Произведения женщин
Ко многим категориям трудов, посвященных достоинству женщин, нужно добавить почти все работы, написанные женщинами. Пишущая женщина сама по себе является подтверждением защиты женщиной собственного достоинства.
Лишь несколько женщин можно было назвать писательницами вплоть до рассвета современной эпохи. Во-первых, они редко получали образование, которое бы позволяло им писать. Во-вторых, их не допускали к общественным должностям – администратора, бюрократа, адвоката или нотариуса, профессора университета – на которых они бы могли получить знание о многих вещах, которые грамотная публика считала достойными описания. В-третьих, культура предписывала женщинам молчание, считая речь формой разврата. Учитывая эти условия, удивляешься, что женщины еще писали. До XIV века это почти всегда монахини или религиозные женщины, чья изоляция делала их заявления более приемлемыми.
С XIV века круг жанров женской литературы расширился. Женщины продолжали создавать религиозную литературу, хотя не всегда они были монахинями. Они также писали дневники, часто считавшиеся памятными подарками для их детей, книги советов своим сыновьям и дочерям, письма к членам семьи и друзьям и семейные воспоминания, часто настолько совершенные, что их можно считать рассказами.
Немногие женщины создавали непосредственно труды, посвященные «женскому вопросу», и некоторые из них, такие как гуманистки Изотта Ногарола, Кассандра Феделе, Лаура Черета и Олимпия Мората, были хорошо к этому подготовлены. Немногие были профессиональными писательницами, живущими на доход, заработанный пером: первой среди них была Кристина Пизанская, заслуживающая того, чтобы ее выделили из числа многих других в этом и других контекстах. Кроме «Книги о граде женском» и критики «Романа о Розе», она написала «Сокровище града женского» (руководство к социальному статусу женщин), обращенную к сыну книгу советов, много придворной поэзии и полномасштабную историю царствования короля Франции Карла V.
Женщины-покровительницы
Женщины, не писавшие сами, но подвигшие к этому других, также внесли свой вклад в развитие альтернативной традиции. Высокопоставленные женщины-покровительницы поддерживали авторов, художников, музыкантов, поэтов и ученых. Такие покровительницы, родом в основном из итальянской элиты и дворов Северной Европы, непропорционально представлены как адресаты важных произведений раннего феминизма.
Для начала надо отметить, что каталоги Боккаччо и Алваро де Луны были посвящены благородной флорентийской даме Андреа Аччауоли и донье Марии, первой жене короля Хуана II Кастильского, в то время как французский перевод произведения Боккаччо был заказан Анной Бретонской, женой короля Карла VIII Французского. Гуманистические трактаты Годжио, Эквиколы, Вивеса и Агриппы были посвящены соответственно Элеоноре Арагонской, жене Эрколе д’Эсте, герцога Феррарского, Маргарите Кантельма Мантуанской, Екатерине Арагонской, жене короля Генриха VIII Английского, и Маргарите, герцогине Австрийской и правительнице Нидерландов. Только в 1696 году «Серьезное предложение дамам ради процветания их истинного и великого интереса» Марии Эстелл было посвящено принцессе Анне Датской.
Эти авторы предполагали, что их усилия будут приветствованы дамами-покровительницами, или они, возможно, писали по предложению этих покровительниц. Сами безмолвные, может быть даже не ответившие на посвящение, эти высокопоставленные женщины помогали сформировать традицию другого голоса.
Темы
Теперь уже наметились литературные формы и стили, в которых выражалась традиция другого голоса. Остается осветить основные узлы, вокруг которых выкристаллизовалась традиция. Вкратце, есть четыре проблемы, к которым вновь и вновь возвращаются наши авторы в пьесах и каталогах, стихах и прозе, трактатах и диалогах на всех языках: проблема целомудрия, проблема власти, проблема речи и проблема знаний. Из этих проблем над другими преобладает проблема целомудрия.
Проблема целомудрия
В традиционной европейской культуре, так же как и в Античности и в других культурах мира, целомудрие воспринималось как основная добродетель женщин – в противоположность храбрости, или благородству, или честолюбию, или разумности, которые рассматривались как добродетели, свойственные мужчине. Враги женщин осуждали их за ненасытную алчность. Сами женщины и их защитники – не дискутируя о цене стандарта – отвечали, что женщины были способны быть целомудренными.
Требования целомудрия удерживали женщин дома, предписывали им молчать, изолировали их, держали их в невежестве. Они были источником всех других ограничений. Почему это было столь важно в обществе мужчин, от которых не требовалось чистоты и которые чаще всего считали, что имеют право нарушить целомудрие любой встреченной ими женщины?
Женская чистота обеспечивала продолжение возглавляемого мужчинами хозяйства. Если жена мужчины не соблюдала чистоту, он не мог быть уверен в законности своего потомства. Если дети были не его, а приобретали его собственность, это уже было не его хозяйство, а чье-то еще. Если его дочь не была целомудренной, ее нельзя было отдать в дом другого мужчины как его жену, это бы его обесчестило.
Вся система целостности хозяйства и передачи собственности была связана с женской чистотой. Конечно, такое требование относилось только к классам собственников. Бедные женщины не могли надеяться сохранить свое целомудрие, особенно если были в контакте с высокопоставленными мужчинами, жертвами которых становились все женщины, кроме их родственниц.
В католической Европе требование целомудрия усиливалось моральным и религиозным императивами. Первородный грех был тесно связан с половым актом. Девственность рассматривалась как героическая добродетель, намного более впечатляющая, чем, скажем, воздержание от праздности или жадности. Монашество, культурный феномен, веками доминировавший в средневековой Европе, основывалось на отказе от плотских удовольствий. Католическая реформа XI века налагала подобные стандарты на все духовенство и предъявляла высокую сексуальную требовательность ко всем мирянам. Хотя мужчин просили соблюдать чистоту, нарушение целомудрия со стороны женщин было намного хуже: оно вело к дьяволу, поскольку Ева довела человечество до греха.
На такие требования женщины и их сторонники отвечали протестом. Более того, следуя примеру святых женщин, избегавших требований семьи и искавших религиозной жизни, некоторые женщины стали организовывать женские общины – альтернативу как семье, так и монастырю. Такой общиной был женский город Кристины Пизанской. Модерата Фонте и Мария Эстелл видели другие города. Роскошные салоны французских претенциозных дам XVII века или комфортабельные английские гостиные следующего века, может быть, родились от такого же импульса. Здесь женщины могли не только избавиться, говоря кратко, от подчиненного положения, к которому их вынуждала жизнь в семье, но они могли требовать для себя власти, применить свои способности к произнесению речей и свои знания.
Проблема власти
Женщины были исключены из сферы власти: на этом настаивала вся культурная традиция. Только мужчины были гражданами, только мужчины обладали оружием, только они могли быть вождями, лордами или королями. Были исключения, не опровергающие правило, когда жены, или вдовы, или матери занимали места мужчин, ожидая взросления мужчины-наследника. Женщина, пытающаяся править сама по себе, воспринималась как аномалия, монстр, одновременно женщина-урод и недомужчина, сексуальное недоразумение, опасное для других.
Связь этих образов с женщинами, обладавшими властью или борющимися за нее, объясняют некоторые странные черты ранней современной культуры. Королева Англии Елизавета I, одна из тех, кто имел полноценную королевскую власть в европейской истории, играла с такими образами мужчины/ женщины – показываясь своим подданным. Она была принцем, мужчиной, хотя и была женщиной. Она была также (как она утверждала) девственной, что было абсолютным условием, чтобы избегнуть нападок своих оппонентов. Екатерина Медичи, правившая Францией как вдова и регентша от имени своих сыновей, также прибегла к такой образности, защищавшей ее положение. В качестве своего символа она избрала фигуру Артемиды, андрогинной античной воительницы-героини, соединявшей в себе фигуру женщины со способностями мужчины.
Власть женщины без такой сексуальной образности, кажется, не воспринималась бы культурой. Редкое замечание было сделано англичанином сэром Томасом Элиотом в его «Защите хороших женщин» (1540), оправдывающей как участие женщин в гражданской жизни, так и их ратную доблесть. Старая мелодия была пропета шотландским реформатором Джоном Ноксом в его «Первом трубном гласе против чудовищного женского пола» (1558). Для него правление женщин, ущербных по природе своей, было преступным противоречием в терминах.
Перепутанная сексуальность в образности женских возможностей была свойственна не только правителям. Любая более или менее выдающаяся женщина была бы скорее всего названа амазонкой в честь увечивших себя женщин – воительниц Античности, которые отвергали всех мужчин, отказывались от сыновей и воспитывали только дочерей. О таких часто говорили, что «они превзошли свой пол» или обладали «мужской добродетелью», так как сам факт заветного превосходства придавал мужские качества даже женщинам. Каталоги выдающихся женщин часто изображали женщин-героинь одетыми в броню, вооруженными до зубов, подобно мужчинам. Героини-амазонки прорываются в эпос того времени – вспомним «Неистового Роланда» (1532) Ариосто и «Королеву фей» (1590) Спенсера. Превосходство женщины воспринималось как требование власти, а власть была закреплена за миром мужчин. Женщина, обладавшая такими качествами, маскулинизировалась и теряла свою женскую идентичность.
Проблема речи
Речь, подобно власти, приобретала сексуальное измерение, когда дело касалось женщин. Хорошая женщина говорила мало. Чрезмерная речь была показателем нарушения чистоты. Речью женщины соблазняли мужчин. Речью Ева вовлекла Адама в грех. Обвиняемые в колдовстве обычно также обвинялись в злоупотреблении речью, в неразумной речи или просто в чрезмерной болтовне. Такой просвещенный деятель, как Франческо Барбаро, настаивал на молчании женщины, в котором он видел признак ее полного согласия с волей ее мужа и ее неоскверненную добродетель (ее чистоту). Другой итальянский гуманист, Леонардо Бруни, давая совет об образовании благородной женщины, удерживал ее не от речи, а от речи на публике, что было предусмотрено только для мужчин.
С проблемой речи была связана проблема одежды, еще одной формы самовыражения. Воспринимая задачу доставлять удовольствие мужчинам как свое главное задание, элитарные женщины уделяли внимание одежде, прическе и использованию косметики. Духовенство и близкие к нему моралисты осуждали эту практику. Умелый подбор одежды и украшений должен был представлять статус мужа или отца женщины. Другие вольности в одежде считались сродни разврату.
Проблема знаний
Когда итальянская благородная женщина Изотта Ногарола стала приобретать репутацию гуманистки, ее обвинили в кровосмешении. Это был впечатляющий случай того, как ученость женщины связывалась с нечистотой. Подобные случаи вынуждали образованных женщин скрывать свою образованность или неустанно заявлять о своей героической чистоте.
Если образованных женщин преследовали подозрениями в неправильном сексуальном поведении, то женщины, пытавшиеся получить образование, сталкивались с еще более устрашающим препятствием – предположением, что они по своей природе неспособны к учению, а разум скорее является достоянием мужчин. Так же, как женщины защищали собственную чистоту, женщины и их защитники настаивали на способности женщин к получению знаний. Главный труд автора-мужчины о женском образовании, «Об образовании христианки» Хуана Луиса Вивеса (1523), признавал способность женщины к знаниям, но все равно заявлял, что женское образование должно ориентироваться на ее чистоту и ее будущее в домашнем хозяйстве. Женщины-писательницы следующих поколений – Мари де Гурнэ во Франции, Анна Мария ван Шурман в Голландии, Мария Эстелл в Англии – заговорили о других возможностях для женщин.
Пионерами женского образования стали итальянские женщины-гуманистки, сумевшие достичь знания латыни и классической и христианской литературы, равного знаниям выдающихся мужчин. Их труды имплицитно и эксплицитно поднимают вопросы социальной роли женщин, определяя круг проблем, с которыми сталкивались женщины, стремившиеся нарушить поставленные им культурные границы. Подобно Кристине Пизанской, достигшей прекрасного образования, благодаря подготовке, данной ей отцом и собственным усилиям, эти женщины самой постановкой вопроса о своем образовании показали важность получения соответствующей подготовки. Только когда женщины будут образованы по тем же стандартам, что и лидеры-мужчины, они смогут возвысить другой голос и настаивать на собственном достоинстве как человеческих существ, морально, интеллектуально и юридически равных мужчинам.
Другой голос
Другой голос, голос протеста, в основном принадлежал женщинам, но не только им. Он звучал на новоевропейских языках и на латыни, в трактатах и диалогах, пьесах и поэзии, письмах, дневниках и памфлетах. Он проникал сквозь стену женоненавистнических верований и поднимал знамя, определяя свои требования. Женщина была равна мужчине (или даже превосходила его) во всех основных областях жизни – моральной, духовной, интеллектуальной. Женщины были способны к самому высокому образованию, к самому высокому общественному положению и влиянию в общественной сфере и к тому, чтобы убедительно говорить и писать. Последний бастион мужского превосходства, воздвигнутый на понятиях первостепенной для женщины ответственности в ведении домашнего хозяйства и требовании женской чистоты, еще не подвергался атаке, хотя концепции женских производственных общин как альтернативы семьи показывают, что эта проблема была осознана.
C 1300 по 1700 год другой голос оставался только голосом, притом не всегда четко различимым. Он не привел (пока еще) к изменению социальных канонов. На самом деле вплоть до текущего момента они еще кардинально не поменялись. Но призыв к справедливости, раздавшийся еще шесть веков назад со стороны тех, кто писал в традициях другого голоса, должен быть признан как источник и начало зрелой традиции феминизма и перестройки социальных институтов современной эпохи.
Агриппа и традиция феминизма
"Другой голос" в торжественной речи о женщинах Агриппы
Введение от Ринальдины Расселл[6 - Ринальдина Рассел – американский литературный критик, переводчик, профессор романских языков. Родилась в Италии в 1934 году и является автором работ по литературной критике, истории, философии, занимала различные академические должности, в том числе преподавала в Колумбийском университете, Барнард-колледже в Нью-Йорке, в Куинс-колледже Городского университета Нью-Йорка. Она также внесла значительный вклад в изучение женщин-писательниц Европейского Средневековья, в том числе Маргариты Саррокки и Туллии д’Арагона. Рассел имеет степень доктора философии по итальянской литературе и высоко ценится в своей области.]
В 1509 году Генрикус Корнелий Агриппа произнес на латыни в университете Доле речь о благородстве и превосходстве женщин, в некоторых отношениях оригинальную. Не удовлетворяясь простым перечислением знаменитых женщин прошлого, как это сделали его самый знаменитый античный предшественник Плутарх и самый знаменитый ренессансный предшественник Боккаччо[7 - Плутарх (46–120 н.э.) часто цитируется ренессансными авторами, включая Агриппу, обращавшимися как к его биографиям знаменитых людей, так и к его сочинениям на темы морали. Что касается женщин, его чаще всего цитируемый текст называется «Смелость женщин». Боккаччо (1313–1375) посвятил женщинам несколько трудов, самым известным из которых является De claris mulieribus («О знаменитых женщинах», 13551359), содержащий в себе биографии известных женщин, в основном времен языческой античности. Этот текст был важным для многих писателей на протяжении нескольких веков, в том числе и для Агриппы.], Агриппа доказывал, что женщины были равны мужчинам во всех значительных видах деятельности, в том числе и общественной, куда они долгое время не допускались. Он поставил вопрос о причинах этого недопущения и нашел ответы, связанные не с полом, а с социальными условиями, образованием и предрассудками их более могущественных угнетателей. Интересно, что Агриппа не верил, что его торжественная речь была одной из самых важных его работ. В этом отношении он напоминает Эразма Роттердамского (1467–1536), чья «Похвала глупости» (написанная в 1509 году и опубликованная в 1511 году) сейчас является самым читаемым из его многочисленных произведений.
Тем не менее, когда эта речь была напечатана в 1529 году (это была одна из его первых печатных работ), она была почти немедленно переведена на французский, английский, итальянский и немецкий языки. Ее влияние на протяжении XVI века было огромным и продолжалось и в следующем столетии, а ее текст подвергался плагиату по всей Европе. Справедливо говорить, что влияние его труда «Об оккультной философии» или его трактата «О тщете наук и искусств», оба из которых сохраняли свой престиж долгое время, было превзойдено переводимой нами краткой речью. И все-таки ее влияние не было признано, потому, возможно, что предмет речи считался незначительным вплоть до нынешнего времени. Шарль Науэрт в биографии Агриппы 1965 года вообще не упоминает эту речь, когда говорит о влиянии Агриппы.
В чем же заключается сила этого произведения? Очевидно, в сочетании двух факторов: личности самого Агриппы и использовании им приема литературного парадокса ради опровержения женоненавистнических измышлений о женском теле в греческой медицине, Библии, римском и каноническом праве, теологии, философии, морали и политике. Его цитаты из изречений знаменитых женщин использовались, чтобы усилить его аргументы, а не просто для того, чтобы просто перечислить известных (и в некоторых отношениях отклоняющихся от нормы) женщин.
Жизнь и творчество Агриппы
Жизнь Корнелия Агриппы можно обоснованно разделить на четыре периода: образования и ранней славы, 1486–1510; пребывания в Италии, 1511–1518; крушения надежд и депрессии, 1518–1528; и публикации его трудов, 1529–1535[8 - О жизни Агриппы, кроме Науэрта, ч. 1–5 (с. 8–115) см. Дойчер Т. П. Генрих Корнелий Агриппа / Питер Дж. Битенхольц П. Дж., Дойчер Т. П. Современники Эразма: биографические записи эпохи Возрождения и реформации. В 3-х т. Торонто, 1985–1987; и труд Р. Шмитца в «Словаре научной биографии», издатель С.С. Джиллеспи (Нью-Йорк, 1970–1980).].
Первый период, включающий в себя его речь о женщинах, характеризовался преобладанием его исследований оккультной философии и закончился с завершением его труда «Об оккультной философии» (1510), ставшего краеугольным камнем его славы при жизни и позже. Он родился в Кельне 14 сентября 1486 года и поступил в Кельнский университет 22 июля 1499 года, когда ему не было 13 лет. Получил степень лиценциата искусств 14 марта 1502 года, и это единственная степень, которой он когда-либо был удостоен[9 - Науэрт считает, что Агриппа говорил правду, заявляя, что является доктором гражданского и канонического права. См. 10–11.]. О годах с 1502 по 1507 ничего не известно. Оставив Кельн, он вел жизнь странника, во время которой «не жил ни в одной стране более семи лет, ни в одном городе более четырех»[10 - Там же, ч. 6.]. К 1507 году он был в Париже. Но затем, между 1507 и 1509 годами, он был вовлечен в некую интригу в Испании, очевидно, находясь на службе императора Максимилиана.
В 1509 году Агриппа вернулся во Францию, где прочитал лекцию, которую мы предлагаем вниманию читателя и которая послужила введением к курсу лекций о сочинении Иоганна Рейхлина «О чудесном мире»[11 - О Рейхлине, помимо того, что будет сказано, см. перевод №4.]. Хотя Агриппе было только 23 года, он уже был известен к этому времени из-за своего интереса к prisca theologia, которая простиралась от Моисея до мудрецов Египта (Гермес Трисмегист), Персии (Зороастр), Греции (от Орфея и Пифагора до Платона и платоников). В конце XV века эти тексты были переведены на латинский язык флорентийским философом Марсилио Фичино (1433–1499) и истолкованы в комментариях самим Фичино и его коллегой Джованни Пико делла Мирандола (1462–1493). Считалось, что эти древние авторы обладали мудростью, которая, если бы ее узнали, стала бы ключом к великой власти. Шарль Науэрт, крупнейший современный биограф Агриппы, описывает его синоптическое видение философии:
«Мировоззрение Агриппы соответствует временам эллинизма и средневековья. Все части вселенной тесно связаны между собой, высшее управляет непосредственно предшествующим ему низшим и управляется своим собственным высшим. На вершине этой иерархии находится Архетип, Бог, верховный правитель, передающий свою власть через всю эту систему. Человеческая душа может вознестись через эту иерархию и таким образом достигнуть власти высших уровней, даже власти Бога. Эта доктрина мистического восхождения через иерархию существ является одной из основ магии. Другая основа – это вера в то, что все существа настолько тесно связаны между собой, что то, что влияет на одну часть, неизбежно влияет и на все другие. Или, используя сравнение самого Агриппы, синхронность между частями целого такова, как между двумя арфами, настроенными на один диапазон. Если тронуть струны одной арфы, струны другой также завибрируют»[12 - Науэрт, 265.].
Лекции Агриппы были хорошо посещаемы. Он стремился к постоянной университетской должности в Доле и мог бы получить ее, если бы не обвинение Жана Катилине, главы францисканцев провинции Бургундии. Он заявил, что Агриппа – «жидовствующий еретик, который ввел в христианские школы преступное, осужденное и запрещенное искусство Каббалы и который презирает Святых Отцов и католических ученых и предпочитает Священному Писанию иудейские еретические искусства и Талмуд»[13 - Цитата взята из речи Агриппы в защиту от Катилине. Expostulatio contra Catilineum // Opera, 2:509, цитируется Науэртом, 28.]. Агриппа отвечал, что он не еретик, но добавил, что также не осуждает ученость раввинов.
Нападки Катилине отражали негативное отношение к еврейской литературе, возраставшее на теологическом факультете в Доле[14 - Науэрт, 28–29.]. Оно возрастало всюду вообще. Через год после лекций Агриппы разразился конфликт между Пфефферкорном и Рейхлином. Иоганн Пфефферкорн (1469–1521), выкрест, потребовал от императора конфискации и уничтожения всех еврейских книг. Император Максимилиан решил посоветоваться с учеными, изучавшими Библию, и только Иоганн Рейхлин был единственным ученым, защитившим еврейские книги, сказав, что лишь в двух из них были нападки на христианство и раввины запретили их, все остальные книги были безвредны. Тогда Пфефферкорн напал на Рейхлина, который ответил ему тем же. Доминиканцы и теологи Кельна поддержали Пфефферкорна, в то время как большинство гуманистов поддержали Рейхлина. После 1517 года на этой ссоре отразились противоречия, затронувшие Лютера и реформацию. Папа Лев Х в конце концов выступил против Рейхлина в 1520 году, хотя Рейхлину не причинили вреда, если только не считать больших расходов, ушедших у него на свою защиту[15 - См. «Иоганн Пфефферкорн» в книге «Современники Эразма», 3:76–77, а также «Иоганн Рейхлин» Гейнца Шайбле там же, 145–150, а также цитируемые источники.].
В 1510 году Агриппа посетил аббата Тритемиуса (1462–1516), одного из самых знаменитых философов-оккультистов в его родной Германии, вдохновившего его на продолжение поисков древней премудрости; позднее, в том же самом году, он завершил первоначальную версию трактата «Об оккультной философии», который посвятил Тритемиусу. Этот труд циркулировал в списках в течение многих лет, вплоть до публикации в 1533 году существенно расширенного издания. Также в 1510 году он посетил Джона Колета (1467–1519), одного из самых известных гуманистов и церковных деятелей Англии, вместе с которым изучал послания апостола Павла. Находясь в Лондоне, он написал ответ на нападки Катилине.
Второй период жизни Агриппы – это годы, проведенные им в Италии, 1511–1518. Кажется, что первоначально он выполнял военную миссию при императоре Максимилиане, но его основным интересом оставалась древняя теология. В 1515 году он читал лекции в Павии о герметическом Поймандре. В трактатах, сочиненных в Италии: «Молитве при чтении „Пира“ Платона» (ок. 1515), «О трех путях познания Бога» (ок. 1516) и «Диалоге о человеке» (1516) – он обращается к теме веры в герметические писания, восстановленные благодаря работам Фичино. В Италии Агриппа также заключил первый из трех своих браков с итальянкой из Павии, в 1517 году у пары родился сын[16 - В 1519 г. он восхвалял «благородную даму, молодую женщину примерного поведения и большой красоты, которая соответствует моему вкусу, так как до сих пор между нами не было сказано ни одного грубого слова и, я надеюсь, не будет» (цитируется Науэртом, 40).].
Третий период жизни Агриппы можно назвать временем кризиса среднего возраста. Хотя это мало связано с возрастом, а более основано на личности Агриппы и обстоятельствах, но он наполнен конфликтами, разочарованием и даже депрессией. Все начиналось в довольно благоприятной обстановке. Он вернулся из Италии, чтобы получить должность оратора и адвоката в вольном императорском городе Меце. Здесь его склонность к противостоянию устоявшимся идеям стала создавать ему трудности. До февраля 1519 года он написал трактат «О первородном грехе», в котором утверждал – вразрез с традиционным мнением – что первородный грех означал акт сексуальной связи между Адамом и Евой[17 - Интересная дискуссия на эту тему есть в книге Джеймса Дж. Тернера «Райская женитьба и сексуальные отношения в эпоху Мильтона» (Нью- Йорк, 1987), 157–160; см. также Науэрт, 58 и 58 № 5.]. Даже более значительными по влиянию оказались некоторые дискуссии, в которые он оказался втянутым и которые были восприняты как доказательство связи с лютеранской Реформацией. Агриппа читал некоторые сочинения Лютера, и, хотя он никогда не поддерживал Реформацию, некоторые из его друзей, которых он потом оставил в Меце, поддерживали ее[18 - Науэрт, 65–67.]. Более важным для него было то, что он защищал женщину, обвиненную в колдовстве (доказав, среди прочего, что ее обвинители хотели лишить ее имущества)[19 - В сочинении «О тщете искусств и наук», изд. Кэтрин М. Данн (Нортбридж, Калифорния, 1974), ч. 96, Агриппа дает отчет об этом деле. Инквизитор спорил с ним сначала на почве закона, затем – исходя из общего смысла дела. Что касается первого обвинения в том, что мать женщины была сожжена как ведьма, Агриппа заявил, что нет такого закона, который бы позволял судить одного человека на основании обвинений в адрес другого. Что касается второго обвинения, то, когда инквизитор процитировал «Молот ведьм» как источник обвинения, Агриппа в свою очередь обвинил его в том, что он просто использует этот текст, чтобы получить преимущество над бедной деревенской женщиной, и напомнил, что Христос искупил все наши грехи. Хотя инквизитор рассердился, конечный результат состоял в том, что дело закрыли, а обвинители должны были заплатить большую сумму денег в церковь в Меце, чьими прихожанами они являлись («О тщете искусств и наук», 351–352).]. Он также стяжал дурную славу, достигшую кульминации в том, что его изгнали с амвона как еретика. Он защищал мнение французского гуманиста Жака Лефевра д’Этапля (1455–1536), что святая Анна, мать Девы Марии, не была (как утверждала средневековая традиция) матерью еще двух дочерей от двух последующих браков и что всех дочерей звали Мария. Возникшие при этом противоречия затруднили пребывание Агриппы в Меце, и он уехал в 1520 году, хотя был в городе весной 1521 года, когда умерла его жена.
Позднее в этом же году он на два года перебрался в Женеву, где женился во второй раз (в ноябре 1521 года). Его жена-француженка до своей смерти в 1529 году родила ему четырех сыновей и дочь. Дочь и один сын умерли в юности. По крайней мере три сына (Аймон, Анри и Жан) пережили его, обосновавшись во Франции. После смерти второй жены он писал: «Если между нами возникало чувство гнева, оно прекращалось до захода солнца». Ранее он называл ее благородной и прекрасной и говорил, что не знает, какая из его двух жен была более любящей и покорной[20 - Науэрт, 71.]. Это замечание обнаруживает его традиционное отношение к женщинам.
