– Я сказал, смирно!
Мы растерянно подчинились.
– Трошников, чего это у вас бляха в районе паха болтается? – важно сказал помначкар. – Разве вы не знаете, как солдату положено затягивать ремень? Думаете, раз мы далеко от части, можно форму одежды нарушать?
– Да ладно тебе, Жека… – улыбнулся Антон, подтягивая ремень.
– Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!
Улыбка исчезла с лица Трошникова. Провин по-отечески одернул на нем форму, сам застегнул ему пуговку и погрозил пальцем:
– Чтобы я больше такого не видел!
Взгляд помначкара скользнул по остальным, видимо ища, к кому бы еще придраться, и остановился на Драпко. Эдик вызывающе вскинул подбородок, мол, «ну давай, предъяви мне что-нибудь!». Драпко был счастливым обладателем такого могучего торса, что Провин «предъявить» не рискнул – отвел глаза, повернулся и с надменным видом зашагал в караулку. Все-таки Эдика он до сих пор побаивался – помнил его кулаки с тех времен, когда еще был рядовым.
– Вот урод! – зло сказал Антон Трошников, снова расстегивая пуговицу и ослабляя ремень. – Меньше полугода как замкомвзвода, а выпендривается, будто командир части…
Внутри караулки с мокрыми тряпками блуждали угрюмые солдаты сменяющегося караула – наводили порядок, готовя помещение к сдаче.
– Здорово, мужики! – воскликнул Трошников.
По нам скользнули равнодушные взгляды, и грязные тряпки снова заелозили по полу.
– Э, Витюха, ты чё такой вялый? Тебя словно всю ночь по сопкам гоняли в полном снаряжении…
Трошников тронул за плечо одного из надраивающих пол, но тот нервно сбросил его руку:
– Отвали!.. Антон, отвали, я сказал!
– Витек, что случилось-то?
Тот взглянул на Трошникова красными от бессонницы глазами. Видимо, хотел что-то ответить – явно резкое, но промолчал. Сказал лишь: «Удачно вам откараулить, пацаны» – и снова уставился в пол. Антон пожал плечами и вернулся к нам.
– Видать, прав был начкар. Странные они сегодня какие-то…
Шурович с Роганиным, гремя баком, скрылись в столовой, и вскоре оттуда раздался крик:
– Новый караул, хавать!
– Ну что, пойдем пожрем, что ли? – сказал Антон. – Скоро мне на пост.
Помещение, гордо именовавшееся столовой, представляло собой маленький закуток пять на пять с электропечкой и двумя квадратными столами. На хавчик, как обычно, был овес.
– Звереныш, как ты можешь это жрать? – воскликнул Трошников, заметив, как я уплетаю ужин.
– А ты можешь предложить лучше?
– Лично меня от одного вида наизнанку выворачивает… – Антон с отвращением отодвинул тарелку.
– Но надо же что-то есть, – ответил я, продолжая невозмутимо ковырять ложкой склизкую кашу. – Ты просто не думай обо всем, как о дерьме. Тут все дело в самовнушении…
– Ой, только не надо опять своей дебильной философией нагружать. Один хрен, о чем ни думай, дерьмо останется дерьмом. И я его жрать не буду!
– Да ладно тебе. Вон на Быка посмотри. Он же хавает, и ничего…
Я кивнул на Сычева, который ложкой интенсивно загружал овес в свое ненасытное хлебало.
– Быку хоть настоящего дерьма дай – сожрет, – поморщился Антон. – Еще и добавки попросит.
Сережа Сычев, видимо уловив, что речь ведут о нем, на какое-то время перестал жевать, посмотрел по сторонам, потом быстро смел ложкой остатки каши и воскликнул:
– Шур, там хавки много?
– До фигища, – ответил дремлющий у плиты Шурович.
Сычев направился к баку за добавкой. Трошников еще раз с отвращением взглянул на свой ужин и тут же отвернулся.
– Кстати, Звереныш, меня ведь ты меняешь?
– Ну, – ответил я.
– Смотри не опаздывай, а то я, когда меня долго не меняют на посту, становлюсь сердитый. Будет как в том анекдоте: «Стой, стрелять буду!» – «Стою!» – «Стреляю!»
– Если промахнешься, тогда ты точно до конца службы из санчасти не вылезешь.
Я хрустнул костяшками пальцев.
– Я и так оттуда не вылезаю, – усмехнулся Трошников.
– Да уж, косарь ты у нас известный!
Из коридора раздался вопль Провина:
– Первая смена, строиться!
– Что, уже на пост? – проворчал Трошников, бросив взгляд на наручные часы.
– Я сказал, строиться! – снова пронеслось по караулке.
– Вот разорался, хренов командир… – Антон поднялся из-за стола. – Одно радует: несмотря на лычки, жрать Провину придется такое же дерьмо, что и нам. А я б на месте Шуровича ему в тарелку еще и настоящего дерьма всыпал, чтобы он весь караул из сортира не вылезал.
Я не стал напоминать Антону, что не прошло и получаса, как тот пытался сочувствовать нашему гнусному помначкару.
В комнате бодрствующей смены Трошников нырнул в бронежилет, надел кепку, развернув ее козырьком назад, поверх нее напялил каску.
– Витек, помоги, пожалуйста, броник застегнуть, – попросил он Агеева.
Разводящий подтянул лямки на бронежилете. И вдруг настороженно уставился на лоб Трошникова:
