…Немало лет пройдёт, когда, отплывая от пережившей наводнение Венеции декабрьским вечером на встречу Нового года в Местре, она увидит такой пирс и на нём в полутьме явной экономии электроэнергии, будто эту девицу: материализовалась в далёком итальянском городе, но без белого колпака. «Видишь? – обратится Сандра к мужу, – как там…»
– Видишь? – Настя, будто у вольера. – Рыбозавод, Одесса…
Не понять: что восхитительного в этой шикотанке, в её нелепом наряде?
Тётка-«стрекоза» – начальник отдела кадров. А с виду – уборщица.
Покуривая, информирует:
– Проживание бесплатное. Питание за деньги. Имеется баня. Отопления нет. Дрова есть. Вода на колонке, но она рядом. Туалет недалеко. Там фонарь.
Они – в опрятной комнате. Стол, табуретки. Шесть коек с прикроватными тумбочками. Тепло – от белой печи.
– Тут капитальней, чем на пересылке, – улыбка Насти.
– …на пересылке? – хмурит лоб Сандра.
– Ну, да, в Екатериненке, – удивлённый ответ.
Дождь, будто высох. Этот длинный одноэтажный дом (не охота говорить «барак») ярко-зелёного цвета. Вокруг и живой зелени полно. Но кадровица пугает: в лес – ни ногой, там травка. Не о той, которую курят некоторые идиоты. «Руки, тело покроются язвами». Эта «травка» в роли проволоки, натянутой вокруг. Нет выхода на сопки? Только – на берег?
Деревянными лестницами – вниз (бараки наверху, куда поднимались с вещами). К берегу – только территорией завода. Скалы у воды или топь, с виду – суп. Пахнет неприятно.
– Морская капуста. Её едят! – ликование Насти.
А вот и унылый архитектурный объект. Снаружи лестница на второй этаж.
– Залезем! – велит подруга.
Дверь отворена: какая-то контора. Ни души. В окна виден препротивный ангар, в нём – длинное сооружение. На полу, на деревянных плотиках много тёток… Одеты, как та, что на пирсе, ножи не за голенищами, а в руках. Потрошат рыбу. Клеёнчатые фартуки у некоторых до пола. Колпаки, как у той, – надо лбами.
– Фу, как много кишок, – хмурая Сандра.
Одна мокрая лента везёт рыбу, другая, двигаясь внизу, отволакивает куда-то требуху. Те, кто у конвейера, выглядят жутковато, будто фабрика смерти.
Во дворе Сандра с отвращением:
– Ты когда-нибудь чистила рыбу?
– И немало! Но мне это, ох, как не нравится, – улыбка, будто они говорят о ресторане на великолепном корабле…
Одинаковые интонации, а подруга непонятная. Такой не была в дороге, у окон вагона…
«Укладка», – значится на первом этаже над входом.
– Гляди! Вон где режут! – таинственный шёпот: агрегат делит рыбу (в ней нет внутренностей) на одинаковые фрагменты.
Опять длинный прилавок, вдоль которого едут на транспортёре кусочки рыбы на уровне рук. На верхнем – по воде, немного толпясь, новенькие баночки.
Во дворе публика.
Уважительный шепот:
– Директор завода!
Немолодая дама в официальном костюме:
– Кто на разделку – влево, кто на укладку – вправо.
– Мы на укладку! – выкрик Насти.
Её инициатива проникнуть в «смотровую кабину», откуда видна неприятная «разделка». И выбор падает на укладку. И они теперь укладчицы. Желающих потрошить рыбу довольно много.
«Кто влево пойдёт… Кто вправо…»
Сандра в толпе у ворот рыбного предприятия. Вокруг – океан… А у этого берега гниют водоросли и рыба, запутавшаяся в них. Вонь гнилья и ветерок; опьяняет, будто колдовской напиток, рождая сон наяву.
