Музыки верный солдат. Воспоминания
Но вот достигли заданной высоты (метров 600—700) и инструктор дает команду прыгать. И тут вспомнились прыжки с вышки в Московском парке им. Горького, когда приходилось прыгать «в бездну» вроде бы и без парашюта, купол которого был где-то внизу. Здесь, правда, уже на совершенно иной высоте, прыгаешь вниз, но раскрытого купола под тобой ещё нет… И в такой «статичной» ситуации прыгать труднее и страшнее… Ведь когда прыгаешь с самолета (с принудительным открытием), твоё дело прыгнуть, и ты, по сути, ещё мало что видишь перед собой. Сильной струей воздуха вытянутый купол наполняется очень быстро. Удар, и ты сквозь искры из глаз начинаешь видеть всё вокруг, а, главное, понимаешь, что ты жив – парашют открылся…
А когда прыгаешь из кабины аэростата, то никакой горизонтальной струи воздуха нет, и ты намного дольше летишь вниз, пока купол «соизволит» набрать достаточное количество воздуха и произойдет динамический удар, прекращающий свободное падение. Вот это обстоятельство, эти все особенности прыжка из кабины аэростата производят сильное эмоциональное воздействие. Помогало только одно – с этой скрипящей кабиной, выписывающей широкие круги на высоте и из которой, казалось, вот-вот сорвешься, хотелось «расстаться» как можно быстрее.
Прыгали с аэростата много и многие. Помню – наш начальник штаба В. Г. Чередниченко заставил прыгнуть и свою жену, находившуюся с ним в то время. Она отказывалась как могла. Но Виталий Григорьевич был неумолим: «Ты – жена начальника штаба десантной бригады, ты должна прыгать!» Бедную его женушку увезли на стартовую площадку. Как уж там было дело в воздухе, в кабине, – не знаю. Болтали всякое… Но – прыгнула! Осталось живой и здоровой… То-то рад был наш начальник штаба…
Прыгали там и с самолёта, но площадка для приземления была в другом месте, где-то около Тейково (когда прыгали с аэростата, приземлялись рядом с лагерем).
В один из таких дней мне довелось быть дежурным по бригаде. В расположении части почти никого не было, кроме дежурных по подразделениям да, пожалуй, поваров… Хороший солнечный день. И вдруг в расположение бригады пришла женщина, которая потребовала представить её немедленно командиру. С очень взволнованной женщиной пришлось беседовать мне. Она сообщила, что один из наших парней-парашютистов, «приземляясь», попал на крышу её дома и разворотил, «подлец», трубу… Она пришла за тем, чтобы командир распорядился сейчас же отремонтировать трубу… Не сразу удалось её успокоить. Я пообещал, что по возвращении в часть командира бригады доложу ему о происшествии по её просьбе. Когда я, прервав её рассказ, спросил, а что же с парнем, не повредил ли он себе ноги, не получил ли травмы, – женщина даже не дослушала меня: «Дда ничего с ним не случилось, как был, так и есть, а вот труба развалилась…»
В Тейкове, естественно, приходилось бывать регулярно. В город мы ходили помыться в бане, раза два-три в клубе для нас устраивали какие-то культурные мероприятия. Через Тейково шли наши автомашины в Иваново и обратно. Словом, в ту пору это был «наш» город…
Лейтенант Шамиль Аминович Агишев (1922—1943)
За несколько месяцев службы около Тейково мы ещё больше сблизились с Шамилем. Иногда нам удавалось обоим отпроситься у начальства, чтобы на денёк съездить ко мне домой. Его очень полюбили мои мама и бабушка, и ему, кажется, в нашей семье было хорошо и приятно.
Но вот неожиданно «грянул гром». Однажды ночью бригада, в которой служил Шамиль, и которая располагалась совсем недалеко от нашей, была поднята по тревоге. «Были сборы недолги…», как пелось в одной из популярных довоенных песен… Бригада моментально снялась с места и уже в следующую ночь, как мы узнали позже, десантировалась для захвата плацдарма на правом берегу Днепра. А наша бригада была в ожидании «своей» тревоги, ждала, что мы полетим ей вслед… Но этого не случилось.
