– Руки мой сперва, – женщина, посмеиваясь, залюбовалась прыгучестью внучки, – Твои любимые, мясные, тоже напекла, – Свен обнял бабулю.
Её голова прижалась к груди мальчика. Она взглянула на него своими маленькими выцветшими васильковыми глазами, и юноше показалось, что они на мгновение стали индиговыми. Внутри всё сжалось. Такое он видел лишь раз, когда у дедушки Густава случился сердечный приступ.
К пышному угощению присоединился мистер Матсон.
Фигура дедушки была словно высечена из камня. Приземистый и крепкий как скала. Небольшая грубо рубленная седая голова с густыми, ветвистыми бровями крепко сидела на короткой толстой шее. Жилистые каменные руки лишь дополняли могучесть необычайно широких плеч. Ладно выточенные короткие ноги расставлял широко, как моряки во время качки. Густая с завитушками борода, высеченная словно из белого мрамора, сужалась клином до тугого живота-барабана.
Густав, часто посасывая незажжённую трубку из чёрного дерева, вспоминал про дальние морские походы и диковинных животных и птиц, что попадались ему на пути. Юноша подозревал, что дедушка лишь ловко придумывает про огромных монстров, что могут сожрать корабль и даже целый остров, но скромно молчал и улыбался, глядя на этого занимательного старика.
Каждый вечер, когда все домашние погружались в сладкий сон, дед Густав спускался в подвал и до утра мастерил различные диковинные игрушки, которые сносил на местную ярмарку и продавал. Особенные, наделённые магией, дарил внукам.
Чем старше становились дети, тем чаще и настойчивее они расспрашивали про своих родителей, стараясь выведать, как они погибли, выглядели, что любили, а что нет, какую предпочитали еду и тысячу других подобных вопросов. Бабушка и дедушка, многозначительно переглядываясь, рассказывали одну и ту же историю об их гибели чуть более десяти лет назад в страшной железнодорожной аварии, когда из груды искорёженного металла извлекли лишь полосатую рыжую кошку. Мама славилась своей необычайной красотой и слыла на всю округу как искусная портниха. Папа был крепким, очень востребованным кузнецом. Жили они в крошечном городке на севере, поэтому нынешние соседи об их семье ничего не ведают.
Вдоволь наевшись пирожков, Криста поблагодарила бабушку и позвала Свена поиграть с ней в детскую комнату, где хранились сотни игрушек, которые смастерил для них Густав. Юноша обычно неохотно играл в куклы и каждый раз находил повод отказаться, но в этот вечер что-то подсказало ему, что будет корить себя всю жизнь, если не согласится. Поцеловав бабушку и подмигнув деду, убежал следом за сестрой.
– Сегодня магическая ночь парада планет, – на лице бабушки бушевала тревога.
Морщинки мазками меняли цвет от тёмно-зелёного до мрачно чёрного и, казалось, двигались волнами неспокойного океана.
– Знаю, – скалистое тело старика прогнулось в задумчивости под невероятной тяжестью.
Рубленные черты лица сдвинулись и потемнели.
* * *
В одном из зелёных клочков Рейкьявика, крошечном парке – впрочем, и парком его сложно назвать – треугольнике в сорок детских шагов и два кувырка, обсаженном самшитовым пушистым кустом и с раскиданными по сторонам пятью лавками, растёт могучий, разлапистый дуб возрастом вдвое старше самого города. Ровно десять лет назад в такой же день, как и сегодня, праздник Великого парада планет, когда на небосклоне днём и ночью висела огромная ядовито зелёная луна, ствол могучего дуба среди ясного неба поразила лазурная молния, расколов его пополам. Никто из жителей ближайших домов не заметил, как из образовавшейся расщелины вышли тени. Тем же вечером на окраине города, в двух кварталах от парка, в старинном заброшенном доме впервые за многие годы зажглись окна, и на четверо жителей в Рейкьявике стало больше.
