфасованы конфеты «Школьные» и «Премьера». Но самыми вкусными была карамель «Гусиные лапки» и «Раковые шейки». Я не могу сейчас объяснить, почему эти конфеты были названы такими смешными названиями, знаю, что их завозили в магазины каждый четверг, и они были всегда свежими и вкусными.

– Фи, – брезгливо проговорила Элла, – идти в гости с Дунькиной радостью. Нет! Только не я!

Я молчал, потому что вмешиваться в ее рассуждения было занятием очень неблагодарным.

–Все равно она поступит так, как сама уже давно решила, – думал я, – а вступать с ней в дискуссию – это спровоцировать ссору. А мне это не хотелось.

Элла купила коробку ванильного зефира. Прозрачная крышка не скрывала аромата, который источали розовые, белые и зеленые зефирки. Вишневый, ванильный и мятный вкусы были настолько изысканным лакомством, что я не вытерпел и робко предложил:

–Давай, съедим по одной.

Элла строго посмотрела на меня и ответила тонном, который не допускал никакого компромисса.

–И неполную коробку подарим твоей бабушке?

Я опустил глаза и промолчал -зефир был таким вкусным, а взгляд Эллы – таким строгим.

Ты, мой читатель, спросишь, почему я не покупал себе зефира столько, сколько хотел? Ответ прост и очевиден -у нас не было лишних денег на такие лакомства. Конечно же, карманные деньги были у школьников, а старшеклассникам оплачивали производственную практику, но у меня было столько дополнительных трат, например, покупка деталей для мотоцикла, оплата бензина и прочие нужные мелочи, поэтому тратить деньги на сладости, я не хотел.

Мы подошли к дому, где жила бабушка. Это была обычная серая панельная пятиэтажка с шестью подъездами. Массовые застройки этого периода советского общества называли «хрущевки», малометражные квартиры с проходными комнатами и совмещенном санузлом.

Вообще, нужно отметить, что в нашем городе было несколько типов жилья. Во- первых, дома, построенные по проектам архитекторов эпохи правления Сталина. Шикарные, полногабаритные квартиры с высокими потолками, большой кухней и раздельным санузлом. Но и эти удобные и большие квартиры чаще всего были коммунальными. Во-вторых, типовые малосемейки. Дома с одним подъездом и длинным коридором, как в общежитии. В таких домах были однокомнатные и двухкомнатные квартиры. В-третьих, частные дома. Тут вариантов было много: зажиточные коттеджи, деревянные бараки на шесть или восемь квартир, избы-пятистенки. В-четвертых, квартиры-«хрущевки» и заводские и фабричные общежития. У всех граждан была крыша над головой, которую можно было получить бесплатно за добросовестный труд.

Мы поднялись на третий этаж, и на нажал на кнопку звонка. Двери открыла сестра и сразу же закричала:

–Бабушка, Сергей пришел!

Из комнаты послышалось недовольное ворчание:

–Что ты орешь? Пригласи гостей в дом.

Но мы не ждали приглашения и вошли, закрыв за собой двери. Я помог Элле снять пальто, и мы вошли в комнату. Бабушка как-то недружелюбно посмотрела на мою девушку и строго спросила:

–Ты Танькина дочь?

И сама же ответила на свой вопрос:

–Можешь не отвечать, я вижу и глаза, и волосы, и фигура- все от матери тебе досталось.

Я внимательно посмотрел на бабушку. Соседи и знакомые ее не любили и даже побаивались. За глаза называли старой ведьмой, но приходили за помощью, когда с кем-то из близких случилась беда. Моя бабка была травницей, и знала все лекарственные растения и лечила ими, когда медицина оказывалась бессильной.

Много лет назад, когда моей маме было семь, на нее упала металлическая опора и повредила позвоночник. Врачи сделали все, что смогли, но девочка была прикована к постели. Тогда бабушка начала лечить ее сама. Из осиновых деревяшек смастерила корсет, туго затягивала его и поднимала дочку кровати. Лечение продолжалось около года, кроме корсета, она растирала позвоночник мазями, которые готовила сами и поила настойками. Через год мама смогла самостоятельно ходить и без корсета. Врачи были удивлены упорством бабушки, но предупредили, что расти девочка больше не будет. Мама так и осталась ростом метр тридцать, но не инвалидом она не была. Потом через много лет, бабушка снова помогла маме. Доктора запретили ей рожать, боялись рецидива, ведь во время беременности, позвоночник получает колоссальную нагрузку.