Не Сандра она, Саша, демократичная, глуповатая, индивидуальное потеряно. Только бы не потерять Настю! Удивительный вывод, хотя именно эта её напарница более правильно видит мир. И, наверное, так давно: в дороге, в Екатериненке, где контора, склад, баня, жилые деревянные домики летнего типа и танцплощадка – не территория отдыха, за которую его приняла романтическая Сандра. Это – пересылка. Настя правильней понимает обстановку: «Тут капитальней, чем на пересылке».
Какое-то бранное «пересылка» молвит легко, без подготовки, не думая, а ведь оно в одном ряду: тюрьма, этап… Так легко обронить – «пересылка» не могла бы другая. Ни Рита, ни Валя, ни, тем более, Галя верующая. Настя немного недоразвитая? До этого вояжа никогда не общалась Сандра с такими людьми. В сравнении с Настей, у Веруньки – ума палата. И её бы удивило это не ходовое название, которое рядом с другим – «каторга».
Что-то оборвалось с вопросиком: «Кто на разделку, кто на укладку?» Не ответишь: а никуда! И в этом кульбит. Один за другим с того момента, когда она, никогда не видящая в упор объявлений на улице, читает: «Приглашение на работу… с оплатой проезда»… И «в конторе по найму» подписывает договор, и далее не думает об этом документе! Манит дальняя дорога впервые без родителей.
В Екатериненке буйная яркая зелень, а вечером – южные звёзды, необыкновенный морской тёплый ветер с океана… Цветущий край.
Домики, типа сарай, где туалет во дворе, неподалёку от их комфортабельной дачи. Но тем, кто из северных регионов, не так важно, какой в Крыму туалет. У детей ракетки, шарик, и давай гонять! Сандра обыгрывает, подавая с обеих рук. Но тут нет игры, тут – пересылка.
На юг в Евпаторию они везут новый мяч в цветной сетке. А на юге он летает в воздухе, сетка на дне пустой сумки, откуда вынуты платья, шорты, купальники… Игра и во дворе, и на пляже. Но зовут обедать, на полдник, вечером… Сандра играет в любой мяч: регби, футбол…
Романтику юга обрывает матерная песенка про камбалу. Чтоб в Евпатории, на солидном курорте… Там за такую «камбалу» – в милицию… Чтоб в тенистом дворе, над которым плети винограда «Изабелла», на фоне голоса Веруньки: «Бабушка, я не ем кашу на юге», вдруг такая «камбала»… Тут напомнила: не курорт, не их «крымская дача», как говорит папа, а «пересылка».
Мелькнёт и уйдёт. Только ясность, опять новая тёплая волна. На бортовой с пьяным водителем, – и в голове кратко: где-то я не там! Но прогулка в Находку, вид морского порта с «летучими голландцами» – и вновь очарование. Миражи… Элитная обстановка круизного лайнера. А утром – дыра-дверь на вихляющийся трап. Докуда она намерена очаровываться? Но теперь дальше некуда. Шикотан.
4
Деревянный барак, но, как тот, на спортивном летнем отдыхе… Тут «тренер» не велит отходить от лагеря, но это и в нормальных лагерях, так как можно встретить хулиганов. А тут травка. Радиоактивная. Привет с Хиросимы и Нагасаки. Будто какая-то отрава на наших южных Курильских островах.
– Да, плевать, вон и тропинка, ходят люди.
Настя не верит «стрекозе» с алыми губами, будто наклеенными на морщины. И этим она куда ближе к этой немолодой тётеньке, чем к молодой Сандре.
– Какой-то мутный налёт на зелени? Это – «травка»?
– Это ковыль.
– Ковыль? Да, вроде бы…
Настя не верит в «травку», в будущие язвы и ожоги, она верит: это добрый ковыль, она игнорирует предупреждение не ходить в лес. Прошлись. Правда, недалеко. И – на берег к рыбному заводу (длинные унылые строения). В домах такой архитектуры (в кино) свинарники, коровники…