Жак де Куртомер имел даровую квартиру в доме своей тетки маркизы де Вервень. Несколько небольших и довольно низких комнат в антресоле[5 - Верхний полуэтаж, встроенный в объём основного этажа особняка.], выходящем на двор, нельзя назвать роскошным помещением, но оно было даровое – очень важное обстоятельство для небогатого кутилы; маркиза же была очень счастлива тем, что могла приютить своего любимого племянника. У нее имелся еще другой, старший брат Жака, женатый на богатой девушке, служащий по судебному ведомству и уже отец семейства. Хотя она не могла не чувствовать к нему уважения, но вся ее любовь принадлежала шалуну Жаку. Сама женщина очень добродетельная, она, однако, не любила серьезных людей и к тому же не прощала Адриену де Куртомеру его многолетнюю службу несимпатичному ей правительству и осталась очень довольна отставкой Жака, хоть и боялась, что он будет кутить в Париже. Когда у шалуна бывали деньги, он редко показывался у тетушки, но каждый большой проигрыш возвращал блудного племянника в ее гостиную.
Маркиза де Вервень, урожденная де Куртомер, не выглядела старухой, хотя и была вдовой одного из офицеров собственного конвоя короля Карла X. Увидав ее и особенно послушав всегда живые, веселые речи, никто бы не дал ей и пятидесяти лет, несмотря на ее семьдесят с хвостиком.
– Наконец-то я вижу тебя, шалун, – с удовольствием воскликнула она Жаку, входящему к ней ранним утром после описанной нами знаменательной ночи. – Говори, сколько проиграл?
– Так много, что собираюсь обедать у вас вплоть до нового года, если позволите, дорогая тетушка.
– Ого, должно быть, кругленькая сумма? Тем лучше, стало быть, ты мой надолго, только не на сегодня, я обедаю у твоего брата. Не думаю, чтобы ты пожелал разделить семейную трапезу.
– Конечно нет, супруга его надуется, если я опоздаю, а он наверняка станет читать мне проповедь за десертом.
– И как всегда, будет проповедовать в пустыне, не правда ли, шалун? Так и быть, я избавлю тебя от его проповеди с условием, что ты придешь выслушать мою в девять часов. Я вернусь к чаю домой, у меня будет один из моих старинных друзей, и я не желаю оставаться с ним с глазу на глаз.
– Вы считаете это опасным, тетушка?
– Ах ты, дерзкий юноша, – воскликнула маркиза, – разве напоминают женщине о ее годах? Имея в виду хотя бы получить от нее в таком случае наследство, обычно стараются заслужить ее расположение.
– Клянусь честью, тетушка, вы меня не поняли! Вы всегда останетесь молоды, а вот друг ваш наверняка не из молодых!
– Старик или молодой, он имеет очень дурной вкус любить твое общество, и я требую, чтобы ты непременно был у меня сегодня вечером. В награду за послушание я позволю тебе курить, да и друг мой…
– Кто он, тетушка, этот человек с таким дурным вкусом?
– Граф де ля Кальпренед. Ты не раз встречал его у меня и наверняка знаешь сына, такого же беспутного шалуна, как ты сам.
– Я знаю его очень мало, Так же, как и отца. Граф говорил со мной всего три раза, не понимаю, как я мог ему понравиться?
– А дочь? Что ты про нее скажешь?
– О! Дочь восхитительна! Это находит и друг мой Дутрлез.
– Кто это Дутрлез?
– Как, вы его не помните? Я представил его вам тотчас же по приезде в Париж, он бывает на всех ваших балах.
– Помню, но что это за глупое имя – Дутрлез! Впрочем, не о нем речь, скажи мне лучше – женился бы ты на восхитительной дочери моего друга де ля Кальпренеда?
– Я? – воскликнул Жак. – Вы желаете, чтобы я женился на мадемуазель де ля Кальпренед?
– Дело не в моем желании, а в твоем. Отвечай.
– Мое мнение об этом предмете, тетушка, таково, что брак создан не для меня. Или лучше сказать, я создан не для брака.
– Глупое мнение, ты еще его изменишь.
– Может быть, когда мне будет пятьдесят лет, а тогда станет уже слишком поздно.
– Изменишь не в пятьдесят лет, а когда у тебя не останется ни одного су.
– И в таком случае тоже будет поздно.
– Совсем нет; ты получишь после меня все мое состояние, стало быть, в виду будущего, женитьба для тебя возможна, но что ты будешь делать до моей смерти, когда прокутишь все? Я намерена прожить еще долго, и знай, при жизни, кроме стола и квартиры, ничего тебе не дам.
– Буду наслаждаться вашим обществом, тетушка!
– Отвечай серьезно, Жак.
– Я поступлю в коммерческий флот.
– Прекрасное место для Куртомера!
– Ведь командовал же коммерческим судном один из наших предков.
– Это было чуть ли не при Франциске I, и к тому же с ученой целью: он открыл сколько-то островов.
– И я открою, пожалуй.
– Если таково твое призвание, оно будет очень кстати – де ля Кальпренед имеет предложить тебе нечто подобное.
