Заключительные рецензии
В 1831 году появились две заключительные рецензии, направленные против кругов, которые после его смерти были названы шеллингианскими и гербартианскими. Это были рецензии на:
G?rres – On the Basis, Articulation and Periodisation of World History Ohlert – Ideal-Realism (1831).
Гёррес испытал влияние Шеллинга и продолжил систематизацию католического мистицизма. Информацию об Олерте см. в корр. III, L656. Гегель отвергал мистику чисел Гёрреса и его туманную историческую тематику. Олерт был учеником Гербарта из Восточной Пруссии. Здесь Гегель обратился к идеям Гербарта о противоречии, сущности и т. д. на научном уровне. Это, по мнению Розенкранца, более значимые идеи, чем позднейшая философия Шеллинга.
Отдельно мы обсуждаем поздний очерк об английском билле о реформе, который появился в Preussische Staatszeitung (1831).
Эта заметка подводит итог рассказу Карла Розенкранца о втором и третьем изданиях гегелевской «Энциклопедии философских наук» (1827, 1830). Мы уже переводили его краткую главу о первом издании здесь.
Глава пятнадцатая – Второе и тРЕТЬЕ ИЗДАНИЯ Энциклопедии
Второе и третье издания «Энциклопедии философских наук» вышли в 1827 и 1830 годах соответственно. Они продолжили трехчастный формат первого издания – «Логика», «Философия природы» и «Философия разума».
Поздние издания, хотя и были встречены с одобрением как свидетельство восприимчивости публики, потребовали изменения формулировок таким образом, что, по признанию Гегеля, единство и синоптическая цель были реализованы не так хорошо. В письмах (Corr III, L579, 581) он выражает беспокойство по поводу того, что теряется в деталях.
Во второе издание было включено новое введение (Vorbegriff) «О положении мысли относительно объективности». Здесь Гегель рассуждает в отдельных главах:
– эмпиризм
– Вольфианская метафизика
– Критическая философия
– Непосредственное знание (Декарт, Якоби, Шеллинг).
В первом издании замечания об этих других философиях ограничиваются кратким предисловием. Эти эссе, хотя и написанные с ясностью и энергией, поставили вопрос о соотношении этого частично исторического вводного материала с «Феноменологией».
Философия природы и духа была расширена, но неравномерно. Были включены ответы на критические замечания и недоразумения. В новом предисловии рассматривались отношения философии и теологии, обсуждались пиетистские идеи Толука. Некоторые усмотрели криптокатолицизм в его защите Троицы против обвинений Толука в схоластицизме. Это также было видно в его ссылках на Якоба Бёме и Франца фон Баадера. Некоторые вслух задавались вопросом, сколько людей смогут понять этот мистицизм и его идиосинкразическую терминологию.
Предисловие к третьему изданию показывает разочарование Гегеля новыми недоразумениями, которые породили его попытки объяснить себя. [Обратите внимание, что в издании Уоллеса эти предисловия представлены только в кратком виде, но в издании Хакетта есть переводы].
Теологи, говорит Розенкранц, были тем более против, что они понимали, что Гегель, в конце концов, может быть прав, примиряя свою философию и христианство. Однако «с тем, что философия должна быть способна исследовать то, что истинно в религии, они не соглашались». (610).
Следует отметить, что Розенкранц предпочитает краткость и целенаправленность первого издания более поздним изданиям. Кроме того, первое издание было текстом, который сопровождал лекции Гегеля в течение 10 лет, в то время как более поздние издания просуществовали лишь около трех лет и одного года соответственно.
Гегель дважды читал лекции по естественному праву в Йене, его взгляды в это время были представлены ранним эссе о естественном праве, современными рукописями и «Феноменологией» (1807). Следующие лекции по естественному праву он читал в Гейдельберге (1817) и Берлине (1818, 1819), а по философии права – в Берлине (1821, 1822 и 1824). Последние даты взяты из «Исторического словаря гегелевской философии» Джона Бербиджа (2000). Содержание лекций по естественному праву практически идентично содержанию «Философии права», хотя в качестве текста использовался раздел «Объективный разум» первого издания «Энциклопедии» (1817).
Интерпретация Илтинга поддержала мнение Жака Д'Хондта о том, что существует контраст между лекциями и частными взглядами Гегеля, с одной стороны, и опубликованными взглядами в «Философии права» – с другой. Утверждалось, что настоящие взгляды Гегеля были значительно левее прусского истеблишмента эпохи Реставрации, например, в вопросе о роли монарха. Работа Илтинга вызвала ажиотаж в Германии и стала поводом для публикации в журнале «Шпигель» в 1973 году, хотя на английском языке она недоступна. Ранее недавно переведенные рукописи 1817—19 годов не подтверждают взгляды Илтинга в значительной степени.
С моей точки зрения, Гегель рассматривает общественные устройства как примеры Gesetzsein (дословно: «заданного бытия»), то есть вещей, которые возникли по какой-то причине. Поэтому в его работах присутствует стремление определить, что рационально в позитивных социальных механизмах. Это, однако, согласуется с пропагандой социальных реформ, когда обстоятельства изменились или сам разум выработал новое понимание соответствующих фактов. Таким образом, социальная мысль Гегеля не является по своей сути консервативной или революционной/либеральной на философском уровне.
