Факты минувшего дня глазами советского инженера
Начальник котельной. Шуйский маслоэкстрационный завод
Вернуться в Шую я успел в самый последний момент. Дом уже готовили к сносу, наш сад вырубили. Младшему брату с женой выделили квартиру. Моё появление для застройщика оказалось полной неожиданностью. Давать ещё одну квартиру они явно не хотели. Поэтому пришлось приложить определённые усилия, чтобы прописаться в своём доме, а затем и получить квартиру. В Шуе с работой по моему профилю было проблематично. Сначала я сходил на одну из текстильных фабрик, где требовался начальник котельной. Но, увидев чумазую кочегарку небольшой мощности, работающую на угле, я от трудоустройства отказался. В это время строился Маслоэкстракционный завод. Там меня приняли инженером по вентиляции. Через два дня на завод из Иваново приехала инспекция газового надзора, чтобы начальник котельной попытался сдать экзамен с третьего раза. Но, он и в этот раз это сделать не смог. Его отстранили от должности. Котельная готовилась к пуску и осталась без руководства. Директор завода был в полной растерянности и, хватаясь за соломинку, предложил мне попробовать сдать экзамен этой инспекции, пока они не уехали. Я к подобному мероприятию не готовился, но с лёгкостью экзамен сдал. Меня сразу же назначили начальником котельной. Котельная по установленной мощности была раз в пять меньше Белгородской. Котлы были того же типа, и с технической точки зрения никаких проблем для меня не было. Но, дело было 6 декабря, стояли трескучие тридцатиградусные морозы, а мне сразу же предстояло запускать новую котельную в работу. Персонал котельной встретил меня своеобразно. В первые часы пребывания в котельной, когда я обследовал оборудование, у меня украли аккумуляторный фонарь. Людей рядом было немного, но никто в этом не признался. С первого же дня начались и серьёзные проблемы. Промёрзла скважина, из которой вода должна была подаваться в котельную. Несколько дней мы паяльной лампой и факелами отогревали оборудование и трубопроводы, после чего смогли подать воду в котельную и начать прогрев котлов. В здании котельной температура была такая же, как на улице. Чтобы запустить полный цикл работы котельной, нужно было сначала направить воду в деаэратор для удаления растворённых газов. Деаэратор был расположен за стеной котельной на улице. Его бак вместил 25 кубометров стоградусного кипятка. Когда бак был наполнен, я дал команду на открытие задвижек, подающих горячую воду из бака в котельную, чтобы включить полную схему работы оборудования. Но, вода не пошла. Никто не мог мне пояснить, какие работы велись до моего прихода, и где устанавливали заглушки. Я был вынужден проверять каждый фланец, но хвостовиков заглушек нигде не было видно, и наконец, я обнаружил безрадостную картину. Оказалось, что между баком деаэратора и сливной задвижкой стояла заглушка без хвостовика (тонкий металлический диск), препятствующая выходу воды. Какой идиот до этого додумался, не понятно. Ситуация была критическая. Бак был полон кипятка, а заглушку можно было выбить, только сняв болты на фланце под баком. При этом кипятком обязательно бы ошпарило того, кто делал эту работу. Ждать, когда остынет бак под хорошей теплоизоляцией, было бессмысленно. Я принял решение не посылать на эту операцию рабочих, а сам надел фуфайку, непромокаемый передник, взял гаечные ключи и залез на площадку под баком. Лицо всё равно не было защищено, и было не понятно, куда будут бить горячие струи при снятии болтов. Мне повезло, я сработал аккуратно, выбил заглушку, вода брызнула только на живот, но я даже не ошпарился. После этого котельная была запущена по полному циклу, включая оборудование химводоподготовки. Но, это было не последнее испытание. Несколько раз внезапно подскакивало давление газа в магистрали, что приводило к автоматической остановке котлов. Приезжали специалисты газовой службы, и выгребали из-под регулирующего клапана камни и грязь – «подарки» от строителей. Несколько раз выходил из строя консольный насос, подающий воду в котельную. Котельная останавливалась и пару раз по ночам. В сильнейшие морозы, мне приходилось пешком через весь город добираться до котельной. Проблема оказалась в резиновых уплотнениях муфты, соединяющей двигатель и насос. На морозе они разваливались. Пригодился Белгородский опыт. Я поменял заводскую муфту на самодельную, включающую прорезиненную прокладку. Она была крепкой и позволяла иметь небольшую несоосность валов насоса и двигателя. Как и в Белгороде, это сняло проблему. Насос