Прошло какое-то время, и мы разными путями стали получать какие-то отрывочные сведения о судьбе той бригады. И вот мне сказали, а потом кто-то подтвердил, что при десантировании немало наших десантников погибло. Говорили, что погиб и Шамиль. Это было страшно для меня. Я, конечно, не верил и долгое время надеялся, что ещё встречусь с ним. Да, он непременно нашёл бы меня, если бы остался жив. В этом нет никакого сомнения. Но больше мы не встретились. Так я потерял своего лучшего друга.
Пришло время и нашей бригаде отправиться в путь. Кажется, это произошло в один из октябрьских дней. Мы выезжали не по такой срочной тревоге, как соседняя бригада. Не помню, как, скорее всего кто-то из наших заехал в Иваново к маме, сказал ей об отправке и привёз её на машине попрощаться со мной. Мама приехала. Мы смогли некоторое время побыть вместе, но возник вопрос – как она поедет домой, в Иваново. Конечно, это был не секрет, и кто-то из начальства мне сообщил (и не только мне), что наш эшелон пойдёт через Иваново. Взять маму с собой?! Но остановится ли состав в Иванове? Ответили – возможно, но никто гарантировать это не мог. Я получил разрешение взять маму в тот вагон, в котором поеду я. Мы решили рискнуть! Поехали мы во второй половине дня. Ехали без остановок. Вот уже приближается Текстильный разъезд, проехали мост перед парком культуры, уже город, скоро вокзал – что будет? Остановится ли эшелон? Не увезу ли я маму куда-нибудь за тридевять земель? Беспокойство усиливалось с каждой минутой… Поезд стал снижать скорость. Подъезжаем к ивановскому вокзалу. Эшелон пустили по третьему пути. И вот он, наконец, остановился прямо у здания вокзала. Мы с мамой вышли из вагона. Подошли и мои друзья попрощаться с ней. Надо понять, какие чувства испытывала в эти минуты мать, провожая сына неизвестно куда и неизвестно – надолго ли… Нелегко было и мне… Я прощался с мамой и с родным городом… И до чего же грустно и тяжело было от сознания, что я не имею права пойти с мамой на привокзальную площадь, сесть на трамвай и поехать на Зелёную улицу, где одиноко грустит весь этот день бабушка…
Ведь всё это рядом, а пойти, поехать – нельзя. И когда теперь это станет возможным и станет ли?.. Мы с мамой поблагодарили наших начальников за предоставленную возможность в этот день побыть вместе и крепко-крепко обнялись и поцеловались. Стоянка оказалась очень непродолжительной. Как будто специально для нас. И вот эшелон снова тронулся в путь. А я сколько мог махал маме рукой, удаляясь от неё всё быстрее. Щемило сердце, было тяжело…
Так закончился тейковский период моей военной службы… На всём пути следования нашему эшелону была открыта «зелёная улица». Мы неслись с большой скоростью, оставляя за собой большие и малые города, поселки, деревушки и провожающие нас всегда зелёные светофоры. Останавливались лишь по крайней необходимости технического характера. Мы понимали, что нас торопят, что где-то мы очень нужны. Но где? Этот вопрос волновал, конечно, всех.
Наконец, остановились. Это был город Андреаполь, небольшой, тихий городок. Вышли из вагонов. Стали раздаваться краткие распоряжения. Нам – штабным службам и подразделениям – предстояло разместиться в частных домах.
На другой день нам стали выдавать сухой паёк, специально предназначенный для десантников. Раздавали симпатичные конфетки – сухой спирт в шоколаде. Начальники стали распределять личный состав экипажей самолётов. Поняли без разъяснений: летим! Кстати, эти «конфетки» были для одной цели: согреться, когда будем в тылу врага, на открытой местности в холодную погоду. И вообще, – они «подогревали» не только тело, ну и душу, «настроение»…
Ждём команду! Прошёл день, прошло два. Всё спокойно. В чём же дело? Почему тогда так спешили?
