Мадагаскар. Кинематографический роман

В настоящее время плакат этот является полиграфическим раритетом, единственный известный экземпляр хранится у вышеупомянутой партнерши Штефана Гертруды Коопен. Он был дорог ей как память, и она наотрез отказывалась с ним расставаться. Остальные постеры картины считаются утерянными.

Из интервью Гертруды Коопен, 1984 год

Старушка с гордостью продемонстрировала интервьюеру плакат картины «Львы Колизея».

– Думается, что это единственный сохранившийся экземпляр, – с гордостью сказала она.

Гертруда Коопен проживала в доме престарелых под Дрезденом. С годами она не утратила интереса к происходящему в стране и мире и с энтузиазмом вела кружок юных кинематографистов в местном дворце пионеров.

На частые вопросы о том, как ей удалось не располнеть и сохранить безукоризненную фигуру, озорно и лаконично отвечала: «Жрать надо меньше». Гертруда Коопен с готовностью согласилась побеседовать со специально приехавшей для этого берлинской киносъемочной группой. Продемонстрировав плакат, она с лукавой улыбкой указала на девушку в голубой тунике. Затем актриса аккуратно свернула ветхий лист бумаги в специальный постер и продолжила свое увлекательное и предельно откровенное повествование:

– Доказательств у меня, разумеется, не было, но до сей поры меня гложут сомнения в том, что произошедшее было случайностью. Мой первый муж был известным цирковым дрессировщиком, наш брак не сложился, он изводил меня своим недоверием и беспочвенными приступами ревности. Возможно, причина в разнице в возрасте, он был старше меня на сорок лет. В тот раз объектом его немотивированных подозрений стал неприметный декоратор, это был Штефан. Не могу понять, как этот старый дурак догадался. Вы и представить себе не можете, как я испугалась, когда увидела Штефана в клетке с хищником! К счастью, все обошлось, льва удалось отогнать струей из брандспойта. А если бы брандспойт был неисправен? Такое случается…

Одним словом, я сочла за лучшее развестись с мужем. Позже ШШ, так все называли Штефана, утверждал, что именно этот эпизод был воссоздан в американской картине «Шапито» великого Маленького Бродяжки.

Но точно я вам этого не скажу, ШШ был мастером придумывать различные небылицы и мистификации. Маленький Бродяжка являлся кумиром ШШ – это мне известно доподлинно. Он вообще бредил американским кинематографом. Позже ШШ стал заниматься авторской эротикой, и дела его пошли в гору. Некоторые ошибочно называют эти ленты порнографическими, но это неверно – ШШ старался проникнуть в психологию своих героев.

Конечно, на его творческом пути встречались и недоброжелатели, особенно из числа искушенных кинокритиков и теоретиков кинематографа. ШШ нередко упрекали в излишней вульгаризации и упрощении его кинообразов и сюжетов, однако Штефана эти нападки не особо беспокоили: его малобюджетные картины пользовались бешеным успехом у определенной части публики, а это для него было главным критерием фильма.

Из того же интервью

– Вообще, надо сказать, что Штефан был прирожденным кинематографистом, основной его реальностью было пространство студийного павильона, жизнь за его стенами всегда представлялась ему чем-то далеким и не совсем реальным. Мой давний приятель кинокритик Рихард Волф даже выдвинул теорию о том, что очарование этих вульгарных и дурацких в своей первооснове плотских киноисторий, таких как «Гимназистки на каникулах», заключается в абсолютной вере их автора в реальность происходящего.

– Кстати, вы случайно не знаете, куда этот Рихард Волф делся? Нет? Я тоже. Много людей куда-то подевалось. Но я отвлеклась, – спохватилась Гертруда Коопен и продолжила свой рассказ: – Это был особый, недооцененный вид кинематографа, получивший развитие позже, в семидесятых годах. Это, к примеру, «Последний хоровод в Париже». Секс очень важен для человека, и художнику не следует обходить его молчанием. Я сама снялась в «Ласточках на жердочках» и «Сочных устрицах». В этом не было ничего зазорного. В фильмах ШШ была некая элитарность. Они демонстрировались абсолютно легально в кинотеатре «Форум», там собирались представители берлинской богемы, как сказали бы сейчас, андеграунда. Может, мне и не стоит этого говорить, но как тогда его кинематограф оказался под запретом, так и сейчас он был бы не востребован в ГДР. Ах, если бы ШШ не сожгли, возможно, порнография была бы признана отдельным видом кинематографа.

Гертруда Коопен помолчала, а потом с горечью поделилась сокровенным:

– На самом деле он меня жестоко обманул. Это я должна была сниматься в «Девушке и Драконе», но ШШ увлекся этой нацистской карьеристкой и вероломно отдал мою роль ей. До сих пор не могу этого простить… Нельзя верить режиссерам! Скотина, – с любовью произнесла постаревшая кинодива.

С Гертрудой вышло по-свински, это правда, вспомнилось Штефану, но я ничего не мог с собой поделать. Возможно, она и подходила на главную роль в «Девушке и Драконе» и была уверена, что эта роль достанется именно ей, но, если быть до конца честным, Лорелей получила ту роль по праву. Именно в момент нашей первой близости мне привиделся кадр из моей главной фильмы.

Перисто-слоистые облака сделались окончательно прозрачными, и сквозь них отчетливо проступило солнце. Облака, как и воспоминания Штефана, не прекращали своего размеренного движения по небосклону.

Я и оглянуться не успел после того, как выбрался из клетки со львом, а моя жизнь чудным образом изменилась в лучшую сторону. Предложения сняться в эпизодах поступали с завидной регулярностью, и меня даже стали узнавать на улицах. Больших ролей не предлагали, что меня не очень-то и расстраивало. Я мечтал о карьере режиссера и сделал свой первый маленький шаг в этой профессии.

Тогда я нашел себе и новое жилье – переехал с Шинхаузеаллеи из комнаты с сортиром на лестничной клетке в трехкомнатную квартиру на Ноллендорфплатц.

Единственный раз в моей жизни мне помогли еврейские корни: я снял квартиру у фрау Густавы, давней знакомой моей покойной матери.

Фрау Густава была вдовой ветерана большой войны, известного художника Франса Либерта. Вдова классика знавала времена и получше, но и к моменту нашей встречи не бедствовала. На первом этаже принадлежащего ей дома она с обнаружившейся в ней предприимчивостью открыла кафе под названием «Люмьер». Фрау Густава была синефилкой, что не мешало ей замечательно готовить. Сама она занимала квартиру на втором этаже, а просторную мастерскую своего мужа на третьем решила сдать. Как она мне сказала, решение это было связано не с недостатком денег, на жизнь ей хватало пенсии и доходов от заведения, просто ей было грустно от того, что пространство, предназначенное для творчества, попусту простаивает.

Странная фантазия: она хотела сдать жилье знакомому, и обязательно еврею. При встрече она поинтересовалась, религиозен ли я. Забавная тетка, забавный вопрос!

Я откровенно ответил отрицательно. Данный факт ее разочаровал, но то, что я имею отношение к кино, ее несколько утешило. Свои фильмы я предпочитал ей не показывать, все же она человек старой закалки.

Она наотрез отказывалась готовить свинину, но с этим у меня проблем не было: свиные рульки я ходил есть в «Место встречи» на Кантштрассе. Там их готовили не хуже, чем моя мама.

Через какое-то время после окончания войны один умный предприимчивый швед придумает магазин ИКЕА, где сборную мебель и предметы обстановки можно будет приобрести по весьма сносной цене. Но в то время разрушение человеческого быта еще не приняло необратимого характера, каким оно сделается очень скоро, и потому особой нужды в ИКЕА еще не было. Несмотря на это, мне удалось обставить свое жилье недорого, но весьма комфортно и со вкусом.

В моей наполненной светом, просторной мансарде имелся персональный вход со двора и отдельный санузел. Замечательная ванная комната, отделанная белым кафелем, со всеми необходимыми цивилизованному человеку приспособлениями и устройствами. Когда меня выселили из моей мансарды, больше всего меня угнетало отсутствие нормального сортира и ванной.

