Наверное, он потратил много сил на свою память, поскольку ломота в теле не появилась, зато по все конечностям разлилась еще большая слабость. Надо расслабиться, отдохнуть, и …. А это находка, – «Спросить у девчонки, – уж ей-то нет повода меня обманывать».
И он, словно нечто физическое, воспринял свою первую радость, и тому что, он жив, если родилась такая находка, и тому, что есть девчонка. Он еще не знает, как легко можно убить радость. Стоит только понять, что давно не слышал ее голоса. Где она? Ушла вместе с памятью? И зачем она здесь была? Чтобы обмыть?
Последняя мысль была плохой мыслью. Отвратительной, просто, но это – куда ни кинь, – данность. Наличие большого количества монахов – намек о панихиде, или отпевании, что равнозначно. И это не может быть памятью, его памятью.
«Но я же жив», – он хотел, было закричать, но с языка сорвался только слабый стон. Он хотел помахать рукой, но ощутил полное бессилие тела.
«Неужели они не понимают?», – он рванулся из последних сил, и рухнул … на песок.
«На морском песочке я Марусю встретил, В розовых чулочках, талия в корсете …».
Песок был прохладным, и это принесло, пусть, и малое, но успокоение.
4.
– А чего это у вас человек на земле валяется? – Голос-то у Серафимы, хоть, и не громкий, но братия столько уже нагляделась, что и легкого шепота Кондратий обнимет.
– Курс молодого бойца Ольга с ним проходит. – Ну, вот еще один нашел время, когда шутить.
– А ну-ка, упал-отжался. Это я тебе, Дмитрий говорю.
– Никак, не может он. Упадет – рассыплется. Здорово, Серафима, как Бога тебя ждем. – Подчеркнуто пристрастно поклонился Алексий.
– Так, рановато меня к Богам причислять. Что случилось?
– Что случилось, что случилось? Митрий, как обычно, бревно проглотил. А теперь вот еще и парень .
– Я – про Дмитрия спрашиваю. Вижу, что не девка. Кто он? Откуда? – Серафима, – видел Алексий, – не сводит с парня глаз.
– Кто, – не знаем. Документ на Константинова племянника выписан, но это – не он.
– А чего не спросили?
– Некогда еще. Только-только принесли. Бредит, да с души рвет.
– Откуда принесли? Да, мне, – что? – клещами из вас ответы рвать?
– А мы разве не сказали? Из станицы принесли. Не удержались мы с Константином, на разведку сходили, там его и нашли, в балке.
– Ну? И что разведали? Бой тут был, кажется?
А пауза-то слишком долгой оказалась. И, пока Алексий справлялся с мыслями, к разговору подключился Константин. – Нет больше станицы. И твоего дома тоже нет. Совсем раскатали.
– Сам видел?
– А то, как же? Третий с краю. И снова танк в него въехал. Там и стоит.
– Парень-то что?
– Мы уже в обрат пошли, а Вилюй, словно с цепи сорвался.
– Не знает цепь ваш Вилюй, ну, да ладно, дальше давай.
– Мы его звать, а он перед балкой мечется и гавкает беспрестанно. Глядим, – а там, внизу, людина лежит. И шевелится. Ну, зачекерили мы его, и наверх еле подняли, хотя, – сама видишь, – бараний вес у него. А здесь уже все, что можно, из него выплеснулось.
– Племянник твой?
– Нет, как будто. Я, правда, его уже семь лет не видывал, могу и ошибиться. Хотя, как ошибиться, если у племянника шрам от ножа на левом плече? Гноится, если каверза какая, но в СВУ, все равно, взяли.
– Живой?
– Кто? Племянник? Ранили, а он в плен сдался.
– Знаю это.
– От кого? От Гали? – Но ответа Константин не дождался. – А этот, из каких: из этих, или из тех?
– А шут его знает. Бредит по-русски, по лицу не разберешь, русский он, или украинец. Не кавказец – однозначно.
