Верст. Позывной «Верст»

– Серафима-то будет на поминках? – Голодной куме свое на уме. Не известно, откуда, но откуда-то вчера поплыли, или приплыли, – это уж кому, как нравится, – по Днепру бревна. Много бревен, да еще каких! – как на подбор – вот, троица трудников и расстаралась сверх меры. Ну, Алексию и Константину – хоть бы хны, а вот Митрию – ложись да помирай. А посему и вопрос не праздный, – у Серафимы, – известно, – рука легкая.

– Должна быть. – Да, только вот, не успел Алексий ответить.

– Обещалась. – «Ну, и голосина! Ему бы в церковном хоре петь». Алексей, он же Алексий, – так, как Анисим нарек, – невольно вздрогнул от ответа над головой, но уже понял, что вопрос назначался не ему, только ею же и покачал да пробурчал, как бы, безразлично. – Тебя бы только за смертью посылать.

– А чего за ней посылать? Когда надо, она сама приходит. К «Вещему Олегу» вчера пришла. – По обыкновению своему, не полез за словом в карман Константин, протискиваясь в кованую, узковатую для него, дверь. – Обещалась прийти завтра утречком.

– Смерть? – Оно и получилось бы шуткой, да вдруг по всем прошелся озноб великий, даже Ольгу, что на реку отправлялась, зацепил по пути.

– Почто, смерть? Серафима. – Константин поднатужился и отжал-таки все еще не приработанную створку железной двери.

– Тише ты. С корнями дверь выворотишь. Чего, спрашиваю, долго ходил? – Алексий все еще не отошел от оторопи: для своего центнера с гаком Константин всегда ступает неслышно, даже изящно, и оказывается возле тебя, когда его не ждут, что и вытворил сию минуту.

– Ну, так ведь, Серафиму ждал. Сам же велел, а она у Захарьиной заночевала. Сердечко у той сильно прихватило.

– Поди-ка, и к Олегу заглянул? Кузнеца позвал?

– Не нашел я его. Вы на станицу-то сегодня смотрели? ВСУшники туда чуть свет нагрянули, – как у себя дома, по хатам шастают, – курей и порося, которых спрятать не успели, всех половили. Теперь мужчин, кто сам скрыться не успел, отлавливают, – ну, и, как водится, кто бойкими оказались, попрятались по нычкам своим. Мыкола тоже успел в свою нычку забиться, а куда, никто не знает. Или не говорят. Да и мне отсвечиваться резона совсем не было, – сам едва не влип, как кур в ощип.

– Что так? – Все еще легкомысленно вопрошал Алексий, не отрываясь от работы, и не поднимая на Константина глаз.

– Так, с Крамарем старшим нос к носу столкнулись. Он зеньки-то уже залил, и пока соображал, что к чему, я успел пятки смазать. Он очухался-таки, – за мной погоню учинил, Ох! и лютовал, а что толку?

– Много их там? – Чувствуя, что «дело начинает пахнуть керосином», оторвался-таки от своего занятия Алексий.

– Кого? Крамарей?

– ВСУшников.

– Много, кажись. Пять танков, – точно, – видел, сколько-то бронемашин, два топливозаправщика. И эту, – как ее? – «Град» в саду углядел. Но ведь я не все высмотрел, и людей – не сосчитал, сколько, но немало: кавказцы в основном, но и украинцев хватает.

– Это что же? За людями на танках приехали? – Несколько едко подал из-за куста голос Дмитрий, он Митрий, как его именовал Анисим, или Митрий, как здали его Алексий и Константин.

– Не доложили мне, однако. – В тон ответил Константин. – Но видел, как двоих скрученных привели.

– Так уж, и разглядеть успел? – Усмехнулся Митрий. Он уже проковылял по узенькой тропе и, охая, присоединился к друзьям.

