Мышкин пошел ей навстречу, как-бы только что освободившись и направляясь к себе в палату. Девушка нахально посмотрела на него.
– Ну что, Светлана, похвастаешься?
– Да, мне очень нравится! – Пропела девушка, разворачивая холст лицевой стороной. – Правда, Михаил говорит, что сохнуть будет долго. Он это… а! Он сказал, что работал без какой-то там жидкости, поэтому краски будут сохнуть почти полгода!
– М-да, получилось действительно недурно, – только и ответил Фёдор. – Наверно, речь о скипидаре шла, да и об обработке… – уже только в нос себе добавил он.
– А что?
– Что?
– Да нет, мне показалось, спасибо.
Так они и разминулись в сломанном диалоге. Фёдор почти никогда до этого не говорил с этой особой.
Когда мужчина зашел в палату, Миша уже мечтательно лежал на своей койке, смотря в потолок словно на звёзды. Его взгляд выражал полную отстранённость от этого мира. Парнишка даже не услышал, как вернулся его сосед, а если и услышал, то мастерски проигнорировал Федю.
– Я, конечно, понимаю, что тут ни у одной палаты нет замков, но раз ты разводил девчонку на интим, то мог предупредить, намекнуть там. Не переживай, это я так, на будущее.
Миша дёрнулся, взгляд вернулся в палату, глаза перестали мечтать, теперь они выражали должную неловкость и стыд.
– А… а… этт… это ты, Фффё… Фёдор, привет!
– Господи, ты чего заикаешься, испугался что ли?
– Ппп… прости, я… – Всё не знал юноша, как собрать свои мысли воедино.
– Так, Миш, успокойся. Выслушай меня. Всё хорошо. То, что произошло – меня не касается. Главное, чтобы ты в следующий раз предупреждал меня, вот и всё, дружище. Так что давай, расслабься, и без твоих вот этих заиканий невротических. Они тебе не свойственны, так и нечего им приживаться.
– Хорошо, хорошо. Прости, просто я сам не знал, что так… что так получится. Понимаешь, как-то само вышло, честное слово! Я просто писал её прекрасный образ, а потом, когда закончил, мы разговорились. Она покраснела, сказав, что я ей очень нравлюсь. Мы начали… начали целоваться… и… и!..
– Я понял, можно и без подробностей подростковой физиологии обойтись.
– Да, конечно, как скажешь.
– Партию в шахматы будешь?
– Х… хоч… хочешь проиграть? Прости.
– Когда говорят дерзкие вещи – не заикаются. Хочу интеллектуальной победы. – Уже и Миша, и Федя развеселились. Началась драка подушками.
– Ну всё, всё. Ты сегодня облажался, молодой человек, значит, расставлять фигуры будешь ты, а ещё я первый хожу белыми!
– Да хрен тебе, старый хрыч! – Огрызнулся Миша, но покорно пошел в игровую за доской.
Так прошла заключительная половина дня и вечера обоих мужчин, потом последовал ужин, а за ним наступила ночь. Миша так и проиграл все три партии подряд.
– Федь… Фёдор! – Послышался шепот Миши.
– Чего?
– Ты не спишь? Я тебя не разбудил?
– Господи, Миш, ты как мать, которая звонит в домофон и спрашивает «дома ли ты?» Раз я отвечаю тебе, то не сплю. А разбудил ты меня или у меня просто бессонница – это уже другой вопрос, который не имеет значения.
– Прости, Федь…
– У меня бессонница… так что не извиняйся. – Примирительно ответил Мышкин. Он и сам был не прочь поболтать.
– Хорошо, если так. Ты уж прости меня. Знаешь, всё не выходит из головы сегодняшний день. Знаешь, у меня такое чувство, будто я заново родился.
– Ну, после минета почти любой мужчина запоёт соловьём.
– Да причём тут минет…
– Ладно, теперь ты меня прости. Просто говорю то, что есть.