– Так поднимите его, и укройте теплее.
– Вылечишь? – Все-таки не ожидал Алексий от себя «бабьей нежности», но сорвалась она с губ его.
– Ох! Какой шустрый! Я еще не знаю, что лечить, а он уже в пляс норовит парня пустить. Контузия, похоже, у него, а какая, – время покажет. К поминкам-то все готово?
– Митрий, зайца-то освежевал? Ну, и добро. Сейчас картохи свежей нароем …. Рыбу уже почистили, вчерашнюю, конечно, но испортиться не успела еще.
– А прошлогодней картошки не осталось? Мясо затушить лучше бы с прошлогодней картошкой.
– И эту найдем, – не всю еще съели. Свежей-то, думаю, тоже надо. Лук-подсад созрел, огурцы, помидоры, чего еще надо? А, горилки тоже имеется достаточно.
***
Он остро чувствовал, как его несколько грубовато поднимают, и водворяют обратно, но пока мог только мыслить.
«Теперь-то должны догадаться, что я – живой?».
Догадались, или нет, непонятно, но его укрыли чем-то тяжелым и теплым, так что сразу в жар бросило.
Разговор от него сдвинулся далеко в сторону, и, – он и раньше-то понимал через слово, – а теперь и подавно. И, все же, пришла надежда, что в этой женщине – его судьба, его спасение.
5.
Серафима придирчиво осмотрела припасы, и осталась довольна.
– Что же? Теперь посмотрим вашего гостя.
Ольга уже с ногами взгромоздилась на летнее лежбище Алексия, и заботливо промокала крупные градины пота на лбу парня, но испарина тут же покрывала его бледное лицо.
– Не просыпался еще? И не рвет больше?
– Нет, только стонет иногда. – Ольга попробовала соскользнуть с лежанки, но Серафима решительно придержала ее на месте. – Помощь твоя может понадобиться. Если надумала в медсестры податься, привыкай, – то ли еще будет?
«То ли еще будет? Неужели еще хуже бывает? Лежит человек пластом, пот с него градом льется …, – Что же еще хуже может быть? Ну, если только, что рвота? Или есть еще более страшное? Ой, а я еще застирать обещала …».
Ольга виновато глянула на Серафиму: «А я не ей обещала». – Он будет жить?
– Будет, если захочет.
– Как это, если захочет?
– Бывает и такое.
Но Алексий поморщился в своем углу. – Не пугала бы ты девчонку. На ней и так лица нет.
– Ну, это ты зря. – Сразу же, едва только просунулся в дверь, начал обретать свою игривость Константин. – Нет лица, – нарисуем. Это мы умеем. Правда, подруга?
– Сам ты – подруга. – Моментом огрызнулась Ольга. – Если его нет, то и не нарисуешь.
– А угли на что? И гуталин? Самое милое дело.
Но Ольгой уже старая мысль одолевала. – А как узнаешь, хочет он, или не хочет?
Ох! И развернулся бы сейчас Константин, да Серафима так сверкнула очами, что охальник тут же ретировался, заткнулся, по его личному мнению.
– Придет время, – узнаем. А пока ему сон – лучшее лекарство.
– Ой-Ой–ой! – Ненадолго, однако же, хватило его благочестия. – По стакану горилки на каждый глаз, – вот и все хочет-не хочет.
– Ох! И распустились вы тут, – смотрю, – без Анисима. – Однако прежней строгости в ее словах уже не было, и у Константина отлегло от сердца.
– И не от нас это зависит. – Переключилась Серафима на Ольгу. – Вот скажи, где его нашли? И почему он там очутился?
Ну, даже до таких вопросов Ольга еще не дошла, – не сподобилась она на это. Да, и это-то слово она от Анисима впервые услышала. Да, и вопросы Серафимы ее только сейчас заинтересовали, а так, – ну, нашли и нашли.
– Константин, а все-таки как его нашли?
