Сумерки не наступят никогда

ГЛАВА 2

Как и обещал, Эрик подвез меня до работы на своем мотоцикле. Он понял, что это отделение полиции, как будто удивился, но ничего не сказал. Я отдала ему шлем, поблагодарила и попрощалась.

Не знаю, встретимся ли мы с ним снова. После странной экскурсии у меня появилось много вопросов. И не только к нему, но и к себе. Хотя какая разница, где работает мужчина: на секретном заводе или на обычном. У нас в отделе тоже нормальных нет, но… Мне нравился один сотрудник по фамилии Иванов, но он был очень странным… Во всех смыслах. С мужчинами мне определенно не везло. И что ж теперь, жить одной и бросить все попытки найти себе кого-нибудь?.. Но думать о личной жизни не было времени. Меня ждал руководитель. В конце концов, если что – Эрик позвонит.

Пробегая по лестнице мимо часов, я отметила, что не опоздала. Не люблю опаздывать. Хотя в свой выходной имела на это право.

Я тоже была странной. Единственной женщиной в отделе. Не считая секретарей и уборщиц. И я подозреваю, что за всю историю существования отдела в нем не работало ни одной женщины-спецагента. Меня это не интересовало, потому что каждый день, каждое мгновение мне нужно было доказывать, что я лучше, быстрее, умнее и надежнее, чем другие. И делала это. 25 часов на 8.

Я работала в тринадцатом отделе. Другие двенадцать отделов нашего подразделения в составе полиции занимались преступлениями – кражами, убийствами, мошенничеством, коррупцией и другими. А наш отдел был создан не так давно для решения других задач. Обычно это были запутанные истории, связанные с государственной тайной, но в которых не было ни убийств, ни краж. Задания были самые разнообразные. Многие из них доставались мне. Но не все из них я завершила, потому что мне давали новые трудные задания, а почти законченные дела передавали другому человеку – Иванову. Ему оставалось только поехать на указанное мной место и накрыть там преступников. Таким образом, вся слава доставалась ему. А я оставалась в тени. Его благодарил министр, президент, ему выдавали награды и премии. А я жила на зарплату, хотя и хорошую. Поэтому и не жаловалась. Он пришел на работу в тринадцатый отдел раньше меня, и я не знаю, чей он родственник, – и никто не знал. По инструкции, в отдел нельзя принимать сотрудников, чьи родные и друзья работают в полиции или в правительственных структурах. Однако принимали только таких. Таким образом, никого чужого в нашем коллективе не было. Хотя и Иванов, и все мы делали вид, что у нас нет родственников и друзей ни среди нашего руководства, ни в министерстве, ни в правительстве, ни где-либо еще в вышестоящих инстанциях. Мы играли роль, с одной стороны, подозревая друг друга в родственных связях с различными важными людьми, с другой – стараясь не афишировать все свои знакомства и встречи. Поэтому жили замкнуто, и даже между собой не дружили. Что и требовалось для успешной работы с полной самоотдачей.

– Руслан Моисеевич ждет вас, – сказала секретарь, окинув меня с ног до головы неодобрительным взглядом.

Да, я была в нерабочей одежде. В платье романтического стиля, почти полуоткровенном, явно говорящем о том, что меня вырвали со свидания.

– Спасибо, Галя, – улыбнулась я. – Ты сегодня прекрасно выглядишь.

Она не ответила мне ничего и уткнулась в свои бумаги. Впрочем, вылядела она как всегда – белая блузка с вырезом на груди, миниюбка, каблуки – обычный секретарский дресс-код.

– Здравствуйте, – сказала я, входя в кабинет.

Руслан Моисеевич прищурил глаза, увидев мое платье и туфли.

– Так-так. Садитесь. Извините, что прервал ваш отдых, но дело действительно не терпит отлагательств. Помните, недавно я говорил вам, чтобы вы никуда далеко в свои выходные не уезжали, так как можете понадобиться в любой момент?

Я молча кивнула и села.

– Инга… Как вас по батюшке? – Руслан Моисеевич внимательно на меня посмотрел.

Я молчала.

