Путь Бенун
– Принимаете, какое дикое стечение обстоятельств! Элизабет всегда предпочитала неброскую одежду, не любила выпячивать знатность происхождения. Думаю, она делал это ради меня, видела, как я прячу свои стоптанные сапоги и засаленные рукава моего самого нарядного сюртука.
Заприметив карету, которая, кстати была с гербами, что говорило о ее принадлежности знатному роду, но молодой повеса не удосужился их рассматривать. Он уже решил для себя, что где-то неподалеку тайное свидание и непременно, любовное, раз в таком романтичном месте.
Он, как и я, тоже был молод. Но нас отличала степень безумия – мое было продиктовано искренними чувствами, его – распутством и больше ничем. Он захотел вспугнуть любовников, просто покуражиться. Подошел к беседке и вошел в нее. Негодяй был приятно удивлен, увидев там очень молодую даму в сопровождении такой же молоденькой служанки. Когда девушки услышали, что к ним кто-то идет, они были уверены, что это я! То, как они растерялись, увидев незнакомца, и испугались, его развеселило, усыпив остатки благоразумия. Они попытались уйти, но он преградил им дорогу.
– Не так быстро, юные леди, мы еще не познакомились с вами. Понимаю вашу растерянность. Полагаю, вы ждали не меня. Но раз уж я пришел первым, придется отдать предпочтение мне. Это было бы справедливо.
Лиз умоляла его не совершать ошибки, дать им уйти или удалиться самому, пока не пришел тот, кого она действительно ждала. На что он ответил:
– Играете со мной? Хотите ввести в заблуждение? Не утруждайтесь изображать из себя невинность. Вам это не к лицу. Ваша одежда не так изыскана, как у других ваших подруг. Вы еще неопытны, что ж я это ценю, каки то, как сияют ваши глаза. Смею представить, что и любовница из вас столь же пылкая. Смиритесь с тем, что я явился первым. Я мог бы потребовать свое прямо здесь. Но не горю желанием встретиться с вашим незадачливым воздыхателем. Хотите, вы можете одарить меня своими ласками обе, ваша служанка подстать вам, так же мила. Ах, вам и это не нравится? Тогда вы поедете со мной одна, служанка останется, чтобы сообщить вашему другу, что он опоздал. Ваши причитания лишь пробуждают во мне еще большее желание. К чему эти слезы? Я вас не разочарую и щедро заплачу.
Элизабет попыталась остановить его, она пошла на крайнюю меру – рассказала обо мне и назвала мое имя! Но и это не помогло!
– Не помню, чтобы слышал это имя. Не надо рассказывать мне байки про «жениха», – ответил негодяй. – Впрочем, если хотите, рассказывайте. Но советую, будьте со мной полюбезнее, иначе я перестану быть с вами вежливым…
Элизабет упала перед ним на колени и зарыдала.
Вас, неверное, удивляет, что я так подробно рассказываю. Память может стать самым изощренным палачем.
Элизабет так и не решилась назвать свое имя. Думала, что так избегнет огласки. Она даже в тот момент думала о родителях, хотя они не очень-то прислушивались к ее желаниям. Эти голоса, которые спорили между собой, я и слышал… Но я не узнал голоса Лиз! Она была напугана и тембр ее голоса изменился. В содержание беседы я не вникал, считая, что подсушивать неприлично.
– Не корите себя, думайте о том, что вы сможете очистить свою душу. Что было потом? Вы нашли негодяя? Кто он? – голос Матери Теней звучал ласково и нежно, будто она баюкала дитя. Это подействовало, старик немного успокоился и продолжил.
– О том, что произошло, мне рассказала служанка. Когда насильник схватил Элизабет за руку, эта отважная девушка набросилась на него, попыталась отбить свою госпожу, но негодяй ударил девушку, и она потеряла сознание. Лиз, она сама призналась мне потом, от переживаний ослабла и не могла сопротивляться, а потом и вовсе упала в обморок. Ее подхватили на руки. Я слышал свист, которым негодяй давал сигнал кучеру. Карета подъехала ближе, он усадил Лиз и увез ее. А я все это время стоял, как болван, неподалеку и ждал…
– Вы настигли карету? Узнали, кто это был..?
Но Генри Трейси и не подумал отступить от своего плана повествования, следуя единственному желанию – рассказать все в надежде уменьшить груз воспоминаний, в которых большую часть составляли его личные переживания, страдание, обида, боль.
