Малинур. Часть 1

Предисловие

Роман не претендует на историческую точность относительно описания восточного похода Искандера Малого. Однако опирается на известные научные факты, а художественный вымысел в нём всего лишь заполняет белые пятна истории. Что же касается эпохи позднего СССР, то, кроме общих событий, некоторых героев, а также декораций времени и места, – всё вымысел: никто Авесту никогда не искал…

Глава 1

9268 год от начала мира согласно Авесте.

5178 год от библейского Сотворения мира.

3911 год от начала египетской цивилизации.

330 год до Рождества Христова.

Начался снег. В месяц перетиос1 обильные осадки были не редкостью в этой части некогда могучей, но теперь почти полностью покорённой Персии. Покорённой, потому что македонские педзейтары уже два месяца хозяйничали в захваченной ими столице Персеполе. А почти – так как великий царь Персии Дарий III успел бежать в свою северную сатрапию Мидию, где в Экботанах вроде бы пытается собрать новую армию взамен разгромленной при Гавгамелах. Четыре тысячи стадий2 до столицы бывшего Мидийского царства – немалое расстояние для любого войска, тем более в преддверии зимы. Посовещавшись со своими полководцами и отклонив предложение гиппархов3 нагнать потрёпанных «бессмертных» (личную гвардию) и тем самым покончить с Дарием, Александр III, царь македонский, решил не рисковать и отложил окончательный разгром персов на весну. Тем более доставшиеся в Персеполе трофеи превзошли все самые радужные ожидания победителей и требовали тщательного учёта, вывоза и, главное, изучения. Как раз последний аспект и заставил Александра в это ненастное утро попросить остаться у себя Таис и дождаться, когда Птолемей Лаг приведёт во дворец какого-то старца, местного священнослужителя, коих в греческих землях называли магами.

Почтенный служитель культа Зороастра согласился поведать царю содержание древних текстов, ранее случайно обнаруженных в «крепости писаний» Диз-и Нипишт близ города Истахра, что всего в 20 стадиях от дворца персидских шахов по дороге в Пасаргады. А Таис как нельзя лучше разбиралась в верованиях и религиях бесчисленных народов и племён разрастающейся Македонской империи.

Если честно, именно она по просьбе своего друга Птолемея ещё накануне вечером в беседе с Александром убедила его снизойти до позволения личной аудиенции персидскому жрецу.

– Александр, ты мудрый правитель и просвещённый эллин; позволь, тебе старик сам расскажет о смысле найденных писаний. Он утверждает, что это древняя Авеста – священный свод знаний персов и основа их религиозных взглядов, – стараясь не выдавать волнения, ответила девушка на просьбу потомка Зевса пояснить всю ценность нечаянной находки.

Александр с заходом солнца пригласил подругу, дабы посоветоваться, сто́ит ли найденная огромная куча выделанных и уже дурно пахнущих воловьих шкур, испещрённых никому не понятными письменами, того, чтобы вывезти её в метрополию. На самом деле решение сжечь древние артефакты Александр принял сразу, как только его архивариус и личный секретарь Эвмен сообщил о тайнике со священными текстами огнепоклонников. Однако Птолемей, верный друг и сводный брат царя, узнав о принятом решении, прислал уже двух гонцов, в письмах умоляя пока не делать этого, а дождаться его прибытия из соседней провинции, откуда недавно доставили беглого дастура4. А вчера, вероятно чувствуя, что преданный Эвмен исполнит царскую волю раньше, в очередном послании попросил Александра принять Таис. Девушка успела побеседовать со старцем и была готова убедить правителя в важности манускриптов.

Царь не мог отказать своему верному единомышленнику и тем более Таис – прекрасной афинской гетере, что следовала за его войском и была истинным украшением придворных сисситий. Её упоминание взволновало заскучавшего правителя… Да и уверенности в том, что Эвмен не ошибся с находкой, у него не было тоже.

– Сотни обозов с лошадьми, – вслух размышлял Александр, – и под тысячу вьючных верблюдов бесконечным потоком уже второй месяц тянутся из Персеполя на запад, а вывезли пока олотые и серебряные изделия, часть нежнейших тканей и благоухающих специй. Для отправки странной находки потребуется как минимум десяток столь недостающих сейчас повозок. При всём этом её ценность окончательно сойдёт на нет уже к середине пути: древние и примитивно выделанные пергаменты хранились в постоянном холоде скального грота несколько столетий, и уже сейчас чернила сильно померкли. А извлечённые на свет и влажный воздух письмена окончательно утеряют контрастность, и тогда стоимость шкур будет определяться лишь количеством шатров верблюжьих погонщиков, которые ими возможно будет накрыть в непогоду. – Он взглянул на огонь в очаге, после чего резюмировал: – Хорошо, дождёмся утра и послушаем Птолемея с его магом… о каких таких знаниях говорится в полусгнивших пергаментах варваров.