Либеральная интерпретация Гегеля распространяется на аналогичные интерпретации его реакции на июльскую революцию 1830 года во Франции и эссе об английском билле о реформе (1831). Однако при этом она явно противоречит большей части первичных свидетельств, предоставленных Розенкранцем, которые я кратко излагаю ниже.
Глава шестнадцатая – Ректорство Гегеля и празднование Аугсбургского исповедания в 1830 году
В 1830 году во Франции разразилась Июльская революция, а в Германии праздновали очередную реформацию – трехсотлетие Аугсбургского исповедания. В этот год Гегель был ректором Берлинского университета. В этом качестве он выступил с речью.
Празднование Аугсбургского исповедания
Аугсбургское исповедание (25 июня 1530 года) было лютеранским документом. Однако прусское государство желало объединения лютеранской и реформатской церквей. Королевский дом Гогенцоллернов перешел из лютеранской в реформатскую веру и желал, чтобы Исповедание было гармоничным. Желание единства было выражено в 1817 году, когда праздновалась сама Реформация, поэтому не все хотели привлекать внимание к выражению лютеранских доктринальных различий.
В 1826 году в письме Гегеля к своим детям, находившимся в то время в Нюрнберге, рассказывается о борьбе Густава Адольфа и Валленштейна за Реформацию во время 30-летней войны.
Гегель хотел, чтобы объективность католицизма и внутренняя и субъективная ностальгия протестантизма были преодолены и объединены с помощью философии. В своем обращении он защищал идею «оправдания верой» против предполагаемого пелагианства Римской церкви. Он нарисовал картину Римской церкви конца XVI и XVII веков как коррумпированной и угнетающей свободу науки и веры. Безбрачие подрывало семью, возвеличивание бедности – труд, фанатизм оправдывал умственную лень, а послушание, превозносимое как добродетель, подрывало совесть. Отказ от королевского суверенитета, брака, собственности и уверенности в себе ослаблял государство. [В противоположность этому он восхвалял протестантизм.
В это время Гегель также поддержал идею строительства церкви для университета, в котором обучалось 1800 студентов и проживало около 100 семей преподавателей. Берлин не унаследовал ни церковных средств, ни зданий, но в принципе дело было сильным.
Свои обязанности ректора он выполнял неукоснительно. Среди студентов не было вспышек демагогии. В одном случае немецкую шляпу приняли за французский кокард [революционный символ], что послужило поводом для комической истории на эту тему.
Глава семнадцатая Критика английского законопроекта о реформе 1831 года
Гегель ознакомился с Пруссией, с ее школами и казармами, которые так часто высмеивали и издевались над ней. Теперь он видел ее в ином свете. Розенкранц пишет:
«Он чувствовал себя там настолько дома, настолько счастливым, что отказался от конституционализма и стал искать спасение государств в монархическом принципе как таковом, даже лишенном народного представительства, бюджетов, свободы печати и общественного духа. […] Таким образом, его политические взгляды все больше и больше склонялись к консерватизму». (617)
«Народ» был просто массой атомов, голосование по налогам со стороны сословий [важная проверка исполнительной власти] было даже несправедливостью, поскольку ограничивало полномочия правительства; даже выборы представителей казались прибеганием к неразумию.
[Постскриптум: В этом блоге мы уже рассказывали о взглядах Жака Д'Хондта и Рудольфа Хайма на политику Гегеля в берлинский период. Я рекомендую эссе Вальтера Йешке «Последний год Гегеля в Берлине» в книге «Концепция действия Гегеля» (изд. Степелевич и Ламб. NJ: Humanities, 1983) для информированного, недавнего обсуждения вышеупомянутых тем. – SC]
Это моя заключительная статья о жизни Гегеля, основанная на книге Розенкранца «Hegels Leben» (1844), первой биографии Гегеля. Я описываю последние слова Гегеля о политике и его ссору с Эдуардом Гансом, его последнюю внезапную болезнь и смерть, а также жизнь его сестры.
Глава девятнадцатая – Празднование последнего дня рождения Гегеля
В неопределенной политической обстановке после революции 1830 года во Франции разразилась эпидемия дьявольской холеры. Семья Гегеля переехала в Кройцберг, в сады Грюнов, где поселилась на верхних этажах виллы Кастель. Большинство его друзей уехали из-за эпидемии. В это время также происходили беспорядки. На его день рождения 27 августа 1831 года было устроено приятное собрание, которое рано распалось из-за бури. Гегеля призывали выступить против анархии. В стихотворении он ответил, что и другие должны это сделать:
«Как желанны добрые пожелания друзей.
Больше, чем пожелания, призывают [нас] к решению,
Высказаться, чтобы умолять
Всех, в том числе и друзей, охваченных безумием».
Но в чем же, предмет ваших жалоб, их преступление?
В том, что они слышат только себя и возвышают свой голос;
Так что речь, которая оберегает от зла,
должна стать лишь средством для увеличения несчастья.
Но если бы я выступил, как давно желал,
Твой призыв побудил бы меня снова заключить пари.
В надежде, что другие умы откликнутся,