– Лиз умоляла, она сопротивлялась, но он не поверил ей… когда понял, что она девственница, заподозрил неладное, но было уже поздно. Натешившись, он приказал ее отвезти по тому адресу, который она назовет и пообещал, что через день навестит ее. Он действительно приехал, как обещал, привез целую карету роз. Я видел это…
Лиз привезли домой под утро. Служанка, которая успела незаметно вернуться домой, открыла ей калитку. Девушки действовали так осторожно, что никто ничего не заметил.
– Где же были вы?
– Я? Где и всегда – на улице, под ее окнами, метался, не зная, что делать и кому сообщать о том, что случилось. Наконец раздался стук колес, подъехала карета.
Двери открылись, я увидел Лиз. Ее одежда была в беспорядке, и я сразу подумал о худшем, но боялся в это поверить. Я окликнул ее. Она даже не посмотрела на меня, и я едва успел ее подхватить, как она потеряла сознание. Я подхватил ее на руки и пошел следом за служанкой, которая провела меня через потайную калитку в сад. Там Элизабет пришла в себя и по-прежнему отворачивалась от меня.
Бедняжка стыдилась того, что с ней сделали! Я умолял ее назвать имя негодяя, но она только горько рыдала. Пока мы были в саду, карета уехала.
Я остался караулить под окнами, видел, как рано утром в дом заходил врач. Сквозь закрытые окна и опущенные шторы слышал женский плач…
Вскоре в Лондон вернулся отец Лиз. Она все ему рассказала. Об этом мне сообщила ее служанка. Думаю, они надеялись, что все останется в тайне – Лиз уже был куплен билет на пароход, но открылись обстоятельства, которые вынудили изменить планы.
Через месяц меня неожиданно пригласили к ним в дом. Я конечно удивился, но побежал, не задумываясь и первым делом получил от ее отца удар плеткой по лицу, шрам вы видите, остался на всю жизнь, как отметина за мое легкомыслие.
– Все из-за тебя! – закричал он.
Своей вины я не отрицал потому, что и сам считал себя виноватым. Но не в том, в чем меня обвинял он!
– Полагаю, вы знаете, что произошло, – спросил он, выпустив пар. Я молча кивнул. – Но вы не знаете еще, что моя дочь беременна.
Поверьте, мне хотелось в тот момент убить себя, чтобы навсегда избавиться от чувства, что это я во всем виноват! Вина, вина… она разъедала меня все эти годы…
Я сказал тогда ее отцу:
– Заберите мою жизнь, если это хоть немного утешит вас.
Я был искренен, предлагая это. Я бы и сам наложил на себя руки, но ее отец оказался мудрее.
– Бог решит, когда вас убить. Лучше бы он сделал это до того, как вы встретились с моей дочерью. Сейчас я буду говорить с вами о другом.
Тогда-то он и предложил мне в знак искупление моей вины жениться на Лиз.
– Вы признаете ее ребенка и правда уйдет с вами в могилу. Или вы принимаете это условие или я убью вас прямо сейчас. Я за это отвечу перед законом, но только так я смогу хоть немного отмыть пятно позора с нашей семьи, которое появилось из-за вас.
Его слова были справедливы, но он забыл о том негодяе, который надругался над Лиз. Точнее, он не знал, как к этому вопросу подступиться. Юноша оказался из очень знатной семьи.
Если бы отец Лиз решил придать дело огласке, не думаю, что это помогло бы его дочери. Негодяй, скорее всего остался бы безнаказанным, учитывая обстоятельства его встречи с Лиз. Он бы настаивал, что, действительно, ошибся, приняв девушку за куртизанку. Так волею судьбы репутация Элизабет и ее семьи оказалась в моих руках.
Надо отдать должное, сказать, что тот мужчина попытался проявить благородство, если это слово вообще уместно во всей этой истории. Он написал Элизабет письмо. Она мне его показала. В нем были слова раскаяния. Это письмо запомнилось мне почти полностью:
"… простите меня, если сможете», – писал он. – «Если будет на то воля вашего отца, я готов на вас жениться. Но и вы обещаете мне, что тот человек, к кому вы пришли в столь поздний час на свидание, навсегда исчезнет из вашей жизни. Это мое условие".