– Так и успел. Укропы умудрились где-то горилки раздобыть, – у Коня, – думаю, – и теперь шатаются по станице аки … – Он одним глазом заметил замершую на подходе Ольгу, и потому только усмехнулся, – Аки белье по Днепру. А чечены в строгости себя держат, – все трезвые, как стеклышко. Кучкуются маленькими группами, по-своему лопочут.

– И что им надобно в наших краях? Давненько не забредали сюда. – Митрий, наконец-то, на скамье пристроился, и постанывать перестал. – Никак, русские отступили?

– А кто их знает? Хотя вряд ли. – Константин зачерпнул ковшик студеной воды, глотнул без меры. – Ух, крепка зараза. Даже слезу выбило. О чем это я? А, о русских. Останавливали меня ребята из «Ахмата», когда уже обратно шел.

– По мосткам шел?

– Вот, дает! Меня уже и Митрий за лоха держать начал. – Никак, обиделся Константин? – Я, как понимаешь, и на большом мосту отсвечиваться не решился, – ползком пришлось. А когда на острова вырулил, вплавь пустился. Рясу чуть не утопил. Так вот мне показалось, крепко стоят, и никуда уходить не спешат.

– А эти? – Митрий уже оценил напраслину своих подковырок и теперь серьезно кивнул в сторону станицы.

– Так, и им негде развернуться. Скучились на базарной площади. Всегда было неясно, зачем здесь станицу в свое время организовали. Разве что, красиво здесь, и Днепр под боком, А так, поля – одни слезы. Огороды – тоже. А, все равно, давно уже мазанки на камень меняют. Получается, – правильно. Все мазанки смыло, когда «Каховку» прорвало.

– Ради пчел, – Мыкола сказывал, – и организовали. – Подал голос Алексий. – А о «Каховке» и в мыслях не было.

– Ради пчел – оно конечно. Богато жили. Знатная у них всегда медовуха была. А теперь, – после «Каховки», – почти все пасеки порушились. – Горестно подтвердил Константин. – Мыколу-то еще пошукать?

– А Крамарь? – Скептически усмехнулся Алексий. – Кстати, а чего ты спросил о нем во множественном числе?

– Так, четверо ведь их: мать, два сына и этот, старший. Ни отчим, ни отец. Он больше по тюрьмам да по ссылкам. А и сыновья не далеко ушли. Особливо – Кукушон.

– Как, как? – Алексий окончательно от работы оторвался.

– Кукушон. Родился он, когда отец очередной срок отматывал. Получив такой «подарочек», возомнил батя, что без него Анна сынка нагуляла, хотя та Богом клялась, что случилось такое, когда она навещала Григория на зоне. Но Потемкин, словно бык уперся: «Не получилось у нас тогда» и в отместку записал сынка на такое странное имя – дескать, подбросила ему кукушка. А парня все Санька да Санек, и выяснилось все, когда при поступлении в школу метрика понадобилась. Григорий к тому времени остепенился как бы, но зато Кукушон на него зуб заимел. Ладно. Вечером дорасскажу. Парит чего-то.

– Погодь – погодь, ты чего такой загадливый сегодня. Что еще за Потемкин?

– Так, Гришку так прозвали, отца, стало быть. Он, к тому же, еще и глаз на зоне потерял, за что ему срок, – третий, кажись, – на зоне порядком скостили. Готов крест-то? Пойдем, что ли? – Константин снова прикрыл дверь, и вернулся к скамейке.

– Куда? Через полчаса дождь начнется. – Авторитетно пояснил Алексий. – Сам Митрий предсказал. Рассказывай, пока время есть. Или что-то хотел?

– Бревна бы еще надо прибрать, пока дождь не начался.

– Так, начинается уже. Долго гулял. – Подставляя под первые капли руки, хихикнула Ольга и показала язык. – Рассказывай уж.

– Вовремя ты, однако, с реки вернулась. Все прополоскать успела? В дом пошли, что ли? – Торопливо прислонив к стене крест, решил Алексий. – Там доскажешь.