Из Андреаполя бригада так и не улетела. Со временем распространился слух, что высшее командование отменило нашу десантировку, так как немцы успели узнать о подготовленной операции и уже готовы были нас встретить. Видимо, разведка и контрразведка в этом случае оказались достойными друг друга. Может быть, это нас тогда и спасло…
В Андреаполе жили ожиданием. Коротали день за днём. Самым ярким событиям, оставшимся в памяти, был, пожалуй, вечер в местном клубе, когда «выступал»… Григорий Чухрай – наш комроты связи. Он превосходно владел (вероятно, – владеет и по сей день) гипнозом. И в этот вечер он великолепно продемонстрировал свой талант. И не только гипнотизера… Свое выступление он построил в форме театрализованного представления, имевшего определённый сценарный замысел. Вот, например, один из «номеров» программы. На сцену приглашались несколько солдат. Чухрай довольно быстро загипнотизировал их, а потом стал диктовать им свою волю! «Вы на берегу реки, спускайте в воду лодку, садитесь в неё, начинайте грести» – и парни «налегли» на весла. Чухрай продолжал: «На реке появились волны, лодку начинает покачивать» – и парни стали покачиваться из стороны в сторону. «Волны усиливаются, лодку сильно качает… Лодка переворачивается, и вы оказываетесь в воде…» – солдаты точно имитируют эту ситуацию. Сидящие в зале в полнейшем восторге! И далее: «Вы плывете к берегу, вышли из воды. Снимайте гимнастерки и выжимайте их…» – всё это было проделано «попавшими в беду» парнями. Позднее, вспоминая это представление Григория Чухрая, я невольно приходил к мысли, что уже тогда активно и оригинально стало проявляться несомненное режиссерское дарование этого талантливого человека.
Григорий Чухрай в военные годы. http://mirmol.ru/blogs/moja-vojna-grigorij-chuhraj-rezhisser-frontovik
В последних числах декабря 1943 г. нам было велено погружаться в вагоны. Куда? Да разве объявляют об этом воинским частям, да еще в военное время!.. И вот случилось так, что именно 31 декабря, как будто специально для встречи Нового года, мы прибыли в город Калинин9, честь по чести – прямо на вокзал! Выгрузились. А что дальше? Кажется, толком ещё никто об этом не знал. Нам – штабным офицерам – сказали, чтобы мы шли искать себе ночлег в домах в районе вокзала. И мы пошли. Вскоре, дело было уже к вечеру, я договорился о ночлеге с хозяевами одного маленького деревянного домика совсем рядом с вокзалом. Люди – муж c женой среднего возраста с дочерью лет десяти-двенадцати – оказались очень милыми, добрыми, приветливыми. Это была бедная семья, как-то уцелевшая в период оккупации, простые русские люди, много пережившие, и потому готовые всем помочь другому человеку, обратившемуся к ним с просьбой. В этом почти пустом доме, конечно, не оказалось для меня кровати. Мне предложили добротную скамейку (в мой рост) за печкой, под полатями. Там тепло, печку только что натопили, а мне это оказалось очень кстати. Я почувствовал, что, кажется, заболеваю. Видно, простудился: жар, озноб, слабость. Хозяева предложили мне горячего кипятка, но я отказался – хотелось как можно скорее лечь и согреться. Снял шинель и сапоги и лёг, накрывшись шинелью, заметил, что было восемь часов вечера. И сразу уснул.
1944
Просыпаясь, открыл глаза, – точно такая же картина: в кухне горит свет, за столом сидят хозяева. Спал ли я? И тут мне всё объяснили обрадованные моим «пробуждением» хозяева. Оказалось, что я спал ровно 24 часа! И проснулся тоже в восемь вечера, но уже 1-го января. Так я встретил новый – 1944 год. И, пожалуй, самое важное: проснулся и почувствовал себя совершенно здоровым человеком! Вот, что такое добрый сон…
Несмотря на позднее время пошёл искать своих. Нашёл и узнал, что завтра надо перебираться на новое место «жительства» … B лес, километров на пятнадцать от города.
На этом месте повествование о военных годах Е. П. Иванова заканчивается. Правда, о службе в г. Калинине Евгений Павлович упоминает еще в «мирной» части своих мемуаров, где указывает, что его часть находилась под Калинином с января до августа 1944 г. При этом следующий раздел «Воспоминаний» начинается с момента демобилизации Евгения Павловича из действующей армии в мае 1946 г.