Он понимал – если Лиз станет его женой, все мысли ее будут обо мне и был прав! В сердечных делах это опытный повеса знал толк.
"Я не могу вас простить», – это было в ее письме к нему. Она тоже дала мне его прочитать. Между мной и Лиз не было тайн. На его предложение загладить свою вину, женившись на ней, Элизабет ответила категоричным отказом. «Ни за что не стазу вашей женой. Лучше умереть. Если вы хотите хоть как-то искупить сделанное вами, исчезнете сами из моей жизни и поклянитесь, что эта тайна умрет вместе с вами".
Остальное, полагаю, не так интересно. Главное, вы уже знаете: Дик не мой сын и он дитя насилия, потому и стал таким. Полагаю,на этом можно закончить.
– Ваша исповедь важна. Но чудовищные плоды ошибок прошлого дали всходы, которые теперь пожинают другие. Самооправдание не поможет вам, – осторожно упрекнула старика незнакомка в странном одеянии.
Трейси-ст недовольно поджал губы. Уловка, чтобы завершить свой рассказ до того, как придется коснуться некоторых деталей его отцовства, не удалась.
– Хорошо, хорошо! Я продолжу. Чувствую, что у меня не будет другой возможности. В общем, нас вскоре обвенчали. Мои родители были удивлены и радовались, что наконец породнились с богатым семейством, а значит и у нас дела пойдут веселее. Первое время отец Лиз нас не жаловал своим вниманием, старался пореже встречаться с дочерью. Бедная Лиз, она страдала и от этого. Потом этот ребенок родился. Надо ли говорить, что радости мы никакой по этому поводу не испытывали. Я вообще старался не смотреть в его сторону, а Лиз… она больше плакала, когда его приносили ей. Дик вырос, не увидев ни разу улыбки своей матери.
–Я не знала вашей жены, – тихо сказала Мать Теней. -… она для меня человек из другого мира, но я понимаю ее, как никто. Улыбка – это свет ее души. Откуда ему было взяться, если при одном взгляд на ребенка она невольно вспоминала обо всем? Не вините ее в жестокосердии. Вините себя в том, что «вскармливали» его зрелищами, которые изуродовали его душу. Вы загубили в нем даже крохотные ростки светлого, сделав заложником своей собственной боли.
Старик выслушал это, сжавшись, будто его ударили плетью.
– Довольно, прошу вас. Я признаюсь еще в одном. Может быть это хоть немного пробудит в вас сострадание. Это глубоко личное… Я любил Лиз больше жизни. Она была моей женой. Но я так и не познал ее! Лиз не подпустила меня к себе, как я не пытался наладить нашу супружескую жизнь. Я мечтал, что у нас родятся дети и материнские заботы отвлекут ее. Но я ошибался. Мы сблизились с ней почти перед самой ее смертью, стали наконец общаться, она все время просила, чтобы я оставлял окна открытыми – она слушала печальные песни рабов.
Я проклинаю себя за то, что согласился привезти ее сюда. Нам казалось, что за океаном мы спрячемся от нашей беды. О, как мы ошибались… Ее отец помог нам с покупкой акций одной хлопковой компании. Лиз хотела устроить все иначе, но я не дал ей. К тому времени мой характер очень испортился. Я злился на себя и на Лиз и ничего не мог с собой поделать , только самому превращаться в монстра и развращать нашего сына, которого никогда не считал своим – он каждую секунду напоминал мне о том, что случилось.
Старик горько заплакал.
– Теперь точно все, – прошептал старик.
Генри Трейси, если бы захотел, то не смог бы объяснить словами – как это – испытать облегчение и пережить новые муки от воспоминаний. Он надеялся, что эти двое больше не будут его терзать и уйдут, наконец – таким было его единственное желание. Мать Теней с сочувствием смотрела на него. Акан не испытывал ничего, кроме недоумения.
–"Как постичь замысел создателя, если даже духи не могут разобраться, кто хороший – заслуживает награды или сострадания, а кто плохой и нить его жизни следует оборвать как можно раньше или не дать ей появиться вовсе…И ради чего все? Ради чего сейчас страдает Бенун? И почему судьба, у которой для нее не нашлось пока ни одной светлой краски, кроме Юджина, снова бросила ее в тот же котел с этим дьяволом? Слезы этого жалкого старика меня не трогают и я не стыжусь этого. По делам и муки, но они ничто по сравнению с тем, что чувствует Бенун!» – Акан не произнес вслух ни слова, но его вид говорил о многом. Старик чувствовал это и даже боялся смотреть в его сторону, сгорбился еще больше и отодвинулся.