стал работать стабильно, без остановок. После выполнения пуско-наладочных работ на котельных агрегатах я пригласил инспектора котлонадзора для технического освидетельствования котлов. Первые два котла из четырёх были им проверены и освидетельствованы, но разрешения на постоянную работу котельной инспектор не дал. Предстояло предъявить инспектору оставшиеся котлы и получить разрешение на эксплуатацию котельной. Поэтому, я не мог подавать пар на производство. Проблем не было, завод получал пар с соседней текстильной фабрики. Естественно, за это приходилось платить, но не хотелось. После отъезда инспектора главный инженер завода стал настаивать, чтобы я включил котельную в заводскую схему. Я ему напомнил, что такого разрешения от инспектора нет, и такая самодеятельность создаст серьёзные проблемы. Но, мужичок, был из практиков, лет шестидесяти, наверняка без инженерного образования. Не понимая возможных последствий, он настаивал на своём и попытался на меня орать. Этого я никому никогда не позволял, и ответил ему в том же духе, с трудом удержавшись от матерных выражений. Я заявил, если он хочет включать котлы в постоянную работу, пусть пишет приказ и сам распоряжается. И сразу же я написал заявление об увольнении. Работать в подчинении у такого «чудика» меня не прельщало. К тому же я понял, что масштабы здесь явно не те, эта работа мне вскоре наскучит, а перспектив с инженерной точки зрения в Шуе попросту нет.
Оценив ситуацию, я принял решение поехать на Крайний Север. Для этого у меня было несколько мотивов. Во-первых, зарплаты на Севере были в несколько раз выше, чем в Шуе. Бытовало заблуждение, что проработав на Севере три года можно накопить много денег, и с ними вернуться в среднюю полосу. Во-вторых, работая по контракту на Крайнем Севере, я мог сохранить квартиру за собой на всё время пребывания там. В других случаях, после отсутствия в квартире более полугода, право на неё терялось. Квартира принадлежала той фабрике, которая её строила за государственные деньги. Наконец, в Белгороде одним из машинистов котлов был пенсионер, который до выхода на пенсию и приезда в Белгород, работал главным теплотехником на крупном металлургическом комбинате «Североникель» в Мончегорске Мурманской области. Он относился ко мне уважительно, и ещё тогда советовал ехать на Север, где были совершенно другие масштабы для инженерной деятельности. При этом он предлагал дать мне рекомендательное письмо на комбинат «Североникель». Я поскромничал, и от письма отказался, да и не планировал из Белгорода уезжать на Крайний Север. Теперь такая потребность возникла. Способствовало этому решению и то, что мой брат только что женился на северянке. Её родители жили в соседнем с Мончегорском городе, Кировске, и я мог на несколько дней остановиться у них до устройства на работу и решения проблем с жильём. С Маслоэкстракционного завода я уволился и через несколько дней с одним портфелем и 140 рублями в кармане (достаточно на месяц проживания и обратный билет) двинулся в полную неизвестность.
Крайний Север, производственное объединение «Апатит»
Мои представления о Крайнем Севере оказались далёкими от действительности. Стремясь туда, я полагал, что отработаю три года, заработаю денег и вернусь в среднюю полосу. Забегая вперёд, сообщаю, что на Севере мне случилось задержаться на долгие тридцать лет. Оказалось, что большую зарплату можно было заработать не сразу. Сначала зарплата увеличивалась только на районный коэффициент, а северные надбавки начислялись постепенно, по 10 процентов каждые полгода работы на Севере. Поэтому, только через три года появилась существенная надбавка к зарплате, а полностью северные надбавки в размере 80 % стали выплачивать только через пять лет. К тому же, стоимость проживания на Севере всё-таки была выше, а за длительные отпуска, продолжительностью почти два месяца, тратилось всё, что удавалось скопить за год. В любом случае, в материальном плане мы не знали никаких проблем, имели возможность каждое лето ездить на море. И, в общем-то, жили гораздо обеспеченнее, чем в средней полосе России. Но, не это оказалось основной причиной «прикипания» к Северу. С самого начала я занимался интересной инженерной деятельностью на огромном энергоёмком предприятии и полюбил свою работу. У нас было жильё и продолжительный отпуск в летнее время. С продовольствием тоже было значительно лучше, чем в Шуе. Особенно с рыбой и морепродуктами. Сам Кировск и северная природа нам очень понравились. Поэтому мыслей об отъезде даже не возникало.