В этот вечер, ровно десять лет спустя, когда горожане разошлись по домам и наслаждались душистым чаем с кренделями, расщелина вдруг вспыхнула сине-зелёным свечением, и из неё бесшумно выскользнула небольшая угловатая фигура…
* * *
В магическом лесу…
Сквозь кроны тенистых деревьев-великанов пробивалась мерцающая магическая пыльца, словно пушистые широколапые снежинки, мягко опускалась в причудливом танце на благоухающую сочную траву. Алые звёздочки озаряли лесной мрак, насыщая и пропитывая всё живое особой волшебной энергией и постепенно, пульсируя, гасли, словно крошечные угольки.
Разносилось жизнерадостное и удивительно убаюкивающее щебетание редкостных, а потому невидимых, птиц, время от времени вспархивающих то сбоку, то позади. Успеваешь разглядеть лишь яркий искрящийся след, переливающийся причудливыми оттенками.
Природа благоухала и цвела, расточая бархатные, сладкие ароматы.
Жучки, паучки и прочая ползающая и летающая мошкара совершала влекомые инстинктом дела – беспорядочно носилась взад и вперёд, разрезая крохотными телами булькающий кисель воздуха, завязывала романтические отношения и тут же предавалась безудержным любовным страстям.
За происходящим действом, едва слышно хихикая и колокольчиком посмеиваясь, покрякивая от эротического возбуждения, подглядывал волшебный лесной обитатель, зелёный тролль. Прозрачный, словно водяной пузырь, искажающий изображение, если глядеть сквозь него.
Божья коровка, а если быть точнее, божий бычок, воспылал страстной, пылкой любовью к неотразимой, пухлобокой божьей коровке с изящными чёрными кругами по бокам на огненно-красном платье-панцире. Особенно его заводило и бросало в вожделенную дрожь её кокетливо дрожащие усики.
Распрямив длинные гусарские усища, бычок подлетел было поближе, оседлав соседнюю травинку, с решительной целью завоевать сердце кокотки. Неотразимая барышня заприметила бравого удальца. И загоревшийся румянец засвидетельствовал, что он пришёлся по нраву. Подведенные чёрным сетчатые глаза захлопали пушистыми ресницами. Сигнал был принят. И, вскинув красный панцирь вверх, словно рыцарские доспехи, настоящий орёл-мужчина, широко расправил узорчатые крылья, взмыл в воздух и уже через мгновение шёл на посадку на аэродром любви.
Их пушистые лапки тянулись навстречу друг к другу, а околдованные глаза в предвкушении закрылись. Их вытянутые трубочкой губы должны были вот-вот слиться в страстном поцелуе, как вдруг что-то огромное и тяжёлое обрушилось сверху, втоптав травинку, а вместе с ней горе-любовников в дорогу, раскисшую после прошедшего дождя. Из грязи поочерёдно хлопали четыре сетчатых глаза.
Опешивший, невидимый тролль-вуайерист со взмокшими пухлыми руками, глянул вверх. На погребённых любовников стремительно опустилось и исчезло подкованное копыто, и проехали два больших деревяных колеса. Тролль, разинув пухлый поросший мхом рот, проводил взглядом удаляющуюся карету перламутрово-розового цвета. Она была запряжена двумя прекрасными белоснежными скакунами, стремительно уносящими её по извилистой лесной дорожке.
Магический тролль, взглянув вновь на дорогу, пришёл в неописуемое бешенство. Столь полюбившаяся парочка божьих коровок исчезла. Выплюнув пару крепких трёхэтажных ругательных фраз, тролль вынул золотой монокль из внутреннего кармана плаща, грубо скроенного из сиреневого кролика. Закрепил на голове, затянув чёрный ремешок. Магический оптический глаз ожил. Побежали цветные чёрточки и квадраты, закружился калейдоскоп. Золотой прибор в два захода сфокусировался на копыте скачущего коня. Горе-любовники живёхонькие глазели на мир с нового для себя ракурса.
Тролль перевёл взгляд на карету. Волшебный глаз включил рентгеновский магический режим. Стенки кареты как будто растворились, и чудо-прибор проник внутрь к великому удовольствию похотливого вуайериста.