Таис сидела рядом на маленькой скамейке, обитой красной парчовой тканью, и смотрела на царя снизу вверх. Молодой правитель полулежал на ковре, устилавшем помост с золотым троном шахиншаха, опершись на руку и подперев спину ворохом цветастых подушек. Огонь метался в застенках камина и, словно в отместку за свою несвободу, пленил взоры людей, замиряя в них мысли и эмоции.

В полумраке дворца Александр с трудом оторвал взгляд от языков пламени и с загадочной улыбкой посмотрел на противоположную стену.

– Таис, ты знаешь, что́ мне тогда в Египте поведал оракул Сивы?

– Только то, мой царь, что ты прилюдно огласил: имя твоего истинного прародителя, бога Амона-Ра. – Подруга с восхищением посмотрела на собеседника, почтительно чуть кивнув.

– Это не всё. Он предрёк, что мне предстоит выйти за пределы Ойкумены и покорить народы гор, чьи вершины столь высоки, что сам Олимп оттуда может показаться лишь жалкой скалой в Фессалии. – Александр громко рассмеялся и указал подбородком на стену, где его тело и подушки за спиной образовали тень, напоминающую могучий горный хребет. – Интересно, где такие горы… и зачем я их буду покорять.

– Не гневи богов Олимпа, мой царь, а то Зевс не посмотрит на родство с тобой и покажет всю мощь своей власти. – Девушка тоже рассмеялась.

– Лучше пусть он объяснит, как так получилось, что у меня столько божественных отцов. И он, и Амон-Ра, и странный Яхве иудеев, и уже Ахура-Мазда, чей жрец по твоему настоянию придёт завтра мне вещать об этом же. – Правитель рассмеялся пуще прежнего. – Ты действительно думаешь, что этот маг расскажет что-то стоящее? Их религия примитивна, как у косматых даков. А как рассказывал мне Аристотель, персидский бог Ахура-Мазда на самом деле – это наш Зевс Громовержец. Помню твою уморительно весёлую речь на пиру после перехода через Геллеспонт5 о том, что бог вынужден говорить глупым персам даже то, как правильно бороться с нечистотами, где нужно хранить выпавшие волосы и как быть с отрезанными ногтями. – Александр вовсе завалился на спину в приступе дикого гогота.

Таис снисходительно улыбалась, но смех Александра был столь заразительным, что она не выдержала и заливисто расхохоталась тоже:

– Да, у них столько странных ритуалов, что их священники-мобеды разных провинций могут и подраться друг с другом из-за того, чья чистота важнее: жертвенного камня, какой отмывают водой, или воды, что загрязняется при омывании жертвенника.

– Во! Ну и зачем мне слушать их жреца? – Успокоившись, Александр сел на ковре, по-восточному сложив ноги. – Да и что может быть записано на этих старых коровьих пергаментах? Уверен, маг сам не знает языка их текстов. Эвмен доложил сегодня, что один и тот же пергамент он показывал десятку мобедов. Кто почестнее, сразу признался в своём непонимании древнего письма, а большинство уверенно «читали»: один про странных дэвов и парий; другой уверял о записи какого-то магического обряда; третий, уверенно водя пальцем по строкам, «читал» заклинание на урожай кунжута. Вот увидишь, жрец, которого нашёл Птолемей, – такой же пройдоха, трясущийся за свою никчёмную жизнь, жаждущий найти себе место при новом сатрапе или заработать хотя бы жалкий динар. – Македонский царь лёг на другой бок; огонь опять ввёл его в созерцательный транс, и Александр лишь тихо вымолвил: – … зачем Птолемею эти шкуры… у Эвмена и без них скопились горы действительно интересных свитков…

Дворец засыпал. Слышались лишь потрескивание дров в камине, редкая перекличка караульных на улице и далёкий лай бродячих собак, лишившихся своих хозяев в ходе недавних бесчинств, творимых пришедшими с запада носителями великой эллинской культуры.

