Внезапно я почувствовал сильное головокружение. Взглянув на Эносиму, я воскликнул, не веря собственным глазам. Остров я видел, но металлическая башня с него пропала! Я протер глаза и еще раз посмотрел на Эносиму. Однако башни там определенно не было.
В этот момент меня осенило: я попал в прошлое! Только что я ступил во временной хаос. Сейчас я нахожусь здесь в годы, когда на Эносиме не было еще башни. Ошибки быть не может!
Двери лифта резко открылись. В нем никого не было, однако изнутри на меня подул легкий ветерок, пропитанный каким-то ностальгическим запахом. Да это же машина времени! Сейчас я в нее сяду и отправлюсь в далекое прошлое!
Двери захлопнулись. Все мое тело подрагивало. Еще бы, ведь сегодня этот лифт особый. Я нажал кнопку первого этажа. С легкой тряской кабина поехала вниз. Сейчас она доставит меня в незнакомый мир. Внезапно послышались отголоски раскатистого смеха. Но он не был обычным. То был животный смех, похожий на звуки, что издавала Каори. Совсем не человеческий.
Прибыв на первый этаж, лифт открылся. Здесь витал странный, не поддающийся описанию запах. Воздух наполняла какая-то смесь из запахов мяты, жаренной во фритюре еды и дешевого масла. Пожалуй, так бы вонял бульон из какого-нибудь чудища.
Гиеноподобный хохот стал громче. Выйдя в вестибюль, я увидел площадку для сумо, густо посыпанную песком. На ней боролись толстые мужчины в маваси[25 - Маваси – пояс, надеваемый сумоистами.], надетых поверх коротких штанов. Окружавшие их люди садились, вставали, хлопали в ладоши, заходились смехом и выкрикивали слова поддержки.
Подойдя к одному из них, стоявшему неподалеку от меня, я заговорил:
– Произошла трагедия! В мою квартиру вломился вор с пистолетом. Один человек погиб, еще один умирает.
Человек окинул меня странным взглядом. Он вытаращился так, словно вместо зрачков у него были стеклянные шарики, через которые он ничего не видел. В следующую секунду он хмыкнул и громко расхохотался. Стоявшие рядом мужчины тоже разразились смехом, хватаясь за животы.
Ноги повели меня к стеклянным дверям. Толкнув их, я оказался возле въездной арки у фасада. Двери за мной закрылись, странный громкий смех в вестибюле стал тише. Со стороны мыса едва доносился шум волн.
Выйдя к фасаду, я вновь увидел до отвращения безоблачное небо. Лишь у линии горизонта плыли клочки облаков. Над головой простиралась слепящая синева. В самом центре небосвода сиял солнечный диск, смотреть на который невооруженным глазом было практически невозможно.
Но что-то с этим солнцем было не так. Что-то в нем было совсем непривычным. Медленно шагая, я размышлял, в чем же дело. И тут я понял: оно было маленьким. Просто крохотным. Как будто я попал на другую планету, откуда оно выглядит гораздо меньше. А может, это и не оно вовсе? Или же я вижу силуэт древнего солнца?
Идя со скоростью улитки, я направился к автодороге, и тут прямо передо мной прошло существо. На нем была желтая грязная рубашка поло и брюки цвета хаки. Обуто оно было в странные сандалии наподобие варадзи[26 - Варадзи – японские сандалии, плетенные из соломы или пеньки.], а на плечах у него была огромная кроличья голова. Странной танцующей походкой существо шло по тротуару, раскачивая верхней частью тела.
Я посмотрел на гаражи по бокам от вестибюля. Весь ряд автомобилей, включая мой «Сивик», были черными-пречерными. Бетонный пол тоже покрылся темными масляными пятнами. Почти на всех машинах образовались вмятины, краска облупилась, а задние стекла были разбиты. На моем автомобиле вмятин не было, но он тоже стал угольного цвета.
Я еще раз перевел взгляд на Эносиму. Силуэта башни там по-прежнему не было.