В карете сидела совсем юная принцесса с прелестным кукольно-белым лицом и алыми в меру пухлыми губками бантиком в роскошном розовом платье с тремя юбками. В шерсти, думаю, в столь жаркий летний день она бы изрядно взопрела, и пошёл бы шлейфом смрадно-кисловатый аромат. Хоть нос вороти. Благо, в карете мерно фырчало и булькало некое подобие кондиционера, внутри которого носились крохотные демоны, выгоняя из транспортного средства взашей и пинками горячий влажный воздух, радушно впуская лишь прохладный освежающий бриз.
Вспотевший и нервно пыхтящий тролль-вуайерист остался весьма доволен пикантным зрелищем, но тут же несколько расстроился, громко недовольно крякнув, когда карета резко нырнула под горку и безвозвратно унесла прекрасное дитя.
Когда карета стремительно понеслась вниз по длинному склону, принцесса от приятного щекотания и пульсирующего ранее неизведанного ощущения, волнами растекающегося по телу, судорожно сжала коленки. Выехав вновь на равнинную дорогу, её отпустило.
Она направлялась к кузине в гости на чай. Почтовый попугай принёс короткое голосовое послание, в котором сестра приглашала отведать в её компании огромный воздушный торт, приготовленный её поваром, часто прибегающим помимо белой магии к чёрному колдовству шестого, запрещённого уровня. Оттого десерт получался редкостно вкусным, что, по её собственным признаниям, едва не привело к непоправимому. Однажды, облизывая измазанные в воздушном креме пальцы, она не заметила, как надкусила палец. Из него брызнула струйка крови, придавшая десерту демонический вкус. И была остановлена вовремя поваром, поскольку намеревалась откусить себе пальцы и с наслаждением разжевать тёплую плоть.
В послании старшая сестра предлагала после того, как они вместе отведают колдовской десерт прогуляться по уединённому саду, и там вдвоём вдали от всех поиграть среди благоухающих пьянящих пышных цветов и сахарно-медовых ягод, полежать под деревьями с наливными сочными яблоками под стрекотню и жужжание крошечных маэстро. Они будут делиться секретиками и новыми открытиями, какие совершает каждая юная леди в период взросления.
* * *
Рейкьявик. Старый дом.
Белая, некогда пушистая, клочками седая, ободранная кошка Марта возлежала в дремотной неге на мягком жаккардовом кресле. Под мерное тикание старинных часов она с упоением втягивала чёрным влажным носом пряный букет кисло-сладких испарений, исходивших от порядком протёртой ткани. Это было излюбленное кресло старого хозяина дома, деда Густава Матсона. В нём он проводил ту половину дня, которую не занимало другое чрезвычайно приятное занятие – покачивание в кресле-качалке, что стояло в комнате по соседству, с камином, уткнувшись в свежую газету, с курительной трубкой из вишнёвого дерева в пожелтевших зубах, выпуская ватные, парящие к потолку колечки.
Каждую ночь, когда все домашние уже мирно посапывали на мягких перинах, он спускался в прохладный, пахнущий плесенью подвал, где, наглухо закрывшись за звуконепроницаемой дверью, мастерил игрушки для любимых внуков, Кристы и Свена, с применением лазурной магии и лаймового колдовства.
Глаза Марты вдруг широко распахнулись и вспыхнули нефритово-зелёным светом. Следуя инстинкту самосохранения, мохнатое существо, одновременно принадлежащее двум Мирам, выгнулось горбатой дугой. Шерсть, только что старательно прилизанная и от того влажная, поднялась дыбом, испортив тем самым причёску. Зарычала и зашипела, обнажив некогда острые клыки.
Кошки, одни из немногих животных, обитающих на Земле, способные разглядеть незримое и почувствовать неосязаемое. В нефритовом спектре двигалось некое жабоподобное существо с огромным ртом, выпученными жёлто-зелёными глазами и четырёхпалыми непропорционально маленькими ручками. Чёрные, спадающие на всю длину тела, волосы волочились по полу. Двигалось чудовище мягко, совершенно бесшумно переступая длинными щупальцами. Если бы Марта умела считать и не была столь напугана, то сумела бы определить, что их восемь.
Кошке столь почтенного возраста пора было уже привыкнуть к появлению странного гостя. Для неё нахал таскается по трёхсотлетнему дому с того самого дня, как была подобрана на помойке добродушным стариком.