– А чего досказывать? К пятому классу Кукушон отбил у ребят охоту дразнить его, но обиду на отца затаил. Григорий тогда на лесопилку разнорабочим устроился, и деньгу неплохую зарабатывал, но семье мало перепадало, если забрать не успевали, – на горилку все уходило.

Константин занес в дом ведро, поставил на скамью, и снова к воде потянулся. – И вот пару лет назад, или больше, – нет, точно, пару. Отправили Гришку с напарниками штабель оправить. Дело нехитрое, – управились раньше времени, а потому на пару – тройку пузырей сообразили, Напарники в шинок, а Гришка в тенечке прилег. Не знаю, почему, – чутье, какое, что ли? – но его вдруг словно вверх подкинуло, и в это время штабель пошел. Гришку только по касательной стойкой зацепило, ничего не поломало. Даже царапин не много. Неделю в хате отлежался, и все. Все, да не все. Злые языки слух распустили, будто бы видели Санька как раз в то время возле пилорамы. Ну, и довели Гришку до белого каленья. Он парня в углу прижал – мол, признавайся, а то хуже будет. А Сенька в ответ: «Хватит меня за дурака держать. Сейчас хоть гроши, но семье кое-что перепадает, а с калеки, что с тебя возьмешь? Лишний рот кормить. Со своими дружками разберись, кому это ты дорожку перешел».

Заскрипел зубами Потемкин, а, как ни мерь, прав Кукушон. Больших друганов у Григория не было, – так, собутыльники, и дорогу он многим перешел, только, вот, многие ли подлянку готовы устроить? Я тогда на лесопилке работал, потому это своими глазами видел. Видел и другой случай. Где-то с месяц прошел. Санек снова на лесопилке засветился. Григорий не стал дожидаться, когда еще что-то на голову свалится, Кукушона за грудки и к штабелю прижал: «Чего опять придумал?». Представляю, что он подумал, когда в живот ствол уперся.

– Да, я тебе.

– Одно движение, и мне терять нечего: выстрелю. – Санек спокойно так сказал, – даже у меня спину захолодило. – Я чего пришел-то. Ухожу я от вас. Матери так и передай.

– Куда? – Оторопел, – вижу, – Гришка.

– В «Азов». Знаешь такой? И запомни. Мать хоть пальцем тронешь, приду, убью.

– Ты, щенок. – Гришка еще крепче грудки сжал.

– Ты не понял? – Санек напрягся, вижу. – Я все сказал. А теперь иди, куда шел.

В станице он еще пару раз показывался, – сказывали, но я его не видел.

– А второй?

– Игорь-то? А Бог его знает? Жив ли, нет ли, не могу сказать. Я и не спрашивал.

– А этот? Григорий?

– Снова сел. А теперь, говорят, выпустили. Тоже в «Азов» пристроился. Сейчас вот здесь появился. А дождь, гляди-ка, всерьез притимился.

– А и не помешает. Все пересохло. Митрий с Ольгой поливать не успевают.

1.

Дождь, и на самом деле, зарядил не на шутку, – день с вечером перемешал.

– Сходить, что ли, за Мыколой еще разок? – Выглянул на волю Константин.

– Сиди-ка на месте ровно. – Отозвался Алексий. – Не хватало еще за собой хвоста привести, или простудиться. – Ага! Нашел-таки две равноценные опасности. – Удивляюсь, что наш скит-москит уже искать не пошли.

– Нечего им тут делать. Поди-ка, станицу еще не всю прочесали? Горилка закончится, – тогда и окрестности начнут шурудить. – Константин заглянул через плечо Алексия. – А что? Хорошим крест получился. Его бы на маковку приспособить.

– Это второй. Как Анисим наказывал. – Алексий поднял крест с пола. – А к тому я уже и табличку прикрутил.