Итак, в феврале 1974 года я прибыл в Заполярье. Меня любезно приняла Зоя Степановна, тёща брата. Кировск поразил меня красотой, уютной компактностью, обилием снега и, как ни странно, отсутствием морозов. Я ждал, когда они наступят, но зима была мягкой. Снега было так много, что на перекрёстках дорожные знаки были на уровне колена, а с тротуаров не видно машин из-за двухметровых сугробов. Город находится в окружении Хибинского горного массива. Ближайшая гора называется Айкуайвенчорр, что в вольном переводе с саамского языка означает «Спящая красавица». Полярная ночь уже закончилась, и большого отличия от погоды в средней полосе я сначала не заметил. Со всеми особенностями Крайнего Севера я ознакомился позже. В один из первых вечеров моего пребывания в Кировске, я увидел из окна, что напротив загорелся старый двухэтажный деревянный дом. К моему удивлению это наблюдало много людей, а пожарные стояли в сторонке. На другой день я узнал, что среди присутствующих на пожаре были руководители города и комбината «Апатит». Оказалось, это было торжественное сжигание последнего барака в городе, очень значимое событие для коренных жителей. Они прощались с не благоустроенностью, многие из них прожили значительную часть своей жизни в таких бараках, а теперь получили просторные квартиры с полным комфортом. Самый последний жилой барак был сожжён через два года в соседнем посёлке Кукисвумчорр. Один из старых домов там сохранили как исторический музей и как дом С. М. Кирова. Кстати, многие Кировчане с теплотой вспоминали жизнь в этих бараках, представлявших собой коммунальное жильё без удобств. Они почти сроднились с соседями, помогали друг другу, вместе горевали и устраивали общие праздники.
Весна долго не приходила. Но, день становился очень продолжительным, а небесные краски, отличные от средней полосы, трудно передать словами. Лёгкие облачка подкрашивались всеми цветами радуги. Кировск оказался очень спортивным городом, в первую очередь по зимним видам спорта. Я сразу же купил лыжи и с удовольствием катался по трассе, начинавшейся в парке и переходящей в лес. Кировск дал стране много известных спортсменов и был местом многих всесоюзных и международных соревнований, особенно в весенний период. С середины марта на спортивных комплексах горы Айкуайвенчорр проводились всесоюзные и международные соревнования по прыжкам с трамплина, лыжному двоеборью и слалому. В конце марта проводился «Праздник Севера», а в конце апреля «Хибинская весна». Все звёзды зимних видов спорта были в Кировске. Здесь в 1971 году был выстроен 90-метровый трамплин, самый большой в СССР в те годы. Знаменитые прыгуны с трамплина, чемпионы мира Владимир Белоусов и Гарий Напалков, Коба Цакадзе, завершали свою карьеру на соревнованиях в Кировске. Чемпионы страны, мира и олимпиад по лыжным гонкам, приезжали в соседние Апатиты на Гонку звёзд. Когда сошёл снег, я увидел, что горы обрамляют не только Кировск, но и прилегающие к Кировску озера, Большой Вудъявр и Верхнее. Весенние месяцы оказались зимними. Наступление лета было необычным. В начале июня резко наступила жара, распустились рябины, а под ними ещё лежали приличные сугробы. Вскоре начался полярный день. Глубокой «ночью» было так же светло, как в дневное время. Только солнце пряталось за Хибинами. Странно было слышать с улицы детские голоса часа в три «ночи». В лесах и на горах обнаружилось много ягод и грибов. Чтобы дойти до грибных мест от дома, достаточно было потратить минут 20–30. Нас с женой удивило то, что за грибами ходили днём и вечером. В средней полосе, грибники, как правило, отправлялись в лес рано утром. На Севере время суток на сбор грибов никак не влияло. Особенно интересно было собирать грибы на горах. Там они росли выше стелящихся под ними арктических карликовых берёзок. Красные шляпки подосиновиков были видны метров за тридцать. Некоторые грибы, стояли уже наполовину высушенными, но не повреждёнными червями. Никакие грибные вредители там не приживались. Но, благостное впечатление от пребывания на освещённом солнцем склоне, внезапно было изменено. Хибины показали, что это горы, пребывание в которых может быть небезопасным. Неожиданно из-за макушки горы выплыло облако и опустилось на наш склон. Сразу же потемнело, и нас окружил такой туман, что не видно было собственной вытянутой руки. Двигаться с места было опасно. Спускаться можно было только по протоптанным тропам. В густом тумане это сделать было невозможно. Мы были вынуждены ждать рассеивания тумана и только затем двинуться в обратную дорогу. Солнышко опять ярко светило и вид с горы был прекрасен. Кировск очень компактный город, всё было в десятиминутной близости, даже горы.