Вот и автодорога. Она все время стояла в страшных пробках, однако сейчас на ней не было ни единого автомобиля. Пропали не только автомобили, но и люди – вокруг было абсолютно пустынно. Я встал на середину дороги и окинул взглядом тротуар вдоль побережья и Эносиму на заднем фоне. Но здесь не было ни людей, ни машин. Вместо них по тротуару расхаживали человекоподобные кролики и свиньи. Сновавшие повсюду животные задевали головами друг друга и, кажется, радовались этому. Я был здесь единственным человеком.
Я посмотрел под ноги. Цементное дорожное полотно, всегда скрытое под армией машин, превратилось в сетку из глубоких и мелких трещин. Теперь дорога состояла из наклонов и подъемов и выглядела так, словно ее выстилали плотно лежавшие обломки разных размеров. Некоторые фрагменты стояли вертикально, обращенные кромкой к небу. Сквозь расщелины пробивались могучие сорняки. На некоторых участках заросли приподняли осколки цемента над землей.
Произошла какая-то аномалия. Ядерная война? Я ничего не ощущал, но если все так, то здесь было колоссальное радиоактивное загрязнение. Поэтому люди сошли с ума, а их тела приобрели причудливую форму. Мой вчерашний сон стал явью.
Я вспомнил странности в поведении Каори, а затем ее гневную фразу, когда я завел разговор о фильме про гибель мира в ядерной войне. «Что замолчал? Будто ничего не понимаешь!» Неужели она все знала и скрывала от меня произошедшее? Быть может, она испытала сильный шок и оттого-то ничего мне не сказала? Значит, когда я упомянул тот фильм, она разозлилась, подумав, что я уже все знаю… Нет, не то. Я ничего не знал. То и впрямь была случайность.
Подняв голову, я еще раз посмотрел на Эносиму. Башни не было. Но я наконец-то понял почему – она пала жертвой ядерной войны.
Я торопливо развернулся обратно, собираясь идти к единственной больнице «Скорой помощи» – если она вообще еще стояла. Мой белоснежный чистый дом почернел и покрылся грязью. Всюду виднелись трещины, покрытие отслаивалось большими кусками, верхние этажи начали зарастать плющом. В этом мире растения были самыми живучими существами.
Единственным источником звуков было едва слышное пение птиц, доносившееся до стороны леса. Ни единого человека и ни единой машины я не видел. Выходит, большинство людей погибло или же находится на грани гибели.
Пройдя мимо дома, я направился к Энодэну по пыльной ухабистой дороге. Тут я понял, что с нее исчез цемент, обнажив скрытую под ним землю. Порывисто шагая вверх, я внезапно застыл. Энодэн исчез. Сколько я ни осматривал территорию вокруг, здесь был лишь заросший бурьяном пустырь, от металлических рельс же не осталось и следа. Зайдя в шелестящую траву, я попробовал нащупать рельсы носком ботинка. Вдруг обнаружатся их расплавленные остатки или ржавый металл? Бесполезно. Видимо, меня занесло в эпоху, когда Энодэн еще не построили. Но раз так, то, выходит, ядерная война произошла задолго до появления железной дороги?.. В голове нарастал сумбур.
Пройдя железнодорожный переезд… Нет, так звучит странно. Пройдя район, где в будущем построят железнодорожный переезд, я очутился перед торговым кварталом. Магазин досок для серфинга исчез. Не было и кафе Beach, как и больницы по соседству с ними. Впрочем, правильнее сказать, что исчез весь торговый квартал. Теперь здесь лежало несколько кучек обломков. Видимо, это были останки рухнувших каменных зданий. Позади них выстроились обветшалые деревянные бараки. На месте магазинов стоял бесконечный ряд таких же деревянных лачуг. На стенах большинства домов мелками были нарисованы собачки, деревья, человечки и геометрические фигурки, поверх которых расплывались черные масляные пятна. У некоторых хижин вход закрывали двери, но в основном поверх проема свисали бамбуковые шторки или занавески из узорчатой ткани с черными следами рук. От ветра, проходившего сквозь щели, хижины подрагивали. Похоже, внутри людей не было. Передо мной стоял абсолютно безлюдный город-призрак. Неужели все жители исчезли?