Он посмотрел в мое личное дело, которое держал в руках. Мне прекрасно была видна надпись на обложке с моим номером. Зачем ему понадобилось мое личное дело? И зачем он задал столь щекотливый вопрос? Конечно, у каждого из людей был отец, но не у всех он вписан в свидетельство о рождении.

– Никак по батюшке. Отчество у вас написано по матери, – заметил он.

Зачем он это говорит? Он в самом начале, при приеме меня на работу, знал, что у меня нет отца. Официально не существует.

Я молчала.

– Так вот… зачем я вас пригласил… Вас вызывает министр.

Руслан Моисеевич сделал паузу.

Я молчала.

– Вы знаете, зачем?

Я отрицательно помотала головой. А как иначе по-другому отец может увидеть свою дочь и быть вне подозрений?

– Я тоже не знаю. Он сказал, что дело очень важное. Так что идите. Немедленно. И вечером, как вернетесь, доложите мне ситуацию.

– А если министр попросит меня всё держать в тайне? – осмелилась я спросить.

Руслан Моисеевич от удивления раскрыл рот.

Пауза продолжалась довольно долго.

Я не решалась нарушить молчание.

– Идите, – наконец сказал мой руководитель. – Пропуск в министерство уже у секретаря.

– Слушаюсь.

Не прощаясь, я поднялась и вышла. Секретарь снова сверлила меня взглядом, когда отдавала мне пропуск.

Я взяла служебную машину и отправилась к отцу. То есть к министру. Он принял меня сразу же, не заставив ждать ни минуты. Молча указав на стул, взял мобильный телефон, позвонил. И сказал лишь одно слово неизвестному человеку:

– Приезжайте.

Огромным усилием воли я совладала с женским любопытством и не спросила, кого же пригласил отец, то есть министр, на нашу с ним встречу, – кто же третий?

Я узнала о существовании отца два года назад. Может быть, чуть ранее. Мать никогда не говорила мне о нем. Даже когда я спрашивала. В школе и колледже почти половина ребят были с женскими отчествами. (Это новый закон, который позволял женщинам не выдумывать детям отчества, не давать отчество предполагаемого или настоящего отца, а давать свое отчество, образованное от женского имени. Им дали выбор. И это было нормально, и сейчас никого не удивляло.) Но вдруг, когда я закончила колледж и стала искать работу, мать сказала: «Я пойду к нему». Я не стала спрашивать ни о чем. Мы жили бедно. Мать где-то доставала деньги на мою учебу. Я не знала где. Может быть, где-то подрабатывала, ведь работа уборщицы не была высокооплачиваемой. Ее зарплаты не хватало, чтобы заплатить за квартиру, за еду, за проезд до колледжа, и за сам колледж. Через неделю она сказала мне: «Сходи в отделение полиции и попроси работу. Там знают твое имя. Может быть, возьмут». Я так и сделала. Меня приняли на работу, но не простым служащим, не лаборантом, не секретарем.

Потом мать призналась мне, что министр был моим отцом. Когда-то в молодости она «согрешила» с ним. Но он предпочел жениться на другой. А после свадьбы его назначили на очень важный пост в министерстве. Затем он стал министром. Я знала, что он правильно поступил, пожертвовав всем ради карьеры.

Я никогда его не видела раньше. Хотя работала агентом уже два года – по его протекции (в этом я была убеждена). И вот сегодня я его увидела впервые. И он меня тоже. Мы долго пристально смотрели друг на друга.

Министр был человеком еще не старым, еще красивым, спортивного телосложения, с умными глазами и натянутой улыбкой.

– Я смотрю на вас и удивляюсь. Мне порекомендовали вас как лучшего агента. Но я вижу перед собой хрупкую девушку, которая больше подходит на роль жены и матери, – сказал министр.

В его фразе я уловила вопрос о моей личной жизни.

– Я могу играть любые роли, – ответила я, не растерявшись. Но о том, что он мой отец, я решила молчать: наверняка где-нибудь спрятана прослушка. – Руководство мной довольно. Я хорошо выполняю работу. За два года у меня не было ни одного нераскрытого дела. Для меня работа важнее личной жизни. Я предпочитаю работать, а не сидеть дома с детьми.

Это был ответ на немой вопрос моего отца.