– Как-как? Просто. Конева жинка нас вдоль балки отправила, поскольку в станице движуха вот-вот начнется. Мы Лоботряса – домой звать, а он, как заведенный, гавкает куда-то в балку, и круги наматывает …. Глядим, а над балкой чоловик на двери от туалета лежит. Ну, вытащили мы его. – Вдругорядь по одному и тому же месту Константин не стал ходить. Добавил только, что ни одного слова от него не услышали.
– И что? Ни одного слова не сказал?
– Не. Только пару раз про Ольгу спросил?
– Что-о-о? – Ого, даже Серафиму из себя вывел!
– Ничего, конечно. Да, он всю дорогу проспал. Солдат спит – служба идет.
– Поняла. Сегодня у Константина – «сухой» день.
– Для ухи еще и рыбки наловить надо.
– И рыбка ловлена. Не так ли?
– В уху мелкая рыбешка понадобится, а ее-то и нет.
«Вот, так-то вам. Стало быть, «сухой» день отменяется. Даже чисто символический».
– А что с парнем делать будем? – Все же, «вильнул в сторону» Константин.
Серафима вздернула плечами. – Лечить, если болен. Руки, ноги, – понимаю, – целы, а за остальное так, сразу, и не скажешь. Да, у меня, даже, простейшего градусника с собой нет. Температуру вот рукой приходится мерить.
– А что, температура?
– В пределах нормы, но мне не нравится, что его лихорадит временами, и холодный пот гонит. Но придется ждать, когда очнется.
– И долго ждать? Может, он, вообще, не очнется? Может, он в кому впал? Бывает же такое?
– Бывает. Я и говорю, не торопите меня. Давайте к поминкам готовиться.
– Рано, ведь, еще. Успеем. Если в станице движуха не начнется. А начнется, то и не до поминок будет.
7.А война шла рядом
1
Как бы то ни было, жизнь в ските мал-помалу закрутилась: кто – за картошкой в яму полез, кто – свежую копать, кто – за огурцами-помидорами….
– Надеюсь, без меня на кухне справитесь? – мне еще его вещи застирать надо. – Ольга, конечно, ни за какие коврижки не призналась бы, что не готова еще она медсестрой становиться, а там – то ли еще будет. Оно и здесь несладко,– смотреть, как мучается человек, и знать, что не в силах ему помочь.
– Не девичье это дело – мужские вещи застирывать. Пойдем, я застираю, коли они и меня с кухни выгнали.
– Да, я уже привыкла. – Ольга вдруг почувствовала, что почему-то краснеет. Впрочем, как бы, и было, отчего: мать всю свою сознательную жизнь проработала прачкой. У нее была своя клиентура, и свой график, и на каждый день недели велся персональный учет. Иногда перепадало и Ольге: по-разному перепадало. Оттого, наверное, и запылали щеки?
– А зачем? Заставляют? – Серафима укоризненно посмотрела на Алексия.
И Ольга заторопилась с объяснениями. – Нет, что вы? Я сама – И снова почему-то, но теперь испугалась.
– Ладно. Разберемся. Где тут у вас тазы и валек?
Нашлось и то, и другое, и они вдвоем неспешно отправились на речку. Уже сполна распалилось солнце, и ветер поменял направление. Красота. Они и позабыли, что под боком … идет война.
2.
А она шла.
И едва Серафима прикрыла за собой дверь, Алексий показал Митрию выразительно на небо. На всякий случай. Мало ли что?
И кто бы мог подумать, что случай уже в дверь стучится? Никто. Алексий, как бы, тоже?
– Чем оно так вымазано? – Сморщилась Ольга от неприятного запаха от камуфляжа. – Отстираем ли?
– Надо постараться. В Обители, наверное, кроме церковного ничего не найти. А он – парень молодой.
