Не проси моей любви

2

И вот оно, счастье. В сухой и чистой одежде, с вымытыми и безупречно уложенными волосами, она сидит за круглым обеденным столом в обставленной добротной дубовой мебелью гостиной Белого дома и уплетает свинину по-царски, запивая чилийским мерло. Слева от нее расположился Аркадий, справа – Леонид, напротив – Лера и Герман.

Лера не смогла отказать себе в удовольствии обласкать любимчика и, начав ворковать еще в дверях, к моменту посадки за стол завладела им полностью, игнорируя сердитое фырканье сестры. Слишком усталый и голодный, чтобы сопротивляться, он отдал себя, точно котенка, в добрые руки, тем более что требовалось от него не так уж много: есть то, что она накладывала ему на тарелку щедрой рукой, слушать, кивать, изредка одаривать ее благодарной улыбкой… Вот шельма! Пожив с ним вне стен этого сумасшедшего дома, Нора уже и забыла, какой обаятельной бестией он умеет быть.

Свинина по-царски представляет собой отбивную, сверху которой слоями уложены нарезанный кольцами репчатый лук, натертый на крупной терке картофель, смешанный с аджикой майонез, помидоры, сыр – и вся эта благодать запечена в духовке. Вкуснота необыкновенная! Тут же, на столе, теснятся разнокалиберные керамические миски и салатницы с маринованными огурчиками, черными маслинами, лососевой икрой, свеклой с грецкими орехами в сметане… Глядя на бутылку мерло в руках Аркадия – третью по счету, – Нора пытается вспомнить, когда они последний раз собирались за этим столом, чтобы поужинать в непринужденной обстановке, и не может. Причиной их с Германом отъезда с фермы послужили не слишком радостные события. Впрочем, и события, ставшие причиной возвращения, радостными назвать было нельзя. Ладно, сейчас самое время расслабиться. Мягкий свет пятирожковой люстры с фантазийными плафонами, тяжелые гобеленовые портьеры, фигурный паркет…

– Итак, – бодрым голосом прервал затянувшуюся паузу Аркадий. – Надо думать, наши отважные путешественники заморили червячка и готовы поведать миру о своих сегодняшних подвигах. – Твердой рукой, как будто был трезв как стекло, он разлил вино по бокалам. Покосился на Германа. – Готовы или нет?

– Да. – Тот положил вилку на край тарелки, вытер губы бумажной салфеткой, вздохнул и сделал маленький глоток из только что наполненного бокала. Вздохнул еще раз. – Мы пережидали грозу в одном из пустующих лагерных бараков…

Пока он рассказывал, в гостиной стояла мертвая тишина. Все взоры были обращены на него, сам же он смотрел преимущественно на свой бокал, время от времени начиная вращать его за высокую тонкую ножку. Нахмуренные темные брови, четкая отрывистая речь и прямая спина выдавали тщательно скрываемое напряжение.

Упоминание о ноже заставило Аркадия выпрямиться на стуле, копируя позу Германа. Лера прижала пальцы к губам, стараясь подавить возглас не то ужаса, не то восторга. Нора покосилась на Леонида. На бледном лице его – застывшем, изумительно правильном, как у мраморной статуи греческого бога, – блестел пот.

– Холодное оружие, – пробормотал Аркадий, когда Герман умолк. – Этого только не хватало. Ты умеешь работать с ножом?

– Да.

– И ты готов был совершить убийство?

О том же спрашивала Нора несколько часов назад в заброшенном бараке. И сейчас, в уютной гостиной Белого дома, под прицелом четырех пар глаз, Герман повторил свой ответ:

– Да, был готов.

Аркадий молчал.

– Слава богу, человек Андрея Кольцова не стал это проверять, – с нервным смешком произнесла Лера, вероятно, чтобы разрядить обстановку.

– Ты был готов убить любого человека, разыскивающего Леонида по приказу Кольцова-старшего? – после паузы решил уточнить Аркадий. – Или именно этого человека, Бориса Шаталова?

– Любого, – ответил Герман. – Но этого с особенным удовольствием.

– Личные счеты?

– Можно и так сказать.

Еще одна пауза. Взгляды серых глаз и зеленых скрестились, как фехтовальные шпаги. Пользуясь случаем, Лера подложила на тарелку Германа ломтик сыра и несколько маслин.

– Что же произошло на той знаменитой вечеринке? – задумчиво произнес Аркадий. – Если за это ты готов убить. Я знаю, тебя принуждали вступить в сексуальный контакт с Андреем Кольцовым. Но как именно принуждали? И почему Кольцов так и не получил желаемого? Почему не приказал двум крепким парням из своей свиты поставить тебя в позу и держать, пока он не наиграется?

Леонид кашлянул. Лицо его перекосилось от злобы. Но доктор Шадрин был неумолим. Он хотел знать правду и смотрел на Германа взглядом мирового судьи.

– Меня не принуждали вступить в сексуальный контакт, – ответил тот. – Меня принуждали об этом попросить. Для начала.

– Не понял, – медленно произнес Аркадий.

Герман глотнул еще вина.

– Видишь ли, господин Кольцов – не насильник. «Нагните мне мальчика, чтобы я ему вставил» – не его стиль. Он человек творческий, если можно так выразиться. И когда я отверг его ухаживания, решил меня… м-м… переубедить.

– Заставить захотеть? – улыбнулся одними губами Аркадий.

– Точно. – Посмотрев на маслины, но так и не притронувшись к ним, Герман продолжил свой рассказ. Теперь капли пота поблескивали на его лице тоже. – Он сказал, что строптивый щенок вроде меня заслуживает только одного – хорошей порки. Но чтобы я знал его доброту, он предоставляет мне выбор: подставить задницу под его член или спину под плеть.

– И ты выбрал второе.

– Да.

Аркадий кивнул с видом человека, получившего тот самый ответ, который ожидал получить.

– Как же это было?

– Меня приковали за руки к решетке садовой ограды и подвергли процедуре, старой как мир.

– У тебя была возможность передумать? По ходу дела.

Герман поморщился. Аркадий терпеливо ждал ответа. Серо-стальные глаза смотрели в упор, не мигая. Леонид тоже ждал.

Наблюдая за всеми троими, Нора чувствовала, что тело под бирюзового цвета блузкой взмокло от пота, хлопчатобумажная ткань прилипла к спине. Не в меру богатое воображение уже нарисовало ей сцену расправы над сидящим напротив молодым мужчиной – мастером метания ножей, – которого она называла то эльфом, то друидом, и теперь спрашивала себя, как уснуть и не увидеть во сне стройное худощавое тело, выгибающееся под плетью, крепко прикушенные губы… И кровь. Священную кровь жреца, вопиющую о мести.

– Я не рассматривал эту возможность, – наконец прозвучал ответ.

– Даже мысли не допускал?

И тут Леонида прорвало.

– Слушай, док, отвали! Что тебе от него нужно? Устроил какой-то гребаный сеанс психоанализа…

Хрясь!

Аркадий с такой силой треснул кулаком по столу, что Нора подпрыгнула. Хорошо, что бокалы были наполнены не доверху, а по правилам – на одну треть.

– Под моей крышей нашли убежище два человека, способные на убийство. – Грозный рык его, вероятно, должен был заставить единственного законного наследника династии Кольцовых испуганно втянуть голову в плечи, но тот даже не моргнул. – Про тебя, блондин, я знаю давно. Мы с тобой говорили на эту тему. Теперь вот узнал про твоего приятеля. И хочу понять, что застряло в нем занозой…

– Еще раз назовешь меня так, – процедил Леонид, – и будешь свои зубы с паркета собирать.

– О-ля-ля! А не охренел ли ты, блон…

– Эй, мужики, – вмешался Герман, – кончайте базар. Я на все отвечу.

Сказано это было самым обыденным тоном, без малейших признаков недовольства или раздражения, и, возможно, поэтому произвело требуемый эффект. В гостиной воцарилась тишина.

– Ты читал «Мертвые без погребения»[1]? – обратился Герман к Аркадию. – Помнишь слова о том, что пытки наносят ужасную рану гордости?

– Но ты устоял, – подумав, возразил тот. – Люди Кольцова не добились от тебя того, чего хотели. Кто с тобой работал, кстати? Болотов и Шаталов?

– Болотов, Шаталов и сам Кольцов. – Герман говорил ровным голосом, не опуская глаз. По вискам его по-прежнему ползли струйки пота. Придвинув свой стул вплотную к его стулу, Лера ласково поглаживала его по руке. – Не добились согласия на секс, но добились всего остального, чего хотели добиться.

С тяжким вздохом Леонид потер пальцами переносицу. Отвернулся, стараясь не встречаться взглядом ни с кем из присутствующих. Он там был, – догадалась Нора. Был и все видел.

