Музыки верный солдат. Воспоминания

…На летние месяцы часть, в которой ребята служили, выезжала в лагерь, располагавшийся вблизи Валдайского озера. И вот однажды они пригласили нас с Севой к себе в гости, чтобы провести вечер у озера, на свежем воздухе. Мы охотно приняли приглашение и отправились на прогулку, обещавшую много интересного. Без труда отыскали их в лесу и после окончания их «трудового дня» отправились к озеру. Вот тогда я впервые увидел Валдайское озеро, которое на многие годы вошло в судьбы нашей семьи теперь уже трех поколений!..

Иваново. Областной дом работников просвещения (Дом учителя), предположительно 1950-е гг. twitter.com/sergey_monyakov

Мы купались, повеселились, порассказывали всякие байки, закусили на свежем воздухе. Стало уже совсем темно, пора расходиться. Ребята проводили нас до железной дороги – и вот тут произошел памятный диалог между мной и Севой, который запомнился всем надолго (совсем недавно мне напомнил о нем Вася Бусов). Я, склонный к эмоциональному, восторженному восприятию природы, произнес какую-то фразу, представляющую собой своего рода романтический гимн, полный восхищения и преклонения перед природой. После короткой молчаливой паузы Сева столь же откровенно сказал: «Да-да! Жаль только, что нет здесь пивного ларька!» Ну, как забыть этот классический диалог!

Выйдя на полотно железной дороги, мы расстались с друзьями и пошли в Иваново с Севой вдвоем! Это было в середине августа, шел десятый час вечера, было совсем темно. Еле-еле была видна тропинка. Изредка перебрасываясь какими-то шутками, мы быстро шагали вдоль полотна железной дороги. Вот и Богородское. Где идти дальше? Тем временем стал накрапывать дождь. И мы решили пойти напрямик – через лес (сразу после моста через реку, налево). Тут уж стало совсем темно, не видно было и дорожки под ногами. Выбирали направление больше интуитивно, по памяти – через этот лес приходилось идти не раз. Когда вышли из него (с дороги все-таки не сбились), почувствовали уже довольно сильный дождь. Ускорили шаг, обходя лужи или перепрыгивая через них. Раза два приходилось останавливаться, чтобы отдохнуть, а главное, – чтобы немного подождать под навесом какого-нибудь дома: дождь – авось поутихнет! Но поутих он уже тогда, когда мы добрались до перекидного моста у старого вокзала, а затем до трамвайной остановки (ныне площадь Генкиной). Закончили свое путешествие, сев на разные номера трамвая: Сева на 1-й (или 3-й), я – на 4-й.

А вот еще одно наше путешествие. Это было тоже летом, но позже —1947 или 1948 года. Я уговорил ребят вместе сходить по грибы в район станции Красносельская13. Выбор этого места был вызван моим желанием побывать после многолетнего перерыва (лет четырнадцать или пятнадцать) в дорогих моему сердцу местах, заглянуть и в Красное14… А для ребят, проходивших службу в лагере около Строкино15, прогулка туда не являлась проблемой: они утром (в свой свободный день) выходили из Строкино и шли лесом, собирая грибы, к Красносельской (3,5 км). А я выезжал на поезде из Иваново, выходил на Красносельской, где мы и встречались. Так было задумано, но получилось не совсем так. Я сел в поезд, который следовал до Ленинграда, не зная, что на Красносельской он не останавливается. Узнал я об этом только тогда, когда поезд уже приближался к Красносельской. Тогда я вышел в тамбур и открыл дверь вагона. И надо же – так повезло! – в этот момент я увидел около станции Юру Логинова и еще кого-то из наших ребят. Мы помахали друг другу руками, и ребята поняли, что я «прокачусь» до следующей станции – Ермолино. И, гуляя в лесу около Красносельской, стали меня ждать. Сойдя с поезда в Ермолино, я отправился собственным ходом обратно, стараясь взять максимально быстрый темп, чтобы поскорее добраться до друзей. Они меня дождались и великодушно простили оплошность с выбором поезда. Мы вошли в лес, и я старался им объяснить, почему так дороги для меня эти места.