– Прикрутил – это хорошо. – Прогудел Константин. – Пойдем ставить?

– Дождь же. Перепачкаемся только. Когда-то дождь закончится, все же. Тогда и сходим.

2

.

Однако дождь поливал весь день с переменным успехом: то лениво – словно, от нечего делать, то смачно – как будто хотел залить, если не всю землю, то этот забытый богами угол. А к вечеру, к тому же, значительно посвежело. Облачность стала тощей, но дождь, все равно, уже «впрягся в свою работу», старался на совесть, – и в крыше обнаружились многие изъяны.

– Отмечайте протечки. – Указал Алексий. – Дождь перестанет, – перекрывать будем. Заодно и маковку поставим. Давно ведь готова.

Готова-то – готова, да что-то постоянно отводило, да и время, как назло, больно уж неспокойное. Вот и сегодня чтО эту нечисть сюда принесло? А вдруг ломанутся в эту сторону? Тут большого ума не надо: лупанут из миномета – и памяти от Анисимова скита не останется.

С такой мыслью Алексий плюнул на всю работу и лег на, доставшуюся ему «по наследству» от Анисима, лежанку. И только ведь приснул, как что-то грохнуло там, где станица. Громко грохнуло. Так громко, что уши заложило. И сразу же загрохотало так, что и не разберешь, где, – будто бы повсюду. Наверх Алексий поднялся, а там, у окна уже все скучились, и Ольга уши подушкой закрыла, и визжит что есть мочи при каждом взрыве.

– Что тут? – Услышав его вопрос, Алексию тоже место у окна уступили.

– Станица горит.

– Вижу, что горит, а из-за чего?

– Из-за чего? – Переспросил Константин. – Я так думаю, ВСУшники по своим же и лупанули сдуру.

– Хохлы с чеченцами схватились? Или русские?

– Может, и русские. Только откуда им в той стороне взяться?

– Во, еще две летят. – Показал рукой Митрий. – Точно, ВСУшники, – там русских еще не бывало. Хотя, может, и русские. У них теперь ракеты хоть, откуда, и хоть куда, летят. Одни подлянку уготовили, а эти упредили: ударили, как раз туда, где ты танки видел. Ага, теперь, кажись, по «Градам» попали. Ну, сейчас «заскворчит», совсем разнесут станицу.

– А к нам не прилетит? – По-пустому спросил Алексий, и сам тут же ответил. – Глупости говорю. Если они на, – как ты называл? – «Ахмат»? нацелились, то не прилетит.

И в ответ на его сомнения тут же «заскворчало». Громадное пламя взметнулось над станицей, и почти всем почудились дикие крики, хотя, может быть, только показались: никакие крики не способны уже перекрыть канонаду взрывов и автоматных очередей.

Ольга пугливо глянула в раскрашенное пожарищем окно, и вместе с одеялом и подушкой перебралась ближе к Константину, и вскоре притихла в его братских объятиях, – конечно, притихла – это слишком условное понятие, поскольку она, все же, вскрикивала, но уже и она не могла перекричать ни взрывы, ни автоматные очереди.

– Шла бы ты спать. Завтра хлопот много. Все одно, если сюда прилетит, толку от нас никакого не будет. – Алексий как можно ласковей перекричал не, так и далекую, канонаду.

– Страшно. Что мне так не везет-то? – Шепнула Ольга и еще теснее прижалась к Константину

– Только привыкать начала. – И надо вот? Все с ног на голову. – Ольгу от горьких предчувствий уже потряхивало, но не признаваться же в этом. Да, и неизвестно еще, в какую сторону повернется. А повернуться может в любую сторону, уж это-то она знала не понаслышке. Давно ли ее, «Звезду Интернета», пытались грубо затащить в подвал.

«Звезда Интернета», – это так ее Константин зовет, – Ольга была так испугана, что появление Гиганта с большим ружьем, – потом оказалось, что это был крупнокалиберный пулемет, добытый по случаю, – напугало ее почти до обморока.

