Ходячие библиотеки
Будь все по правилам, мы нашли бы здесь монтажный крепеж – пояс, способный затянуться даже на швабре, тросы с надежными карабинами и шлем, но на деле из крепежей существовал только снайперский. Это чудо бандитской инженерии позволяло фиксировать ноги стрелка на месте, и тот, после многих и многих тренировок, двигался одновременно со своим бегуном и мог очень метко стрелять.
Что сказать: ноги у стрелка Красного Тая крупные. И еще механические – крепление должно было пройти сквозь стопу. Надежно, но не для преимущественно органической девочки.
В итоге я просто привязала ее своим поясным ремнем к ограждению. Сама же распрямилась, решив наконец остановить нашего юного бегуна, и чуть не поймала пулю в висок: мы оказались посреди захвата Толстой Дрю. Это как захват поезда, но только библиотеки; и мы дрались за библиотеку, но бежали вместе с бандитами. Бежали и остановиться не могли, потому что бандиты оказались со всех сторон от нас.
И они все стреляли. Пока не по нам, длилась та благостная еще секунда, когда они не осознали, что среди них затесались посторонние, но очень скоро они бы неизбежно поняли, что эти посторонние не просто есть, а еще и в ботинках их главаря. Да. А библиотека, наоборот, не отстреливалась. И не выставила спрятанные в стенах шипы. Единственный, кто время от времени спускал, правда не давая при этом промахов, крючок, – Дайри на крыше.
Какая может быть причина для тех, кого собираются догнать и разобрать на винтики-косточки, не защищаться? Для Толстой Дрю и ее команды только одна – боязнь попасть по своим. Они молчали, что боялись задеть нас. И Дайри боялась, поэтому била наверняка, а значит, слишком медленно, со слишком большим для себя риском.
– Поворачивай! – не своим голосом заорала я на мальца.
Тот подмигнул, отдавая знак того, что понял, и действительно повернул – прямо на ближайшего бегуна. Тот в мгновение ока понял, что к чему, и перевел свою винтовку на нас. Думать стало некогда, и я прыгнула к нему на закорки, отобрав пистолет и вырубив его рукоятью. Нас обоих спасло то, что ботинки он перевел в автономный ход и они не остановились, оставшись без бегуна, и не развалились, так как их крепил один к другому предохранитель.
Оказавшись на месте выпавшего бандита, я, прежде чем снять ботинки с автохода, проверила их на заначки оружия и сразу же нашла второе ружье. Как и следовало ожидать – заряженное и готовое к бою. Все еще пользуясь последними секундами неожиданности, я развернулась и сняла тех двоих, что каким-то образом оказались позади. Теперь нас уже точно заметили.
Я крикнула детям, страшно вращая глазами:
– В сторону! В сторону!
– Понял! – отрапортовал паренек и снова пошел на таран соседа.
Мальчишка подпрыгнул, прекрасные ботинки спружинили как надо, и вот он уже сбил в движении очередного противника в обоих смыслах: и с ног, и с ботинок. Девчонка же в это время что-то нашарила на платформе, не иначе тайник, и как только эти двое вырвались из клубов пыли, я увидела ее на месте снайпера с винтовкой.
Это уже оказалось выше моих сил. Я бросилась ближе к ним, чтобы оказаться на линии огня между детьми и бандитами, находясь в веселом предвкушении того, кто – свои или чужие – меня подстрелит быстрее. Патронов в двустволке больше не осталось, весь запас боеприпасов бегун, к сожалению, нес на себе.
Я устремила страдальческий взгляд на Толстую Дрю и сделала это как раз вовремя для того, чтобы понять, куда ее несет. Оутнер однозначно правил к нашему месту-на-всякий-случай. Жуткое дело, но рулевому я доверяла.
– Крепитесь к дому! К дому! – крикнула я детям, те побежали быстрее, но, конечно, не могли догнать библиотеку, находящуюся на пределе хода, а точнее – близко ко взрыву парового котла.
Мне оставалось только надеяться, что смекалистый парень верно меня понял хотя бы раз, и чудо случилось: когда дом резко затормозил, мальчик тоже подался назад, синхронизируя скорости, и мягко пристыковался к библиотеке.
Я в этот момент сделала то же самое. Я перелезла со своих ботинок на ботинки ребят, крепко их обняла и вдавила головами в стену, чтобы они не видели, что сейчас будет.