– Ну, работайте, пока не замужем, работайте, – сказал он устало. – Вот и еще работа для вас есть. Сейчас приедет человек и введет вас в курс дела. А пока я расскажу вкратце, о чем он будет говорить. Это касается всех нас. Дело секретное.

Мне пришло в голову, что из-за прослушки это секретное дело станет известно всем. Знал ли об этом министр? Наверняка знал. Но сделать ничего не мог. Прослушивалось всё и все. Быть может, кроме секретных объектов.

– Еще раз повторяю: чтобы все держалось в секрете и все ваши действия были под прикрытием и не выглядели так, что вы что-то разнюхиваете. Замаскируйтесь, если необходимо. Если понадобятся какие-то документы – мы вам их дадим.

– Именно так и работают в нашем отделе, – вставила я.

– Руслану Моисеевичу можете рассказать предысторию. Что у нас ведутся научные исследования в институте клонирования. Он в курсе какие. И оттуда сбежал экземпляр. И мы это должны найти. Вернее – вы должны найти. Поняли?

Я кивнула. Хотя на самом деле мне было ничего не понятно.

– Вижу, вы не совсем поняли. Ну ничего. Сейчас приедет директор института и все вам расскажет. У них своя служба безопасности. Обычно они справлялись со всеми проблемами, но этот случай вылез наружу. И они обратились ко мне. С просьбой помочь. А я обратился туда, куда обычно обращаются в таких случаях. – Министр сделал паузу и вздохнул. – В ваш отдел.

Он замолчал. Я не знала, что сказать, что спрашивать. Так мы сидели минут пять. Я подняла глаза на него и заметила, что он думает совсем не о деле. А обо мне. Он пристально смотрел на меня. Наверное, искал сходство с моей матерью или с собой.

– Да, – вдруг сказал он и опустил глаза в свои бумаги. – Вот так получилось… ну, что делается, то делается к лучшему…

Он встал и прошелся по кабинету.

– Я не одобрял идею вместо органов выращивать готовых людей. Это незаконная деятельность, давно запрещенная, и вот она всплыла. Что будет – неясно. Хорошо, если экземпляр не сможет жить в обществе. А если сможет? Мы даже не знаем его способностей. Он – как мы с вами. Такой же. А если он уже за границей? Он может загримироваться, поменять внешность. А сделать поддельные документы проще простого! Вот к чему приводит нарушение законов! Хотели тайком людей делать, опыты у них, понимаешь, эксперименты… Но тайное стало явным. Директору грозит тюрьма и лишение лицензии навсегда, если он не найдет этот экземпляр. И если вся эта история не будет иметь серьезных опасных для государства последствий…

Министр заметно нервничал, и я постаралась его успокоить:

– Но пока же ничего не произошло.

– Откуда вы знаете?! – воскликнул он. – Мы не знаем, на что оно запрограммировано! Это же подопытный экземпляр!!!

– Оно? – переспросила я.

– Да! Оно! Экземпляр!

– Может быть – образец? – съязвила я.

– Образец? – Министр задумался. – Подопытный экспериментальный образец… Да, может, и образец. Все равно! Главное – что это не человек. Это робот! Но выглядит, как человек. Представляете, чем они там занимались, в этом институте, который финансируется государством!

– Я не думаю, чтобы они делали всё это по своей инициативе, – осмелилась заметить я.

Министр круто обернулся и подошел ко мне. Его лицо было страшно искажено. Он молча приложил палец к губам и неодобрительно помотал головой. Вслух он сказал шепотом, но так, что было слышно в любом уголке кабинета:

– В любом случае будет расследование и эту лавочку мы прикроем. Директора уволим, а все следы опытов уничтожим. И усилим контроль над деятельностью института. Проведем проверку каждого, причастного к этому инциденту. Если нужно – уволим всех.

Две минуты он ходил по кабинету из угла в угол, что-то обдумывая.

– Где он, черт побери?! – воскликнул он наконец.

Я молчала, больше не решаясь ничего уточнять.