Мы хорошо погуляли, набрали грибов и, конечно, заметно устали. Собрались к станции примерно за час до прихода поезда – что-нибудь около четырех. Сели отдохнуть – кто на скамейку, кто на землю, в густую траву. Я посмотрел на часы. И тут возникла мысль, возникло желание, которое перебороть я был не в силах: я решил за оставшееся время побывать в Красном. Сказал ребятам и пошел самым быстрым шагом, чередуя его с бегом. Волнение меня охватывало все больше и больше. Вот дорожка, по которой все мы, вся наша семья, ходили от станции в деревню и обратно, вот леса, их опушки, вот поля – такие же, как и много лет назад. Приближаюсь к деревне. Она неожиданно открывается вся (потому что место там пониже), и увидел два старых колодца, стоящих, как и прежде, в середине деревни… Вот тогда, кажется, «ёкнуло» сердце – всё так знакомо, всё сохранилось, как будто и не прошли эти долгие годы. Впрочем, сохранилось не все. И что было особенно горько и обидно, – не сохранился как раз тот дом, в котором мы жили. Он сгорел несколько лет назад. Я подошел ко второму колодцу, напротив которого стоял тот дом, и с грустью смотрел на «пепелище». Тут и спросил у кого-то из подошедших жителей о судьбе хозяев того дома. И мне сказали, что они живы, что они здесь, что они живут в маленькой пристройке к тому дому, чудом уцелевшей после пожара. Я сразу же бросился к этому жилищу, постучал и открыл дверь. Боже! Вот они – дорогие, милые люди, наши бывшие хозяева Иван Васильевич и Марфа Петровна. Сидят за столом в своей крохотной комнатушке. Я представился. Сколько радости было на их лицах, в их глазах!.. «Милый, ну как же, как же, конечно помним, как не помнить…» С за этими словами последовала привычная для доброй Марфы Петровны фраза: «Милый, выпей-ка молочка!» Я поблагодарил и сказал, что не могу задерживаться, так как через несколько минут уйдет мой поезд. Мы поговорили немножко, вспомнили давно ушедшие годы, нашу жизнь в их доме и – мне пришлось еще более быстрым шагом возвращаться на станцию. Как дорога была мне эта встреча с детством, с дорогими прекрасными людьми!..

Подходя к станции, я уже услыхал гудок паровоза. Поезд приближался к Красносельской. Успел!.. Я рассказал ребятам о встрече в Красном. Радостным и взволнованным я вернулся домой, рассказав все увиденное и пережитое своим родным.

Через год в свои летние студенческие каникулы я снова навестил Красное. Увы! В этой маленькой избушке уже никого не было. Марфа Петровна умерла, а Иван Васильевич переехал жить к кому-то из своих родственников (возможно, – детей) в другую деревню, соседнюю с Красным. Когда я в следующий раз приехал в Красное, через год или два, мне сообщили, что скончался и Иван Васильевич…

Но с этими местами, с дорогой деревушкой я не порывал. Каждое лето, хотя бы на один денек я заглядывал туда. В соседнем селе – Юрьевском16 – жила наша семья с 1955 по 1958 год, сначала – мы с Беллой, а затем три года и с Валюшей. Не знаю, как будет дальше, но пока мой последний «визит» в Красное состоялся в августе 1986 года.

Теперь продолжу рассказ о друзьях-музыкантах. Самым близким мне оказался Слава Авдюнин. Очень добрый, приветливый, любящий шутку человек. Кажется, он никогда и ни с кем не мог поссориться, кого-нибудь обидеть. Он считался и среди друзей, и среди коллег (когда стал завучем Ивановского музыкального училища) большим и совершенно искренним человеком. Его отец был тоже музыкантом – трубачом, окончившим в свое время Ивановское музыкальное училище. Мать – тетя Дуся, как мы ее звали, простая женщина, любившая вечерами со своими подругами (уже в почтенном возрасте) играть в карты. Был у Славы и родной брат, но говорят, многовато выпивал, и ушел из жизни очень рано. Да и Слава умер всего лишь лет сорока пяти в результате тяжелого сердечного заболевания. Слава окончил Московский музыкально-педагогический институт им. Гнесиных, после чего стал работать в нашем училище, где отлично проявил себя в амплуа заведующего учебной частью. Все сложные проблемы, большие и малые, решал оперативно, спокойно, по-деловому. У Славы мы нередко бывали дома, где всегда царила непринужденная атмосфера, где всегда оправдывалась поговорка – «чем богаты, тем и рады». У меня остался на память дорогой его подарок – бюст Чайковского, который Слава подарил как-то мне на день рождения.