Таис понимала скепсис Александра. Она и сама считала верования народов, подвластных Ахеменидам, набором абсурдных ограничений и бессистемных взглядов на природу вещей. Но недавний разговор с найденным Птолемеем жрецом потряс её. Потряс так же, как встреча с иудейским коэном и содержание некоторых текстов Тонаха, что в прошлом году ей довелось изучить в Иудее. Тогда войско Александра, двигаясь для захвата Египта, покорило еврейские земли. Причём столица была взята совершенно бескровно. Более того, Александр предоставил иудеям льготы и права, коими ни до, ни после не одаривался ни один народ в его империи. Он добился лояльности иерусалимского первосвященника Шимона очень просто: увидев старца, сразу признал его бога – своим. Делов-то! Одним богом больше, одним меньше. Парменион, заслуженный полководец ещё отца Александра – Филиппа, еле сдержался от смеха, когда царь македонский, спрыгнув с коня, поклонился вышедшей навстречу процессии: «Старец, я видел тебя во сне, когда обдумывал, как мне покорить персов. Ты сказал: “Иди и не думай, все твои начинания будут удачны”». После такой лести и личного принесения македонцем храмовой жертвы первосвященник, конечно, расположился к молодому правителю, тем более его армия уже подошла к Иерусалиму. Иудеи признали безоговорочную власть Александра, но поставить свою статую в храме всё же не разрешили, обязавшись взамен всех рождённых в течение года мальчиков назвать Александрами. Воистину, царь македонцев – мудрый стратег!

Воспользовавшись плодами столь хитрого задабривания Авраамовых сынов, Таис с лёгкостью нашла общий язык с Шимоном, и один из дней они провели в неспешных беседах об единобожьей вере, её пророках и святых писаниях. Первосвященник, безусловно, был умён и мудр. Но все попытки Таис понять, как единственный Бог Яхве умудряется жить в сердце тысяч евреев одновременно, в конце концов сводились к объяснению строгости Закона, требований кашрута, перечислению колен Израилевых и последовательности бесчисленных ритуалов и празднеств. Ну а когда старец указал, что брит мила6 как раз и проводится по завету, чтобы Бог «видел своих» и не терял с ними связи, Таис окончательно устала: «В конце концов что Яхве, что Амон, что все обитатели Олимпа – всё одно: главное, не гневить их и регулярно задабривать жертвоприношениями». Она окинула взглядом огромный стеллаж в храмовом хранилище священных иудейских текстов, размышляя, стоит ли ей попросить первосвященника назначить служителя храма, знающего греческий язык, почитать ей хоть что-то из писаний. И, пересиливая сонливость, всё же обратилась с этой просьбой, оставив выбор текста за молодым священником по имени Аарон с необычайно ясными и по-девичьи красивыми глазами.

На следующий день, как только спа́ла необычная для весны жара и лучи солнца багряными косыми спицами пронзили заросли плетущегося виноградника, за оградой дома, где остановилась Таис, послышался противный крик хозяйского осла: пришёл кто-то, ему незнакомый. Аарон скромно стоял у калитки, не зная, как ему окликнуть сановитую гречанку, и, вероятно, надеясь на своего Бога, что посредством осла сообщит о прибытии гостя. Бог, естественно, помог, и Таис вышла во двор.

– Здравствуй, Аарон, служитель Яхве. – Девушка широко улыбнулась и откинула затвор скрипучей калитки.

Мужчина кинул на неё напряжённый, и Таис даже показалось – гневный взгляд. Она смутилась, но иудей, заметив это, уже мягко ответил:

– Я всего лишь Его верный раб, я просто коэн – священник храма; можешь так меня называть, госпожа. Мир дому твоему. – Мужчина, скромно потупив взор, перешагнул свежую навозную кучу на дороге, у самого входа, оставленную сегодняшним непарнокопытным «посредником», а потом, подняв глаза на язычницу, добавил: – Но если тебе угодно, можешь именовать меня Аароном. Только не упоминай больше имя Создателя. Оно свято и никогда не произносится просто так. – Коэн улыбнулся и почтительно поклонился приближённой особе нового завоевателя и царя Иудеи… сколько их было у этого народа, а сколько ещё будет.

Девушка провела священника в дом, где две служанки уже мельтешили вокруг стола, уставляя его блюдами с фруктами и пресными лепёшками.

– Заметь, Аарон, вчерашняя беседа не прошла даром. На столе лишь кошерные угощения, купленные в иудейской лавке и соответствующие вашим строгим требованиям нынешнего поста в честь праздника… – Она взяла лист папируса и прочла: – Песах! Верно я сказала? – Таис задорно улыбнулась.