На месте больницы стоял деревянный дом, возле двери которого красовался рисунок ящерицы. А вдруг это здание и есть все, что от нее осталось? Приподняв ткань над входом, я зашел. Внутри стоял запах медицинского спирта. Да, это точно больница. Прежняя разрушилась, и пока приходится довольствоваться жалкой лачугой. Но тут хотя бы есть врачи.
Горело множество свечей. Спиной ко мне стоял пожилой человек в белом халате – должно быть, врач – и что-то делал. На нем была странная черная шапочка, напоминавшая крышку от коробочки для чая.
– Извините, пожалуйста! Хотел спросить. Что случилось с больницей Инамурагасаки, которая была здесь раньше?
Старик медленно развернулся и прошел мимо меня к раковине, возле которой стояла чайная чашка. На плите булькала вода в чайнике. У старика были седые волосы и совсем темное лицо, словно обожженное. Взяв чашку с блюдцем, он молча направился на прежнее место, выключил газ и налил кипяток в заварочный чайник.
– Простите, вы что-нибудь знаете про прежнюю больницу? – спросил я еще раз.
Стоявший в каких-то десяти сантиметрах от меня старик заваривал чай, притворяясь, что не замечает меня. Я помахал ладонью возле его лица. Никакой реакции. Меня охватывало смятение. Меня что, никто не видит? Неужели в этом мире я невидимка?
Ничего не попишешь. Я вышел наружу и устало поплелся по дороге к горе за домами. Больница пропала, а сам я совершенно не понимал, куда идти и что делать. Но ничего не делать тоже не годилось. Стоя в одиночестве на сухом ветру, я бы сошел с ума. Да, страшно, но лучше продолжать идти.
Тут я насторожился. Вновь происходило что-то странное. Птичье пение, доносившееся со стороны горы, внезапно превратилось в галдеж. Крича, словно в предсмертных муках, птицы захлопали крыльями и начали одна за другой подниматься в небо. Звук крыльев эхом отражался от горы. Своим пронзительным криком они возвещали о конце света. Меня снедало беспокойство, и я невольно остановился. Голова закружилась, меня затрясло, и я чуть не рухнул на землю. Сначала мне показалось, что солнце скрылось за тучами. Но, подняв глаза на небосвод, я не увидел на нем ни единого облака.
Это какой-то природный катаклизм. Я еще раньше подумал, что что-то не так. Больше не будет ярких весенних лучей. Солнце засохнет, словно увядающий подсолнух. И все из-за ядерной войны.
В одну секунду ветер стал прохладнее – значит, солнце испарялось. Земля вступала в ночь, в долгий ледниковый период. «А случаем, сейчас не седьмой месяц 1999 года?» – подумал я. Не знаю. Я уже толком не понимал, что вообще происходит. Правда, у меня уже была пара приступов головокружения.
Еще недавно было утро. Воздух был слегка прохладным и влажным, как на рассвете. Щебетали утренние птицы, а стрелки часов показывали полдевятого утра. Сейчас не позже одиннадцати часов. Из нагрудного кармана я достал карманные часы. Они показывали без пяти одиннадцать.
«Ты же знаешь “Сегодня все будет кончено”?» – спросил я Каори, после чего в эту добрую женщину внезапно вселился демон. Мир обезумел и погрузился в хаос. И все это за каких-то два часа! Что за чертовщина!
Какой же чудовищный день! Как же страшно кружится голова и подкашиваются ноги! Пожалуйста, пусть это будет сон! Перед глазами все вертелось, я весь вспотел от страха. Еще немного – и я умру! Надо закричать – тогда я очнусь и пойму, что лежу на кровати.
Я изо всех сил ударил себя по лбу. В голове загудело от боли! Но все происходило наяву, иначе я бы ничего не почувствовал. Черт возьми, да эти абсурдные картины не сон!
Тем временем солнце стремительно таяло. Небо потускнело, ночь подступала все ближе и ближе. Темнота в два счета поглотила бараки и рощицу за ними. Птицы закричали еще неистовее. Подобно мне, они поражались нелепости происходящего и тоже страшились надвигающегося конца света. Как я и думал, мир не протянул до 1999 года.