В действительности монстр – ровесник особняка, никто иной, как домовой, хранитель и большой баловник. Имя его Бульбас. Вот и сейчас он, удовлетворённый своими проказами, причмокивая толстыми губами и хихикая, мягко выскользнул из книжного шкафа и, не обращая совершенно никакого внимания на бестолковую кошку, пересекал комнату. Он был чрезвычайно доволен тем, что заставил продолжительно чихать мистера Матсона, пощекотав ему ноздри чёрными волосами, когда тот мирно посапывал с открытым ртом на кресле-качалке. Также подставил Марту, размотав бабушкин клубок с пряжей и спутав нить замысловатыми морскими узлами.
Бульбас натянул на голову фетровую шляпу старика, прихватив её со стола, и словно джентльмен, выпятив грудь колесом, вышагивал к противоположной стене с картиной какого-то усатого улыбающегося господина в военном кителе со сверкающими до блеска начищенными золотыми пуговицами. Домовой бесшумно погрузился в стену, а шляпа соскочила и плюхнулась на деревяный пол. Картина покосилась. Выражение усатого господина сменилось на сердитое.
Домовой выскочил из стены с другой стороны и очутился в небольшой уютной комнате, увешанной и заставленной десятками сборных деревянных моделей военных самолётов и кораблей. Множественные полки помимо книг умещали сотни всевозможных игрушек, смастерённых заботливыми руками дедушки. Дождливую и холодную погоду, как в этот день, дети пережидали здесь, играя во всевозможные игры.
От увиденного Бульбас слегка оторопел, что не случалось с ним лет двести. В комнате царила полная тишина. Дети, словно застыли, не шевелились и, кажется, не дышали. Даже древние настенные часы, которые не останавливались уже больше сотни лет, замерли на времени 16:16. Причём маятник висел в воздухе под углом.
Девочка лежала на животе на пушистом ковре в любимом вязаном голубом сарафане. Густые тёмно-шоколадные волосы длинными волнами спадали с плеч на пол. Её загорелые тонкие ножки, согнутые в коленях, неподвижно замерли в воздухе.
Свен застыл, сидя перед девочкой на корточках, слегка склонив голову на бок. Его синюю рубашку с коротким рукавом украшали белые кораблики и красные якоря. А из кармана тёмно-синих, почти чёрных шорт, сшитых из дедушкиного парадного кителя, торчала кукла-принц.
Бульбас нырнул на пол, уверенный, что дети просто дурачатся и играют в «замри». Жабья морда вплотную приблизилась к лицу девочки. Малышка не дышала, и её остекленевшие глаза не моргали. В правой руке она держала деревянную розовую карету, запряжённую двумя белыми скакунами. Бульбас пощекотал своими волосами её носик и пятки. Криста не шелохнулась и даже не поморщилась. Тогда он вытянул щупальце к книжной полке и дернул за толстую энциклопедию мира животных, и та с громким хлопком рухнула на пол. Брат с сестрой даже не моргнули.
Рассвирепевший Бульбас схватился за карету, чтобы вырвать ее из рук девочки, как вдруг стены комнаты исчезли, а он оказался сидящим на ветке многовекового дуба, под которым промелькнула крыша самой настоящей розовой кареты, мерно поскрипывающей под топот копыт фыркающих коней.
Перепуганный домовой отдёрнул щупальце. Лес растворился, и он вновь оказался в комнате с окаменевшими детьми. Вновь внимательно оглядел их лица. И случайно коснулся щупальцем игрушечного придорожного бело-чёрного полосатого столба. Комната померкла. Бульбас обнаружил себя, стоящим у лесной дороги. Успокаивающе шуршали листья деревьев, трава стрекотала и трещала.
Глаза домового завращались. Провёл щупальцем по семилистному синему цветку. Неотличим от настоящего. Повернул жабью голову направо и нос к носу встретился с ничего не подозревающим зелёным троллем, который сбросил кроличий плащ-невидимку, поскольку изрядно взопрел. От испуга и неожиданности оба заверещали, словно маленькие девочки.