Как проходила служба между августом 1944 г. и маем 1946 г.? Из разговоров в семейном кругу можно было узнать, что часть, в которой служил Евгений Павлович, впервые приняла участие в боевых действиях лишь в апреле 1945 г. – в ходе Кенигсбергской операции. Сам Евгений Павлович при первом же боевом столкновении был тяжело контужен и оказался в госпитале, где и встретил известие о конце войны в мае 1945 г. Мама Евгения Павловича упоминала, что навещала сына в госпитале после контузии, но где находился этот госпиталь и куда после выписки из него был направлен на службу Евгений Павлович – об этом информация не сохранилась. Сам Евгений Павлович избегал разговоров о боевом периоде своей фронтовой жизни, хотя нередко и охотно рассказывал своим родным о предшествующих событиях службы в армии в военное время: о дружбе с Шамилем Агишевым, об учебе на курсах военных переводчиков в Москве, о прыжках с парашютом и т. д. – примечание составителя.
II. Московская консерватория
Фото Е. П. Иванова на заявлении о поступлении в Московскую консерваторию
«Московская консерватория… Став ее студентом, я постоянно испытывал какое-то трепетанье, волнующее чувство: это наша святыня, национальная гордость; здесь работали и творили великие музыканты прошлого, здесь и сейчас воспитывают молодежь прославленные музыканты, имена которых известны всему миру… Со студенческих консерваторских лет мы были хорошо знакомы со многими, ставшими позднее очень известными исполнителями. Встречаясь с ними на концертах, чаще всего в Иванове, мы чувствовали себя давними „однополчанами“, и мне было очень дорого и приятно, что встречи наши доставляли взаимную, кажется, радость, во всяком случае, мне – очень большую…»
Е. П. Иванов, «Воспоминания»Автобиография Евгения Павловича Иванова, хранящаяся в архиве Московской государственной консерватории
Я, Иванов Евгений Павлович, родился 9-го ноября 1923 года в городе Иваново, Ивановской области.
Родители мои – Иванов Павел Григорьевич и Иванова Олимпиада Филипповна – до 1917 г. учились.
В 1926 г. отец мой окончил Ивановское Музыкальное училище и с тех пор до 1939 г. работал преподавателем музыки и пения и руководителем художественной самодеятельности в учебных заведениях г. Иваново. В 1939 г. он был мобилизован в Красную Армию в качестве капельмейстера. Участвуя в Отечественной войне, отец мой погиб на Ржевском фронте в 1942 г. Мать до 1942г. работала преподавателем машинописи на курсах и машинисткой в различных государственных учреждениях гор. Иваново. С 1942г. по сей день работает начальником цеха в артели «Труд инвалида» в гор. Иваново. Награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945гг».
Я в 1931 г. поступил учиться в 30-ю среднюю школу гор. Иваново, которую окончил в 1941 г. В 1933 г. был принят в детскую Музыкальную школу по классу фортепиано, а в 1938 г. на 1-й курс Ивановского музыкального училища.
В 1941 г. я окончил 3 курса Музыкального училища. Ввиду вероломного нападения Германии на Советский Союз я отказался от предоставленной мне отсрочки от призыва для окончания училища и добровольно ушел в Красную Армию.
Во время войны я окончил курсы при Военном факультете 2-го Московского Государственного Института Иностранных языков и в 1942 г. мне была присвоена квалификация военного переводчика. Тогда же мне было присвоено первое офицерское звание. До 1945 г. я служил в частях Воздушно-десантных войск. Участник Великой Отечественной войны.
Ввиду изъявления мной большого желания продолжить свое музыкальное образование в июне 1946 г. я был уволен в запас. Осенью того же года я вернулся в Ивановское музыкальное училище. Учитывая мои прежние склонности к теоретическим дисциплинам, мои работы по композиции и отличную успеваемость, для меня было разрешено в училище теоретическое отделение.
В июне 1947 г. я окончил Ивановское музыкальное училище по вышеупомянутому отделению.
В октябре 1938 г. я был принят в члены ВЛКСМ. В 1940—41 гг. я избирался секретарем комитета ВЛКСМ 30-й средней школы гор. Иваново. В 1940 г. был избран членом Пленума Октябрьского районного комитета ВЛКСМ гор. Иваново.