Стоять на месте было страшно, и на ватных ногах я потащился по тропинке. Наконец я вышел к месту, где возвышались каланча и пожарная станция. Как я и догадывался, оба здания исчезли. Теперь здесь простирался луг, где среди сорной травы покоились валуны разных размеров. Посреди луга стояло два полуразрушенных магазина. Окна были разбиты, в стенах зияли проломы. Никаких признаков человеческого присутствия, здания были полностью заброшены. Через окна и пробоины виднелась кромешная тьма. На крыше одного из магазинов висела вывеска «Ямаха». На втором под слоем черной грязи едва читалась надпись «Санъё». Тут я припомнил, что такие магазины здесь действительно были. Верилось с трудом, но это и была блеклая тень того привычного мира, где я некогда жил.
Миновав магазины, я двинулся прямиком в лес. Здесь меня встретили удушающий запах травы и почти непроглядный мрак. Я ненадолго остановился, чтобы немного привыкнуть к темноте. В лесу было хоть глаз выколи. На самом деле ночь еще не наступила, солнце еще не закатилось, но в лес лучи почти не проникали. Я оцепенело предался раздумьям о гибнущей планете. Отчего-то голоса птиц тоже стихли. А еще к травяному духу подмешивался настораживающий звериный запах.
Хотя физически я ничего не чувствовал, весь мир купался в радиоактивных веществах – даже этот лес. Человеческое тело никак не ощущает радиацию. Чудовищные симптомы развиваются внезапно, лишь по прошествии долгого времени. Значит, меня все равно уже не спасти. Катори мертв, Каори наверняка тоже. Мне суждено последовать за ними. Нет никакого смысла второпях искать больницу. Так или иначе, все мы погибнем вместе с нашим миром.
Глаза наконец свыклись с темнотой. Теперь я с трудом мог рассмотреть заросли. Теперь, когда птицы замолчали, я чуть ли не слышал собственное сердцебиение. Вдруг рядом послышались свистящие звуки дыхания. Я остолбенел. К ним добавился шорох приминаемой травы. Что за…
Я завопил во все горло. Из-за ближайшего дерева показался динозавр. Его открытую, широко разинутую до ушей пасть окаймлял плотный ряд острых зубов. Двигался он медленно, но, окаменев от ужаса, я рухнул на землю. Завидев это, ящер бросился на меня и впился в мою левую руку.
В ушах стоял скрежет зубов. Из пасти динозавра исходил отвратительный смрад – похоже, он не брезговал и гнилым мясом. Вонь была настолько невыносимой, что, вдыхай я ее подольше, меня бы стошнило. Чувствуя подступающий обморок, я закричал что было мочи, но никто прийти мне на помощь не мог.
Монстр оторвал мне руку. Со всех ног я кинулся прочь из опасного леса. Вот и снова руины торгового квартала. Внезапно я впервые завидел вдалеке человеческий силуэт. Какое счастье, выжившие есть! На человеке была серая рубашка с рисунком и темно-синие брюки из саржи, сливавшиеся с темнотой.
Левая рука болезненно пульсировала, область от плеча до груди онемела. Я стиснул зубы от боли, и тут глаза у меня полезли на лоб. Все потому, что я никогда не видел настолько тощих людей. Кожа да кости – точно ходячий скелет. Мышц у него практически не было – казалось, кожа натянута прямо поверх костей. Лицо такое же: четко видны контуры черепа, щеки настолько впалые, словно их выдолбили долотом. Издалека его усы выглядели как приклеенные. Виной тому была не только темнота, но и его черная, как зола, кожа.
Я совсем забыл, что издалека ему не было видно меня. Подойдя ближе, я заговорил с ним:
– Что, черт возьми, произошло?!
Он напоминал мрачного философа, усиленно размышляющего о чем-то серьезном. Его хмурый взгляд намекал, что он совсем не намерен открываться незнакомцу. Сквозила в его выражении лица и какая-то грусть.