Коэн снисходительно качнул головой и, улыбаясь, взглянул на служанку, чьи обнажённые смуглые бёдра выглядывали из разрезов шаровар. Хозяйка тотчас строго кивнула, показав подбородком на дверь. Служанка немедля исчезла, оставив за собой лишь лёгкий шлейф мускатного аромата.

Когда они остались одни, священник достал из холщовой сумы довольно большую книгу, на вид не очень древнюю, но потрёпанную изрядно.

– Госпожа, прошу прощения, что не явился поутру. Но вы, эллины, оказались очень любознательными. С утра по настоянию первосвященника я был почтён приёмом важного вельможи царя Александра; он, как и ты, жаждет изучить святой Тонах. А сам великий царь уж третий день проводит в беседах с самим Шимоном. Да будет здравствовать его душа!

– Вельможа? Ах да! Это славный Птолемей, он очень мудрый муж. Мы часто спорим с ним, но его интерес к вашей вере продиктован не только любознательностью, но и велением сердца… как и у меня.

Коэн внимательно посмотрел в глаза Таис, словно искал там подтверждения сказанных слов.

– Я был свидетелем твоей вчерашней беседы с первосвященником, и мне показалось, что ты не нашла ответов на свои вопросы, потому что их задавал не ум… а сердце? – Его большие красивые глаза заблестели, словно внутри зажёгся огонь, и этот свет, истекая наружу, чудесным образом преобразил его лик. – Это значит, ты в пути… – тихо сам себе ответил коэн, и загадочный свет заполнил всё вокруг.

Он положил перед собой книгу:

– Я решил, что именно этот текст сейчас важнее всех: для тебя там есть ответы. Первая книга пророка Шмуэля, и я прочту тебе её, вернее, две первых главы, а потом мы продолжим беседу. Здесь говорится о женщине, Ханне; ты готова услышать?

– Да, – покорно вымолвила Таис, поражённая таким преображением священника и его вопросом: не «слушать», а «услышать».

– Ну, слушай… всем сердцем…

«…Она же в скорби душевной молилась Господу и горько плакала. И дала обет, и сказала: “Господи! Если Ты снизойдёшь к страданию рабы Твоей, и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей дитя мужского пола, то я отдам его Господу на все дни жизни его, и бритва не коснётся головы его”. И вот, так как она долго молилась пред Господом, Эйли следил за устами её…» – Прочитав половину первой главы, Аарон оторвался от текста и взглянул на Таис. Она сидела неподвижно, широко открыв глаза и устремив взор свой в окно, где в сладкой истоме вечернего зноя остывающее солнце опускалось в Средиземное море.

Коэн продолжил:

«…Ханна же говорила в сердце своём, только губы её шевелились, голоса же её не было слышно; и Эйли счёл её пьяною. И сказал ей Эйли: “Доколе будешь ты пьянствовать? Вытрезвись от вина своего!” И отвечала Ханна, и сказала: “Нет, господин мой, я жена, скорбящая духом, вина же и шэйхара не пила я, а изливаю душу мою пред Господом…”»

Таис по-прежнему сидела неподвижно, глядя в багровую полосу заката, а по щекам её текли слёзы.

– Господи, если Ты снизойдёшь… Господи… – еле слышно шептали губы девушки.

Аарон закрыл книгу, сложил руки на коленях и посмотрел на Таис, после чего его уста зашевелились в беззвучной молитве.

На улице осёл скрипучим криком опять напомнил о своём присутствии. Девушка вздохнула и повернулась к священнику. Тот с улыбкой и восхищением смотрел в её сияющие глаза. Из них истекал свет.

– Помоги мне, Аарон. – Слёзы по-прежнему капали с точёного подбородка Таис. – Какие слова мне говорить, чтобы молиться так же истово, как Ханна? – Она смотрела умоляющим взглядом, переполненным одновременно и глубочайшим страданием, и неведомой ей доселе радостью, что испытывает в пустыне изнурённый жаждой странник, только нашедший холодный родник и припавший к нему устами.

– Слова тебе подскажет Господь; важнее, откуда они проистекают. Теперь ты нашла ответ, в чём суть моей веры и как Господь умудряется быть одновременно в сердцах не всех, но многих иудеев?

Девушка, светясь от счастья, лишь кивнула и тихо вымолвила:

– Давай ещё помолчим… Хватит бесед.

