Горячка

Все имена и события изменены или нет…

Когда человек устаёт стучаться в двери,

он начинает швырять в окна камни.

Кен Кизи

Тьмы нет. Есть только гаснущий свет в наших сердцах.

Андрей Платонов

Глава 1

Я отдёрнул шторы, распахнул окно и жаркий московский воздух ворвался в мою квартиру.

– Мать честная, – простонал я. –  Да что же это такое-то, а!?

На часах едва-едва минуло 10 утра,  а над столицей уже стояло тяжёлое удушливое марево, полное запаха бензина и тающего асфальта. Июнь только перевалил за половину, но казалось, что уже середина июля – так душно и пыльно было в Москве. Листва была серой, газоны – жухлыми, а небо – грязным и мутным. Контуры высотных домов покачивались и плыли словно мираж. Солнце, которое было не в силах пробиться сквозь густой смог, превращало город  в теплицу, где люди походили на сморщенные и пожелтевшие овощи.

– Дьявол, – продолжал ругаться я. – Мы в Каире что ли, я не пойму никак?! Где эта блядская утренняя прохлада?

На подоконнике стояла недопитая с вчера бутылка пива. В смутной надежде на чудо я сделал глоток и немедленно выплюнул тёплую жижу в горшок с кактусом.

– О-о-о, господи!!! Проклятье! Жара, опять эта проклятая жара! Я с ума от неё сойду!

Я отошёл от окна и рухнул в кресло,  прикрыв свою наготу валяющейся на полу соломенной шляпой. Вещь, купленная мною в Париже и некогда-то весьма элегантная, вчера была измята и безнадёжно заляпана сладким красным вином.

Я пошарил на столике, я нашел чудом уцелевшую сигару, спички и без удовольствия закурил.

«И это моё утро!? – думалось мне. – Утро поэта и человека! Ужас! У-жас!»

В соседней комнате гулко и жалобно застонал  диван. В такт ему, хрипло и тяжело, как умирающее животное, застонала женщина.  Время от времени стоны стихали, и было слышно, как она что-то быстро и неразборчиво бормочет. Эти стоны и бормотания обостряли мою и без того дикую мигрень.

– Эй, полегче там, кролики, – забарабанил я кулаком в стену. – Мебель поберегите!

Стоны на секунду стихли, а потом возобновились с удвоенной силой. Я безнадёжно обмяк. Судя по всему, за стеной трудился мой друг –  Алексей  и, если мне не изменяла память, «труд этот был страшно громаден», поскольку женщина, которую он вчера подцепил, была стара, толста и страшна…

– Сволочи! Дождётесь у меня, – уныло  прокричал я. –  Сейчас вот как опохмелюсь,  как начну ругаться во все инстанции! Никакой управы на вас нет! Дикари!

– А можно потише, а? – вдруг услышал я и вздрогнул. –  Голова очень болит…

На моей всклокоченной и разверзнутой кровати, в самом её центре, на спине, лежала голая девица, её длинные тёмные волосы закрывали ей лицо. Я совсем забыл про неё. Ей было около 30, и она была  лет на 15 моложе и килограмм на 25 легче той, застеночной. Накануне, я даже было подумал, что они мать и дочь… Вчера вечером, на каблуках, в чёрном открытом платье и на фоне своей подруги она выглядела весьма и весьма эффектно. Теперь – нет.  Их имена я не смог бы вспомнить даже под пытками…

– О, привет, – я отсалютовал ей шляпой. –  Ты как, жива?

– Нет… – она приподнялась на локтях. –  А сколько сейчас времени?..

– В аду часы не тикают! – злобно выдал я. –  Могу только сообщить, что сейчас начало  следующего за вечером пятницы дня.

Она бессильно откинулась на подушки и жалобно заныла:

– Принеси водички, пожалуйста, а-а-а-…

– Воды нет! У меня из кранов только пиво течёт и ликёры всяческие… А ещё есть джин.

– Нет, – заорала она и забилась в истерике, – только не ДЖИН! Нет! Даже не произноси это слово! О-о-о-о!!!  Да дай же мне хоть  что-нибудь, я умираю, ты слышишь?!

– Сейчас сообразим.

Я встал, надел шляпу и, покачиваясь, двинулся на кухню, по пути заглянув в соседнюю комнату.  Там моему воспалённому взору открылась огромная толстая прыгающая задница, крепко-накрепко оседлавшая моего лежащего на диване и сучащего ногами друга. Меня аж всего передёрнуло. Проще всего было бы пройти мимо, но бросить товарища в беде, это низко. Я взял себя в руки и, откашлявшись, начал так:

– Мадам, –  произнёс я, сдерживая рвущийся смех и ужас. – Мадам!  Я ни в коей мере не хочу вмешиваться в процесс вашей бурной жизнедеятельности, но, просто как врач(!), считаю своим долгом предупредить Вас, что у Алексея слабое сердце, авитаминоз паховой области и тяжёлая контузия, ещё с Гражданской… А ещё у него протез головы, и он по утрам часто барахлит … Не ровен час – отскочит, а мастерские по субботам закрыты. То-то мы с ним, с горемычным, напрыгаемся… Вы уж будьте любезны, поосторожнее там, с ним, с протезом в смысле, а то…

Жопа замерла, потом мелко затряслась  от хохота  и повалилась на бок. Берлинская стена рухнула, и из-под её обломков выглянуло ухмыляющееся лицо Алексея.

– Доброе утро! – выдохнул он, но в его взгляде ясно читалось «Спасибо!»

– Мир вам, мои малыши, – благословил  их я и продолжил своё триумфальное шествие на кухню.

На кухне был полный разгром. Я поднял с пола свои когда-то белые брюки и надел их. То был крайне необходимый  шаг к восстановлению  в этом хаосе некоего подобия цивилизации.  Вытащив из холодильника четыре холодные бутылки пива, я открыл их,  разнёс  страждущим, и снова упал в кресло. День обещался выдаться трудным.

Через полчаса все расчухались, приоделись и собрались на кухне. К тому времени я принял душ, доел остатки вчерашней колбасы и шпрот, выпил ещё одно пиво и был готов к любым подвигам. Последним на кухню вышел Алексей. С большим достоинством он явил нам свой большой пивной живот, уныло болтающийся членчик и белесые ноги в серых носках.

– Сатир из Вифлеема! – приветствовал его я.

Дамы страшно возмутились его виду, и под их гневные крики и мой хохот Алексей вынужден был удалиться, и вернуться вновь уже облаченным в мятую простыню.

– Я не понимаю, – удивленно говорил он, игриво похлопывая себя пухлыми ладонями по припухшим щекам. – Чем, собственно, обязан?.. И весь этот восторг?! Право, я удивлён, удивлён…

Разлив остатки пива по кружкам, мы дружно чокнулись и выпили. Солнце, прорвав на минуту тлен смога, ворвалось на кухню и хлёстко засверкало в нашей посуде. Грусть и отчаянье охватила меня, моё сердце сжалось, и чтобы не пасть духом, я поднялся.

– Так! –  постучал я вилкой по стеклу и полез на табурет. – На повестке дня несколько душетрепещущих вопросов, и первый из них, который более всего мучит массы, это полное иссик… иссек…  иссякновение! запасов алкоголя в сей скорбной обители.

– И сигарет!.. – бурно поддержали меня из зала. – Сигареты тоже кончились!

– Засим, – продолжил я, – предлагаю путём быстрого прямого открытого  голосования выбрать гонца и заслать его в ближайший продовольственный магазин, дабы восполнить эти пробелы! (Аплодисменты!) Остальные вопросы на данный момент считаю второстепенными и недееспособными! Спасибо.

Я раскланялся и слез. Все не сговариваясь, посмотрели на Алексея.

– Мне, что ли, идти,  – изумился он.

– Да! Да! Да!

– Ну ладно… Мне не трудно.

Он допил своё пиво и сделал вид, что хочет сбросить простыню.

– Не смей! – заверещали женщины.

– Так и быть, – величественно отозвался он и ушёл одеваться.

Когда он снова пришёл одетым в джинсы и рубашку, меня осенило:

– Стоп! – воскликнул я. –   Я иду с тобой, а то ты пропадёшь на век (я тебя знаю!) и мы тут все умрём  от жажды. Мы мигом! – обратился я к дамам.

Я вскочил со стула и нацепил какую-то футболку.

Кстати, девушки, – сказал я. –  Денег то после вчерашнего, тю-тю, маловато в смысле…

– Да ладно уж, на, берите…

Вера (та, что была со мной) протянула мне пятьсот рублей, а Надежда (Лёшина) дала  сто.

– Вот видишь, Алексей, – не преминул заметить я, когда мы ехали в лифте, – кто как работает, тот так и пьёт! Получается, я в пять раз больше на своей наработал, чем ты…

– Ерунда, – отмахнулся Лёшка. – Моя ещё ночью мне свои коронки золотые подарила… В знак  глубокой признательности и любви! Целую горсть…

– Они что, к члену прилипли или просто от старости на простыню выпали, а ты их потом подобрал?

– Почему сразу от старости, – не конфузился Алексей. – Любишь ты Жигунов позлословить! Обычная алкогольная цинга…

– Ну ты гигант, – хохотал я. – Не пробить!

– Эх, знал бы ты, как я через это страдаю! – очень серьёзно ответил Лёха.

– Лёш, если честно – даже представить страшно…

– То-то и оно…

Глава 2

Накануне мы  гуляли в «Ванильном небе», что находится во дворах на Никольской улице. Рабочий день отгорел. На Москву медленно опускались горячие и беспокойные сумерки. Пятница бесстыдно манила нас к себе, и мы не противились её порочным желаниям. Уставшие и измочаленные, перехватывая по стаканчику на скорую руку то там, то сям, мы плавно спускались по Тверской, и вот уже огни Кремля и Манежа открылись нашему взору. Ускорив шаг, мы быстро прошли мимо гостиницы «Москва», пересекли полную молодёжи и туристов Площадь Революции, вышли к  Китайгородской стене и вскоре  оказались у входа в кафе, находящееся на втором этаже. Внутри было неожиданно тихо и довольно прохладно. Сев в  углу, мы заказали пиво и возбуждённо стали делиться планами на выходные.

Мне нравилось это место. Деревянная мебель, диванчики и неяркий свет делали его по-домашнему уютным и приветливым; особенно это было заметно днём, когда зал пустовал. Я часто бывал здесь и  подолгу сидел в одиночестве, покуривая трубку, читая романы и потягивая холодное пиво. Здесь же я назначал свидания, отмечал праздники и кутил с друзьями. Если в выходные мне было грустно, я всегда знал, где можно провести час-другой, выпить пару мохито, слегка перекусить или просто спокойно поработать над новым рассказом или стихотворением. Это было определённо хорошее местечко. Если случались вечера, когда зал оказывался переполнен, и музыка звучала слишком громко, я спускался этажом ниже, и заходил в простой и замечательно устроенный «Пивной бар». Его стены сплошь были обиты железом, мебель была тяжёлой и угловатой, а пиво подавали в пластиковых стаканах. Там всегда было не протолкнуться, сизо от дыма и очень шумно. Иностранцы и люди от природы пугливые обходили это место стороной, считая, что в таком «низкопробном» заведении легко можно нарваться на неприятности и прочий мордобой. Что ж, возможно они были правы, хотя лично я за много лет посещения этого места, ни разу не видел там драк и скандалов, если, конечно, не считать скандалом повышенные тона и безумно горящие глаза некоторых посетителей. Но так и должно быть в баре, ведь это же не кондитерская!

Такие славные места, и в большом количестве, можно встретить, пожалуй, только в Мадриде, где к вашей выпивке неизменно дают наисвежайшие, чудесно простые и по-крестьянски сытные закуски, а ошмётки от креветок и прочий мелкий мусор, не церемонясь, бросают прямо на пол. Проведя в благословенной испанской столице неделю в конце апреле, я навсегда полюбил этот красивый, просторный, чистый и очень зелёный город. Проходя по его длинным, прямым как стрела бульварам, всегда можно было заглянуть в какой-нибудь маленький вездесущий барчик, и, увидев на полу мелкий мусор, сразу понять – да, это место настоящее, не для туристов! – а значит, тут хорошо. Потягивая в таких заведениях  лёгкое местное пиво или рюмочку «Esplendido» – крепкого и восхитительно ароматного испанского бренди, я понимал старину Хемингуэя, так любившего эти места. Да, он определённо понимал толк в таких заведениях! Закусив выпитое крупными, как сливы, маринованными маслинами или картофельным омлетом с чесноком, уксусом и оливковым маслом, я вновь выходил под сень каштанов и неспешно продолжал свой путь, направляясь к Прадо, шумной  Sol или к Северному вокзалу, где на самом берегу тихой мутной реки, в двух шагах от могилы Гойи, возвышался мой отель.

Читать в «Пивном баре», да и вообще делать там что-либо, кроме как пить, было невозможно. Тут хорошо было стоя быстро опрокинуть пару кружек пива, узнать счёт транслирующегося футбольного матча, перекинуться парой слов со старыми «знакомыми по кружке» и идти дальше, например в ГУМ.

«Ванильное небо» постепенно наполнялось, наши кружки, раз за разом, пустели и когда за соседний столик присели две женщины, и выразительно посмотрели на нас, мы не растерялись и сразу подсели к ним.

– Привет!

– Привет!

– Я – Алексей, – представился я, –  а это – Алексей, мой друг. Не перепутайте!

– Хорошо, – засмеялись они, и мы быстро нашли общий язык.

Они сказали, что они журналистки и назвали какой-то журнал, в котором они работают. На это мы сообщили им, что мы – врачи, в смысле «доктора наук».

– О, – засмеялись они, – такие молодые – и уже доктора наук! Это, должно быть, замечательно!

– Конечно, – вторил их интонации я. – Мы оба вундеркинды. В семь закончили школу. В четырнадцать – диплом МГУ, в девятнадцать – кандидатский минимум, а к 23 – доктора. Всё просто!

– И каких же наук вы доктора?

– Мы, –  гордо подбоченился я, –  литро-нейро-лингвисты!

– Да. Изучаем благотворное воздействие алкоголя на речевой аппарат человека в частности и мозга вообще, а также роль этилового спирта в падении языковых барьеров между романскими и славянскими языковыми группами! – на одном дыхании отчеканил Алексей и был немедленно награждён восхищёнными взглядами обеих женщин.

– Он, кстати, по совместительству ещё и  лингвист-ландскнехт, – добавил я масла в огонь.

– Кто-кто?

– Наёмник, –  пояснил я. – В кругах  «лингвистов удачи» он известен как «Говорящая коробочка» или «Лёша-коньячок». Переговорит кого угодно!

– Даже Малахова?

– Да что Малахов, тьфу! Этот малахольный у него сам уроки берёт! Правда, Лёх?

– Точно, – кивнул Алексей. – Хорошист, но не более…

Он шумно глотнул из своей кружки и, сделав утомлённое знанием лицо,  грустно продолжил:

– Он,  конечно,  талантлив. Да.  Но, увы! – Лёша развёл руками, – тем, кто гонится за длинным рублём, нет место в Настоящей Науке… Да-с…Да-с…

Это двойное «да-с» окончательно покорило дам. Впрочем, это было совсем не трудно, они сами до чёртиков жаждали приключений, и та, что была моложе, уже тёрлась своей лодыжкой о мою ногу. Ножки у неё были что надо.

Мы все перешли на мохито, потом добавили джин & тоника и замечательно опьянели.

– Предлагаю совершить марш-бросок в нашу лабораторию! – перекрикивая шум в собственной голове, предложил я. – Пора коню в стойло!

– Да-да, – с умным видом согласился Алексей, предупреждая дамский хохот. – Нужно немедленно провести тщательнейшие практические занятия! У нас как раз  всё оборудование с собой!..

Я неприлично расхохотался и стал расплачиваться.

– Бойся официанта, счёт приносящего! – вопил спустя пять минут  Алексей, и я понял, что действительно пора сваливать. Обнявшись вчетвером, мы чудом не скатились с крутой и длинной лестницы «Ванильного неба», и вывалились на ночную улицу.

– Туда! – показал я пальцем в сторону Большого театра. – Туда и выше! Возьмём крылолёт и помчимся в наше НИИ! Успех операции гарантирую!

Хохоча, мы влезли в остановившийся джип и вихрем помчались в сторону Гольяново. По пути я попросил притормозить у супермаркета и быстро купил  литр джина, несколько бутылок тоника, кагор, десяток пива и никому не нужный торт. Все до невозможности обрадовались джину и стали пить его прямо в машине, изредка передавая бутылку и мне, на переднее сиденье. Шофёр, понимая, что чем быстрее он избавится от нас, тем больше у него шансов спасти обивку задних сидений, где слышался смех и весёлая возня,  гнал изо всех сил. Вот уже пролетела под нами чёрная змея Яузы; Измайловский парк в редких огнях скользнул справа, – скользнул и остался позади; замелькали Парковые, и вот, вдали, за яркой лентой Щёлковского шоссе, замаячили до боли знакомые высотки.

– Во-о-он там остановите, пожалуйста,  – сказал я.

– У остановки?

– Да. Спасибо. Счастливого пути, – я протянул деньги.

Пересчитав и убедившись, что салон уцелел, водитель расслабился и повеселел:

– И тебе, удачи… – сказал он и, кивнув в сторону Веры, которая половину пути пыталась обнять меня с заднего сиденья, выразительно подмигнул. Я взглядом заверил его, что не подведу…

– Все в сборе? – обернулся я к теснившейся, чтобы не упасть, троице.

– Да-а-а… – послышался нестройный ответ. Бутылка джина в руке Алексея была на две трети пуста.

– Тогда – в путь! Мы практически у цели!

Мы с песнями зашагали к дому.

Дальше началось нечто невообразимое. Я выставил все бутылки на кухонный стол, включил на полную громкость  музыкальный центр, и мы стали пить и галдеть. Вера, решительно отвергнув Лёшины поползновения, настойчиво поглаживала под столом мою ширинку и чересчур громко смеялась.

Лёша, совершенно пьяный, неестественно прямо  сидел на стуле и всё подливал и подливал в стакан «старушке», а потом внезапно сгрёб её в охапку и утащил  в маленькую комнату,  заперев за собой  дверь. Спустя полминуты оттуда стали доноситься стоны, вздохи и шум двигаемой мебели. Понимая, что развязка близка, я смешал целый стакан джина с кагором,  залпом выпил его, чем-то закусил, и, почувствовав, что мои брюки  ловко расстегнуты и уже наполовину сняты сосредоточенно сопящей Верой, отбросил всякий стыд и с размаху погрузился в горячую мглу.

Глава 3

Вся суббота прошла в каком-то диком оцепенении и тяжёлом бытовом разврате. С великим трудом, поздним вечером, я выпроводил всех из своей квартиры и с бутылкой пива в руках упал в кровать. Я был настолько взвинчен, что сон не шёл. Я валялся до трёх утра, пил до чёртиков надоевшее пиво и смотрел старые фильмы с Хемфри Богартом. Наконец, когда стало светать, я выпил стакан молока и крепко уснул, и проспал так до обеда. Проснулся я совершенно разбитый и парализованный. По опыту зная, что с таким состоянием нужно бороться активно, я встал, принял аспирин, душ, дрожащими руками побрился, сварил и съел два яйца всмятку, выпил кофе с молоком, и только после всей этой невыносимой пытки, налил себе в высокий чистый стакан холодного пива и с наслаждением его выпил. О-о-о, други мои, то был фурор!

Немного придя в себя, я стал убираться.  Стараясь не вспоминать похабные, но всё же забавные подробности последних суток, я невольно время от времени хмыкал и улыбался. Бросив всё найденное бельё в стирку, и вынеся две сумки пустых бутылок, я наполнил себе ванну и лёжа в ней со вкусом выкурил трубку. Вода успокаивала меня. Я бы лежал так до самой ночи, но проклятая стиральная машинка неожиданно выплеснула в мою купель струю чёрной мыльной воды и я, громко ругаясь и обжигаясь, горячим пеплом из выпавшей трубки, выскочил из неё  вон. Вытеревшись, я набил и разжёг новую трубку и загрустил.

«Кому я, собственно, вру, – думал я, разгуливая нагишом по квартире и рассматривая свои стёртые до красноты колени. – Я всё равно ведь не усижу сегодня дома. Так зачем себя мучить? Нет, довольно, мне нужен настоящий покой. А что для меня лучший покой? Правильно! Лучший покой для меня – это неспешная одинокая прогулка по вечерней Москве, желательно – в пределах Садового кольца! Да.  Ре-ше-но.»

Небрежно одевшись, прихватив фляжку с коньяком и что-то из Ремарка, я вышел на улицу, сел в пустой троллейбус и поехал к метро. На Щёлковской я не удержался, забежал в здание автовокзала и резво опрокинул в буфете рюмку старки. Это подействовало замечательно. Я вышел и степенно спустился под землю. Убаюкивающе покачиваясь, вагон быстро вез меня в центр.

На Первомайской, в вагон вошла и села напротив симпатичная молодая девушка в лёгком летнем платье. Почувствовав на себе мой оценивающий взгляд, она одёрнула слишком короткую ткань и страшно покраснела. Но всё же она не сразу отвела свои тёмные, неуловимо раскосые глаза, а потом и вовсе доверчиво мне улыбнулась.

«Нет, нет, нет! – говорил я себе всю оставшуюся дорогу. – Сиди спокойно, читай книгу и не вздумай знакомиться. Остынь, успокойся, приди в себя! Ты выжат как лимон! Ты принесёшь ей неприятности! Она же совсем молода и чиста как подснежник! СИДИ И НЕ РЫПАЙСЯ!!!» И я сидел, рассеянно листал страницы и чувствовал на себе её осторожные взгляды.

На Арбатской она вышла, а я, после секундного порыва, поехал дальше. Мне вдруг страстно захотелось увидеть изогнутое зеркало Москва-реки и постоять над водой. Я вышел на Киевской, и пошёл к новому пешеходному мосту. Там, на открытой площадке, я, украдкой, чтобы не заметила милиция, курил трубку, потягивал из фляги коньяк и любовался открывавшимся мне видом. Я был совершенно счастлив.

Совсем поздно я вышел на Плющиху, потом на Арбат и окунулся в его затихающее веселье. Подзагулявшие компании спешили к метро, и только у театра Вахтангова было ещё шумно – толпа слушала уличных рассказчиков анекдотов, и время от времени взрывалась хохотом. Анекдоты были до безобразия неприличные и очень смешные. Рассказчики сменяли друг друга, и у каждого был свой особый, неподражаемый стиль. Им охотно бросали деньги, а тех, кто скупился, тут же безжалостно высмеивали.

Дойдя до метро, я уже собирался поехать домой, как вдруг приятный девичий голос спросил у меня как пройти к Патриаршим прудам. Я живо откликнулся и объяснил. Девушка улыбнулась и подошла к поджидающим её соратникам. Всего их было четверо: Сергей, его «ещё очень даже ничего» жена Света, красивая и слишком игриво настроенная блондинка Оля (младшая  сестра Светы) и Олин жених –  Михаил – крепкий молодой парень с открытым и мужественным лицом. Таким обычно крепко не везёт с женщинами… Свадьба должна была состояться через десять дней, на родине жениха, где-то на юге. Сейчас гостили у Сергея и Светы в Москве. Все, кроме Михаила, были изрядно навеселе и настроены очень радушно.  Глядя на Олю, я взялся лично проводить их до места. Мы тут же, по моему настоянию, купили четыре бутылки шампанского, открыли его и свернули на Никитский бульвар.

Меня прорвало: я шутил, кривлялся и был в ударе. Шампанское быстро кончилось и мы купили ещё, а потом ещё. Было чертовски весело. Оля вела себя как настоящая вакханка. Она буквально  повисла на мне и поминутно спрашивала у державшегося крайне корректно и сдержанно  Михаила позволения поцеловать меня. Я упорно переводил всё в шутку и строил постное лицо, но у самого, чёрт меня раздери, кровь давно кипела. Ольга была совершенно обворожительна и питала страсть к донельзя коротким юбкам. У неё была изумительная фигура и жаркие, мягкие губы… Я не знал как себя вести: Михаил в целом мне нравился, да и выглядел весьма внушительно, к тому же, Ольга успела сообщить мне, что он КМС по боксу. Затевать потасовку при таком раскладе было глупо. Ко всему прочему, в его облике легко угадывалась горячая кровь (как я потом узнал, он был осетином). С другой стороны, Ольга  так откровенно обвивалась вокруг меня, что я буквально кипел от желания. Её голые стройный бёдра касались моих ног, грудь то и дело задевала моё плечо, а сам я нет-нет, да и прихватывал её рукой за талию и пониже…

До прудов мы так и не дошли. Присев «на минутку»  у памятника Блоку,  мы так и остались там.  Смеясь и накачиваясь шампанским, мы о чём-то болтали, спорили  и даже водили хоровод. К нам дважды подъезжал милицейский патруль, но денег не просил и вообще вёл себя очень прилично. Я читал стихи, пытался в лицах пересказать содержание «Мастера и Маргариты» и вполне сносно спел «Тёмную ночь» и «Случайный вальс». Даже Михаил под конец потеплел и выпил почти целую бутылку вина. Вначале третьего мы расстались. Я обещал приехать в следующую субботу к ним на подмосковную дачу и продолжить наше знакомство. Напоследок, великолепно пьяный,  я крепко пожал руку обоим мужчинам, попу  одной из женщин (не уверен которой…) и, послав воздушный поцелуй Блоку, умчался  на такси. По дороге я вспомнил, что денег у меня нет, и едва не был высажен. Но я так  клятвенно обещал вынести деньги из дому и предлагал в залог свой паспорт, что бывалый ночной таксист мне поверил. Добравшись до дома, я вынес ему полагающиеся деньги и сердечно распрощался.  Увидев у подъезда выводок чёрно-жёлто-белых котят и едва не прослезившись от пьяного умиления, я вынес им полную суповую тарелку молока и мелко нарезанный кусок отварной говядины. Они жадно набросились на еду, а я почувствовал, что совершил в этот момент самый главный добрый поступок в своей непутёвой жизни. С чувством глубокого удовлетворения я поднялся на свой этаж,  рухнул на диван и сразу уснул; а ровно в 6:30, т.е. меньше чем через 4 часа моего суматошного и путаного сна, навеянного парами алкоголя, безжалостно завопил будильник, возвещая сим мерзким звуком начало нового трудового дня.