Напрасно Ольга сомневалась, – глаза страшатся, но руки делают. Белье было застирано и заполоскано, но уходить из-под неторопливого солнца обеим не хотелось. Да, и куда торопиться. Сейчас бы на лежаке растянуться, так нет же, под рукой только валуны замшелые. Выискивая подходящий камень, Ольга вдруг увидела, что за ними пристально наблюдает парень в военной форме с голубой повязкой на рукаве. От испуга и повязку разглядела.
Стала Серафиме знаки подавить, – и парень исчез, растворился в кустах. Страшно стало, но пока до Серафимы по камушкам добиралась, страх прошел, – «привиделось, поди-ка», – и о видении Ольга тут же запамятовала.
– Ну, что? Искупаемся, или обратно пойдем?
– Можно и искупаться. – Ольга только после этого невинного вопроса вспомнила о таком простом человеческом счастье – искупаться. Она махом скинула на траву свое надоевшее платье, – и вдруг увидела, как выходят к мостку трое небритых мужчин.
Услышал ли Дмитрий ее заполошный вскрик, но уже через мгновенье со скита прозвучал выстрел, – и тело одного шумно упало в воду, а двух других – словно и не бывало.
Тут уже не до купанья. Они даже валек на берегу забыли, – подхватили тазы, – и бегом в скит.
3.
– Ты почему остальных не снял?
– А ты думаешь, что это так просто? В человека ведь стреляешь, – в тварь божию. Я в него и не попал бы, да странная штука у него на плече была, а так пуганул бы для острастки. – Дмитрий всем сердцем понимал правоту Алексия, но растерялся бывший охотник, – и теперь жди незваных гостей, но что не сделано – то не сделано.
– Что делать будем? – Метал молнии Алексий.
Да и как было не метать, если сейчас такое начаться может, что «мама не горюй». Уонечно, в станице никого нет, но, надо думать, скоро нагрянут.
– А что делать? Еще Анисим говаривал: «Когда не знаешь, что делать, нет ничего лучше, чем ничего не делать». – Константин, конечно, сомневался в своих словах, но что случилось – то случилось. Пока еще никаких катастроф не намечается, кроме ….
А это – уже катастрофа: с кухни-то подгоревшим мясцом потянуло.
– Ну, вот! Жаркое готово, осталось гостей званых дождаться, если будут. Часика через полтора и трапезничать начнем. А я по воду пока смотаюсь.
– Вентери посмотри мимоходом, – может, попалось что. – Кинул Митрий вдогонку. – Большой жор у судака в прицел видел.
– А, вот ты почему врага упустил? – Хохотнул Константин, но повода для шуток, как бы, и не было, – и он вышел на волю.
– Без нас-то справляетесь? – Серафима подошла к заметавшемуся в забытье парню. – От солнца его прикрыть бы надо.
– Надо. – Согласился Алексий. – Ольга, ты же знаешь, как полог опустить.
– Анисим опускал, но меня не учил. – Призадумалась Ольга.
– А надо бы. Сильно мешает солнце парню. – Серафима видела, что парень уже на грани нового позыва к рвоте. – Ольга, принеси-ка какую-нибудь длинную палку.
Полог только этого, кажется, и дожидался: одного прикосновения палки оказалось достаточно, чтобы грубая ткань сорвалась с крючков, и с шумом скатилась вниз. Короток оказался полог, и все окно, как бы ни маловато оно было, но что есть – то есть.
4.
«Полегчало, как будто. Но это, всего скорее, ненадолго. Мне уже говорили, что эти изверги умеют вытягивать жилы даже из камня. Но тогда чего они тянут? Или есть еще более изуверский способ? Пить …. Почему мне не дают пить?».
– Пить ….
– Серафима, ему можно пить?
– Ему надо пить. Ему обязательно надо много пить, чтобы избавить организм от яда.
– От яда?
– Ну, зачем же так пугаться, девочка? От яда. Все, что скопилось в его организме – яд. Самый настоящий. Самый вредный. И только, когда вода вымоет весь яд из его тела, можно будет приступать к лечению.