Со временем я полностью изменил интерьер своего жилища. Прежняя мастерская художника превратилась в мастерскую кинематографиста.

Мне удалось (несказанное везение!) раздобыть по сходной цене подержанную, но в очень хорошем состоянии французскую электромеханическую «Мениоллу» – звукомонтажный демонстрационный аппарат, по тем временам техническая новинка, которая позволяла просматривать собранный материал, не отходя от монтажного стола. Это был весьма внушительного вида агрегат, напоминающий перевернутый кинопроектор, в котором кинопленка проецировалась на линзу размером с сигаретную пачку. Склеив эпизод, я мог немедленно посмотреть его в этом светящемся оконце и при необходимости внести изменения. Конечно, не так комфортно, как в обычном кинозале, но у меня появилась возможность монтировать свои фильмы дома и, следовательно, экономить на аренде кинозала и оплате киномеханика.

«Труд делает человека свободным». В этом новом, не так давно введенном в обиход слогане без сомнения имелось рациональное зерно. На проекте «Гитлер подарил евреям город» только исполнение служебных обязанностей и рутина кинопроизводства отвлекали меня от тревожных мыслей о будущем переезде на чужбину и не давали мне окончательно впасть в уныние.

Профессия режиссера, помимо творчества, зачастую включает в себя и административные функции. Мне приходилось заниматься не только подготовкой к съемкам, изучением литературных первоисточников, отбором актеров и редактированием сценария – надо было позаботиться о размещении, бытовых удобствах и питании съемочного коллектива. В своей картине «Гитлер подарил евреям город» я первым в мировом кинематографе использовал «метод погружения». Актеры не могли покидать место съемки. Персонажи фильмы поселились непосредственно в декорациях картины. Шметерлинг разрешил не размещать людей в промзоне. По согласованию с руководством съемочную площадку обнесли колючей проволокой, дабы избежать несанкционированных отлучек исполнителей со съемок.

Условия жизни были излишне спартанскими, но это придало эпизодам особую достоверность и сделало происходящее на экране правдивым и убедительным.

Однако подобный метод был сопряжен с определенными организационными трудностями. Фасады домов и улицы смотрелись неплохо, но внутри домов были просто пустые пространства. В помещениях, не задействованных в игровых сценах, мы установили армейские койки, на которых разместились кинематографисты. Трехразовое питание обеспечивалось армейскими полевыми кухнями. Еда не ахти какая, впрочем, есть было можно. Шметерлинг любезно похлопотал о выделении пайков, превышающих обычную норму для сегрегированных граждан.

А вот отхожие места на моей съемочной площадки были некомфортными и запущенными. Последний раз я сталкивался с подобным на фронте, да и то полевые армейские нужники были получше. С этим я ничего не мог поделать и отчаянно скучал по своему сортиру с кафелем у фрау Густавы.

С самого начала этого предприятия меня не покидали тревожные мысли и вопросы, на которые у меня не имелось ответа. По какому праву они украли у меня мою счастливую реальность? Мой мир, который я выстроил для себя и на который имел право, был не так уж и затейлив. Он не доставлял никому хлопот и не требовал особых затрат. Мой теплый сортир, просторная и светлая мастерская, мой киносъемочный павильон, мои малобюджетные картины, далекие, как и я сам, от всякой политики, и женщина всей моей жизни, которую я по счастливой случайности повстречал. Кому это мешало? И зачем Гитлеру понадобилось все это разрушать?

В сложившейся ситуации песня «Спасибо, Гитлер!», которая была утверждена в качестве лейтмотива моего киноальманаха, звучала особенно забавно, я бы даже употребил слово «абсурдно».

Гитлер, Гитлер наш родной,Будь же вечно ты живой.Нам на радость,Врагам в тягость,Друзьям в помощь,Недругам в горечь.Братьям и сестрам в ништяк,Всем прочим в порожняк.(Авторский перевод с немецкого)

Музыкальное произведение исполнялось участниками специально организованного детского хора. Детей было 14 человек. Шесть мальчиков и восемь девочек. Младшему ребенку было пять, а старшему одиннадцать лет. Детский хор принимал участие в съемках большинства новелл киноальманаха.