– Не стоит казнить себя за некоторые свидетельства… гм… слабости плоти, – с неожиданной мягкостью проговорил Аркадий. В глазах его впервые за весь вечер промелькнуло нечто похожее на симпатию. – Плеть – серьезный девайс. Удары ее гораздо более травматичны по сравнению с ударами ремня, например. А уж если их наносит специально обученный человек… – Он пожал плечами. – Впрочем, я тебя понимаю.

– Спасибо, – кивнул Герман.

– Вопрос в другом. Заслуживают ли смерти люди, которым удалось выбить из тебя те самые свидетельства, допустим, крики и стоны, но кроме криков и стонов – ничего. Которые, несмотря на твой решительный отказ выполнить основное требование, не нарушили правила игры, не подвергли тебя сексуальному насилию.

– Не подвергли, – перебил Леонид, – потому что я помешал. Андрей свет Яковлевич дал возможность объекту своего желания передохнуть пару часов, после чего велел Генке тащить его задницу в господскую опочивальню. И тогда…

Он перевел дыхание, глядя на доктора Шадрина пристально и мрачно.

– …ты прикончил его, – тихо договорил тот. – Геннадия Болотова. А твой папаша позаботился о том, чтобы он попал в списки без вести пропавших. По моим сведениям, полиция практически не занималась его поисками, тем более что, помимо работодателя, никто не проявил интереса к его судьбе.

– Почему ты считаешь, что это сделал Ленька? – лениво усмехнулся Герман, выкладывая на стол узкий, длинный, матово поблескивающий нож, целиком сделанный из высокоуглеродистой стали. – Почему не я? Ведь я не все время простоял прикованный за руки к решетке ограды.

– Даже если ты явился на вечеринку со своими ножами… сколько их у тебя?..

– Четыре.

– Даже если ты явился на вечеринку со своими ножами, я ни за что не поверю, что охрана не разоружила тебя, прежде чем впустить на территорию. Нет. Ликвидировать Болотова мог только человек, пользующийся относительным доверием хозяина дома или считающийся безвредным. Сын хозяина полностью отвечает этому требованию. Все знали, что он сидит на игле и потенциально опасным становится только в ломке. Своевременно выдавая дозу, поддерживая в нем привычное состояние блаженного пофигизма, Кольцов-старший не опасался никаких агрессивных действий с его стороны. Но этот ангельского вида джентльмен, – Аркадий покосился на Леонида, – является обладателем отнюдь не ангельского характера, в чем мы давно уже убедились, и железной воли. Да-да, я это признаю! Он терпеливо играл дурачка, чтобы усыпить бдительность деспотичного родителя и сохранить необходимую степень свободы, но когда настал поворотный момент, без колебаний сбросил маску и показал свое истинное лицо. Лик чудовища, извиняюсь за пафос. – Слушая эту речь, Леонид щурил свои холодные серые глаза, но не пытался возразить. – Не думаю, что он пустил в дело нож. Работа ножом на длинной и средней дистанции требует специальной подготовки. У тебя такая подготовка есть, у него – нет. А на сверхкороткой дистанции профессионал Болотов легко обезоружил бы его. Версию с ядом кураре тоже оставим сочинителям детективных романов.

– Удар тяжелым предметом по голове? – предположила Лера. – Если удачно бросить, например, утюг…

Представив гордого красавца Леонида, вооруженного утюгом, Нора затряслась от смеха, прикрывая ладонью рот. Леонид осуждающе посмотрел на нее… и тоже рассмеялся.

– Полагаю, не обошлось без огнестрельного оружия, – закончил Аркадий. – Да, это вероятнее всего.

Если он ждал какой-то реакции от участников событий, то напрасно. Оба вдруг вспомнили о содержимом своих тарелок и принялись с увлечением его поглощать. Обрадованная Лера только успевала накладывать им салаты и делать бутерброды с икрой.

Аркадий взглянул на нож. Протянул руку.

– Можно?

– Угу, – отозвался Герман, жуя.

И Нора тоже получила возможность рассмотреть его нож вблизи.

– Серьезная вещь. Если не ошибаюсь, эта модель была создана компанией Смит-и-Вессон по заказу армии США – Взвесив нож на ладони, Аркадий сжал пальцами рукоять. Повернулся к Норе. – Видела такие раньше?

– Только на картинках. А зачем отверстие в рукояти?

– Для крепления веревки. Чтобы в случае промаха подтянуть к себе нож, а в случае попадания – нож вместе с жертвой.

– Он может так глубоко войти?

