– Я не волнуюсь. Спокойной ночи, Мари.
– Спокойной ночи.
Приходится выбраться из постели, набросить джинсы и кофту и спуститься вниз. Там полным ходом вечеринка, Олег тушит камин, все выпивают и закусывают, и даже Лера уже не рыдает, хотя выглядит расстроенной. Машу ей рукой, и она выбирается из-за стола:
– Ты позвонила?
– Да, все в порядке, она дома, спать ложится.
– Слава богу! – выдыхает Лера и лезет в карман. – Черт, сигареты в машине были.
– Угощайся, – протягиваю ей свою пачку.
– Слушай, Мари, – закуривая, произносит она. – Я извиниться хотела за сегодняшнее… ну, за то, что в комнату к вам ломанулась с Дэном.
– Мы же это вроде обсудили уже. Любопытство погнало?
– Типа того.
– Ну и как?
– Ты офигенная.
– Я тут ни при чем. Все зависит от Верхнего.
– Да уж… Олег, конечно… я даже представить не могла. Но ты…
– Так, Лера, – жестко говорю я, уловив в голосе знакомые до боли нотки. – Давай внесем ясность. С тобой у нас ничего никогда не будет, это понятно? Я уже была с женщиной и, расставаясь, пообещала, что у меня никогда не будет другой. Любимая женщина у меня навсегда останется только одна, и менять это я не собираюсь. Не обижайся.
– А ты как поняла, что я..?
– А много надо ума? Все бабы одинаковые.
– Ну… даже не знаю, что говорить теперь…
– А ничего. Давай останемся друзьями – так пойдет?
– Это очень безнадежная фраза, – улыбается Лерка. – После нее хочется пойти и застрелиться.
– Надеюсь, ты не умеешь стрелять.
– Ты права – не умею. Поэтому пойду и нажрусь незатейливо. Спокойной вам ночи, Мари.
Она чуть наклоняется и целует меня в щеку, это как-то неожиданно, и я хватаюсь рукой за то место, в которое пришелся поцелуй, словно она ударила меня. Лера улыбается чуть виновато:
– Извини, Мари, это по-дружески, – и уходит на веранду, где ее радостным возгласом встречает Денис:
– Лерок, давай-ка выпьем за твой дебют!
Я выхожу на крыльцо, забыв, что на мне только толстовка на голое тело, а уже ночь, холодно. Ежусь, обхватив себя за плечи, но в дом не хочу – воздух здесь такой свежий, и совсем тихо. Похоже, что в соседних домах никого нет.
– Я тебя потерял, – сзади возникает Олег, обнимает меня, и сразу становится тепло.
– Хочу постоять пару минут, смотри, как легко дышится.
– Давай постоим, – соглашается он, упираясь подбородком мне в макушку.
По поводу огромной разницы в наших габаритах одно время ходила шутка – «Мари как чи-хуа-хуа, которых держат в питомнике для сенбернаров, чтобы те бегали и форму не теряли». Вполне безобидная шутка, отражающая истинное положение вещей – мне всегда нравились мужчины огромные, намного выше меня и выглядящие такими скалами, утесами, за которыми можно укрыться в бурю. Денис немного ниже Олега, но увлечение культуризмом не прошло даром, и по габаритам они вполне могли раньше сравниться. Сейчас Дэн похудел, как-то сдулся, выглядит меньше и уже не производит впечатления надежной опоры. Хотя, скорее всего, это мое отношение к нему изменилось, а потому я не воспринимаю его так, как раньше.
– Руки холодные у тебя, – говорит Олег, коснувшись моей руки. – Идем, хватит уже.
– Ты веревки не брал? – неожиданно спрашиваю я, и Олег смеется:
– Все пытаешься руководить?
– Нет, просто спросила…
– Мари, ты прекрасно знаешь, что я тебя насквозь вижу. Что случилось? Ты спрашиваешь о веревках в тот момент, когда тебя внутри что-то в клочки раздирает, и ты стараешься через обвязку собрать себя в кучу. Опровергни, – предлагает он.
Что тут опровергать? Он прав. Всякий раз, когда мне в голову приходят мысли о Ляльке, я бегу к Олегу и прошу связать меня. Отлежав в плотной обвязке определенное время, я раскладываю мысли по полочкам, Ляльку убираю в самый дальний угол, и мне становится легче на какое-то время. Да, сейчас промежутки между такими заходами стали длиннее, но они все еще возникают. Олег прав – я компенсаторик, как и Дэн.
– Молчишь? Значит, я прав, – констатирует Олег. – Веревки я взял, но может, лучше просто поговорим?
Я не могу с ним об этом разговаривать. Даже не так – мне больно. Я вижу, что причиняю этими разговорами боль ему, и от этого становится плохо мне. Еще хуже, чем до разговора. Словом, это та ситуация, которую нельзя «выговорить», во всяком случае, нельзя сделать это с ним. Поэтому лучше веревки.
– Прости… не сегодня. Идем спать, – я пытаюсь вывернуться из его рук, но тщетно – Олег разомкнет объятия ровно в тот момент, когда решит сам.
– Мари.
– Ну, что?! Ты можешь хотя бы раз не настаивать на своем? Ты можешь хоть раз в жизни перестать быть Верхним и попробовать понять меня по-человечески, без вот этих задвигов «я несу за тебя ответственность»?!
Его руки мгновенно оставляют меня в покое, Олег разворачивается и уходит в дом, не сказав больше ни слова, а я чувствую, как защипало в носу. Достаю сигареты, закуриваю, сажусь на ступеньку и пытаюсь не заплакать. Иной раз мой язык здорово опережает мозг, и от этого и возникают вот такие неприятности. Нельзя до бесконечности втыкать в человека иглы и надеяться, что он этого не заметит. Ведь я знаю, что он отлично понял причину, потому что вот уже пару лет она одна. И знаю, как ему это неприятно. Да, он пережил – но простить до конца не может, и я его понимаю. Не надо было сегодня об этом…
– Одна и без охраны? Редкая удача, – рядом на ступеньку плюхается уже изрядно подвыпивший Денис, берет сигарету из моей пачки. – Зажигалку Мастеру.
Бросаю зажигалку на крыльцо.
– Подними и подай, как положено, – требует он.
– А идите-ка вы, Мастер, на хрен, – советую я, вставая, но Денис хватает меня за толстовку:
– Куда? Я тебя не отпускал.
– Ты хочешь, чтобы я заорала? Я могу. Но вспомни о последствиях.
– Только что ты его довела до невменоза, он замахнул полстакана водки, так что я бы на твоем месте не рыпался – вдруг решит не заступаться?
Ого… а вот это уже неприятная новость. Олег не пьет, и полстакана водки, если Дэн не приврал, это кризис. А я его знаю – может не остановиться.