В то время уже был ратифицирован закон об обязательной любви к Гитлеру, и начальство настоятельно рекомендовало эту песню для исполнения. Должен заметить, что мелодия хорошо ложилась на слух и легко запоминалась. Песня сразу же сделалась популярной. Я часто наблюдал, что ее с удовольствием насвистывали как актеры, так и охранники моего городка.

До съемок альманаха «Гитлер подарил евреям город» мне никогда не приходилось работать с детьми. Но я нашел с маленькими актерами общий язык и взаимопонимание. Для них съемки были увлекательной игрой, и это было мне на руку. Уже через несколько репетиций детский коллектив представлял собой вполне удовлетворительный хор.

Мысли о будущей жизни в жарком климате на берегу моря не оставляли меня в покое, и я часто рассказывал о новом мире своим подопечным из детского хора. Благодаря Гитлеру на старости лет у меня появилась необходимость поработать с детьми. Не сказал бы, что такая работа доставляла мне большое удовольствие, но детишки, которые пели песню о Гитлере, подобрались смышленые и схватывали все на лету. Возможно, дело было в том, что большинство детей до того, как попасть на съемки, занимались музыкой.

Их волновали вопросы, которые мне даже не приходили в голову. Например, один мальчик утверждал, что на Мадагаскаре водятся малярийные комары. Никогда об этом не задумывался. Другой юный актер был убежден, что туземное население отличается излишней агрессивностью, связанной с их языческими верованиями. А девочка с оклюдером по имени Анна сказала мне, что купаться в океане не так просто, как может показаться, поскольку приливная волна может унести купальщика в открытое море, если, конечно, он не профессиональный пловец. Оклюдер – приспособленный для этой цели носок на одном из стекол очков – она носила, чтобы избавиться от легкого астигматизма. Врач предписал ей носить его четыре-пять часов в день, и она неукоснительно выполняла его распоряжение. Носок смотрелся очень забавно и бесхитростно. Я решил использовать эту деталь в связанных с нею эпизодах, что придало особую трогательность ее кинообразу.

В наше время дети стали не по годам развитыми и информированными; думается, все дело в научно-популярных журналах, которыми они увлекаются.

Про Мадагаскар я ничего толком не знал, кроме того, что там мне никто не будет запрещать ходить по тротуарам. Ну, и того, что переезду просто-напросто нет альтернативы. Лучше, чтобы тебя покусали комары, когда ты идешь по тротуару в тропиках, чем получить неприятности в благотворном, привычном для здоровья климате, рассуждал я, и дети со мной не особо и спорили.

В своих мечтах я идеализировал место будущей ссылки, но ведь человеку свойственно в трудных обстоятельствах думать о хорошем.

«На Мадагаскар всего за 500 марок!» – жизнеутверждающе провозглашал один из информационных титров моего киноальманаха.

Пригород Тель-Авива. Двадцать пять лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– По плану, утвержденному руководством, один сюжет альманаха «Гитлер подарил евреям город» о жизни немцев Моисеевой веры должен был появляться каждую неделю. Мы выполняли свою работу. Евреям было лучше сниматься в кино, чем быть занятыми на общественных работах. Люди сами стремились попасть на наш проект. Сниматься считалось везением! Правда! Я лично выбил повышенные пайки в министерстве пропаганды!

Вы и не представляете, какой был конкурс на участие в съемках, какой был ажиотаж! Сегрегированные родители мечтали пристроить своих детишек в наш коллектив.

Да, я знаю, какие безобразия творились в концлагерях, но на наших съемках все было иначе! Возможно, меня следовало бы за это поблагодарить! Я этого от вас не жду, но очень надеюсь, что следствие вашего молодого государства в отношении меня будет объективным.

Раз в неделю мы выдавали на экраны страны короткометражную фильму о жизни немцев Моисеевой веры, находящихся в вынужденной изоляции от общества. Ну так и что? Не я писал эти законы, не я всех этих людей изолировал! Пятиминутные сюжеты были вполне правдоподобны! В кино всегда есть место вымыслу. «Гитлер подарил евреям город» следует рассматривать в контексте всего кинематографа того времени.