– Да тебе не за что извиняться. Да, конечно, минет внёс свою лепту. Я ведь девственник, понимаешь? Но важно не то, что мне… не то, что мне «отсосали». Понимаешь, ведь это просто физическое решение высвобождения чувств души.
– Не поспоришь, душа твоя, наверно, неплохо так взмыла в небеса, а?
– Да не смейся ты, я ведь сокровенным делюсь.
– Я не смеюсь, Миш, прости. Просто ты такой романтик.
– …
– …
– Федь, а ты когда-нибудь любил женщину?
– Какого плана «любовь» ты подразумеваешь?
– Ну и духовную, и физическую. Не знаю, ты мне скажи.
– Не знаю… Любил, да и люблю, наверно, но физического контакта у меня не было. – Грустно ответил Фёдор. Его голос никак не поменялся, да и лица не было видно, но Миша как-то почувствовал скрытую тоску.
– А кто это, если не секрет? Кто из пациентов? – Всё не унимался юноша.
– Много знаешь – плохо спишь. Какая тебе разница?
– Любопытство… – Честно признался парень. – Федь.
– Да?
– Знаешь, то, что я рассказываю про себя – не совсем правда. Конечно, все эти страхи новых людей, состояние ступора, неуверенность и прочее – всё это есть, но я не рассказывал того факта, что у меня не просто [ЦЕНЗУРА] наклонности, а что я уже несколько раз пытался. Мать всё храбрится, борется со мной, точнее, с моей хворью. Она много плакала, знаешь, умоляла меня. Я ведь из обеспеченной семьи, ты мог заметить. По сути: что ещё нужно подростку? А ведь нет, вот такой я бракованный – так я думал, а на самом-то деле, я просто жизни боюсь. Боюсь масштаба Земли, боюсь космоса, в котором висит эта Земля. Мне страшно осознавать, что когда-то моя мама постареет, а потом умрёт или ещё хуже – скончается от страшной болезни. Я знаю, жизнь – это большой дар и всё такое, но как страшно сделать элементарный шаг.
– Я тебе так скажу: когда мне было… когда я был маленький, моя мать уже была типа одиночкой. Она много пила, да и сейчас закладывает, хоть уже и не так много. – Несвойственно испуганным, наивным голосом заговорил Фёдор. – Как бывает по классике, она связалась с каким-то мудаком, который ещё больше начал тянуть её на дно. А этот мудак, по классике, начал побивать меня – ребёнка. Знаешь… всё бы ничего, но в одну ужасную ночь он изнасиловал меня. Сначала просто мастурбировал у моей кровати, а потом его сперма забрызгивала мне лицо. Я был ужасно напуган, но ничего не говорил матери, ей было не до меня, а этот ублюдок всё больше и больше наглел. Потом он… потом он уже водил… и заканчивал в…, он шепотом просил, чтобы я приоткрывал! И я это делал, понимаешь? От страха. Потом сам понимаешь… смысл в том, что меня на этом серьёзно так заклинило, и неудивительно. Никто мною не занимался. Эта мразь перестала появляться (потом я узнал, что этого грязного ублюдка убили по пьяни), но мне не стало легче. Во мне поселилась разрушающая мысль, которая начала отравлять всё, что когда-то мне нравилось или могло понравиться. Всё больше я отдалялся от людского и не понимал, что со мной происходит. Дошло до того, что я начал ловить звуковые галлюцинации, пить свою же мочу, а иногда видел тех, кого нельзя увидеть. Я попал в эту клинику почти «готовеньким». Все эти годы шел шаг за шагом, чтобы просто вот говорить с тобой, выражать мысли и просто дышать. Ты не думай, я ничего конкретного не хочу тебе сказать, да и не смог бы. Человек – такой сложный механизм, а чтобы сумасшедший учил сумасшедшего – это нонсенс. Я просто решил выговориться вдруг, раз не спится.