24 июля 1947 г. Е. П. Иванов1. Послевоенная демобилизация и окончание Ивановского музыкального училища
Послевоенная демобилизация в 1946 г. и возвращение в Иваново
Сочинение музыкальных произведений
Николай Никанорович Тихонов, преподаватель музыкальной литературы в музучилище
Выступление на тему о жизни и творчестве Ф. Шуберта к 150-летию со дня его рождения
Неудавшаяся встреча с композитором Р.М.Глиэром
Новые ивановские друзья: поэт и филолог Всеволод Мамушин и музыканты Вячеслав Авдюнин, Юрий Логинов, Иван Андросов, Валерий Бусов, Геннадий Катышев и Николай Зеленов
Участие в эстрадном ансамбле и выступления в Доме учителя
Поездки на природу: на Валдайское озеро и в Красносельское
Встреча в селе Красное, где в довоенные годы отдыхал летом с родителями
Профессор С. Н. Еремин, председатель профкома Московской консерватории
Студентки медицинского института: Татьяна Покровская и Людмила Ражева
Новые друзья: Борис Великосельский, Дмитрий Васильев, Ольга Лирина
Студенты 4-го курса музучилища
Окончание Ивановского музыкального училища с отличием
31 мая 1946 года (в день рождения бабушки) мне был сообщен приказ об увольнении в запас. Радости не было предела. Душа, как говорится, «пела и плясала». Наконец, я еду домой совсем…
Оформив документы и попрощавшись с друзьями, которые пребывали еще в неизвестности о своей будущей судьбе, я на другой же день взял билет на поезд и поехал домой. Я не сообщал родным о приезде, и меня никто не встречал. Хотелось преподнести сюрприз!.. И вот – Иваново. Чудесное, тихое, солнечное, летнее утро. Выхожу из вагона, иду на привокзальную площадь. И – захотелось остановиться. Да, вот здесь, в августе 41-го, меня провожали в армию, здесь я прощался с родной моей мамой, с девчонками, пришедшими проводить. И я, и они верили и не верили, что увидимся снова… В годы войны мне довелось не раз приезжать в Иваново. Но теперь – особое настроение, особая значительность, особое волнение…
А вот и «родной» трамвай №4 (раньше был такой маршрут: Вокзал – Воробьево). Поехал. Всё знакомое, всё родное, и всё – какое-то новое… От Облсуда спускаемся вниз, вот он цирк, а вот рядом с ним парашютная вышка. Смотрел на нее с особым интересом и пристрастием, не отрывая глаз. И про себя твердо сказал: «Всё, больше не прыгаю, больше не летаю!» Удастся ли до конца жизни сдержать эту клятву – не знаю, но пока сдерживаю!..
Вот и моя трамвайная остановка – ул. Багаева (раньше остановка была до поворота на Воробьевскую улицу). Шагаю к дому. Время еще раннее, народа очень мало. Повернул на Зелёную и, еще не дойдя до дороги, заметил, как около соседнего дома, у окон Ильинских (тогда – Анны Ивановны) медленным шагом направляется к водопроводной колонке на Воробьевскую улицу пожилая женщина с ведрами и коромыслом. Сразу узнал ее – это Мухина, из двухэтажного деревянного дома, что и поныне еще стоит за «Рембыттехникой». Он тоже сразу узнала меня и с легким поклоном, не останавливаясь, произнесла: «Здравствуйте, Евгений Павлович!» Ее приветствие произвело на меня впечатление: вот так, уже и на своей улице становлюсь Евгением Павловичем, приходит, видно, пора взрослой жизни…
Постучал в родной дом! Сколько радости, сколько нежности и любви моих родных я испытывал в эти счастливые минуты!.. Разве можно об этом рассказать!..
Так началась моя новая жизнь, жизнь гражданского человека.
Что делать? Тут было все ясно – нужно завершить прерванную войной учебу в музыкальном училище. Но впереди были три летних месяца. Можно хорошо отдохнуть, вдоволь насладиться свободной мирной жизнью, но главное, нужно многое вспомнить, восстановить, чтобы подготовиться к продолжению учебы, заняться и теоретическими дисциплинами, и историей музыки, и, что труднее всего – восстановить свои пианистические способности: четырехлетний перерыв не мог не сказаться. Но больше всего хотелось что-нибудь сочинить, в чем-то выразить себя, теперь уже человека повзрослевшего, немало повидавшего и пережившего… Кроме того, – надо было уже начинать готовиться к поступлению в консерваторию. Правда, я никогда не стремился стать именно композитором, но не без оснований полагал, что для успеха в конкурсных испытаниях на историко-теоретическое отделение столичной (Московской или Ленинградской) консерватории наличие моих композиторских работ может стать весомым дополнительным аргументом.