«Так не бывает». Ольга влила в парня полный двухлитровый чайник свежей воды …. Чуть рука не отсохла.
– Пить ….
Ему под голову успели сунуть тазик для варки варенья, и его содержимое чуть, было, не перелилось за края.
– Пить ….
И еще один чайник отправился в тазик….
– Как дела, Серафима? – «Что за люди пошли? Только ведь на скамейке притулилась».
– Фу, ну, и перепугал ты меня, Алексий. Разве так можно? Что тебе? – Серафима троекратно перекрестилась.
– Как дела, спрашиваю? Вылечить сможешь?
– Вылечить? Пока не знаю. Есть у меня некоторые наметки, но придется после поминок Константина в аптеку отправлять, а я пока здесь травок пособираю.
– Что? Так серьезно?
– А когда контузии несерьезными бывают? В голову его не заглядывала, врать не буду. Пить просит, – и на том спасибо.
– Где же спасибо, когда все тут же и выплескивается?
– Жар спал, а мозги по своим полкам лежат, или нет? – на это серьезные обследования нужны, а где я их возьму? Шарлатанка я.
– Так уж и шарлатанка?! Люди зря знахаркой не назовут. – Алексий довольно улыбался, но Серафима не поддержала его тон:
– Одного поля ягоды.
Алексий не стал спорить. – Константина, может, сейчас отправить?
– Зачем так торопиться? Ему пары часов не хватит к аптекарке сбегать, и мне еще понять надо. И травки, и таблетки разные бывают: и вылечить, и убить могут.
– Ну, это-то я на весь остаток жизни запомнил. Ладно. Пойду я, если понадоблюсь, – зови. – И он направился на кухню.
А у Ольги новая загадка: она теперь знает, как полог опустить, а как солнце притормозить, не ведает, да это никогда и не требовалось, – редко, когда предзакатное солнце заставало Анисима на лежанке, – разве что косточки погреть? А парня застало, – вон, как вспотел, бедненький.
Или? Солнце скоро само прекратит за парнем подсматривать, – проще пока самой его загородить.
Она так и сделала, а заодно и к парню присмотреться, не привлекая досужие взгляды, можно….
– Ну, как, годится в женихи?
Ольга увлеклась, и не заметила, как Константин мимо прошел, и, конечно же, не преминул снова ущипнуть ее теперь уже за икру. – «Вот и не привлекай взгляды …».
– А то, как же? В сваты ко мне пойдешь? – Ольга языкастой становится-таки, но вдруг смутилась, и на щеках яркий румянец выступил.
– А почему бы не пойти? Это мы за милую душу. – И попытался ущипнуть ее уже за бочок, но Ольга, давно познавшая его повадки, ловко увернулась от нового щипка. – Пожалуй, не позову, – вредный больно.
– Ну, вот опять облом вышел, – а я-то надеялся на свадебке погулять.
И опять ведь щеки ее пунцовыми стали, – и она, чтобы освободиться от мимолетного стыда, растерянно проговорила. – Ты бы свежей воды принес что ли? Чем меня-то доводить? – Она быстро нагнулась, и вытащила из-под лежака ведро, а Константин даже не подковырнул ее мимоходом.
5.
– Что-то долго Константина нет? – Серафима, уже готовая к походу за травами, поднялась со скамьи. – Ладно, по пути потороплю его. – Она подняла с песка знакомую всем им кошелку. – А я через часок – другой вернусь. Все-таки где Константин заблудился? Вода где?
И ей в ответ тут же из-за полуоткрытой двери отозвался бас Константина:
– Так, я принес уже. Как обычно, на скамейке стоят. А я схожу вентери проверить.
– Никого не встретил?
– Если бы кто-то появился, Митрий первый бы увидел. А ты далеко собралась?
– В лес на ближние поляны. Нужные травки там еще в прошлом году приметила. А тебе придется в аптеку сбегать.