Теперь мне было понятно, почему мать влюбилась в него и не встречалась больше ни мс кем после моего рождения, даже когда мужчины ухаживали за ней и предлагали выйти замуж. Она могла бы решить свои финансовые проблемы, став чьей-нибудь женой, пока еще была молода и красива. Но не сделала этого. Конечно, то была не надежда вернуть его, моего отца, не отчаяние, не самопожертвование, не жизнь ради ребенка. Она любила его. Все еще любила…

– А! Наконец-то! – прервал мои мысли голос отца, то есть министра.

В кабинет зашел худой человек лет сорока пяти, совершенно лысый, в очках, в темно-синем костюме, без галстука. Остановившись около двери, он поздоровался:

– Добрый вечер.

Было около четырех часов дня. Я сидела напротив настенных часов и следила за временем. Мне нужно было еще отчитаться руководству о задании. Но я уже решила говорить Руслану Моисеевичу только то, что сейчас услышала от министра. Я не думала, что директор института клонирования что-то еще добавит к сказанному. Он тоже был в курсе, что все разговоры прослушиваются. А встречи просматриваются.

– Что вы здесь встали? – грубо спросил министр. – Проходите, садитесь.

– Извините, но вы стоите… – начал было директор и умолк.

Министр вздохнул, просверлил директора взглядом, подошел к своему столу и сел в кресло.

– Итак? – спросил он.

Директор молчал. Тогда вежливым голосом министр спросил:

– Адольф Иванович, что вы хотели нам сообщить? Садитесь, пожалуйста. У меня мало времени.

Директор послушно сел на стул напротив меня, по другую сторону стола, и наконец сказал:

– Вы знаете, я звонил вам. У нас проблема.

– Знаю я все ваши проблемы! Особенно те, которые вот тут. – Министр постучал пальцем по своей голове.

– Нам нужна помощь тринадцатого отдела. Мы сами не можем его найти, – медленно произнес директор.

– Тринадцатый отдел перед вами, – сказал министр. – Рассказывайте, что вы тянете?

Адольф Иванович непонимающе посмотрел на министра, потом на меня, в моем выходном платье, в туфлях на каблуках, в украшениях, как будто я в театр собралась, а не на работу. Хотя некоторые задания требовали именно такого внешнего вида.

– Простите, – наконец сообразил директор, обращаясь ко мне. – Не думал, что… вы…

И замолчал.

Министр тяжело вздохнул.

Директор очнулся и начал быстро рассказывать о том, что произошло, обращаясь ко мне.

– Начну по-порядку. Наш институт клонирования, как вы знаете, выращивает человеческие органы для пересадки. Опыты по клонированию людей мы тоже делали, очень-очень давно…

– Как же… Давно! – тихо воскликнул министр, себе под нос.

– Не перебивайте, пожалуйста! – бросил ему директор и продолжил: – Давно – я имел в виду лет сто назад. Потом эти опыты прекратили. И вот недавно их возобновили на незаконной основе. Потому что к нам на работу десять лет назад пришел ученый, который сбежал из США. И его разработки, которые не пригодились там, нашли место у нас, это позволило делать как бы не копии людей, а совершенно новые экземпляры, ну как бы роботов. Это было незаконно, но мы не афишировали, что создаем образ и подобие человека. Тем более что они были не способны самостоятельно мыслить. Вся программа заключалась в приборах, которые прилагались к каждому, либо к группе. То есть человек мог управлять ими. В каждом экземпляре были лишь заложены блоки программ. Человек с помощью прибора запускал тот или иной блок. Например. Уборщик. Запускалась программа – и экземпляр самостоятельно выполнял работы по уборке. Иногда вкладывался один блок программ, иногда несколько, то есть экземпляр мог выполнять несколько видов работ. Это не клонирование. Поэтому никакого уголовного наказания в отношении меня не будет. Нет такой статьи.

– Не беспокойтесь. Я найду на вас статью. Государственная измена, к примеру.

Адольф Иванович как будто не обратил внимания на слова министра. Он даже не взглянул на него.

– Мы сделали большие успехи в создании этих экземпляров. Но пошли дальше. И создали человека. Вернее нет. Экземпляр. Такой же, как и все, но не совсем. То есть всё у него было внутри. Все программы и всё управление. И ситуация вышла из-под контроля.

– То есть экземпляр оказался без управления? – уточнил министр.

– Можно и так сказать. Ну… короче говоря, он сбежал.