Сочинял я в тот период (1946—1947 учебный год) с большим удовольствием, увлечением и воодушевлением. Сочинял много, переделывая и редактируя, и записывая уже после того, когда считал, что пьеса готова. В основном это были фортепьянные пьесы, но было два-три романса, а также песни, написанные «для домашнего пользования» на стихи Всеволода Мамушина, с которым я в ту пору познакомился и подружился. Это были: «Пять прелюдий», «Четыре фантастических танца», а также пьесы: «Moderato», «Маленькое впечатление», «Вальс экстаз», «В раздумье» и другие.
Евгений Иванов (за фортепьяно) и Всеволод Мамушин, вторая половина 1950-х гг.
Некоторые из этих пьес я писал для себя, по вдохновению. Другие – особенно «Прелюдии» и «Фантастические танцы» – с прицелом на представление в консерваторию. Писал абсолютно самостоятельно, совершенно не консультируясь с преподавателями музыкального училища. Только одному из них я как-то продемонстрировал свои композиторские опыты. Это был Николай Никанорович Тихонов10, приехавший в Иваново в 1944 году и преподававший у нас музыкальную литературу. Прекрасный был человек и педагог. Прошедший большую жизненную школу, имевший солидный профессиональный стаж – в то время ему было уже около 70 лет. Николай Никанорович был очень внимателен к своим ученикам. Я это чувствовал постоянно. Именно мне он поручил подготовить обстоятельное «Слово о жизни и творчестве Ф. Шуберта к 150-летию со дня его рождения». 18 января 1947 г. в музыкальном училище состоялся концерт, посвященный этой знаменательной дате, перед которым мне и было поручено выступить со вступительным словом. В концерте участвовала группа солистов – учащихся, и симфонический оркестр училища под управлением С. И. Ямпольского, исполнивший «Седьмую симфонию» и увертюру к балету «Розамунда» Ф. Шуберта. Об этом вечере была помещена заметка в газете «Рабочий край» от 22 января 1947 г.
Позже Н. Н. Тихонов познакомился с некоторыми моими сочинениями. Видимо, они произвели на него неплохое впечатление. Во всяком случае весной, незадолго до окончания училища, он предложил мне поехать с ним в Москву для встречи с известным композитором и педагогом, профессором Р. М. Глиэром11, с которым Николай Никанорович был давно и хорошо знаком. Я решил поехать. Однако нас подстерегала досадная неудача: когда мы пришли к Глиэру (дом на 3-й Миусской улице, где тогда жили многие композиторы и музыковеды), то оказалось, что его дома нет, что он куда-то выехал из Москвы. Жаль!.. А интересно, что бы могло произойти, если бы наша встреча состоялась?..
…Летом, предшествующим началу последнего года учебы в музыкальном училище, я познакомился и сблизился с группой молодых людей, с которыми раньше не был знаком. Прежде всего это Всеволод Мамушин12, тогда уже студент литфака Ивановского пединститута. И музыканты военного духового оркестра, служившие в родном городе: Слава Авдюнин, Юра Логинов, Иван Андросов, Валерий Бусов, Гена Катышев. Эти музыканты имели возможность частенько выступать «от себя», как гражданские лица, их легко отпускали домой даже с ночлегом, словом, они находились на очень льготном положении лиц то ли полувоенных, то ли полугражданских. И поэтому мы часто встречались то в домашней обстановке – Слава жил на Садовой улице (ныне его маленького деревянного дома давно нет), Юра – на Почтовой улице, занимая полдома (ныне там служба Горгаза). Бывали они, конечно, и у меня. Хорошие ребята, отличные друзья!
Они пригласили меня играть в составе их небольшого эстрадного ансамбля, который два раза в неделю выступал на танцевальных вечерах в Доме учителя, где по традиции собиралась наиболее интеллигентная молодежь города, более всего – студенты. Играли под танцы популярную музыку из кинофильмов, любимые песни и эстрадные инструментальные пьесы. Моих друзей очень устраивало, что я хорошо знал эту литературу и мог сразу, без нот, сыграть с ними в любой тональности. Немало вещей исполняли с моей импровизации, расписывая затем партии для других инструментов. Публика нас полюбила, и мы наслаждались своей популярностью. Доставляло большое удовлетворение и само по себе наше общение между собой, которое вскоре переросло в большую, верную, крепкую дружбу.