Юра (Юрий Иванович) Логинов. За свою степенность, медлительность в движениях (но только не за ударными инструментами) и, вероятно, за хрипловатый голос друзья дали ему прозвище «Старик». Он – единственный из всех ребят, был уже женат. У него тоже были очень хорошие родители – простые люди, отец – дядя Ваня и мать – всегда спокойная, отличавшаяся добротой и приветливостью. Отец и мать очень любили своего сына. Мы всегда это чувствовали, когда приходили в их дом. По окончании консерватории Юра преподавал в училище ударные и играл на них в симфоническом оркестре училища.

Слева направо: Вячеслав Авдюнин, Евгений Иванов и Всеволод Мамушин, 1950-е гг.

Почти все эти ребята, служившие в военном оркестре, смогли одновременно учиться в музыкальном училище и окончить его. Юра его окончил по классу трубы (в эстрадном ансамбле он великолепно играл на ударных), и я решил его представить профессору Московской консерватории С. Н. Еремину17, с которым у меня сложились очень хорошие отношения на почве общественной работы. В те годы, когда я был секретарем комитета комсомола, С. Н. Еремин возглавлял профком. Кабинеты наши были рядом, а в общей стене, как раз на уровне головы сидевшего за столом руководителя была… дверка. И вот вечером, когда посетителей ни в том, ни в другом кабинете уже не было, вдруг открывалась эта дверка и в окошке показывалось приветливое, доброе лицо этого выдающегося музыканта-трубача и педагога, простого и на редкость обаятельного русского человека Сергея Николаевича Еремина. И обращаясь ко мне, слегка улыбаясь, он спрашивал: «Ну как, Женя, что нового?» Просто ему хотелось поговорить, поговорить доверительно, спокойно, по душам. И мы беседовали порой довольно долго, и, кажется, никто из нас не хотел это окошечко закрывать… Вот вспомнил С. Н. Еремина и подумал вновь и вновь: как много прекрасных людей довелось мне встретить в жизни! И каких людей! Так вот однажды я рассказал Сергею Николаевичу о Юре Логинове. Договорились, что Юра приедет показаться. Показался он, видимо, неплохо: осенью Юра был зачислен в Московскую консерваторию. Туда же был принят и Иван Андросов в класс флейты – уже трое из нашего ансамбля в столичной консерватории, да Слава – в Гнесинском!.. Совсем неплохо! Это являлось свидетельством того, что в нашем кругу ивановских ребят, друзей-музыкантов, были действительно весьма способные молодые люди.

…Иван Андросов. Симпатичный парень, крепкий, рослый блондин с голубыми глазами, жизнерадостный, веселый. Поначалу производит впечатление человека простоватого, открытого, но это только «одна сторона медали». Он обладал острым умом, истинно народным юмором, лукавством, хитрецой… В нашем эстрадном ансамбле Иван играл на саксофоне, в консерватории учился в классе флейты. Несколько лет мы общались с Иваном, когда вместе учились в Москве. Мне всегда было приятно и дорого, что рядом есть верный друг – мой земляк. На последнем году пребывания в консерватории, уже весной мы с ним не раз вдвоем подолгу гуляли по Дмитровскому переулку, где находится общежитие. Говорили много, откровенно, вспоминая прошлое, «заглядывая» в будущее. Это были действительно дружеские беседы, оставшиеся в памяти.

После окончания консерватории Иван исчез бесследно. Никто не мог сказать, куда он получил назначение. И никому не пришло от него ни единой весточки. До сих пор! И очень жаль, когда теряешь верного друга!..