Мать Теней, наоборот, подошла ближе и провела над всклокоченной седой головой старика рукой, разгоняя серую пелену:
– Примите свое прошлое и настоящее. Я постараюсь защитить вас, хотя, думаю, что смерть была бы для вас избавлением. Вам осталось назвать имя и помолиться, чтобы этот человек был все еще жив. Используйте оставшуюся в вас силу во благо. Вы не можете изменить прошлого, но способны с нашей помощью повлиять на будущее, – она снова постаралась, чтобы ее голос прозвучал мягко:
– Вы были опекуном Дика Трейси, значит за вами тоже тянется кровавый след его дел. Вы же не станете отрицать, что плантации Трейси – худшее место, куда может попасть раб. Сколько жертв на счету у монстра, который был зачат при таких обстоятельствах и вырос под вашим присмотром? Я думаю, вы всегда страдали, когда видели этого ребенка и ненавидели его. Вам доставляло удовольствие уродовать его неокрепшую натуру. Это ваш сын, пусть и не родной. Вы говорите, что это мучает раскаяние? Тогда почему бы вам не покончить с этим? С вашей помощью мы сможем его остановить. Думаю, это станет искуплением и для вас.
– Да, да. Я хочу искупить свою вину, потому и рассказал вам это.
– Вы так и не назвали имя! Интересно, почему?
Гентри Трейси с удивлением уставился на своих гостей.
– Я назвал его в самом начале! Суарез! Соблазнителя Лиз звали Томас Суарез, молодой барон, черт бы побрал его и всю его чертову семью! Можете думать обо мне что хотите, но я еще не сдался и готов объединиться хоть с рабом, хоть с дьяволом, лишь бы поквитаться с ними. Надеюсь, у вас есть план или я сейчас отстрелю себе я..ца от волнения. Но лучше приберегу пулю для этого негодяя в адмиральском мундире.
Глава 6
Томас Суарез, сын барона Суареза, был не только знатного происхождения – он успел прославиться тем, что однажды помог своему отцу, когда позиции Суарезов в Компании Южных морей пошатнулись.
Его отец, барон Суарез, в свое время сумел так организовать дело с работорговлей, пользуясь монопольным правом (асьента), что в общем-то государственная кормушка стала источником дохода не только для короны, но и самого Суареза.
Свое казначейство он использовал для создания едва ли не первой в мире финансовой пирамиды, выплачивая дивиденды акционерам за счет новых взносов, а не прибыли, которая то взлетала до небес, то падала, если очередное работорговое судно не доходило до порта назначения или его содержимое опустошала какая-нибудь болезнь. Однако, несмотря на это, новые акционеры «клевали» на предложение Компании Южных Морей, как прикормленная рыба.
Стоимость товара падала по мере того, как власти Нового Света внедряли свои методы воспроизводства рабочей силы за счет принудительного спаривания рабов. Рабыни оказались не только выносливыми, но и довольно плодовитыми. Рынок работорговли уже не был столь привлекательным и надежным для долговременных инвестиций.
Контрабандой промышляли все кому не лень. Среди них было немало английских офицеров, которые нашли для себя более легкий способ разбогатеть, чем верно служить отечеству или за контрабандистами гоняться. Они же зачастую сами занимались работорговлей. К традиционным рискам, связанным с асьента, добавилась новая беда, когда к «сладкому черному пирогу» подключились контрабандисты. Рабов перевозили нелегально даже на военных судах. Предпочитали низкорослых или подростков, которых легко можно было спрятать даже под скамейкой у себя под ногами.
Несчастными набивали трюмы, а когда плавание подходило к концу, на палубу выползали те, кто выжил. Разумеется, это были самые сильные и выносливые. Их отмывали, подкармливали и натирали специальным составом, чтобы кожа блестела, как кожаные башмаки.
Особую категорию «пассажиров» составляли молодые рабыни, примерно до 20-22 лет. Их содержали отдельно на верхней палубе, где был свежий воздух и возможность для отправления естественных нужд. Тем, кто находился в трюмах, такой привилегии не полагалось – отходы собирались в бочки, которые вычерпывались изредка, когда вонь ощущалась на капитанском мостике.