А случилось вот что: Толстая Дрю развернулась к бандитам другой стороной, открыла фронтальные окна и дала залп из всех бабушек, а задом, то есть непосредственно нами, понеслась, набирая и набирая скорость, прямо к обрыву. Мы много раз репетировали этот маневр в полной секретности, и мало что я в жизни не любила так, как его.
Но Оутнер знал, что делает. Оутнер знал Толстую Дрю как самого себя, а может, даже и лучше, потому что себя лет до девятнадцати он помнил плохо, а каждый день с Дрю все те девятнадцать лет, что он провозился с механизмами нашей старушки, мог в любой момент разложить хоть по часам.
Итак, мы прыгнули. Я заорала, дети заорали, все внутри Толстой Дрю заорали тоже, а дом еденько хихикнул и перенес свою металлическую тучную тушу через провал каньона с одной стороны на другую на небольших раздвижных крыльях. И мы приземлились. Я расслабила руки и осталась лежать звездочкой на земле.
На другом конце каньона бандиты, не обладавшие таким прекрасным прыгательно-планирующим оборудованием, только и могли что палить в воздух, думая, что нас этим устрашают. Меня же эти звуки, наоборот, только радовали, потому что я прекрасно знала две вещи: дальность стрельбы и стоимость патронов. А послушать, как твой недруг беднеет, всегда приятно.
– Помочь? – галантно спросили усы на вызывавшем у меня изжогу лице. Я сама встала.
– Помогите лучше детям. Видите, они до смерти перепуганы.
Мой клиент посмотрел на детей, восхищенно разглядывающих усовершенствование Оута и засыпающих его вопросами, а потом направился ко входу, бросив мне мимолетом:
– Не удивительно, вы же убили их отца.
Я развернула его за плечо и заставила смотреть себе в глаза, пихнув приклад ружья под подбородок.
– Этот так называемый «отец» относился к ним как с собственности. Он не хотел, чтобы они учились!
– Во имя Сотворителя, да что с вами такое случилось, что вы так реагируете? – нахмурился он, деловито убирая приклад от лица. – Это же образование, а не война!
– Это фронтир! – не закричала, низко зашипела я. – Здесь всё – одна сплошная война! А образование – это всегда война: не на смерть, так за жизнь! Лучшую жизнь, чем могло себе позволить прошлое поколение. И я буду драться за то, чтобы этот шанс был у талантливых и умных детей, кому просто не повезло родиться в плохом месте и в плохое время.
На этом я развернулась и зашла в Толстую Дрю. Та от души хлопнула дверью, случайно прищемив мне хвост, и наступила, как ни странно, тишина.
Проснулась Луна
– …вот. Собственно, поэтому мы и не можем развести вас по вашим поселкам прямо сейчас, – закончила я объяснять нашим студенткам, почему мы оказались в бегах.
Я сидела, скрестив ноги на 78-78-АР-500, и терпеливо ждала, пока Дайри закончит с моим хвостом. Она уже разнесла по книжному лекторию печенье и ароматный чай и теперь принялась накладывать мне шину на прищемленное место. В особенно болючие моменты я впивалась зубами в автоматический карандаш.
– Как только мы переберемся из зоны влияния дружественных Красному Таю банд в ближайший неподконтрольный им город, вы сможете добраться домой по железной дороге. Не бойтесь, вас внутри никто не видел, так что вам лично ничего не грозит.
– Вы надолго скроетесь из наших краев, милочка? – поинтересовалась пожилая Майранн, в рабочие годы стрелочница на железной дороге.
Я прикусила карандаш, мрачно выдохнула и ответила честь по чести:
– Пока не знаю. Не думаю, что в истории этих мест когда-нибудь случалось такое, чтобы библиотека разозлила и настроила против себя разом все окрестные банды…
– А я помню, такое случалось, – уверенно прошамкала пожилая Тейверр. Эту женщину помнили только старой даже самые пожилые наши студентки, и ее подводило все что угодно, но не память. – Когда здесь только начали закладывать добычу, после реосвоения сразу это случилось, в город приехал господин главный библиотекарь. Вот он ударил железным кулаком по разгулу местной преступности.
– И как ему удалось справиться? – нежно спросила Дайри, вынимая у меня изо рта карандаш, чтобы его протереть, дезинфицировать и выдать мне снова.