– Вот не думал, что ваш друг заинтересован современным состоянием географии. Мне, напротив, казалось, что он занимается только улучшением своего собственного состояния, да и то не совсем удачно.
– Это не наше дело. Скажу одно: если мадемуазель де ля Кальпренед согласится быть твоей женой, ты будешь не в убытке.
– Но она-то, тетушка, ничего не выиграет. Посмотрите на меня, разве я способен быть хорошим мужем? Однако прощайте! Уйду, чтобы не соблазниться вашим предложением.
– Не удерживаю тебя теперь, но если ты не придешь ко мне вечером, я лишу тебя наследства. Помни это, сумасшедший.
Угроза не смутила Жака. Он обнял маркизу, поцеловал в обе щеки и буквально выбежал из ее будуара, как школьник от строгого наставника.
На улице он почувствовал, что недурно было бы позавтракать, и направился в одно из кафе Елисейских полей именно в ту минуту, когда Жюльен с Дутрлезом в кафе «Риш» уже приступали к ликерам и десерту. В ресторане он нашел некоторых членов своего клуба, в том числе Анатоля Бурлеруа, завтракавших за одним из столиков. Он вообще не любил буржуазного соседа по квартире своего друга Альбера, а в этот день лицо Анатоля было для него тем более неприятно, что напоминало о недавнем проигрыше, большая часть которого попала в карман Бурлеруа. Отделавшись от знакомых холодным поклоном, он занял место подальше от них.
«Если б мой бедный Альбер знал, – подумал он, – куда метит тетушка, как бы это его напугало. Но он может быть спокоен, я ни за что не соглашусь стать ему поперек дороги…»
Вскоре мысли приняли другое направление. Его внимание привлекла фигура мужчины, сидевшего напротив его столика, внутри ресторана. Немолодой, среднего роста, широкоплечий, с сильно развитыми мускулами и костлявым, продолговатым, смуглым лицом, указывающим на южное происхождение, он смотрелся иностранцем. Одежда же его так резко отличалась от парижских мод, что невольно обращала на себя внимание не одного только Куртомера. На старомодном жилете иностранца висела цепь толщиной чуть ли не в морской канат, а на мускулистых пальцах блестело несколько колец с огромными камнями.
«Должно быть, американец из южных штатов, – подумал Жак, – но, что странно, я точно где-то его видел. – Тут он заметил, что и американец в свою очередь смотрит за него. Их глаза встретились. – Неужели и он меня знает? Где же это мы встречались с ним – наверняка не в гостиной моей тетушки маркизы или ее знакомых».
В эту минуту смуглый господин, поедавший свой завтрак с жадностью голодного зверя, встал со своего места, чтобы взять с другого столика кусок хлеба, чем обратил на себя насмешливые взгляды своих соседей.
«Э, да это, несомненно, моряк, – сказал себе Куртомер, вглядевшись в его развалистую походку с широко расставленными ногами, – он идет точно по палубе в бурную погоду. Немудрено, что я встречал его в одном из южных портов, да что мне, впрочем, за дело до него».
Однако знакомое лицо беспрестанно поглядывавшего на него незнакомца преследовало Жака, не давало ему покоя, пока писклявый голос Анатоля Бурлеруа, произносивший имя Жюльена де ля Кальпренеда, не поразил его слуха, и хотя он не особенно любил Жюльена, но в эту минуту почувствовал сильное желание проучить Бурлеруа, если тот скажет что-нибудь резкое. Поэтому он поспешил проглотить свой кофе, чтобы не ввязаться в историю. Приготовившись уходить, он заметил, что незнакомец, расплатившись, надевает свой плащ с капюшоном вроде матросского, и остановился посмотреть, что будет далее.
«Интересно было бы узнать, куда он отправится, – думал Куртомер, когда моряк, поравнявшись с ним, устремил на него пристальный взгляд. – Эге, уши у него проколоты, решительно, это матрос какого-нибудь китоловного судна, приехавший потратить свой заработок в Париже. Но если он меня знает, то удивительно, что не заговорил со мной; он не смотрится застенчивым. Да что мне за дело, однако, знает он меня или нет? После проигрыша я начинаю чувствовать в себе инстинкты полицейского сыщика, а теперь самое время для прогулки. В такой солнечный день наверняка все хорошенькие женщины поехали кататься в Булонский лес».
Выйдя из ресторана вслед за незнакомцем, Куртомер, однако, потерял того из виду и вскоре забыл о его существовании, любуясь роскошными экипажами, сновавшими мимо него взад и вперед, а главное, их счастливыми и красивыми обладательницами. Любуясь и наслаждаясь солнечным днем, Жак успел три раза пройти аллею, соединяющую площадь Согласия с Булонским лесом, и решил, что пора устроиться на отдых. Увидав свободную скамейку на очень удобном месте для созерцания проезжающих экипажей, он поспешил занять ее и предался тихому раздумью.
Не прошло пяти минут, как кто-то сел с ним рядом. Обернувшись, Куртомер не без удивления узнал незнакомца, обратившего на себя его внимание в ресторане.