Команды рабовладельческих кораблей разнообразили свой досуг особым образом. Если замечали, что рабыня беременна, об этом сообщалось покупателям во время торга.
Начавшись, как успешное коммерческое предприятие, Компания Южных морей вскоре оказалась в затруднительной ситуации и стала нести убытки, не выдерживая конкуренции с процветающим рынком нелегальной работорговли. Потребовались дополнительные усилия, чтобы вернуть утраченные позиции и повысить прибыль, пока пирамида с треском не лопнула.
А тут еще сын барона Суареза, Томас, подбросил проблему, которую надо было решить как можно быстрее и тише. Суарез младший был замешан чуть ли не в изнасиловании. История выплыла наружу после того, как помощники барона Суареза, которые присматривали за его сыном, сообщили, что дама, которой он грубым образом навязал свое внимание, оказалась благородных кровей, да еще девицей.
Неожиданная новость, что единственная дочь Манфреда де Мандевиля выходит замуж за неизвестного отпрыска захудалого рода, навела барона Суареза на мысль о «внезапной беременности», которая вполне могла быть последствием легкомысленного поступка его сына. Но дополнительных вопросов Томасу решил не задавать.
Претензии Мандевили не предъявили, но это ничего не меняло – интуиция Суареза подтолкнула его к тому, чтобы отослать своего сына подальше и тем самым исключить возможность новой встречи с девушкой, которую он так обидел.
Барон знал своего сына лучше других. Несмотря на ветреность, в душе он был ранимым и впечатлительным. Одной встречи было бы достаточно, чтобы в нем пробудились настоящие чувства. Чтобы этого не случилось, он выхлопотал для своего сына «почетное право служить на одном из военных кораблей Ее Величества».
Перед этим Суарез предусмотрительно вышел с наиважнейшей для короны инициативой суть которой сводилась к тому, что для сохранения доходов от асьента надо вложиться в развитие английского военного флота. Предложение барона Суареза было принято с одобрением после того, как стало известно о том, что его сын тоже будет служить короне не где-нибудь, а на флоте.
Перед тем, как отправиться к месту своей будущей службы, между отцом и сыном состоялся откровенный и неприятный разговор.
–Томас, до меня дошли слухи, что та девушка беременна. Я не знаю, насколько этому можно верить. Ты же понимаешь, если это твой ребенок, он будет носить чужое имя.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, отец и тебе изменяет память – насколько мне известно, маленьких «суарезов» под чужими фамилиями на нашей планете всяко больше, чем меня одного. Ты не особо переживаешь об этом. Интересно, матушка знает об этом?
Неслыханная дерзость, но барон и ухом не повел – он позвал сына не ссориться, а исправлять ситуацию.
– Даже если твоя фантазия имеет под собой основания, никто об этом не знает и не узнает. О таких вещах надо беспокоиться своевременно, а не когда уже весь Лондон обсуждает – беременна или нет!
Томас поморщился. -Чего ты хочешь от меня? Чтобы я женился на ней?
– Об этом уже поздно говорить. Впрочем, насколько мне известно, ты попытался и получил отказ. Хочешь попробовать еще, проявить настойчивость, быть может и напомнить ей о том, как ты уже однажды сумел настоять на своем?
– Отец!
– Это не лучшая для тебя партия, тем более теперь, когда дела компании идут не лучшим образом и я нуждаюсь в сильных покровителях.мы найдем тебе достойную партию. Но это в будущем…
– Отец, чего ты от меня хочешь? Чтобы я застрелился? Я сожалею, но…
– Давай без «но» и раз уж ты сам ничего дельного предложить не можешь, выслушай меня и сделай так, как я скажу.
Так молодой барон Суарез, получив родительское благословение, покинул столицу, надев мундир морского офицера. Он надеялся, что «ссылка» долгой не будет:
– Отец не сможет сердиться на меня вечно. Элизабет де Мандевиль уже сменила фамилию и вместе со своим мужем покинула Англию. Надеюсь, никогда большее ее не увижу, – говорил он своей матери перед расставанием.
Однако «вынужденная опала» неожиданно для отца, считавшего сына беспутным и безнравственным, вылилась в добросовестное служение в качестве капитана судна военного флота Ее Королевского Величества.