– Да никак, милочка, расстреляли его среди бела дня на главной улице… хотя улица тогда всего одна и была, да-да. Конфекты у него все посыпались…
– Душечка, а какие конфеты? – деловито уточнила у нее уважаемая Майранн. Та очень гордилась тем, что прекрасно ориентировалась в сладком, и часто специально уточняла вид сладостей, чтобы во всеуслышание объявить их название.
– А вот такие разноцветные шарики, в белых салфеточках они продаются.
– А! Так это «грезы»!
– «Грезы»! Верно! – обрадовалась пожилая Тейверр такому дополнению своего рассказа и победоносно заключила: – Все «грезы» – в грязь!
– Спасибо за поддержку, – скривила рот я и поспешно снова прикусила карандаш. Дайри латала меня очень осторожно, но слезы все равно нет-нет да проступали.
– Вы возвращайтесь, – посоветовала почтенная Ространн, – когда они все перемрут. Это много времени не займет, они почти каждый год новые, только Тай этот у нас задержался. Со свежими образцами вы, может, и уговоритесь. А мы вас как раз и подождем.
– Ценный совет, – без тени иронии сказала я и поднялась. – Мы так и поступим, а вы покамест постарайтесь отдохнуть в пути.
Дайри положила мне руку на плечо, отдавая знак поддержки, и я направилась на этаж ниже, в настоящий медицинский пункт, он же реставрационная мастерская, где Оутнер как раз разговаривал с мальчиком и девочкой, прокатившимися со мной на ботинках и чудом не поймавшими пулю. Девочка гладила разлегшегося на спине и растопырившего лапы в попытках поймать ее руку призрачного кота.
– Какой занятный, – услышала я к своему неудовольствию голос Майрота, – а как его зовут?
– Переплет, – отозвался Оутнер, отметив взглядом мое появление.
– Да нет, я видел Переплета, он совсем малыш, месяца три от роду, а этому почти год.
– Это призраки одного и того же кота, – сообщила я. – У котов девять жизней.
Пока Оут и наш клиент говорили, я разглядела, что последний с заботой, рисковавшей показаться непосвященному искренней, размешивал для девочки в легком растворе ликрового молока мою личную гордость – разноцветный какао. Я на это посмотрела неодобрительно. Не потому, что жалела какао для бедных крошек, а потому, что чьи-то усы забрались на мою личную полку без спроса и явно ожидали, что их за это похвалят.
– Итак, – прервала я идиллию, – что мы знаем о ситуации?
– Во-первых, – начал деловито и прямо с главного Оутнер, убрав, как он всегда делает, когда все расставляет по местам, руку в карман жилета, – Красный Тай не приходился им генетическим отцом.
– Вы брат и сестра? – ласково спросила я девочку, но ответил бойкий паренек, разбрасывая при каждом слове изо рта крошки фирменного оутнеровского бутерброда:
– Мы близкие найденыши. Нас в один день подкинули. Идем одним слотом. Забочусь о ней. Здрасьте, кстати! Я – Рид.
– Законами Центра даже здесь, на фронтире, запрещается покупать таких маленьких детей на работу, – пояснил Оутнер, – поэтому Красный Тай за взятку внес свое имя в документы Центра, чтобы значиться как их отец, а значит, имел право на свидания выходного дня.
– Но если вы думаете, что в свете этой информации я возьму свои слова назад, госпожа Люра, – деловито сообщил господин Майрот, вкладывая девочке в руку кружку, – то эти надежды ложные: когда вы стреляли в этого бегуна, то находились в полной и абсолютной уверенности, что он их законный родитель.
– Не существует законных родителей, – с пол-оборота завелась я, потому что терпеть не могла, когда мне наступали на эту мозоль. – Есть законные представители, работодатели, даже законные палачи, если вам так угодно, но законных родителей нет и никогда в жизни не может существовать, потому что никто не может иметь право на жизнь другого.
– У вас что, какая-то травма с этим связана, госпожа Лю…
– Тихо, – ловко поймал ориентирующийся в этом споре, как на знакомой карте, Оутнер, закрыв нашему клиенту рот своим томиком стихов. – Давайте к делу: дети понадобились Красному Таю, потому что Соуранн – слушка.