Валерий Бусов, кларнетист-саксофонист, «барон» – по прозвищу друзей, которое ему было дано, думаю, за его характер – степенный, очень спокойный, да и вид его был – хорошо упитанного человека. Но выпить любил как следует, уже не «по-баронски», хотя даже в степени «приятного опьянения» выдержка и уравновешенность никогда его не покидали. Валерий окончил Ивановское музыкальное училище, играл и в военном оркестре, и в симфоническом, и в оркестре кинотеатра «Центральный», а в последние годы стал работать по другой специальности – занимался проводкой сигнализации от райотдела милиции. Вася всю жизнь живет с женой, которая своей «строгостью» содержит его в порядке. Она всю жизнь работала официанткой ресторана «Москва», была награждена орденом. Хорошая хозяйка, предприимчивый человек. Семья всегда была обеспечена, но выпить «барону» удавалось не часто… Валера – единственный из той компании, с кем мы общаемся изредка до сих пор, случайно встречаясь в городе.

Среди друзей-музыкантов был один, кто очень рано и нелегко ушел из жизни. Это Геннадий Катышев, трубач. Еще в годы военной службы, он как-то ехал на велосипеде по дороге около Валдайского озера во время грозы. И был убит ударом молнии…

Николай Зеленов. В этом кругу фигура менее яркая. Но не выпадал из дружного «ансамбля». Эмоциональный, заразительно-улыбчивый парень. И в то же время его отмечала серьезность – он не мог совершить необдуманного, рискованного поступка. Николай стал врачом. Последние годы перед уходом на пенсию работал в ортопедической поликлинике. Я ему очень благодарен за то, что он помог маме с заказом на туфли: на ее ноги невозможно было найти подходящие из готовых. И когда его уже не стало в этой поликлинике, мы заказали для мамы еще две пары обуви – я уже знал о существовании такого необходимого учреждения для людей с больными ногами.

Да, с этими ребятами мы играли в Доме учителя. На танцы туда собиралось много молодежи. Всегда там царила очень хорошая, спокойная, дружеская атмосфера. Там никогда не было людей «под хмельком» или таких, чье поведение вызывало бы нарекание как непорядочное. Вспоминаю об этом и не верю: неужели так было, неужели были такие времена, когда на молодежном вечере не было пьяных хамов, грубиянов?!.

Е. П. Иванов, 1950-е гг.

Там, в Доме учителя, мы познакомились с группой девушек – студенток медицинского института. Вспоминаю их с удовольствием! Славные девчонки! Обычно после танцев мы всей гурьбой провожали их до общежития на Садовой. Очень обаятельной, скромной, умной, рассудительной и жизнерадостной была Таня Покровская, которая оставалась моим другом до окончания ею института в 1947 году. После этого Таня уехала работать по назначению, а я вскоре отправился учиться в Москву. И надо же было такому случиться: через год мы случайно встретились под Москвой, на берегу пруда у старинной усадьбы в Кусково, куда я любил приезжать в период подготовки по «гуманитарным» наукам к летней экзаменационной сессии. Я выбирал там тихое место где-нибудь в тени, углублялся в «науку», но через каждые сорок пять минут обязательно шел купаться. Я убедился, что на природе, на свежем воздухе, да еще освежаясь в воде, «гуманитарный» материал прекрасно укладывается в голове.

Конечно, это была очень радостная, но очень короткая встреча. Таня работала где-то под Москвой. И встреча эта оказалась для нас последней…

Другая девушка из этой компании, которая запомнилась, Люся Ражева. Она из Иванова. Интересный это был человек: рыжие волосы, веснушки на лице, голубые глаза, складная, спортивная фигура, какой-то особый – глубокий взгляд, что-то потаенное всегда чувствовалось в нем. Она в компании была как-то в тени, не выделялась, не обращала на себя внимания, хотя никому, собственно, ни в чем не уступала.

После отъезда в Москву я ничего не знал о дальнейшей судьбе девчат – подруг Тани, в том числе и Люси. Прошло три года. И вот однажды произошло необъяснимое: без всякого предварительного уведомления открылась дверь в комнату №41 общежития Консерватории в Дмитровском переулке и… вошла Люся Ражева. Я не поверил глазам своим – уж не привидение ли? Как она нашла меня? Видимо, через наших ребят, общих друзей. Как она оказалась в Москве? Встреча была очень радостной, как всегда, когда встречаешься с давним, верным другом. Посидели, повспоминали… Люся ничуть не изменилась – все такая же внешне, все та же выдержка, добрый ласковый взгляд, в котором угадывается какая-то тайна. А потом попрощались – очень тепло, по-дружески, с надеждой увидеться вновь. Но увидеться больше не пришлось: через некоторое время кто-то из ребят сообщил мне, что Люся Ражева скончалась. После тяжелой болезни. Так, может быть, она приходила ко мне попрощаться? Эта страшная, тяжелая мысль не оставляет меня в покое до сих пор. Как горько, когда уходит из жизни близкий тебе человек, особенно когда он в расцвете молодых сил, когда он еще только начинает свою жизнь, когда он еще только ждет свое счастье!

В этом же году мы особенно сблизились с Севой Мамушиным. Он был в то время студентом филфака пединститута. Прошел тяжелое горнило войны, защищал Севастополь. Умный, одаренный, эрудированный человек, наделенный чувством юмора, поэтическим талантом. Меня особенно привлекало богатство душевного мира Севы, не сразу и не всегда раскрывающегося перед незнакомыми людьми. Сева был и в компании ребят-музыкантов, хотя встречался с ними, конечно, реже, чем я. Но, благодаря Севе, я сблизился и с кругом других интересных людей: с его товарищем Димой Васильевым18 (нашим ивановским «дядей Степой», который позже многие годы возглавлял Ивановское радио), Борисом Великосельским19 и некоторыми другими. В этом обществе мы не раз проводили очень приятные вечера в доме Ольги Лириной (улица Маяковского, первый дом справа, после поворота с улицы Станко налево, на продолжение улицы Маяковского к Московской улице). Эта очень интеллигентная семья известных в городе врачей, с дочерью которых Сева и Дима были хорошо знакомы. Вечера эти привлекали тем, что их главной и определяющей частью было чтение стихов, чаще всего ранее неизвестных, в том числе сочиненных Севой и Димой. Звучала и музыка. Застолье отнюдь не было основой наших собраний. Помню, как Дима читал стихи одного поэта-фронтовика «Письмо с фронта», которое производило сильное впечатление. Сева читал свои, запавшие в память стихи: «Фонари закутаны туманом, холодна асфальтовая гладь…»

Аттестат Е. П. Иванова об окончании Ивановского музыкального училища

Еще один круг людей, с которыми мне довелось познакомиться в том же году, это, естественно, группа студентов 4-го курса музыкального училища, с которыми я занимался в том учебном году. Группа была очень пестрой по составу: в нее входили и уже взрослые мужчины, прошедшие войну: баянисты Пряхин, Волков, виолончелист Я. Цыганов (1911-го года рождения), еще один виолончелист Шахов, гобоист Лопатин, флейтист Харитонов, кто-то еще из баянистов, очень способные ученицы – обе слепые – Курицына и Разоренова, и более молодые – хормейстер К. Фирсова, и совсем молодые – пианистка Ант. Буланова и певица Н. Горюнова. Возможно, кого-то и пропустил. Со всеми я был в хороших товарищеских отношениях, но друзей там так и не обрел. С некоторыми из них мне пришлось сотрудничать уже в годы работы в Филармонии.

В связи с тем, что занятия по общеобразовательным дисциплинам я не посещал, так как уже имел аттестат об окончании средней школы, мне довелось заниматься по предметам исторического и теоретического цикла, которые в основном вели преподаватели С. И. Ямпольский20 и Н. Н. Тихонов. Занятия для меня, даже после пятилетнего перерыва в учебе, не представляли труда. Пожалуй, больше времени пришлось уделять занятиям на фортепьяно. Весной 1947 г. я легко сдал выпускные экзамены – все с отличными оценками – и завершил тем самым ивановский период своего музыкального образования.

Примечания