К чему были все ваши хлопоты? Зачем было тащить меня сюда через океан? Поймите, я вовсе не против побывать здесь у вас, на Святой земле, где столько исторических памятников и артефактов. Но чем я могу вам помочь в ваших расспросах? Я занимался исключительно кинематографом.

Из интервью с дрессировщиком герром Мюллером, через тридцать лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– Конечно, в работе с хищниками случались и досадные происшествия. – Интервьюируемый был абсолютно искренен в своем неспешном повествовании. – Не могу не вспомнить съемки агитационного ролика под рабочим названием «Германец приручает британского льва».

«Где-то в джунглях вероломные евреи поймали в свои сети благородного льва. На помощь хищнику приходит охотник из Франкфурта, путешествующий в Африке по туристической путевке. Увидев беззащитное животное, попавшее в хитроумно изготовленную из лиан еврейскую западню, охотник откладывает в сторону ружье, решительно отгоняет хлыстом затаившихся в кустах еврейских браконьеров, у которых, разумеется, нет лицензии на подобный промысел, и незамедлительно выпускает на волю царя зверей. Освобожденный от еврейских пут лев не спешит уходить от своего новоприобретенного друга и в качестве благодарности за хлопоты и потерянное время живописно располагается у него в ногах, предоставив тем самым туристу редкую возможность сделать несколько фотоснимков на память. По возвращении домой во Франкфурт охотник вешает фото над камином и продолжает заниматься своим любимым и полезным для общества делом – изготовлением и продажей скобяных изделий».

Разумеется, не совсем достоверно, но в кинематографе есть свои законы. Как мне объяснили, это была геополитическая метафора. По всей вероятности, животное было нервировано нарушением рациона питания. В тот период уже имели место временные трудности с продовольствием. Так вот, во время съемок произошел досадный инцидент: тот злосчастный лев отгрыз голову исполнителю роли германского охотника.

– И мне пришла в голову удачная мысль: заказать у знакомого таксидермиста чучело покойного. Разумеется, покойного льва, а не актера, – пояснил герр Мюллер. – После произошедшего мы были вынуждены усыпить животное. Актера же, я запамятовал его фамилию, похоронили за счет кинокомпании. Чучело получилось на загляденье хорошо. Я оплатил заказ из собственных средств, имея на изделие определенные планы. Я собирался преподнести чучело в подарок Гитлеру.

– С чего вы взяли, что я ему симпатизировал, ни в коем разе! Я даже за него не голосовал, поверьте мне! И время показало, что я был прав. Прошло несколько лет после прихода Гитлера к власти, и его поведение сделалось просто возмутительным! В тот год его ближайший соратник, доктор Геббельс, исключил цирк из видов искусств, которым полагаются государственные субсидии. Я такого от них не ожидал, вроде интеллигентные люди, и на́ тебе! Театры финансировали, кино финансировали, оперу и балет – пожалуйста, а цирк – нет. А ведь искусство цирка очень важно для воспитания подрастающего поколения. Вы представляете себе, в какое незавидное положение попала моя труппа? Это было возмутительное решение.

В том неслучившемся подарке был свой прагматичный резон: мы подписали коллективное письмо от работников цирка и хотели вручить его фюреру на его день рождения, чтобы он лично разобрался в происходящем. Я на это очень надеялся, Гитлер любил цирк. Но чучело так и не было вручено Гитлеру – происки недоброжелателей в имперской палате культуры.

Что касается предъявленных мне после окончания войны обвинений, то я их безоговорочно и решительно отметаю. Я не предоставлял клетки для перевозки заключенных, их у меня реквизировали, причем самым беспардонным образом, без какой бы то ни было компенсации! Я был оправдан решением суда!

То злополучное чучело, которое сделалось ненужным, мне удалось по дешевке продать одной из киностудий в качестве реквизита. Что случилось с этим экспонатом в дальнейшем, мне неизвестно.