– Церковница? – не поверила ушам я. – Такая маленькая? Совсем эти клирики из ума выжили… А зачем она бегунам?
– Не «служка», – поправил меня наш механик, – а «слушка». Она выслушивает работу механизмов и показывает, где и что не так. Редкий талант к механике. Мальчика же оставили в работном доме, но он сбежал, несколько дней шпионил за бандой, и без того промышлявшей кражей детей из нашего округа и соседних. Там он и встретил мастера Сдойре…
– …который самовольно покинул милосердный дом и сам посоветовал вызвать нас, – закончила я за него рассказ. – Он знал, что я пойду против кого угодно, если потребуется. Скольких найденышей мы спасли?
– Считая этих ребят – четверых, – сообщила спустившаяся к нам Дайри, – они в разное время отбились при переезде. Центр их не искал. Но, как ты понимаешь, теперь без заботы со стороны наших студенток они не останутся.
– Что же, для того мы и организуем в библиотеках мероприятия, – согласилась я.
– Расскажите ей главное, – попросил господин Майрот, как только Оутнер отнял от его губ книжицу, и сам, не выдержав, начал: – Хотя вы и убили бегуна, способного пролить свет на заказ, сделанный злокозненным завещанием, благодаря этой юной госпоже нам все равно удалось продвинуться в интересующем нас деле!
Он перевел внимание на все еще лежавший на столешнице обугленный контур книги-завещания с раскинутыми безвольно механическими лапками. Завещание выскочило из него, как из опостылевшей за день одежды, бросившись в нас обносками. Я попыталась понять, чешется ли у меня ухо. Нет. Не чесалось.
Призрак Переплета, уже довольно долго подбиравшийся к бутылочке с перекисью водорода из темного стекла, напал на нее, и я смахнула ее со стола, чтобы Переплет не получил еще одно воспоминание о том, что он призрак.
– Вот что выслушала для нас Соуранн. – Оут, укоризненно посмотрев на Переплета, потянул за одну из лапок сброшенного контура, и весь внутренний механизм в одну секунду выстроился в самописную систему, нависшую над опустевшим прямоугольником.
Я посмотрела на всех остальных. Они, не сговариваясь, в это время тоже решили посмотреть на всех остальных, и в итоге получилась довольно сложная последовательность переглядываний. Потом все снова вернули взгляды к останкам книги.
– Давайте подключим ее к ликровой сети города и подложим бумагу, – решила я и, сняв со спинки стула куртку, попросила только что подошедшую Дайри: – Скажешь мне, что оно напишет, когда получит сигнал. Хорошо?
– Не выйдет, – остудил мой пыл Оутнер. – Эта самописная система предназначена не для того, чтобы принимать текст, а для того, чтобы его передавать. То есть это завещание – это не бумага. Это автор.
– Что еще раз подтверждает теорию о том, что оно организовало покушение на мою тетушку с помощью этого самого Тая, – встрял Майрот, с довольным видом подкручивая ус.
Я посмотрела на него, очень глубоко печально вздохнула и тихо спросила:
– Чем эта книга является на самом деле?
– Завещанием моей достопочтимой…
– Эта книга – что угодно, но точно не завещание. Они регистрируются нотариусами и помещаются в сейфы без сампописных систем. Эти книги могут оснащаться чем угодно другим: средствами передвижения, самоуничтожения, нападения, телепатии, правом начинать и прекращать войны, но они не могут вести или принимать внешние записи.
– Но эта система тайная, – предпринял еще одну попытку спрятать топливо в печке клиент, но я так устала, что даже не стала на это реагировать.
– Не важно. Ни один завещатель сам не установит самописную систему. Иначе вся затея теряет смысл. Завещание нужно, чтобы те, кто указывал тебе всю жизнь, не запустили руки хотя бы в твою смерть.
– Но оно хранилось у нотариуса как завещание! Его выдали мне как завещание! Вот, я готов вам показать документы!
– Так оно находилось у вас в руках? – подняла я брови.
Майрот взвился:
– Да! А потом оно меня укусило и уехало на поезде! Я бы даже не узнал куда, если бы ему не выписали штраф за безбилетный проезд. Тот пришел на мое имя!