Северная осень также отличалась от осени средней полосы. В конце августа появился первый снег, и сразу же начался отопительный сезон. Хибинские горы каждый день меняли краски. Снизу всё было зелёным, выше доминировали жёлтые цвета разных оттенков, постепенно переходя в разнообразие красных цветов. Вершины были покрыты белым снегом. С каждым днём становилось всё больше белого, и всё меньше зелёного цвета. Осень пролетела также быстро, как и весна. Октябрь был уже вполне зимним месяцем. А вскоре и наступившая зима показала все северные особенности. День стал быстро убывать. В декабре наступила полярная ночь, продолжавшаяся две недели. Но, тёмный период был значительно продолжительнее, поскольку до и после начала полярной ночи солнце поднималось над горизонтом всего на несколько минут. А в условиях частой низкой облачности его проявление вообще не ощущалось. Но, зато, в ясные морозные ночи и дни можно было наблюдать чисто северные уникальные явления. Это не забываемые северные сияния в тёмные времена суток и яркие гало в солнечные дни. В Кировске всегда было очень много снега, иногда доходило до того, что всё пространство между домами вместе с подъездной дорогой переметало так, что снег лежал прямо под окнами противоположных зданий, а чтобы выйти из дома, нужно было откапывать двери снаружи. Вся техника трудилась на главных дорогах, чтобы не парализовать жизнь в городе. Зимой в Кировск регулярно врываются штормовые ветры. В такие дни в Кировске, чтобы выйти из дворов на улицу, люди собираются в кучки, чтобы уловив ослабление встречного порыва, проскочить между домами. В одиночку сложно было преодолеть напор ветра. Опасно в это время подходить к перекрёсткам. Из-за огромных сугробов водители не видят пешеходов. А тех мощными порывами ветра может буквально выбросить на дорогу. Занесённый снегом тротуар, так отшлифовывается ветром, что невозможно притормозить перед дорогой. Улицы и дороги во время снежных бурь быстро переметает снегом. Движение транспорта между населёнными пунктами периодически прекращалось. Такие ситуации возникают и в настоящее время. Во время снежной пурги рабочие, возвращаясь с рудников, вынуждены идти впереди автобусов, нащупывая дорогу. С этим периодически сталкивался мой брат, работавший на Саамском карьере. В самых критических условиях работал Центральный рудник, расположенный на плато Расвумчорр, на высоте 1050 м над уровнем моря.
В Кировске и Апатитах очень популярны лыжный спорт, да и просто лыжные прогулки. Но, в отличие от средней полосы, они имеют свои отличительные особенности. В период с конца ноября до февраля продолжительность дня меньше трёх часов. Но, из-за облачной погоды солнце может долго не появляться над городом. А с 15 по 28 декабря стоит полярная ночь. В этот период лыжные прогулки возможны в очень ограниченный промежуток времени или под яркой луной. Это возможно и с фонариком. Зато в апреле может стоять замечательная солнечная погода. Весной многие лыжники, и горнолыжники стараются позагорать под первыми солнечными лучами. Лыжный сезон в Апатитах я заканчивал в первой декаде мая. Снега в лесу было ещё очень много. А горнолыжный сезон в Кировске обычно продолжался ещё дольше. Известный бард Юрий Визбор часто бывал в Кировске. О первопроходцах, готовящих строительство Центрального рудника, он сочинил песню «На плато Расвумчорр не приходит весна». Несколько слов из этой песни: «На плато Расвумчорр не приходит весна, На плато Расвумчорр все снега да снега, Все зима да зима, все ветров кутерьма, Восемнадцать ребят, три недели пурга. Мы сидим за столом, курим крепкий табак. Через час вылезать нам на крышу Хибин. И ломиться сквозь вой, продираться сквозь мрак, Головой упираясь в проклятье пурги… Мой милейший механик, начальник дорог. Через час ему биться с плато Расвумчорр, По дороге идя впереди тракторов. Потому что дорога несчастий полна, И бульдозеру нужно мужское плечо, Потому что сюда не приходит весна – На затылок Хибин, на плато Расвумчорр». Визбор нисколько не преувеличивал. На плато Расвумчорр настоящая арктическая тундра. Почти 100 дней в году бушуют штормовые ветры, а снег, едва стаяв в июле, в сентябре вновь покрывает камни. После первого посещения плато Расвумчорр в 1960 году, в период строительства там Центрального рудника, Визбор записал, что «на плато отмечают пять состояний погоды: «Хорошо» – погода, которой не бывает на плато Расвумчорр. «Дует» – погода, которая всегда на плато. Москвич сказал бы: «Ужасная пурга». «Малая пурга» – многие такой погоды вообще не могут представить. Можно, раскинув руки, лечь на ветер, все работают. «Большая пурга» – прекращаются почти все работы, крепится всё. Вездеходы с трудом прорываются на плато. Снизу, из города, непрерывно звонят жёны и начальство. «Капитальная пурга» – плато полностью отрезано от существующего где-то мира». В Кировске погода обычно была мягче, чем на плато. Первые три состояния, описанные Визбором, бывали чаще. Но, и последние два, отмечались в Кировске довольно регулярно. Со временем к руднику сделали отличную дорогу, по которой могли подниматься многотонные самосвалы. Но, и её часто переметало так, что снегоочистительная техника, пробивающая дорогу после окончания стихии, первоначально ездила над крышами занесённых «магирусов», специальных автобусов, которые использовались для перевозки людей. Однажды, в середине мая, я возил на Центральный рудник иностранных партнёров. Внизу уже было достаточно тепло, люди ходили в плащах. Но в горах ещё было много снега. Вдоль дороги, ведущей на плато Расвумчорр, вертикальной стеной стояли высоченные сугробы, срезанные бульдозерами при её зачистке. На одном из «тёщиных языков» этой дороги мы сфотографировались. Высота сугроба превышала человеческий рост в 3–4 раза. Ниже несколько типичных картинок из жизни заполярного Кировска.
Конец марта. Обычная весенняя метель и борьба с заносами по её окончании.
Северное сияние над Кировском и «дневная» лыжная прогулка в парке полярной ночью.
Вкратце расскажу об освоении Хибин, истории Кировска и комбината «Апатит», замечательного предприятия, на котором мне довелось работать четверть века. Здесь я нашёл именно то, к чему стремился ещё в институте, и здесь я стал настоящим инженером.
История освоения Хибин. Кировск, комбинат «Апатит»
Учёные и геологи в Хибинах побывали впервые в конце 19 века. Раньше в этих далёких северных краях бродили только саамы и геологи. Однако полноценное изучение природных богатств развернулось только в 1920 году, после Великой Октябрьской Социалистической Революции и окончания иностранной военной интервенции на севере России. Но, уже в ноябре 1926 года геологи добыли первую партию апатитовой руды и в апреле 1927 года отправили её для исследований на «большую землю». Первую руду из Хибинских недр отправляли в мешках на оленьих повозках. В 1928 году началась активная промышленная разведка и разработка месторождений. В апреле 1929 года утвердили первый пятилетний план строительства социализма. В этом же году началось освоение богатейших залежей апатито-нефелиновых руд, открытых геологами. Началось строительство Хибинской Сверхударной стройки № 1 и закладка заполярного города Хибиногорска. Создание апатитовой промышленности в Хибинах тесно связано с именем деятеля Коммунистической партии и Советского государства С. М. Кирова. Именно он инициировал и руководил строительством, лично отобрал и направил триста ленинградских коммунистов, сам бывал в Хибинах и заслужил уважение людей. После его смерти город Хибиногорск был назван Кировском. О развитии апатитовой промышленности в Хибинах написано множество научных работ, книг, очерков и рассказов. Открытие хибинских апатитов произвело полный переворот в туковой промышленности СССР. Хибины дали возможность увеличить производство суперфосфата, значительно улучшив его качество, освободили страну от импорта марокканских фосфоритов и даже обеспечили его поставку на экспорт. Апатит по праву называли «хлебным камнем». И, как говорили, одна тонна апатита в поле – это две-три тонны хлеба. Освоение Хибин было такой же важной для страны новостройкой, как Днепрогэс, Магнитка и другие легендарные стройки первых пятилеток. Непосредственно вопросами планирования строительства, обеспечением её людскими и материальными ресурсами, а так же контролем исполнения, занимался Госплан СССР. Из Ленинграда и ряда областей Северо-Запада России по призыву партийной и комсомольской организаций ехали тысячи рабочих. Сотни специалистов прибыли из Ленинграда. Помимо этого, в Хибины эшелонами привозили бывших кулаков и нетрудовых элементов из русских, белорусских и украинских деревень. Многие пострадали несправедливо, но нужно было начинать жить в изменившихся обстоятельствах. В задачу коммунистов было втянуть их в производственную и общественную жизнь и перевоспитать.
В фильме «Лавина» так сняли освоителей Хибин. Работают заключённые, справа – конвой.
На строительстве апатитовой промышленности использовали и труд заключённых. В июне 1929 года в Хибинах создали 6-е отделение Соловецкого Лагеря Особого Назначения. Заключённые СЛОНа в основном были заняты на строительстве грунтовых и железных дорог. Они построили Хибиногорский тракт от железнодорожного разъезда Белый и за 80 дней проложили железнодорожную ветку протяжённостью 16 км. Через 7 месяцев после начала строительства открылось движение на 29-километровом пути. Вся механизация сводилась к тачке, лопате, лому и кирке. В январе 1930 года в Хибинах жило всего 200 человек, а в декабре 1931 года уже 49000 человек. Невероятный прирост всего за два года. Строительство комбината началось несколько раньше строительства жилых зданий. Первые переселенцы начинали строить рудник, ещё проживая в палатках, а некоторые и совсем под открытым небом. Но, уже в 1929 году они добыли первые 1500 тонн руды. В ноябре 1929 года был создан трест «Апатит», который обеспечил строительство промышленных объектов и объектов жилищно-социального назначения. В 1930 году весь транспорт состоял из 300 лошадей, 200 оленей, 10 тракторов и 16 грузовиков. Условия для первопроходцев были жесточайшие, и не только погодные. Жилищное строительство отставало от возведения промышленных объектов. Действовал житейский принцип: «Где работаешь, там и живёшь». Горняки устраивались в помещениях рудника, медики в здравпунктах, управленцы в конторах. Первый управляющий трестом «Апатит» В. И. Кондриков работал в напряжённейшем режиме, спать удавалось не более 3–4 часов в сутки. Днём люди работали на производстве, ночью строили своё жильё. Проектирование обогатительной фабрики «АНОФ-1», начавшееся в 1929 году, в рекордные сроки выполнил Ленинградский институт «Механобр». Одновременно с сооружением апатитово-нефелиновой фабрики велось строительство транспортных магистралей, тепловой электростанции и бани. Летом 1930 года на берегу озера Большой Вудъявр начали копать котлованы под фундаменты фабрики и теплоэлектростанции. А уже в мае 1931 года начала работать первая турбина. Фабрика начала работать в сентябре 1931 года. 19 июля 1930 года была основана научная Хибинская горная станция АН СССР «Тиэтта». В 1934 году станция была преобразована в Кольскую научно-исследовательскую базу АН СССР имени С. М. Кирова. А в 1949 году на их базе был создан Кольский филиал АН СССР, сыгравший большую роль в освоении Севера. В 1932 году было введено 30 тысяч квадратных метров жилья, 9 школ, техникум, кинотеатр, больница и другие сооружения. Эти достижения были сделаны в труднейших условиях.