– Он один сбежал или еще кто-нибудь с ним? – наконец заговорила я.

– Ну как вам сказать… э… – Директор почесал лысую голову. – Вы имеете в виду: сбежал ли он один или с другим экземпляром?

– Да.

– Один сбежал! Дело в том, что он имеет кое-какую способность и знает, как ею пользоваться. Он подошел к охраннику, тот по его команде отключился, а через минуту пришел в себя и продолжил охранять, не подняв тревоги. Как будто ничего и не произошло. Но видеозапись показывает, что экземпляр подошел к нему, взял электронный ключ, открыл дверь и ушел, положив электронный ключ обратно охраннику в нагрудный карман. Дверь всегда через две минуты закрывается автоматически. А пропуск, чтобы выйти за пределы института, наверное, у кого-то украл. Потому что к нам нельзя просто так ни зайти, ни выйти.

– Невероятные способности, – удивилась я. – То есть он может воздействовать так на каждого человека?

– Дело в том, что охранник наш был не человеком, а экземпляром, запрограммированным на охрану. И поэтому подвержен влиянию извне, то есть командам. У нас в институте работают в качестве эксперимента на некоторых постах охранники и уборщики…

Адольф Иванович вдруг замолчал.

– Почему вы замолчали? – спросил министр.

Директор очнулся и еле слышно проговорил:

– Я думаю. Думаю, зачем он сбежал и куда.

– Предоставьте думать тринадцатому отделу. Они найдут беглеца, – пообещал министр.

– Мне бы тоже хотелось знать, почему он сбежал. Что происходило в лаборатории, там, где его держали? – спросила я. – Может быть, над ним издевались. И, если он действительно такой, как человек, и чувствует себя человеком, то, возможно, он не смог этого выносить и убежал. Может быть, он захотел свободы.

Адольф Иванович испуганно на меня посмотрел.

– Свободы? Где же он ее найдет, если ее нет? Даже мы с вами несвободны. Да и зачем ему свобода? У него там всё было и никто над ним не издевался. Нет, что вы! У него были другие мотивы. Я уверен. Но вот какие?

– Может, его похитили? – предположила я. – Может, кому-то было выгодно, чтобы он ушел и пропал? Может быть, его кто-то из людей подговорил? Женщины, например.

– У нас не работают женщины. Даже экземпляры у нас все мужчины. Не знаю, не знаю… кто его мог подговорить… Невозможно… – Директор замотал головой. – Нет… В общем, я вам всё рассказал. Ваша задача – найти его.

– Как давно он сбежал?

Директор помялся, но ответил:

– Два года назад.

– Ого… И неужели за эти два года никаких следов? Например, человек когда-нибудь снова приходит на место преступления либо на место, где он вырос, где он долго жил. Если, конечно, он не находится за океаном и его что-то не держит там.

– Да, – сказал директор. – Но он не человек.

– Что вы там ему запрограммировали, какие следы он мог оставлять? Где его искать? Что он вообще способен делать? Как он хочет жить?

– У него нет желаний. У него есть программа.

– Значит, мне необходимо ознакомится с этой программой, чтобы представить, зачем он ушел и куда пошел. Только так я смогу напасть на его след, если, конечно, он не уехал из страны.

– Хорошо. Приходите завтра в институт, я вас познакомлю с нашим специалистом, моей правой рукой, который знает программу. Но…

– Что? – спросила я.

– А, так, не важно.

– И еще вопрос. Как я могу узнать его?

Директор вопросительно на меня посмотрел.

– Никак, – произнес он. – Хотя, если с ним пообщаться, то видно, что он не человек. Странности видны. И в разговоре, и в поведении. Хотя чёрт знает что с ним случилось за эти два года. Может, он так адаптировался, что его и не отличишь.

– Насколько я поняла, это мужчина, – уточнила я.

– Это экземпляр. – Директор посмотрел на меня и уточнил: – Ну да, выглядит он, как мужчина. Во всех смыслах. Мы уж постарались.

– Он знает, что он робот? – задала я еще один вопрос.

– Да, конечно. Мы первым делом ему сообщили, что он рожден не так как все люди, а в пробирке.

– Что за чушь! – воскликнул министр.

– И еще сказали ему, что он не человек.