В таком состоянии Константин и привел ее в Обитель, как именовал их дом Анисим, или скит-москит, как иначе и не называл Алексий. И следом и матери не стало, – Ольге уже донесли, что мать, узнав про тот ужас в подвале, и что единственная дочь пропала, подвинулась умом и от горя вскрыла себе вены. Волей-неволей, надо готовиться к нелегкой жизни, – и Ольга, как могла, готовилась. И вдруг снова все может рухнуть.

На той стороне снова что-то взорвалось, и Ольга звучно, непотребно для ее комплекции и возраста, вскрикнула.

– Живые, – понятно, – на твой визг быстро явятся. – Как бы вкрадчиво проговорил Алексий, поправляя рясу. – А мертвым придется помучиться.

– Там и мертвые есть? – Ольга только сейчас поняла, что, конечно же, есть мертвые. Много мертвецов, – и теперь как спать, скажите?

Два новых взрыва Ольга стоически выдержала, а потом снова началась истерика.

– А когда мы по делам уйдем? – Теперь и Алексий не отказался от мягкого подначивания. – Тогда-то что будешь делать?

– К Дмитрию уйду. – И вдруг встрепенулась. – А куда вы уйдете?

– Ну, мало ли, куда? В станицу, к примеру. Надо же разведать, что и как. – Начал, было, Алексий, слегка призадумался, и Константин моментально перехватил паузу. – К Митрию? Добудишься до него? Тут и пушки не помогут. – Хохотнул Константин. – Он и от моего храпа не просыпается. Пошли с нами. Будешь по дороге песни нам петь. – А что, хорошо я придумал? – И он легонько ущипнул Ольгу за бочок. Его вольность совпала с новой серией взрывов, – и Ольга только вскрикнула заполошно. – Ой, мамочка ридная.

– Так, пойдешь с нами?

– А зачем она вам нужна, если здесь от каждого хлопка обмирает? – Буркнул Митрий, неторопливо сползая со своего наблюдательного пункта, – только для этого и сгодился этот комелек, но обрубок более чем понравился Митрию, и он так решительно отстаивал это приобретение, что давно уже все перестали сопротивляться, хотя, что уж тут говорить? Затащить-то наверх его – затащили, а обратно – что за нужда?

– Я же говорю, будет песни нам петь. Все веселей шагать. – Не унимался Константин. – В тумане далеко слышно. Песен-то много знаешь? Нет? Ну, не горюй, – научим. С картинками – тоже.

– Это какие – с картинками? – Ольга от потрясений, никак, не могла в толк взять, что разыгрывают ее?

– Матюжные, стало быть. – Без хитринки в глазах продолжает Константин. – Знаешь матюжные-то? Нет? Плохо. Совсем не готова ты к жизни, что ни говори.

Ольга и сама понимала, что не готова. Отдала в безденежную аренду тетке двоюродной почти что квартиру. И, что бы ни говорили, отдала свой, вдруг ставшим ненадежным, угол. Отдала и поселилась вместе с бородатыми мужиками на безымянном острове, – да, мать, если бы узнала, вдругорядь на себя руки бы наложила. Ни удобств тебе, ни элементарного благоустройства, ни Интернета, наконец, – а ведь все это было, хотя и старое, проржавевшее, но было, и Интернет был, и выставляла она на всеобщее обозрение свое житие – бытие. Много смекалки пришлось приложить, превращая угол в коммуналке в сосредоточие блеска и шика. Но, все одно, – не готова она, и точка.

Нет, конечно, ее не утруждали работой, и самые вкусные куски еды всегда ей подкладывали, но это, все равно, было не то, и совсем не входило в понятие мечты о заморском принце, да она этому, так, и не научилась.

Ольга грустно глянула на бородатое лицо Константина, тускло освещенное «летучей мышью», но тот только бороду свою рыжую пощипывал.