Архив Студии документальных фильмов ГДР. Фрагменты интервью с режиссером Карлом Фрицем, через двадцать лет после съемок киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

– Должен заметить, что в наших колониях отношение к местному населению было более гуманным и разумным, чем во владениях наших геополитических соперников. Мой короткометражный фильм об Африке был наполнен философским смыслом, это были рассуждения просвещенного интеллектуала о бремени белого человека и об ответственности, которую налагает национальная принадлежность. Возможно, я и был консервативен… Германия опоздала к разделу мира, мы были несправедливо лишены заморских территорий, в которых страна отчаянно нуждалась.

До сих пор виню себя за произошедшее. Лев отгрыз голову актеру на моих съемках. Такого и врагу не пожелаешь. Запамятовал его фамилию, столько времени прошло…

Сохранившийся фрагмент киноальманаха «Гитлер подарил евреям город»

По сценарию картины Гитлер лично раздобыл чучело льва для кружка юных натуралистов, организованного при еврейской школе. Это учебное пособие символизирует заботу правительства о национальном меньшинстве. Подарок Гитлера занимает почетное место среди прочих учебных пособий, как то: птичьи чучела, клетки с живыми хомяками, гербарии. В свободное от основных занятий время любознательные детишки с увлечением изучают разнообразный мир флоры и фауны. Кружком руководит профессор зоологии герр Розенбаум, признанное светило науки, до недавнего времени преподававший в Лейпцигском университете на кафедре естествознания. Мировое светило был несколько оторван от политических будней и только по этой причине вовремя не успел уехать в Венесуэлу, где ему настоятельно предлагали место руководителя национального парка. В картине прославленный зоолог появлялся буквально на несколько мгновений в окружении детворы, которая с интересом слушала его увлекательный рассказ о животном мире черного континента.

В синхронном тексте нужды не было, фильм был не о животных, а о гуманном и просвещенном отношении к национальному меньшинству в рейхе. В какой-то момент ленты дети вежливо прерывали лекцию и радостно и беззаботно начинали петь «Спасибо, Гитлер!». В происходящем на экране была некая условность, но так и было задумано. «Молодые евреи благодарят Гитлера за подарок», – лаконично сообщал финальный титр сюжета.

Как тесен мир! Это был тот же самый хищник, с которым когда-то меня заперли в вольере, я не мог ошибиться. Я протянул руку и потрогал клыки зверя. Они были измазаны чем-то, напоминающим засохшую кровь. Как знать, может, это она и была. Я немедленно указал реквизитору, что льва следует тщательно почистить, вспомнилась Штефану съемка того эпизода.

Облака продолжали складываться в причудливые фигуры, и параллельно их движению возникали все новые и новые воспоминания, забавные случаи на съемках, романтические приключения, мечты, пьянки, детали быта и прочий поток важных и совсем не важных сведений, событий и фактов. И то, что хронология и последовательность их была во многом нарушена, вовсе не делало всю эту информацию менее ценной и значимой для ее обладателя.

С того момента, когда я, еще толком не разглядев Лорелей, поплелся за ней по улице, что-то подсказывало мне, что все это неспроста. Может, в силу возраста и пережитого – оставьте свои скабрезные улыбки! – я неосознанно был готов к большому чувству, к которому давно и безуспешно стремился.

В тот первый день, когда я повстречал Гитлера, впендюрить ей с ходу не вышло. Моя новая знакомая проявила девичью принципиальность и в первый день предпочла ограничиться светским общением исключительно устно.

– Я снимаю свою первую фильму, – застенчиво сообщила она мне. – О! Так я вас знаю! Я вспомнила! Я видела вас в кино! Вы актер! – воскликнула она, когда я ненароком указал ей на одну из удачно подвернувшихся уличных афиш с моей физиономией. – О! Вы и режиссер? А что вы сняли?

Как очаровательно звучало это восклицание «О!» в ее устах! Я перечислил ей все свои картины.

– Нет, я не видела ни одной вашей фильмы, простите.

Конечно, она не видела, и что из того? Самые важные вещи – не всегда самые известные. Возможно, кинематограф и должен быть именно таким, как мой, – чувственным и сладострастным, повествующем о сокровенном. Если бы меня не сожгли, эротика определенно была бы признана отдельным видом кинематографа!