– Ну вот, теперь ясно. Он обиделся и ушел искать себя. То есть доказывать себе и людям, что он человек.

– Мы показывали ему процесс создания таких, как он. Ведь он не один… – Тут директор замолчал.

«Сколько же всего у них там таких роботов?» – подумала я и сказала:

– Мне нужна его фотография. И я хочу посмотреть, где и как он жил. Весь процесс. И еще. Я хочу увидеть других, которые другие… вы понимаете? Иначе я не возьмусь за это дело, – предупредила я. – И никто не возьмется.

Отказаться от дела было равносильно заявлению об увольнении. А увольнение для агента означало смерть – или медленную, от бездействия, безысходности и депрессии, или же быструю – насильственную. Но директор не знал об этом, и я его просто припугнула. Министр понял мою уловку и подмигнул мне.

– Вижу, вы настоящий агент, и уверен, что вы справитесь. Я верю в вас, – сказал он, улыбаясь.

– Вы всё увидите завтра утром. У нас подробное досье на сбежавший экземпляр. Приезжайте к нам в институт, я вам все покажу, – пообещал Адольф Иванович. – Я могу идти? Я всё рассказал… – пробормотал директор, обращаясь к министру.

– Почему не сегодня? – спросил мой отец.

– Сегодня уже всё закрыто. Мы выключаем все экземпляры, все оборудование, потому что сотрудников у нас мало и они работают по утрам, а вечером никого нет. Только дежурные. Чтоб показывать, нужен весь персонал, иначе… не дай бог…

– Что ж… До свидания, Адольф Иванович. До свидания, Инга. Удачи вам. Желаю как можно быстрее разобраться с этим делом и напасть на след, – улыбнулся мне отец, то есть министр.

Мы попрощались.

– Вы в какую сторону идёте? – спросил Адольф Иванович, открывая дверь.

Я сказала, что еду на работу.

– О! Нам не по пути, к сожалению… – воскликнул директор и закрыл дверь кабинета, еще раз попрощавшись с министром.

Мы спустились по лестнице. Я села в свою машину, а директор пошел пешком к воротам. Я подъехала к КПП, показала пропуск, ворота медленно открылись. Я выехала на площадь перед министерством и свернула на улицу. Вдруг под колеса моего автомобиля бросился Адольф Иванович, который пару минут назад прошел через калитку и двигался к метро медленно, поджидая, скорее всего, меня. Он замахал руками, я приоткрыла окно.

– До метро хоть подвезете? – спросил он.

Я кивнула. Он сел на заднее сиденье.

До метро было десять минут пешком. Погода была прекрасной. Но не успела я удивиться, как он быстро заговорил почти мне на ухо:

– Я забыл сказать вам кое-что важное. То есть специально не стал говорить там. Были случаи пропажи людей. Нашли даже несколько трупов с рваными ранами на шее.

– Я слышала. Это расследует отдел убийств, – спокойно сказала я.

– Не перебивайте. Это дело рук экземпляра! Все они питаются кровью. Вернее, специальным составом, который похож на кровь. Нам его привозят в институт. Но при отсутствии этого состава кровь обычных людей тоже им подходит. Единственное, убивая людей, он оставляет следы. Которые мне очевидны. Пока нет массовых убийств. Но пропажа людей – это дело его рук. Где-то он прячет трупы. И еще. Эта жидкость, заменитель крови, поставляется и в другие места, к другим заказчикам. Это тайна. Так вот, все заказчики регистрируются и наблюдаются. За ними следят тщательнее, чем за нами. И были случаи кражи этого вещества. Потому что количество литров строго определено и строго учитывается. И нам сообщили, что несколько раз в нескольких местах обворовывали грузовик с жидкостью. Пропадало несколько ящиков. Я прикинул в уме количество пропавших людей и количество похищенной жидкости. Как раз на два года ему хватило бы. И может еще на пару месяцев. Так что он должен постоянно или убивать людей, что опасно для него, или воровать жидкость – это проще. Служба безопасности института следила за каждым клиентом, за каждым грузом, но не уследила. И только видеозаписи показывают, как кто-то останавливает грузовик и перегружает несколько ящиков в свою машину… А вот и метро! Спасибо огромное!