Время муссонов

Более четырёхсот лет назад, в период Момоямы, раздираемая внутренними войнами Япония, наконец, обрела правителя, способного объединить страну. Токугава карал отступников, благоволил кокудзинам – преданным соратникам. Кровь уже не так обильно орошала землю, позволяя её возделывать. Трупы были закопаны. Мечи переплавлены. Возрождалась торговля.

Хотя по дальним дорогам ещё бродили разбойники, но было их не так много, и были они не столь искусны в фехтовании, как самураи Бокуфу, мечами наводившие порядок. Кланы ночных воинов планомерно уничтожались, их деревни предавали огню, а немногочисленных послушников вырезали.

Ронин Сакэси Фудзимая был искусным фехтовальщиком из Осаки и столь же искусным политиком. К тому времени его именное поместье, разрушенное Токугавой, было предано огню. Но ему удалось, кого принуждением, кого хитростью, заманить в свой небольшой отряд, который нашёл прибежище в деревне Кига среди гор, добраться до которой не представлялось возможным. Клан разрастался. Со временем к нему прибилось несколько отшельников–самураев, как и он – ронинов, ставших фундаментом Игати–гуми, получившего это название спустя триста лет.

На бакуфу – военном совещании клана приняли решение о децентрализации власти, поставив во главе четырёх человек. Самых достойных. И назвали их: «Хоно» – пламя, «Суи» – вода, «Рикку» – земля и «Кадзи» – ветер. Если первые трое выбирались членами клана, то последний – Кадзи – самый главный, чьё решение не обсуждалось, и ставилось выше первых трёх, передавалось по наследству. Самому лучшему, который признавался лично держателем символа. И назвали группу четырёх – тайным Советом – Симицу–ин.

За прошедшие более чем сто лет, только трое удостаивались высшей чести называться Кадзи, но имена их были скрыты от остальных членов общества. И ни разу мнение Кадзи не ставилось в противовес мнениям остальных членов Сумицу–ин. И так должно было быть ещё сто лет, но мир меняется слишком быстро, и сейчас, одному из вождей требовалась помощь другого вождя. Менее значимого, но важного для принятия совместного решения.

Бросивший все свои дела, впрочем, какие под утро дела, Томинари Оши примчался в резиденцию клана, чтобы почтить смерть одного из великих кумитё вместе с первым по значению вождём Игати–гуми. С вечера ему не спалось, и теперь он понял причину этого. Хотя смерть Хоно не была для него неожиданной, ибо он предчувствовал её, сей факт нанёс его мироощущению непоправимый ущерб, от которого ему ещё долго придётся восстанавливаться. Поэтому ехать было надо.

Старик Суи окинул взглядом огромного Рикку, когда тот пересёк зал и склонил перед ним голову.

– Томинари, – убит наш брат, – старик медленно произнёс слова, которые держал в голове с того самого момента, когда решил пригласить к себе Рикку, – Ты ничего не хочешь мне сказать?

Под острым взглядом старика теряли сознание многие сильные люди. Но сидящий напротив собеседник даже не повёл бровью.

Томинари Оши, третий по значению кумитё клана, огромный и сильный как слон, покачал головой, не собираясь расписываться в собственном приговоре. Он, как и босс всех боссов, был потрясён смертью одного из братьев, входивших в тайный Совет. Он, как и старик Азуми, сидящий напротив него, был сражён новостью настолько, что на мгновение потерял дар речи. Эта новость в ближайшее время станет главной на всех телевизионных каналах страны.

Но он чувствовал, что что–то вокруг происходит, значение чего объяснить не мог, поэтому смерть одного из Великих Четверых была предсказуема, хотя ему лично хотелось, чтобы она догнала не Хоно. Но тут, как говорится, с Аматерасу не поспоришь.

А пока он видел, насколько пристально наблюдает за ним старик. Нет. Он в этом деле ни при чём. Но если он неповинный, то кто сделал то, о чём он мечтал в течение многих лет? А если старик его проверяет, и Хоно жив? Но и ему его разведчики донесли страшную весть, а вот теперь и Азуми говорит, что Хоно не с нами. И что делать дальше?

– Для меня скорбная весть стала такой же неожиданностью, как и для вас, – он склонил голову в поклоне, смотря на дубовый пол зала, выразив, таким образом, все свои чувства.

Старик внимательно осмотрел затылок Томинари Оши, словно увидел впервые, заметил, как тот прячет глаза. Почему? Хотя, и это старик понял практически мгновенно, собеседник был так же сражён новостью, как и он. Впрочем, не как он. Возможно, Томинари узнал раньше. Но это естественно, иначе он не был бы одним из избранных.

С другой стороны, а если это он? Если это его работа, грязная, как дерьмо, в которое превращается всё, к чему прикасаются его руки? Но почему именно сейчас он привёл свой план в действие? Не было времени раньше. Нет…. Всё–таки не он. Одному ему не вытянуть. Безусловно, думать Тиминари об этом мог. Думать никому не запретишь, но переступить грань вряд ли. Хотя такой человек, как Томинари, может сделать что угодно. Даже убить собственную мать ради выгоды. Чего ему не хватает? Власти? Так он ею полон, как пиала с чаем, стоящая перед ним.

В чём может быть его выгода?

– Всех своих врагов Хоно знал, и каждого посетил на кладбище. Цинь Бао? – сквозь раздумья услышал задумавшийся старик голос Томинари Оши.

Он словно очнулся ото сна, возвращаясь в этот мир из мрака сновидений.

– С триадой у нас соглашение. Мы не лезем к ним, они минуют нас. Китаец всегда держал слово, – старик покачал головой, выражая свои сомнения, стоящие на древних принципах уважения внутри одного сословия, понятные лишь ему.

Хотя Томинари Оши в раздумье и покачивал головой, прикидывая так и эдак достоверность скоропостижной смерти Хоно, он всё чаще в своих умозаключениях приходил к мнению, что эта возможность приближалась к нулевой отметке. Хотя факты и говорили об обратном, ему казалось, что сидящий напротив старик играет с ним в прятки, пытаясь выяснить его отношение не только к смерти Хоно, как к одному из вождей клана, но и как к человеку. Впрочем, как человек он у Томинари Оши вызывал только одно – презрение. И если его мысли станут доступны старику, то они должны его пугать.

Но не пугали, а рождали новые.

Кто и зачем это сделал? Он абсолютно не понимал этого, хотя, в глубине души, и грешил на Суи. От него можно было ожидать всё что угодно. И тогда он посмотрел в его глаза, и, лишь коснувшись взглядом его зрачков, понял – не он.

– Инспектор, ведущий расследование, как мне передали из полиции, рассматривает возможное самоубийство Хоно.

– А ты сам в это веришь?

– Нет. Такой человек самоубийство не совершит. Он один из нас. Он Великий. Так не уходят.

Глыба мышц и жира заколыхалась от возмущения. Не напускного. Настоящего. Реального. Это видел старик. Это нельзя спрятать за стеной предательства.

– Возможно что–то изменилось. Узнай, если я неправ, – услышал Томинари Оши голос старика Азуми сквозь поток своих размышлений.

– Да, старший брат.

– А вьетнамцы. С ними у нас тоже было недопонимание. Ван Туан, хоть и брат нам, но двоюродный.

– Но его разрушил Хоно. Вы знаете.

– Верно. Всегда проблемы с родственниками, особенно с дальними.

Старик Азуми замолк, словно молчание могло подсказать ему истину, которая раскроет перед ним двери к пониманию. Затянувшуюся тишину разрушил кумитё Рикку.

– Может, кто–то из своих? Вы знаете, он многим не нравился.

Правда, которая была произнесена, напоминала серную кислоту, касаться которой никто не хотел. Это была невыносимо тяжёлая ноша, которая должна была когда–нибудь упасть к их ногам.

– Тебе, например….

Томинари Оши вздрогнул, но вида не подал, пусть старик воспримет дрожь за страх. Он это знал. Тому нравится видеть испуганные лица. Пусть насладиться. Немного ему осталось. Огонь подозрений можно залить водой или засыпать землёй. Надо что–то сказать. Но не было слов, особенно в ответ на необоснованные обвинения. Они наносят самые тяжёлые травмы. И тогда, насколько можно искренней, он парировал стрелы, направленные в его сердце, понимая, что именно сейчас нужна была правда, какая бы горькая она не была.

– Да. Мне, – чуть с вызовом проговорил Томинари. – Люди нашего уровня так себя вести не могут. Честь, не мне вас учить, превыше всего. А у него на уме были лишь бабы да алкоголь. Об этом я и ты знаем, вот только ты потакал ему. Кроме того, он употреблял наркотики. Думаю, что и это тебе известно. Мне кажется, что где–то на этом пути он поскользнулся. Не всем нравятся вожди, ставящие себя выше нашей морали.

От его тяжёлого взгляда даже старику Азуми стало не по себе. Он понял намёк так, как хотел его выразить собеседник.

– Верю. Но ты прав. Возможно, постарался кто–то из своих. Но уж слишком грубо…, – и тут он замер, словно в эти мгновения его отпустила лёгкая, как пёрышко, боль, которую он испытывал последние несколько часов. С того самого момента, когда ему сказали о смерти второго по значению кумитё. – А если это желание нас запугать? Если это послание всем нам? Предупреждение…. Его же не просто убили. Заставили умереть.

Старику нельзя врать, поэтому Томинари Оши тихо произнёс.

– Знаю.

– У кого найдутся сила и мужество сделать это?

Впервые за все время разговора со стариком Азуми Томинари Оши с уважением взглянул в матовые глаза собеседника. Этого он не планировал произносить. Эти слова были сказаны спонтанно, от сердца. В них было скрыто его истинное отношение к Хоно. Хотя его догадки покоробили сознание, ему были понятны слова старика. Глубоко в душе он понимал, что Азуми прав. Но эта правда была разрушающая, как ураган, вырывающий деревья с корнями.