– В общем, – подытожила я, – если система еще работает, мы сможем узнать, какого рода сведения…
– Моя тетушка умерла! Умерла, вы что, этого не понимаете? Вы что, не понимаете, что никакие, никакого рода сведения вы уже никогда не узнаете от нее! – крикнул, побагровев, мой клиент.
Мы, утерев вежливо с лиц разбрызганную им слюну, снова поглядели друг на друга. В итоге перекрестного перемигивания все, почему-то считая детей, согласились с тем, что Майрот не может увязать между собой простейшие факты, и я ему объяснила:
– Вероятнее всего, ваша многоуважаемая тетушка в беде, господин хороший. В крупной, угрожающей жизни и, возможно, чести беде, но не умерла. Она отправилась куда-то, где легко можно попасть в переделку, и предчувствовала, что именно это с ней и случится, поэтому оставила в банковской ячейке нотариуса блокнот. Она сделала вид, что это завещание, чтобы в случае необходимости его передали вам, а внутри установила скрытую самописную систему, чтобы книга могла помочь вам, и только вам получить все нужные сведения. Вот и все.
– Нет, это многого не объясняет. Это совершенно, совершенно ничего не объясняет, – начал говорить себе в усы господин Майрот, принявшись расхаживать по комнате с таким размахом, словно он тут находился один. – Если бы все случилось так, как вы это описываете, то блокнот остался бы в моих руках и дал бы мне организовать поисковую операцию! Он же сбегает от меня уже на третьем виде транспорта! Это не похоже на выполнение желания моей То-ли!
– Просто… – начала, отводя взгляд, я.
– Просто что?!
– Просто книга вас считает… немножко… – начала деликатничать Дайри.
– Придурком она вас считает, – сэкономила всем время я. – Это самое «завещание» уверено, что без рук, ног и денег оно справится со спасением вашей То-ли лучше, чем вы со своими усами.
– Оно написало какому-то бегуну!
– Будь у меня деньги и пропавшая хозяйка, я бы тоже нанял банду Тая на поиски, – признался Оутнер. – У него много связей и много ботинок. Может охватить буквально весь Апатитовый треугольник.
Ухо подало мне сигнал каких-то денег.
– Пока Люра будет занята, я займусь реставрацией обугленных участков книги-контура, – подала голос Дайри, отвлекая нашего клиента от неприятных мыслей. – Книга для него определенно серийного типографского издания. Возможно, в его выборе скрыт какой-то подтекст. Сможете показать место укуса?
– Но ведь… – произнес наш клиент, покорно закатывая манжету, – вы ведь говорили, что на восстановление текста книги уйдет около года.
– На всю книгу да, но я тут подумала, что нам этого и не нужно. Попробуем узнать, что это за издание, и поискать в нашем собрании книг такой же экземпляр. Может, мы найдем какую-то подсказку…
– Хорошо. – Кажется, наш клиент сдался.
Дайри с непрошенной, но такой уместной лаской провела рукой ему по плечу и подала стакан воды прежде, чем начать разматывать повязку на месте укуса. Эх, добрая душа, она готова пожалеть всех на свете. Непонятно, как она с такой эмпатией выжила на фронтире. Впрочем, как я уже говорила, у нее свои способы защиты, и вы будете удивлены, узнав, на что способны доспехи из кружева.
Я влезла в куртку и принялась застегивать все триста тридцать три ее пуговицы. Куртка эта, стоит не таясь признаться, досталась мне по большой удаче! Лежала в шкафу еще с тех времен, когда меня увлекал солдатский стиль и я думала, что много пуговиц – это хорошая замена отсутствия опыта в поимке книг-беглянок. Теперь я уже так не думаю, но куртке все еще нет сноса.
В ней, как и всегда раньше, меня привлекали три ряда настоящих литых пуговиц. Ох, они смотрятся просто отлично, а раньше, как я слышала, даже подходили для пистолетов как пули. Я их в этом качестве никогда не пробовала, но легенда имела свое очарование.
Когда я только купила куртку, многих пуговиц не хватало, я перерыла буквально каждую ходячую барахолку фронтира в поисках идеальных замен, и когда наконец все нашла, то впервые почувствовала себя в Толстой Дрю дома. Не знаю, как это связано, но в этом замешаны и любимые Дайри кружавчики, и вкус фирменного оутнеровского бутерброда, и педантичность Аиттли. Как говорится – держи полными барабан и дом.