– Не пойду я. Мне еще поминки готовить. – И, наконец, под взрыв хохота, Ольга догадалась, что, как почти с самого начала повелось, дразнят ее. – Да, ну вас. Спать пойду.

И уже – к Алексию – Я с вами не пойду. Я лучше еду начну готовить.

– Темно еще. А будет день, – будет и пища, – Повторил он любимую присказку Серафимы. «Придет ли она?», – Только подумала Ольга, но уже и страшно не так стало. И, надо надеяться, что Бог не оставит скит без своей защиты. Ольга с трепетной надеждой оглянулась на свою келенку. И почудилось ей, что Анисим тоже оберегает их, присматривая за своим детищем с высоты.

Анисима нет в живых уже сорок дней. Сюда он пришел, когда раскольники, – что стало, – говорят, – привычным явлением, – избили его до полусмерти и выгнали взашей из прихода.

Может показаться странным, но он ожидал этот день с благочестивым спокойствием. Площадку для скита он высмотрел года четыре назад. Хоть площадка-то – и так себе, – каменистая, да только дом и поместится, Зато, островки вокруг, небольшие, но под огороды сгодятся. Пока не начал строиться, не догадывался, что место не совсем удачное: остров оказался огромным плоским камнем, и вместо окантовки узенькая каемка наносного песка. Но лес уже был заготовлен, – а, если так решилось, то на все воля Божья, – и на пару с Митрием срубили клетушку размеров два с полтиной на три, кой-какую печку сложили, два лежака поставили. Так и прожили две зимы, – о летах-то что говорить? А на третью весну сгорела их клетушка. Причину искать не стали, – соорудили шалаш и начали готовить лес для более просторной избушки. К месту подвернулись и беглые Алексий с Константином, и вольные помощники из станицы нашлись, – так что к осени подвели под крышу, – правда, крышу сооружать пришлось второпях, – и она периодически протекала, но это – уже, как-никак, жилье.

Жаль, недолго пришлось Анисиму порадоваться, – вот, уже сорок ден, как его не стало, и обязанности Анисима негласно перешли к Алексию, А какой из него настоятель? Трудник – он и есть трудник, – он и молитв-то толком не знает, и в языке, коим молитвы писаны, ни бум-бум.

Да, и приход здесь так себе: не обзавелся паствой Анисим, – только четыре приблудных трудника и помогали ему сводить концы с концами. А казалось, все у него должно было получиться: и говорил – как по писанному, и люди к нему тянуться начали, и раскольники не дотянулись …. Ан нет же, не пришло, знать, время для его истин.

Что побудило Анисима соорудить на камне приход? – Он не захотел, не умел, не успел, – или какие-то иные НЕ помешали поведать это, – объяснить трудникам?

Наверное, знал, где ставить. Снаряды тебе летают, аки птицы, но еще ни один не упал, ни на стены, ни на вымощенный щебенкой и деревом двор. Впрочем, двора, как такового, и не было. Так получилось, широкая площадка внутри скита, и кельи – вокруг нее, но ярусом выше. И еще одна загадка: пока строили, поверхность камня окончательно раскрошилась в щебенку, – много щебенки, – Вытащить наружу? А какой смысл? Все равно, неровная поверхность получается. Решили проще, подняли воротом песку речного, и ровненько так засыпали, – любо-дорого смотреть. И, хотя ветер пошаливает порой, да так, что песок во рту начинает скрипеть, но это давно никому не мешает.

Вот и сейчас. Константин, он считать любит. Шестнадцать этих американских ракет насчитал, да еще стаю «градов» узрел, а, гляди-ка, ни одна храм не пометила. Конечно, не все над крышей скита летели, и откуда, неведомо, но разнесли … только станицу.

«Как Бог черепаху разнесли»,– оценил Митрий, и, горестно махнув рукой, ушел спать….