– Сбегаю. Алексий говорил уже.
Константин, картинно поклонился, взял корзину для рыбы, и снова исчез за дверью. А Ольга опять встала на чурбачок с двумя рушниками в руках. Только снова не успела к парню присмотреться, – то солнце пот и с самой выгоняет, то ….
– Эти, что ли, за вами подсматривали? – Наличие голоса, в принципе, предполагает наличие тела, тем более, если это бас Константина. А тут в распахнутую настежь дверь влетает …. – Лежать! Лежать, – Я сказал ….
И следом сначала просунулось нечто, похожее на человека, а потом уж. – Совсем измучился с ними, пока сюда дотащил. – И бросил на песок извивающееся подобие человека.
– Это кто у тебя? – Первым отреагировал Митрий, выглянув из люка на неподобающий шум.
– Недобитыши твои. – Хищно усмехнулся Константин, при этом легонько ткнул носком сапога в бок своего пленника, настойчиво пытающегося встать. – Последний раз говорю: «Ле-жа-ть». Это вот Крамарь старший, он же Потемкин. А это – американец. Джон, кажется. По-русски тумкает, но говорит плохо. Лежать! – И уже ощутимо ткнул тем же носком Крамаря уже по ногам.
– Где ты их нашел? – Вышел из трапезной Алексий.
– Иду, смотрю, под дверью лежат, «Дяденька, пустите переночевать», – просят ….
– Ты когда-нибудь будешь отвечать по-человечески? – Взъярился Алексий.
– А чего отвечать? Смотрю, кто-то по окнам шарятся, – ну, придавил чуток обоих.
– Так уж и чуток? – Что-то не похоже на этот чуток?
– Да-к, как чуток? Стряхнул Крамаря с приставной лесенки, а потом уж слегка и придавил. Но американец сам сдался, правда, уже от двери сбежать пытался. Оружие пришлось отнять, – как бы не поранились по неопытности. Они же – как дети малые. То глаза поколют, то из Химерсов по своим шандарахнут. Верно говорю, Гриня? Что? Это не ты? И к нам не ты приперся? И по окнам не ты шарился? Охотно верю. С лестницы-то тоже случайно упал? Отвечай, когда тебя спрашивают?
8.Вокруг да около
«Теперь уже все перепуталось. Оно и прежде было непонятно, а теперь, как говорится, сам Черт ногу сломит. Крамарь? Где-то я уже слыхивал эту фамилию. Или это – имя? Нет, кажется, фамилия.
Голову бы повернуть, – посмотреть на него, но не получается, Крамарь? Если здесь Крамарь, то кто – эти люди? Можно ли это понять?».
Он попытался прислушаться, но все потуги были тщетны. Уши по-прежнему забиты плотной ватой. К тому же, монахи либо отдалились, либо снизили громкость своего голоса, – «шепчут, чтобы я не услышал? А почему?».
Он, кажется, не спит уже давно. Пожалуй, ровно с того момента, когда резанул по глазам острый луч света. Хотя и это, если задуматься, не совсем точно. Хорошо вспоминается, как его выворачивало наизнанку, как его отпаивала водой эта звонкоголосая девчонка, и это приносило хоть и мимолетное, но облегчение.
Точнее, облегчение, но мимолетное, поскольку он уже вспомнил чей-то приказ, забыть все, что знает. Или не было этого приказа, но он, все равно его помнит, как Отче наш. Именно так, а не иначе, и именно монахи стали свидетелями этого. И он не смеет спрашивать, почему монахи, да на это и не будет ответа, поскольку не многие знают, где правая, а где неправая сторона. И он не знает, и не помнит, того, что он сделал, и не знает, куда попадет: в Ад, или в Рай. Да, и какая в этом разница? Что сделано – то и сделано ….
«По делам и воздастся». А если не было никаких дел, если душа – нетронутый лист бумаги? Но если ты знаешь, что есть, или, по крайней мере, должна быть душа, значит, лист не такой и нетронутый?