– Вполне. Поражающая сила при метании ножа почти в два раза больше, чем при работе рукой. К тому же все метательные ножи имеют симметричное расширение клинка к острию, заканчивающееся симметричной же ромбовидной или мечеобразной заточкой, и стрелоподобное окончание острия, благодаря которому клинок застревает в теле. Представив эту картину, Нора невольно передернулась.

– Жуть!

Герман сухо усмехнулся.

– Как ты метаешь нож? – поинтересовался Аркадий.

– Как угодно. В зависимости от ситуации и стоящих передо мной задач. Но предпочитаю безоборотным способом острием вперед. Кстати, ты не совсем правильно держишь. Давай покажу как надо.

– Из рук в руки не передавайте! – всполошилась Лера. – А то поругаетесь, будете друг с другом на ножах.

Это была лучшая шутка за весь вечер. Аркадий и Герман, неизменно ругающиеся большую часть времени, которое проводили вместе, хохотали минут пять. Наконец Герман вытер глаза и взял в левую руку нож.

– Смотри. Указательный палец лежит на ребре ножа. Средний палец, безымянный и мизинец обхватывают рукоять, которая своим основанием касается основания ладони. Большой палец придерживает нож сбоку. Таким образом пальцы образуют как бы ствол, канал, по которому движется нож. Если выпрямить руку с ножом, – он встал, сделал шаг назад и направил острие на картину в узкой раме из мореного дуба, – то получится прямая линия. Понятно? Нож является продолжением руки и смотрит в ту сторону, куда нацелен указательный палец.

Вот так же стоял он в бараке непосредственно перед броском: правая нога впереди, нож в левой руке, согнутой перед грудью. Тогда Нора пряталась за его спиной и не имела возможности разглядеть все детали, да и вообще было не до того, теперь же опасная грация его движений буквально заворожила ее.

– Можно использовать более короткий хват, где только указательный палец лежит на ребре ножа, а большой и средний его придерживают, но скорость броска в таком случае становится гораздо меньше, и нож утрачивает свою поражающую способность. Чем длиннее хват, тем большую скорость получает нож при броске.

Замахнувшись, Герман оттолкнулся левой ногой и, поворачивая корпус вправо, точно расчитанным движением послал оружие в цель, выпустив его лишь тогда, когда рука оказалась полностью выпрямленной. Целью была верхняя горизонтальная планка дубовой рамы, обрамляющей картину. Заточенное стальное лезвие глубоко вошло в древесину и застряло там, разделив планку ровно пополам.

Лера тихонько вскрикнула.

– Черт тебя подери! – Нахмурилась и добавила негодующе: – Гангстер!

– Способ называется безоборотным, но при правильном метании нож в полете делает четверть оборота и поражает цель на дистанции до десяти метров. Идеальной считается дистанция от трех с половиной до пяти метров… приблизительно пять-шесть шагов… метать нож более чем на десять метров вообще бесполезно.

– Точность попадания зависит от хвата? – Подойдя к покосившейся на своем гвозде картине, Аркадий внимательно осмотрел место входа клинка.

– Ну, в общем, да. Чем ближе большой палец к рукояти, тем больше должно быть расстояние до цели, и наоборот.

– Я слышал, профессионалы называют нож этой модели самонаводящимся. За отменные метательные качества.

– Да, – с улыбкой подтвердил Герман. – Ножичек что надо. Отличное соотношение веса и длины, удачный баланс.

И тут хитроумный доктор как бы вскользь проронил:

– А что за оружие отправило на тот свет Геннадия Болотова?

Должно быть, ему показалось, что Герман так разогнался, исполняя хвалебные оды своим ножам, что ответит уже на любой вопрос – просто потому, что не успеет затормозить.

Герман успел. Стоя по другую сторону стола, прямой и стройный, он улыбался плотно сжатыми губами, глядя Аркадию прямо в глаза. Тот сокрушенно покачал головой, и тогда голос подал молчавший последние десять минут Леонид:

– Думаю, можно сказать ему, Герман. Как ни крути, он нам помогает. Он имеет право знать.

– Дело твое.

Леонид кинул в рот маслину, прожевал, выплюнул косточку и, сделав добрый глоток вина, равнодушно проронил:

– «Глок-36».[2]

– Вы были вместе…

– …курили траву в моей комнате…

– …Болотов пришел за Германом, начал распускать руки, и ты застрелил его из пистолета.

– Только не спрашивай, док, откуда у меня пистолет.

– Меня гораздо больше интересует, где он сейчас.

– Я выбросил его в море, – ответил без запинки Леонид.

– Здесь, на Соловках?

– Да.

Ни вид его, ни тон при этом не изменились, но у Норы возникла необъяснимая уверенность, что он врет. Выбросил пистолет? Это он-то? Невозможно.

Аркадий, если и усомнился, то не подал виду. Выдернул из рамы нож, взялся за рукоять, как показывал Герман, медленно и тщательно скопировал его стойку.

– Правильно?

– Да. Запомни, движение идет от корпуса к руке. От центра тяжести тела. Мы говорим «я бросил нож», но на самом деле нож не бросают. Нож сходит с ладони в направлении цели.

– Эй! Эй! – переполошилась Лера. Ей был знаком этот жесткий прищур серых глаз. – Может, продолжите завтра во дворе? Вы мне всю мебель попортите, ковбои.

– Для придания ножу большей скорости можно использовать волновое движение или противоход, – не обращая внимания на ее протесты, добавил Герман. – Или все вместе.

– Как при работе хлыстом?

– Точно. Хлыст в работе – пример волнового движения. Пример противохода – лук и тетива.

Неизвестно, была ли целью Аркадия одна из стоек открытого стеллажа или что другое, в любом случае он промахнулся. Брошенный им нож закувыркался в полете, ударился об стеллаж и с глухим стуком брякнулся на пол. Чертыхнувшись, Аркадий подошел и, подобрав нож, осмотрел со всех сторон, словно надеялся обнаружить в нем скрытый изъян, объясняющий неудачу.

Взглянул исподлобья на Германа.

– Ты понял, что произошло?

– Заваливание кисти.

– Что?

– Распространенная ошибка новичков. Кувыркание ножа происходит в том случае, если кисть руки по инерции заваливается вперед до того, как нож сходит с руки. Причиной может быть либо общая скованность, либо слишком короткая амплитуда движения предплечья, из-за чего кисть начинает его обгонять.

Потом было чаепитие, не омрачаемое никакими разборками. Видимо, доктор почувствовал, что надо сделать паузу хотя бы на час. Стараясь разрядить обстановку, Лера увлеченно рассказывала о том, что происходило на ферме в течение последних двух недель: какие картины написала местная художница Леся по прозвищу Мышка Молли, сколько новых гибридов бегоний и азалий зацвели в оранжерее, где в окрестных лесах совершенно случайно обнаружились новые грибницы, кто в кого влюбился, кто с кем разругался и прочее-прочее. Неторопливое журчание ее речи и впрямь действовало успокаивающе.

Аркадий открыл бутылку сухого белого вина. Герман, как послушный мальчик, сходил на кухню, нарезал дольками заранее приготовленные Лерой персики и груши, аккуратно разложил на блюде и подал к столу. Смущенно помаргивая длинными ресницами, позволил Лере пощекотать ему спину под рубашкой, сел на свое место и воззрился на торт.

– Что такое? – забеспокоилась Лера. – Тебе не нравится тортик? Свежий! Зина утром испекла.

На лице Германа появилось страдальческое выражение.

– Я больше не могу, – жалобно произнес он и протянул свою тарелку Норе, которая как раз проглотила последний кусочек восхитительно вкусного бисквитного торта с начинкой из тертой лимонной цедры и взбитых сливок. – Хочешь добавки, дорогая?

– Хочу, – честно ответила Нора. – Но если ты будешь поощрять чревоугодие, скармливая мне Зиночкины кулинарные шедевры, то очень скоро я стану такого же размера, как сама Зиночка. Что ты на это скажешь?

В бледно-зеленых глазах Германа засветился ужас. Наверное, перед мысленным взором его предстала повариха Зинаида – крепкая, здоровая, румяная деревенская девка с пышным бюстом и необъятной задницей. Мальчишеская стройность Норы и Леры вызывала у нее сочувственную улыбку.

– Так и быть, я спасу вас обоих, – добродушно сказал Леонид. – Давайте сюда ваш торт.

Когда опустела еще одна бутылка, и сотрапезники, лениво обозревая остатки роскошного ужина, расслабленно откинулись на спинки стульев, прозвучал новый вопрос:

– Почему же ты застрелил его, блондин? Геннадия Болотова. Он был личным телохранителем твоего отца, а этот… – кивок в сторону Германа, – всего лишь случайным знакомцем, на которого у Андрея Яковлевича встал член.

Леонид не шелохнулся, только вскинул глаза. Губы его растянула недобрая улыбка.