– Но кто–то объявил нам войну? – задумчиво проговорил Азуми–сан. – Убить Хоно означает только одно. Война! «Ибо смерть одного означает смерть всем», процитировал он свод Закона клана.

– Если кто и посмел её начать, то начали бы с вас, старший брат. Лишив нас головы, остальное – дело времени. Искать надо в другом месте. И самое главное – понять причины этого шага. У нашего брата было много врагов, но не больше, чем у меня или у вас. Но мы–то живы.

– Ты знаешь, брат Томинари, наш клан существует века. Более двухсот лет назад, когда все считали, что разделались с нами, старейшины решили во главе воинства поставить четырёх человек, которые правили бы мудро, возродив былое величие. Я помню одного из них. Это был великий воин и великий человек. Он был моим дедом. Я принял его бремя на себя.

Ты, как и Хоно, был выбран уже мной для великих дел, и оба оправдали мои ожидания. Но в семье есть ещё один человек, о чьём присутствии тебе известно. Я не знаю его, впрочем, как и ты. И Хоно его не знал. Он стоит над всеми нами. Он регулирует и управляет нами. Он помогает и унижает нас. Имя ему – Кадзи – ветер. И если кто из нас позволит себе оступиться, он обязательно будет рядом. Возможно, это дело рук Кадзи. Но когда–то дед возложил на меня бремя избавиться от него. И мне почти удалось это.

– Четвёртый кумитё, – медленно прошептал ошарашенный откровением собеседника Томинари Оши, – вы решились на убийство четвёртого кумитё?

– Тридцать пять лет назад. Так решил Совет, не я.

– И всё это время молчали?

– Я выполнил свою миссию, возложенную на меня Ками. Но смерть Хоно перечеркнула надежды на будущее, – старик сжал губы так, что они побелели.

– Но кто он, этот четвёртый, как его узнать? Что всем нам делать, если это действительно его рука коснулась жизни Хоно?

– Кадзи. Его нельзя увидеть, только услышать и увидеть результаты его деяний. Возможно, мы правы. И Хоно был погашен Ветром. И будь Хоно велик, Кадзи лишь увеличил бы его мощь. Но он его потушил.

И тут старик настолько яростно взглянул на собеседника, что у того по спине пробежали мурашки.

– Словно это ты помог ему в этом, – донёсся до его сознания его хриплый голос, выстреливший в него сгустком такой ярости, что защипало в глазах.

Томинари Оши второй раз за последний час побледнел, чувствуя, как его лица коснулась смерть. Но ему хватило сил ответить на подозрения старшего брата.

– Брат Суи, мне не было нужды избавляться от брата Хоно, и мне неизвестен Кадзи.

Вспышка бешенства сменилась благоразумием, словно на головешки былого костра плеснули ведро воды.

– Знаю. Поэтому и спрашиваю. Но если у тебя есть что–то, в чем я не у дел, то сейчас самое время об этом рассказать.

Но Томинари Оши молчал, раздавленный подозрениями и не решаясь высказать сомнения, чем заставил поколебать веру в свою искренность у старика Азуми, по слухам, способного выявить предателя лишь одним взглядом. Но на этот раз ему удалось выдержать силу давления его зрачков и не отвести своих глаз.

– Мне хотелось бы оставить вас одного, – Томинари Оши в который раз склонил голову перед Великим Суи, осознавшим, что всё, что он хотел сказать, уже сказано. И дальнейший разговор мог превратиться во взаимные упрёки. Тогда тот кивнул собеседнику, который поднялся из–за стола и, ещё раз поклонившись, вышел из зала мимо пристально смотрящих на него послушников.

Старик думал, прикидывая варианты, но ни в одном из них не представлял себе, что Томинари Оши способен отдать приказ убить второго по статусу кумитё или самому сделать это. «Нет, – думал старик, – он на такое не способен, и не потому, что слаб, а потому, что Хоно сильней. Значит, надо найти того, кто сильней Хоно. Но кто мог быть его сильней?»

Спустя час после ухода Томинари Оши Азуми Суи шаркающей походкой подошёл к сейфу «Зуми» тридцатых годов, с бронированными стенками, способными выдержать прямое попадание снаряда, закрываемому системой ключей с шифром из пяти редукторов и набрал код.

Дрожащей рукой вынул из чрева сейфа пакет, в котором хранились фотографии. Та, что он искал, лежала поверх остальных. Чёрно–белая, приклеенная на картон, с изображением крупного мужчины и невысокой, хрупкой, женщины, держащей на руках младенца, датированная августом 1979 года.

Он долго смотрел на неё, словно пытался понять смысл чуть заметной улыбки женщины, смотрящей в объектив камеры. Перечёркнутые грифелем карандаша лица вызывали в нём трудно передаваемое презрение, вновь, как и тридцать пять лет назад, коснувшееся оголённых окончаний его нервной системы. С трудом оторвав взгляд от покрытого паутинкой изломов старого фото, он медленно, ни к кому не обращаясь, прохрипел, словно раненый волк, издыхающий от пули охотника.

– Неужели ты не подох?