Кстати, о барабане: эта куртка на то и была солдатской, что в ней предусмотрены все необходимые внутренние карманы для оружейных принадлежностей. И хотя с тех времен, когда солдаты даже самых крупных предприятий пользовались бумажными патронами, прошло довольно, здесь, на фронтире, достать унитарные патроны удавалось не всегда, и все эти кармашки для пороха, свинца и клещей приходились кстати.
Сейчас, после потери основного оружия, со мной был шестизарядник со сменным барабаном, переделанным под унитарный патрон. При смене барабана и еще нескольких нехитрых манипуляциях он с удовольствием делал шаг назад в оружейной эволюции и снова позволял заряжать себя бумагой, хотя этой возможностью я давненько уже не пользовалась.
В красном ручье я утопила шестизарядник на шесть патронов, а на его берегу оставила дульнозарядный ствол на пять выстрелов. Как запасное оружие этот дульнозарядник, нужно сказать, – вполне себе, но и с его утерей я, как видите, не потеряла возможности соорудить себе что-то на случай, если кончатся унитарные патроны, а их осталось, что греха таить, маловато. Всего два барабана: четыре патрона в револьвере, что у меня при себе, и еще пять в уже приготовленном для перезарядки запасном.
Так или иначе, лучше иметь возможность накрутить себе еще, если попадем в переплет. Так что я достала из укромного места давно не использовавшийся барабан под бумажный патрон и с удовольствием набила куртку всем необходимым.
Когда я покончила с застегиванием, направилась в отдел выдачи книг, чтобы дать задание занятому проверкой фондов библиотеки после прыжка Аиттли передать через самописные системы книг дату и место их возврата, как только мы окажемся в городе.
– Я возьму ботинки Красного Тая и вернусь через мост над ущельем на ту сторону, – сказала я, вытаскивая новую сигаретку. – Заберу книги и поищу Шустрика. Догоню вас.
Аиттли посмотрел на меня уничтожающе, и я сдалась, решив покурить на улице.
– Стойте, – окликнул меня господин Майрот и поспешил догнать на пороге. – Я с вами. Все знаю, но мне это очень нужно сейчас.
Я, не замедлив шагу, пока не открыла в пустоши дверь, привалилась у косяка и прикурила. Красный кончик сигаретки осветил мое лицо в наступивших сумерках. Ночь принялась заглатывать наш край.
От путешественников мне несколько раз доводилось слышать, что здесь у нас темнеет быстро, потому что низкий уровень индустриализации. Вроде меньше всяких газов в небе, и поэтому воздух не светится. Выходит, что у них там все настолько лучше, что и закаты красивее. Конечно, они не это имели в виду, но я это слышала.
Так вот, в этот раз у нас все вышло иначе. Небо над неровными, как край вырванного из блокнота листа, пиками гор окрасилось нежно-фиолетовой дымкой. Я знала, что там, высоко в небе, дули жестокие ветра. Они разметали каменную крошку, очистив окошечко, куда заглядывала к нам своим единственным глазом холодная механическая Луна собственной персоной. Не знаю, видела ли я ее когда-нибудь так четко. Откроем еще два предприятия в Дрю и будем, как Луна, тоже неприкаянным передвижным городом.
Мир меняется, этого не отнять. Он очищается, и если Красного Тая больше нет, то за его власть сейчас перегрызутся все. Столько бегунов, сколько поляжет в ближайшие пару дней, не отстрелили бы и две бригады оперативников Каменного Ветра, вооруженные до макушки.
А значит, может, и в наш край приходит другое время? Может, все это части какого-то рельсового пути в наше дурацкое будущее?
– Если хотите идти со мной, то деньги на стол, – сухо сказала я, затушив окурок, подошедшему сзади ко мне клиенту прежде, чем он что-то успел изречь. – И не смейте писать завещание. Я не собираюсь потом еще и за ним бегать.
Путь в никуда бесперспективен
Пока мы одевались, Майрот рассказывал о том, как он хорошо владеет ботинками. Пока мы проверяли провизию и воду, Майрот рассказывал о том, как он хорошо владеет ружьем. Пока мы проверяли списки книг, Майрот ничего не рассказывал, потому что я пообещала заклеить ему рот переплетным бинтом, но как только мы отправились за ботинками, он рассказал, как хорошо он ориентируется на открытой местности.