«Вот и опять появились монахи. Точнее, один монах. Наклонился к моему лицу и шепотом спросил: «Не спишь?». Еще один монах. Я знаю, что есть и другие, но они все время теряются из виду. Все время теряются, но я не могу повернуть голову, поскольку тут же на смену мимолетному облегчению придет кара небесная, и эта смешная девчонка будет замирать от ужаса».
А другой монах снова назвал очень знакомое имя, или фамилию. Вот еще, и еще раз.
Ква …, Кра …, Крамарь. И я откуда-то его знаю, и знаю точно его, и никого иного.
Он снова решил повернуться, или хотя бы повернуть голову, но снова ее повело, и он надолго зашелся кашлем.
«Легче стало старику, – реже стал дышать», – наконец-то, кашель отпустил, но насмешливый голос над, – нет, в самой голове, – заставил содрогнуться все тело.
«Не сопротивляйся, – и ты станешь, поверь на слово, свободным от своей немощи. Зачем тебе она нужна? Ты – нормальный молодой человек, правда, со своим бзиком, но это поправимо.
– Ты – кто? Откуда я знаю этот голос?
«Смешной. Знать голос, и не знать его хозяина? Вообще, нонсенс. Скажем так, я – твоя совесть. Теперь скажи, кто ты».
– Кто ты?
«Не кто ты, а кто ты. Тьфу, на тебя! Совсем запутал. Ты сделал паскудное дело, и я должен узнать, кто тебя на него надоумил. Какая здесь роль моего сынка?».
– Сынка? Я не знаю никакого сынка. Я ничего не помню, и мне кажется, ничего этого не было.
«А это уже не смешно. Сделай хотя бы первый шаг навстречу, и мы поладим, а иначе …».
– Что иначе?
«Иначе? Иначе ты не оставляешь мне выбора. И ты знаешь, мне ничего не стоит превратить остаток твоей жизни в сущий ад».
– Догадываюсь, но я, все равно, ничего не помню. Хотя нет, я вспомнил. Я – Кукушон Крамарь. А ты – ненастоящий.
«А вот ты как? Сейчас я уйду, но я буду рядом. И, когда найдется Кукушон, мы пустим твою кожу на ленточки».
«Странно. Он исчез. Беззвучно, только в воздухе остался еле ощутимый запах … серы, – нет, его я, кажется, сам придумал. А зачем? Доказать себе, что я способен мыслить? Но почему таким способом? А, если Крамарь – настоящий? Мне неоднократно доводилось слышать, что проникновенье в мозг – не такая уж нереальная задача. Если я что-то непременно должен забыть, значит, это и должен узнать Крамарь, и он не оставит меня в покое. Основательно закрыться? Умереть? А это возможно? Например, довести себя до истощения. Вряд ли. Если кто-то закрался в мозг, то он не допустит этого. Если бы добраться до яда …. Надо этой женщине все объяснить. Правильно, а там будь, что будет».
9.Он очнулся
– Почему никто не говорит, что он очнулся? Ольга, я тебя спрашиваю.
– Он … только что. И вы уже уходили.
«Ольга – это, понятно, девчонка, а та женщина? Я уже слышал этот голос, это … это …».
– Константин, – гляжу, – ты не занят?
– Ну, мне освободиться – раз плюнуть ….
– Ну, плевком-то их не перешибешь. – Донесся голос откуда-то сверху. «Ага, вижу. Тоже монах. Наверное, и эта женщина – тоже монахиня?».
– Допрошу сначала. Много интересного они рассказать могут. А потом уже и перешибать. Этот Крамарь что стоит? А что надобно?
– К Антонине надо сходить.
– Если за горилкой, то она у нас есть.
– Не к Коневой, а к Стаценке. К аптекарше. Конечно, это особо не торопит. Боюсь, что завтра ты ее можешь и не застать. А мне уже завтра таблетки могут понадобиться.