– Шла бы и ты, дева, на-боковую. Ничего такого больше не случится. – Алексий, однако, небо не преминул осмотреть. А неба-то и нет. Дождь, как притимился, так и поливает, – на покой не собирается.

– К утру уймется. – Заверил Константин, заметив, как Алексий смотрит на небо, и так же, как и Алексий, высунув руку по локоть под дождь.

– Точно? Значит, часика в четыре собираемся. А сейчас – спать. – Но вместо того, чтобы уйти, Константин почему-то оседлал чурбак Митрия. – Это куда и зачем? – Разом почувствовал неясную тревогу.

– Ладно, до завтрева доживем, там и будем думать. – Алексий отошел от окна. – Я спать пошел. Завтра дел много. И еще бы до станицы дойти.

– А это зачем, спрашиваю?

– Смурно чего-то. Не пришлось бы и нам схрон искать. – Алексий суеверно перекрестился, и вернулся к окну. – К нам им идти резону, как бы, нет, но засветился ты перед, – как его? – Крамарем что ли? Мало ли что, что не поймал, но эти ракеты хорошо, думаю, мозги прочищают.

– Стало быть, перед рассветом и пойдем. – Легок, однако, на подъем Константин.

– Вдвоем? – Алексий так, для проформы, глянул вслед все еще ковыляющему к своей келенке Митрию. Ага, только Митрия с собой и брать.

– Ольгу с собой возьмем.

– А ее-то зачем? – Алексей и запамятовал, что Ольгу только что подначивали. А Она услышала:

– Я же сказала. Мне еще поминки готовить. – И дошло, что понови изводят ее. – Тьфу, на вас. Пожелайте мне добрых снов. Я спать иду.

Алексий, если по-честноку, никак, не ожидал, что будет спать, как говорится, без задних ног, но провалился в беспамятстве, едва коснулся подушки, и очнулся минут за десять до того, когда потащит с него одеяло.

Полежал с минуту, – и понял, что спать улегся наверху, – и здесь пес неопознанной породы не подойдет, а значит, надо самому подниматься.

– А, вы, что, так и не ложились? – Все трое снова у окна застряли.

– Ложились, но. – Константин понови завел свою волынку с подковырками Ольги. – Но слишком уж разные там некоторые вскрикивали. Так вскрикивали да охали! Я уж думал, война началась. – Но Ольга стоически перенесла первую шпильку. Но Константин так запросто разве уступит:

– А потом пристала ко мне: «Давай, поднимай Алексия. В разведку хочу».

Но и эта шпилька пролетела мимо цели.

– Ладно, я, – Так она Митрия ни свет – ни заря подняла, – пошли да пошли. А куда он пойдет со своей-то спиной. Вилюй и тот идти с ней отказался.

– Я Митрия картошку копать звала. – Вот и шпилька, кажется, достигла цели.

– Ночью-то? – Теперь Константин крепко оседлал конька. – А, понял: вы за установками по разминированию собирались. Раз стрельнул, – и вся картошка выкопана. – Но эта снова мимо пролетела.

– Поспала хоть? – Перебил Константина Алексий. – Поспала? Ну, и лады. Посуду проверь, если не трудно. Гости будут.

Ольга согласно кивнула, и вместо того, чтобы ответить на шпильку, тихо прошептала.– А Вилюй всю ночь чего-то под дверью провыл, – по покойнику, словно. – Вот и сейчас снова завыл. Слышите?

– Пойдем – спросим. Перекусим только.

Ну, перекус-то и немудреный: пару кусков хлеба с солью и луком вприкуску.

– Эх! Молочка не помешало бы. – Только разбередил душу Константин. – А теперь долго не пробовать. Не успели спрятать коров своих хозяева, – всех порешили. – И, смачно ухнув, запил хлеб водой. – Перестало там громыхать. Уже где-то с час, как не слышно. Правда, Ольга и сейчас взвизгивала, но, думаю, это для приличия.