Превращение молодого оболтуса в моряка проходило на одном из военных кораблей. В военной биографии Томаса Суареза было несколько эпизодов, о которых стоило рассказать. Благодаря им его душа устояла перед соблазном – продолжить свое падение и, если не стать праведником, то хотя бы остановиться на краю пропасти, куда он стремился в молодые годы.
Служба на военном флоте, вопреки ожиданиям отца, Томасу пришлась по душе. В кругу своих немногочисленных друзей, которые унего вскоре появились, за кружкой рома, к которому он быстро привык, Томас жаловался на судьбу и сокрушался, что не заинтересовался карьерой военного моряка раньше:
– Я никогда не встретил бы эту Лиз! Доступные дамы и раньше не были для меня проблемой, а теперь, когда на мне такой шикарный мундир, и подавно. Зачем она мне встретилась? Столько лет прошло, а я все еще чувствую себя виноватым! Как же я устал от этого! Кто бы мог подумать, что одного раза хватит..?
– Повезло так повезло…
Чем дальше, тем беспокойство по этому поводу звучало в его застольных беседах все реже. О Лиз однажды и в последний раз напомнил ему отец, когда сообщил, что младенец родился. Новоиспеченные друзья подтрунивали беззлобно:
– Репутацию семьи девушки спас не тот, кто был виновен, а другой! Какой, однако, поворот. Не боишься, что этот бумеранг к тебе еще вернется?
– Какой бумеранг? – отмахивался Томас, заглушая угрызения совести. – Может тот счастливчик, за которого она вышла замуж, и есть отец младенца! Всего-то и было, что один раз, да еще впопыхах! Я, когда понял, что она девица, разозлился даже. Не на себя – на нее! Какого дьявола она пошла в тот парк в столь поздний час? Нет, определенно, он отец, а не я, – успокаивал себя Томас, будто его вина от этого становилась меньше.
Барон Суарез, с которым сын поделился соображениями на этот счет, тоже хотел избавиться от сомнений, Томаса поддержал:
– Признаться и я был удивлен, что жених обнаружился так скоро. Якобы Мандевили помолвку держали в секрете. Странное желание скрыть то, о чем все всё равно бы узнали. Впрочем, как знать, как знать…
Больше ни о Лиз, ни о ее ребенке Суарезы не вспоминали, пока судьба снова не решила сыграть с ними теми же картами, добавив новых игроков.
Глава 7
Годы шли. Беспутный барон Суарез-младший неожиданно для всех стал вполне толковым капитаном. Право подняться на капитанский мостик, надо отдать должное, он заслужил честно. Свой экзамен Суарез сдал, когда корабль, на котором он значился помощником капитана, встретился с контрабандистами…
– Я поступил бы также, – сказал позднее капитан, успокаивая Суареза, который остро переживал, что едва не упустил контрабандистов.
Накануне капитана свалил сильнейший приступ кишечных колик от плохой воды, запасы которой и те подходили к концу.
Когда прозвучало:
– Судно по левому борту! – Суарез, не долго думая, принял командование на себя и отдал приказ сблизиться с неизвестным кораблем – выяснить, что у него в трюмах.
О рабах он и не думал! Больше всего Томас надеялся восполнить запасы воды хотя бы на пару суток, пока доберутся до ближайшего берега, где можно будет высадиться и пополнить запасы.
По тому, как корабль поднял все паруса и стал удаляться, было ясно, что это контрабандисты. Суарез отдал свой первый самостоятельный приказ:
–Догнать!
Расстояние сокращалось, но недостаточно быстро. А потом в подзорную трубу Томас видел, как из трюмов начали вытаскивать рабов, связывать и бросать за борт.
–«Тысяча чертей! Они их всех утопят, а потом скажут, что я остановил их без всяких на то оснований! Как же не вовремя капитан заболел…
До контрабандистов уже было рукой подать, а Суарез не мог ни на что решиться. Моряки, сгрудившись на палубе, вместе с ним наблюдали за тем, что творилось впереди.
Море в кильватере корабля контрабандистов вспенилось и буквально кишело акулами, которые яростно набросились на выброшенных за борт чернокожих рабов. Среди них были замечены и женщины. Морские хищники рвали добычу на части. Стоны и крики умирающих доносились отовсюду. Суарез видел такое впервые. Жуткое зрелище произвело на него впечатление, к действию, которому предшествовал выбор. Он его сделал, а потом раскаивался и даже оправдывался, но в тот момент он прокричал: