Горячка

Этот пухлый белобрысый невысокий малый с липкими руками и полным отсутствием дезодоранта на теле совершил в начале своей карьеры роковую глупость, поссорившись со мной и Вадимом. Он сдал нас по какой-то мелочи и, получив свой положенный примерному пёсику кусочек сахара, побежал работать. Его повысили, и он постепенно пошёл в гору. Уверен, если бы он больше следил за собой, чаще мылся и не имел вида задорного пиздюка, он поднялся бы ещё выше, но рост его карьеры остановился на начальнике отдела сбыта, где он и вонял с 9:30 до 19:00.

Мы с Вадимом, конечно же, быстро прознали про его стукачество. Вадим предлагал расчленить эту падаль, а кости бросить бродячим собакам или,  на худой конец, «отпиздить мразоту втёмную», но всё это было излишним. Константин не был стукачём от природы. Он действительно плохо понимал, что творил. Бить его было бы  всё равно, что пытаться высечь дождь или пинать зной. Когда я прижал его в коридоре и гневно ткнул пальцами под рёбра, он страшно удивился и испугался. Разинув рот, он уставился на меня пустыми мутными глазами, и я брезгливо его отпустил. Оглядываясь, он засеменил по коридору к себе в отдел, а я, испытывая тошноту, пошёл мыть руки.

Он был просто огромной амёбой, гигантским сообщество 50 триллионов простейших, которые просто хотели сосуществовать наравне с остальными живыми существами на этой планете. По стечению  генетических обстоятельств, это существо умело незамысловато двигаться, есть, срать, вонять, разговаривать и скверно руководить отделом. Он не был человеком в полном смысле этого слова, и не имел собственной, осознанной, критической личности. Он здоровался и прощался, словно зомби, ел в столовой глядя в пространство, и управлял людьми с видом человека, которым манипулирует вселившийся в него злобный пришелец. Он увольнял сотрудников не вдаваясь в обстоятельства дела, совершенно прямолинейно подчинялся внутреннему распорядку, отдавал распоряжения достойные роботов и с самым идиотским видом заглядывал под юбки девушкам, поскольку  50 триллионов его клеток упорно хотели воссоздать свою копию…  В 19:00 реле в его голове отключалось, и мозг Константина переходил в спящий режим. На автопилоте он ехал домой (никто не знал где он живёт), запирал дверь на засов, опускал шторы (впрочем, я думаю, он никогда и не поднимал их), снимал голову с плеч, ставил её на подзарядку, а сам ложился рядом. Телевизор он включал лишь затем, чтобы не вызывать подозрений у соседей. Утром, по звонку будильника, Константин ставил голову обратно и двигался в офис. Иногда программа позволяла ему сменить носки и немного смочить своё тело проточной водой.

В целом, Костя был идеальный менеджер среднего звена и его единственной проблемой были люди, потому что люди не любят дебилов. Они плюют им в кофе, подкладывают кнопки на стулья, присобачивают им бумажные хвосты и говорят в курилке о них всякие гадости. (Кто не понимает силу разговоров в курилке, этого наиточнейшего офисного барометра и эпицентра заговоров, то не знает жизни!) Константин довольно безропотно терпел эти невзгоды. Все, кроме одной – моих записок, которые я регулярно прикреплял ему к монитору. Похоже,  их содержание или сам стиль,  чем-то задевали алгоритм его примитивной программы, и перфокарта в его голове стопорилась. Он начинал перегреваться, вонять ещё пуще и выглядеть полным придурком. Это было забавное зрелище. Все девушки отдыхали душой, когда он мрачно расхаживал с очередным моим творением в руках, а иногда и бегом бежал с ним к начальству. После этих посещений он был расстроен ещё больше, а наш коммерческий директор (к генеральному он идти боялся) бежал отхохатываться в туалет, а однажды, даже хитро мне подмигнул… Впрочем, мне могло и показаться.

Записки эти, – как и полагается  боевым листовкам, –  были лаконичны, шаблонны и неприличны.  Именно это, по всей видимости, и обуславливало их магическое действие. Вот их примеры:

Васильев –  с разбегу говно укусильев!

Или

Васильев – труп коня изнасильев!

или вот:

Васильев – задом член искусильев!

Случались сочинения гораздо более пространственные и замысловатые, где зоо- и некрофилия теснейшим образом сплеталась с гомосексуализмом и импотенцией. Приводить их я не буду, но теперь, имея перед глазами схему, вы сами можете попрактиковаться в этом увлекательном занятии, ведь пришельцы есть  в каждом офисе…

Как то раз, уходя вчера вечером с работы, Константин (роботам тоже здорово достаётся от жары), забыл выключить свой компьютер. Это было превосходно. Я быстренько открыл Word и крупным жирным шрифтом набрал очередное послание землян. После этого я спокойно стал варить свой кофе. К тому времени, когда Костя придёт на работу, все уже будут в сборе, и как только он появится, я уверен, не одна пара глаз «случайно» заглянет  сквозь стеклянную перегородку, отделяющую его от рядовых сотрудников отдела, дабы узреть его потемневший лик. Жаль, сам я этого не увижу – ведь в 9:45 я должен буду быть уже далеко отсюда.

Я пошарил в общественном холодильнике, обнаружил пару забытых кем-то глазированных сырков и позавтракал. Пора было бежать по делам, но напоследок я снова заглянул к Константину и в творческом порыве взял лист бумаги, и добавил к своему творению кое-что ещё, завершив и без того совершенно неприличную речёвку на экране. Теперь можно было работать. Окрылённый и гениальный, я выпорхнул на улицу, ударился о стену удушающего зноя, поник и как раненная чайка заковылял по своим обыденным курьерским делам.

Вечером того же дня меня вызвал Вадим. Я как раз хотел занять у него деньжат, а потому прибежал по первому зову и завилял хвостом.

– Моё почтение, господин начальник отдела доставки, могущественный и многоуважаемый Вадим Сергеевич Бушуев. Чем обязан, столь приятной встрече?

– Садись.

– Конечно-конечно, Вадим Сергеевич, не извольте беспоко…

– Да хватит уже! и так тошно!

– Молчу.

– Так, Жигунов, я серьёзно сейчас говорю, понял, – ты давай прекращай эти твои штучки.

– Какие? – силился понять я, прокручивая в голове, какие же из моих грехов стали ему известны.

– Ладно дурочку-то  валять! Я про Васильева.

– Про какого такого Укуси… бр-р-р Васильева? А-а-а! Это про нашего, что ли?

– Да, про нашего. Про этого муделя в панталонах. Он опять начальнику жаловался.

– Ай-ай-ай, бедненький! Что такое с ним приключилось?..

– А приключилась, Жигунов, пиздец какая некрасивая история! Пришли наши партнёры  – англичане, а он, урод, задержался на 5 минут.  А потом они вместе с ним к нему и зашли. Зашли, Жигунов, и узрели у него на мониторе полный пиздец! Полный! блять, да ты хоть представляешь какое мне тут пришлось дерьмо расхлёбывать от начальства! Ты представляешь?!

– А почему ты?

– Да, блять, потому, что все знают, кто этой хуйнёй в офисе занимается! А я, блять, твой начальник!

– Да кто ж знал-то, Вадь! Совпадение! Да и ты сам говоришь, это иностранцы были, как же они прочитали-то так быстро?

– Да что там читать! – переходя звуковой барьер лопнул криком Вадим. –  Это блять, что,  иероглифы что ли?!!!

И он стал трясти листом бумаги, о котором я совершенно забыл.

– Ой ё моё… – схватился я за голову. – Мама дорогая!  А я и забыл!

– Да тебя за эти твои штучки гильотинировать надо! – кричал Вадим. – Руки отрубить и засунуть в задницу! И… И… –  тут он рухнул в своё кресло и ещё раз глянув на мой рисунок, который я прикрепил перед уходом к монитору Константина, безудержно заржал.

На рисунке был нарисован огромный пухлый и очень грустный член.  У него были волосатые подмышки, над которыми роились мухи,  тупые глазки и ленинская залысина. Шарж чертовски точно ухватывал весь облик Константина. Одной своей яичко-рукой член приподнимал юбку мясистой девицы, а другой яичко-рукой поглаживал самого себя. Для достоверности внизу была надпись: Go fuck yourself, Konstantin…

– Ты мерзкий извращенец, – хрипел и кувыркался в своём кресле Вадим. – Я блять чуть не треснул, когда это увидел. Меня, блять, от смеха чуть не разорвало нахуй! Блять, ты убил его, просто убил!.. Этот твой хуешарж весь офис для себя отксерил, на память! Даже шеф! Теперь ему пиздец! Натурально пиздец! Ха-ха-ха, го-го-го, гы-гы-гы…

– Случайно как-то навеяло, – замеялся я. – Какой-то он… ну-у-у…

– Хуёвыйвый! –  продолжил Вадим. – Ху… ху… га-га-га… Ой не могу… Ой помогите!..

– Ну и чего теперь?

– Да ничего. На самом деле, англичане потом сами ржали. Он им тоже, знаешь, не очень то приятен. Пугало обдристаное… Я так думаю, что его теперь попрут… Или, заставят в принудительном порядке мыться. Так что, нет худа без добра!

– Вот видишь, а ты сразу ругаться. Кстати, слушай, раз ты такой тонкий ценитель искусства,  споможи бедному художнику-хуиционисту на пропитание…

– Что, не доедаешь, художник? – приосанился Вадим. – Голодно? Опять все деньги на баб своих спустил?

– Это, Вадим, полбеды. Я не только не доедаю, но и не допиваю! А это для творца моего уровня – смерти подобно.

– Держи, – протянул мне Вадим требуемую сумму. – Будут – отдашь.

– Ой-ёй, можно подумать, я хоть раз взял и не вернул вовремя! – надулся я.

– Ладно тебе, извини, бери на здоровье.

– Спасибо. По маленькой?

– Рано. Через часик приноси. Только тихо! И не надо, блять, приносить сюда весь магазин! Не надо! Четыре маленьких – и всё.

– А я что всегда приношу?

Вадим замахнулся на меня дыроколом, и я смиренно присел:

– Хорошо, хорошо… Глупый раб всё сделает для Великого Фараона…

– Убил бы тебя, Жигунов! так вот  взял бы – и убил! Иди, давай, работай…

– Слушаюсь.

– А, постой… Распишись.

Я взял ручку.

– Опять доверенность какая-то? Или за премию?

– Да какая премия! – возмутился Вадим. – На рисунке, говорю, распишись!

– А-а-а, вот оно что. Это я могу. И всего-то 40 баксов…  Копейки!

– Пиши! Импрехуенист…

Я начертал на листе свою министерскую роспись.

– Так значит, через 20 минут приносить, да? – спросил я, открывая дверь.

– Через час! Ты слышишь! – закричал Вадим, но я уже выскочил наружу и захлопнул дверь.

Нужно было срочно  узнать  свои дела на завтра. Приплясывая, я побежал в курилку. В коридоре мне встретился Константин.

– Привет, кучерявый! – приветствовал его я, игнорируя всякую субординацию. – Чё кислый такой?

Константин остановился и промямлил, по-рыбьи разевая рот:

– Устал…

– А ты пойди и утопись! Сразу полегчает! – сказал я и исчез за поворотом.

Семь бед – один ответ! Будь что будет.

Глава 8

– Ехать всего ничего! – увещевал меня по телефону Сергей в субботу утром. – Выйдешь на конечной, сядешь на *** маршрутку и минут через  25 будешь на месте. Запиши название. Я тебя встречу…

Я исполнил все требуемое и вскоре сошёл остановке «Садовое товарищество «Колос». Сергей и Светлана неподалёку и улыбались.

– А мы уж думали, потерялся, – приветствовал меня Сергей.

– Вот ещё, – буркнул я.

– Идёмте скорее, – сказала Светлана, –  всё уже готово давно, только накрыть…

Мы зашагали через рощу по тропинке и вышли к большому угловому участку, двумя сторонами примыкающему к густому лесу.

– Вот это да, – увидев дом, сказал я.

– Нравится? – спросила Света.

– Очень, – честно признался я. – Какой же он огромный! И такой аккуратненький!

– Да-а, – сказал Сергей. – Дом – на славу. Корабль, а не дом.

– Дредноут!

– Во-во! Ну, идём, чего встал.

На кухне хлопотала Оля. Сегодня она выглядела иначе. Простое длинное платье с короткими рукавами, нитка жемчуга, волосы зачёсаны в хвост, полное отсутствие косметики. В таком виде она была похожа на милую, порядочную работницу, которых постоянно совращают в Мопассановских рассказах. От весёлой и порочной вакханки не было и следа. Я даже взгрустнул.

– Привет.

– Привет.

Я очень осторожно чмокнул её в щёчку, а затем крепко пожал руку Михаилу. Он был всё тот же, серьёзный и собранный.

«Мудила», – почему-то пронеслось у меня в голове.

– Идём, пока они тут хлопочут… – подхватил меня под локоть Сергей и увлёк в бильярдную. Михаил идти с нами не захотел.

– Серёжа! – укоризненно сказала Света.

– Света! – отозвался Сергей. – Мы умеренно…

Мы скрылись в лабиринте комнат и лестниц.

– Однако славно ты тут устроился! Небось, и банька есть, и всё такое?

– Есть всё!  – гордо заявил Сергей и вдруг хлопнул себя по лбу. – Чуть не забыл, идём что покажу.

Мы снова спустились на первый этаж и прошли в ванную.

– Ё моё,  – охнул я, – да у меня такой в Москве нет, а тут и ванна на даче… и кабинка душевая…

– Да ты сюда смотри, дурик, – нетерпеливо показывал мне Сергей на ванну. Там плавали какие-то рыбины.

– Ну, – торжествующе произнёс он. – Как?

– Постой, постой… это же… Не может быть!

– Она родненькая, стерлядь! Из Астрахани друзья привезли. Уже неделю тут живёт, почти всю съели, а эту оставили, тебя дожидались. Ел когда-нибудь уху из свежей стерляди?

– Нет.

– А шашлык?

– Да откуда!

– То-то и оно! – причмокнул он языком. – А это, братец, совершенно недопустимо, уж поверь!

– Вот это жизнь! – я был в восторге.

– Угу. Вечерком ухи покушаем, а пока, не засандалить ли нам по малюсенькой?

Я горячо откликнулся на его предложение. Мы  поднялись в бильярдную.

– Мать честная – хоромы!

– Комната отдыха…

Сергей открыл неприметную дверцу в стене и обнажил вместительный холодильник. Он  вытащил из него сразу запотевший графин с водкой и две большие гранёные рюмки.

– Смородиновая! – объявил Сергей.

– Не томи!

Он поставил водку на стол,  достал из холодильника крупно нарезанный окорок, горчицу, оливки, баночку маринованных помидорчиков и яйца фаршированные ветчиной, сыром, чесноком и майонезом.

– Хлеба нет! – горестно подмигнул он.

– Да какой тут на хрен хлеб, – только и вымолвил я. – Наливай!

Мы быстро чокнулись и выпили.

– А! Какова! – утвердительно спросил Сергей.

– Мяконькая!..

Мы закусили помидорчиками. Сергей сразу же налил ещё по одной – пить он умел.

– Давай!

– Дай бог здоровья!

Мы снова звонко тренькнули хрусталём и выпили. Теперь в ход пошли фаршированные яйца и окорок…

– Ты, горчички, горчички наддай, – увещевал меня Сергей. – Она курва, страсть как хороша! У-у-ух!

От балашихинской горчицы у меня навернулись крупные слёзы.

– Ещё?

Я махнул, давай мол, лей.

– А Ольга то, а? Так и брыкается! – неожиданно заявил Сергей и, увидев моё лицо, засмеялся. – Да я что, я ничего… понимаю.

– Серёг, ты чего? – начал я, но он не стал меня слушать.

– Проехали. Пьём?

– Пьём.

– За Победу!

– Точно!

Мы снова закусили. Сергей раскраснелся.

– Сейчас ещё один товарищ нарисуется, мой друг. Вертолётчик, между прочим!

Я с самым глубокомысленным видом кивнул.

– Ты с ним не пей, умрёшь… Точно говорю! Он горазд за ворот лить, просто чума.

Я скромно промолчал. Я ещё не встречал ни одного человека, который мог бы выпить больше меня…

– Ну, ещё по одной и вниз, к столу?

– Давай.

– Хороший ты Лёха парень, как я погляжу…

– И тебе не болеть!

В бильярдную заглянула Ольга:

– Я уже обкричалась! Вы идёте или нет?

– Идём, – хором ответили мы и чему-то рассмеялись.

Выпитое приятно хмелило. Я был в самом отличном расположении духа. Света наложила мне гору салатов, потом мы ели нежнейшее мясо и пили густое и пряное красное вино.

В разгар веселья из-за забора послышался крик:

– Э-ге-гей, чёрт драный! Отпирай ворота, а то так пройду на бреющем!!!

– Славка, – закричал Серега и бросился к калитке.– Гнилолётик мой расписной! ЗдорОво!

Они крепко обнялись и подошли к столу.

– Слава, – протянул мне руку шумный, пузатый гигант, с улыбкой в 64 наикрепчайших жёлтых зуба.

– Алексей.

– Пьёшь? – в лоб спросил он.

– Слава, -возмутились женщины.

– А что, – громыхал он. – Нормально!..

– Пью, – мягко ответил я.

– Это – хорошо, – авторитетно сказал Слава и сел рядом. – Споёмся!

Когда все объелись, решено было сделать перерыв, а позже, ближе к вечеру, налечь на уху.

– Давайте играть в прятки, – предложила Оля. – Только, чур,  в лесу не прятаться, только в доме!

Выпитое подействовало на неё самым наилучшим образом. Она вся искрилась плутовством,  и глаза её опять приобрели самое игривое выражение. «Эге, – подумал я, – что-то будет…»

Водить выпало Михаилу. Мы дружно кинулись в дом и  разбежались по комнатам. Света и Ольга побежали вниз, Слава где-то отстал, а мы с Сергеем, не сговариваясь, полезли в бильярдную.

– Вздрогнем!

Мы выпили по полной. Сергей снова налил.

– За всё хорошее, Лех!

– Давай, – выдохнул я, а сам подумал, что если это будет продолжаться в таком темпе, уху в меня будут вливать через капельницу… Серёга разлил по третьей. Я мрачно сжал свою рюмку – помирать так с музыкой!

– Отставить! Вы что, сдурели! Сто-о-ять!

Мы вздрогнули. Из люка в полу торчала встревоженная голова Славки.

– Совсем спятили, – басил он. –  Пьёте без авиационной поддержки! Так и до беды недалеко!

Он сел рядом и налил себе водку в стакан.

– Рюмки, – объяснил он мне, – они маленькие… Долго…

Мы выпили, и графин предательски опустел.

– У меня ещё есть, – нежно сказал Сергей.

– А это, – напомнил я, – уха… прятки…

– Нахуй прятки! – сказал Серёга и движением фокусника вытащил откуда-то из-за своей спины литровую бутылку водки. – Мы тут, блять, сейчас так все спрячемся, нас вообще ни хуя  не найдут! – и дико захохотал.

– Так, ладно, – сказал я ещё через две рюмки. – Пойду-ка я перепрячусь…

– Жаль… – сказал Сергей.

– А говорил – пьёшь, – укоризненно пробормотал Слава. – Давай на посошок что ль…

Заглотив водку, я как можно тише спустился по лестнице на первый этаж. Там я  увидел стоящего ко мне спиной Михаила,  внимательно прислушивающегося к звукам в доме. Я замер и отошёл за угол. Он прошёл мимо меня и чудом не заметив, стал осторожно подниматься в бильярдную. Спустя пару мгновений там раздались отчаянные крики, хохот и звон посуды. Потом, судя по звуку,  там кто-то упал… Я проскочил в гостиную, открыл какую-то дверь и юркнул в тёмную пыльную комнату – кладовку.

– Ой, – пискнула прятавшаяся там Оля. – Это кто тут?

Это – я, – сказал я и стал распускать руки.

– Нас почикают! – довольным шёпотом сообщила  мне Ольга и прижалась ко мне всем телом.

Я гладил и тискал её довольно долго. Когда я окончательно вспылил, она вырвалась:

– Хватит,  – она игриво оправила платье и убежала.

Я подождал немного и вышел из коморки прямо на  Михаила.

– Ты там один? – подозрительно спросил меня он.

– Разумеется, – заверил его я.

Он тщательно проверил кладовку и успокоился.

Мы вместе вышли на улицу. Прятки всем уже наскучили. Все снова сели за стол, но без Светы – она занялась ухой. Михаил вынес шампанское. Мы выпили и зашумели.

День плавно перетекал в вечер, небо темнело, а мы всё продолжали гулять и веселиться. Оля, выпив шампанского, сбегала домой и вышла оттуда накрашенная, и в таком коротком платьице, что у меня загорелись глаза, и прочие жадные до удовольствий, места….

Слава, который постоянно мне подливал и говорил «Смотри, как умеют пить офицеры!» (из чего я сделал логический вывод, что офицеры пью как лошади), замер с открытым ртом, а потом, сглотнув, выпалил:

– Ну, Оль,  ты даёшь – полный отпад!

Ольга игриво подпрыгнула и на миг все увидели её славную попку… Я налил водки и судорожно выпил.

«Держи себя в руках, держи себя в руках. Будь человеком! Тут её муж, её сестра. Ты в гостях! – говорил мне мой разум.  Но моё озорное мужское сердце упрямо твердило – Не будь мудаком! Вперёд и пошло всё к чертям! Завтра она уедет. Навсегда! Вперёд! Sturm und Drang!»

От этого внутреннего  дуализма я окончательно потерял голову, и стал пить со Славиком наравне, без Сергея, который сидел сонный и осоловевший.

– Мужик, – говорил мне Слава и наливал ещё. Он действительно был неутомим.

Я пил и думал: «Когда же я упаду, сейчас или от следующей рюмки?» Но я всё не падал и не падал, и тщательно старался закусывать. Пока что это помогало.

Потом мы танцевали. Оля учила меня и Славу движениям танго. Это было нелегко, так как все мы изрядно набрались, а изумительные Олины ножки будоражили меня до дрожи в коленях. Когда она ненароком касалась меня своим наэлектризованным телом,  у меня  от желания темнело в глазах и топорщило брюки. Что бы скрыть это, я был вынужден отказаться от танго и снова сесть за стол.

– Я на секундочку, –  совершенно трезвым голосом сказал мне натанцевавшийся Слава.

Он встал и пошёл напролом через куст сирени и крыжовника к беседке в дальнем  углу участка.

– Я сейчас вернусь, Лех, – спокойно говорил он на ходу, – наливай пока.

Дойдя до беседки, он обошёл её кругом,  помочился на цветы,  потом вошёл внутрь, рухнул в натянутый там гамак и громко, заливисто захрапел. Как выяснилось – до утра. Я облегчённо вздохнул.

Тут удачно подоспела уха.  Её цвет, аромат и вкус описать просто  невозможно. Амброзия в своём чистом и первозданном виде, и ничего другого сказать о ней было нельзя. Мы ели её с жадностью и исступлением, и не остановились, пока она полностью не закончилась. Потом так же дружно, под стоны блаженства, была полностью  уничтожена и жареная стерлядь.

– Уф, – отдувался Сергей. – А где Славка?

– Отдыхает…

– Я тоже, пожалуй, пойду, полежу, – Серёга, покачиваясь, зашагал к дому.

Мы остались вчетвером. Михаил тоже неплохо назюзюкался, и теперь увлечённо болтал со Светой. (Не к ней ли его ревновала Ольга, приставая в отместку ко мне?)

Ольга сидела между Михаилом и мной, ближе ко мне, и моя рука не раз касалась её гладкого прохладного бедра. От этого я готов был взвыть. Теперь я и впрямь чувствовал себя мифическим козлоногим. Ольга ёрзала, мелкими глотками пила нагревшееся шампанское и усиленно наступала мне на ногу.

Около полуночи Михаил клюнул носом, и я помог ему дойти до его комнаты. Он рухнул на кровать и уснул. Я вышел. Заметив в коридоре женский силуэт, я шагнул вперёд и крепко обнял его.

– Оля в саду, –  насмешливо сказа Света, это была она.

– Ой, опечатка,  – пробормотал я, но всё же не сразу убрал руки с её тонкой талии. – Ты – прелесть.

– А ты – поросёнок,  – Света легонько, но без сомнений, оттолкнула меня.

– Хрю-хрю, – сказал я и выбежал в сад.

Ольги негде не было. Я обегал всё кругом, пока не догадался заглянуть в баню. Она сидела там и пила вино.

– Нас почикают, нас почикаю, –  затараторила она. – Миша нас почикает!

Сдирая с неё платье, я  представлял себе свой кастрированный и обезглавленный труп, рядом с плачущей Ольгой. «Её то, он, как пить дать, не зарежет! – думалось мне.  – Эх, мужики!..»

Я прижал её к лавке и быстро, жадно вошёл. Она громко застонала, а потом и вовсе стала кричать. Зажимая ей одной рукой рот,  я трудился как бешенный и вскоре мы кончили.

– О-о-о, о-о-о, – стонала она, – о-о-о, нас по-очикаю-ю-ют, почикают… Ты маньяк… Ты изнасиловал меня, изнасиловал!.. О-о-о… Гадкий…

– Изнасиловал, изнасиловал, не сомневайся  … – воспалённо шептале я ей, снова возбуждаясь.  – И ещё раз изнасилую…

– О-о-о, о-о-о, Лёша,  нас по-чи-ка-ю-Ю-Ю-ЮТ!..

Я снова зажал ей рот и всё повторил. У неё было лёгкое, отзывчивое на ласку тело и очень нежная кожа. Она вертелась и царапалась вначале, а потом, сдавалась и отдавалась тихо, и до дрожи нежно. Она была изумительной любовницей.

После, едва отдышавшись, она вскочила, проворно оделась и убежала, забыв на полу свои крохотные белые босоножки. Я спрятал их с глаз долой в какой-то ларчик, оделся и удовлетворённо выдохнул:

– Приматы…

Выйдя на улицу, я застал глубочайшую звездную ночь. Приятная свежесть овевала меня. Я пошарил в районе не до конца прибранного стола и нащупал там почти полную бутыль шампанского. Выпив два полных стакана, я глянул на небо. Звёзды укоризненно смотрели на меня сверху вниз. Я отставил стакан в сторону и показал звездам два крепких земных кукиша:

– Во, кучерявые, видали! – крикнул я и для убедительности  повертел кукишами по- и против часовой стрелки.

Космос, не дрогнув, принимал мои угрожающие сигналы…

– Видали! То-то же… А вы… а вы… А  вы  так не можете! Я вот сдохну и к вам… – бормотал я. – А то разошлись там, вертятся как клопы, а проку ни на ноготь… У-у-х я вам!

Потом я показал звёздам ещё кое-что из своего хозяйства ипобрёл спать. Кровать, отведённая мне, была жесткою и волнообразною, я ворочался и подумывал встать и выпить ещё, но, обессилев, задремал и крепко уснул. И всю ночь, до самой розовой зари, сквозь открытые окна в мою комнату врывался раскатистый офицерский храп…