За окном багрянец небосклона сменился фиолетовой гущей приближающийся ночи. Коэн беззвучно вышел. Калитка тихо скрипнула. Осёл промолчал. Таис молилась.

Александр и Таис смотрели на огонь в камине, и ей показалось, что молитва вот-вот опять польётся изнутри. Огонь, которому, как все считали, зороастрийцы поклоняются словно божеству, оказался всего лишь символом.

Вчера дастур снисходительно улыбнулся, когда собеседница назвала его огнепоклонником.

– Огонь – это символ Бога и извечного стремления человека от земли к небу, от Аримана к Ормузду, от несовершенства к цельности Адама, от греха к святости. В этом смысле все мы огнепоклонники, ведь души наши, ум и тела чают лишь одного: вернуться к своему изначальному единству, тем самым слиться с Богом и так прийти к истине. И уверяю тебя, прекраснейшая из виденных когда-либо мною дев, нет разницы, кем ты рождён: арием, иудеем, эллином или сересом, рабом или в господском доме; всё одно – чаяния рода человеческого едины для всех чад Его.

Таис опешила. Услышать столь глубокие мысли, а тем более знакомое слово «Адам», коим иудеи именовали первого человека, она явно не была готова. Да и термин «святость»… «При чём эти зороастрийцы и единобожие обитатели Израиля?»

– А кто тогда ваши боги? – недоумённо поинтересовалась она.

– Твой вопрос некорректен. Бог – Он для всех один. Имён у Него множество. От Него получил откровения наш пророк Заратустра, назвав Его именем Ахура-Мазда, и переводится это имя на ваш язык очень просто: «Господин Мудрости», или «Господь», – священник слегка поклонился при этих словах.

– Ну а как же тогда все эти демоны, духи, почитание огня, воды, земли?

– И воздуха… У тебя, дева, пытливый ум. – Он заглянул в лицо Таис.

В тот момент девушку словно облило ледяной водой: ей показалось, что дастур на миг превратился в Аарона.

Костёр в камине чуть сбавил пыл, и оранжевые отблески уже не могли дотягиваться до стен огромного зала. Полумрак поглотил всё пространство дальше помоста с троном. Царь молчал, Таис тоже. Оба созерцали огонь, думая каждый о своём.

– А помнишь, в египетском походе ты общалась с иерусалимским первосвященником Шимоном? – внезапно вновь заговорил Александр, словно почувствовав мысли гостьи о её преображении в тот вечер встречи с коэном.

Таис вздрогнула от неожиданности и, пребывая в том же состоянии сознания, посмотрела на царя непонимающе. Тот замер, а потом встал и подошёл к девушке. Она поднялась. Какое-то время собеседники стояли друг против друга, неотрывно глядя в глаза.

– Что ты увидела там, Таис?

– Где? – еле слышно произнесла она.

Александр медленно наклонился к уху и шёпотом вымолвил:

– В огне.

– Себя… и тебя… – чуть дыша, ответила наипрекраснейшая из гетер Крита, Афин да и, пожалуй, всей необъятной Ойкумены.

Александр восхищённо посмотрел на подругу. Потом поднял её на руки и отнёс на своё ложе, где небесам сразу стало жарко, богу – стыдно, а дьяволу – завидно…

Любуясь в бликах пламени совершенными формами девушки, царь пил вино. Таис обнажённой лежала ближе к камину и, прищурив глаза, томно смотрела на молодого правителя, вернув себе контроль после любовного экстаза.

– Всем ты прекрасен, мой царь, но ласки твои не сравнятся даже с твоей доблестью. – Она хитро улыбнулась и как кошка подкралась к нему. Потом обвила руками шею и, слегка касаясь языком уха, промурлыкала: – У нас на Крите есть легенда, что твой предок Ахиллес был необузданно страстен. Сейчас я поняла, что это не легенда: ты превзошёл его во всём, мой царь. – Девушка отстранилась, взгляд был игрив и слегка надменен.

Костёр в камине, мерцая, освещал правую сторону её тела, и в этом призрачном свечении черты лица гречанки казались высеченными из розового мрамора. Длинные волосы, ниспадая с плеч, затеняли глаза, но пляшущее в зрачках пламя выдавало яростный пожар страсти, только-только начинающий угасать. Александр протянул руку и нежно перекинул волосы на левую сторону. Таис улыбнулась и, чуть склонив голову, приподняла подбородок, давая возможность насладиться своей безукоризненной красотой. Огонь будто ласкал её, высвечивая чёткий контур скулы, прямой нос, ярко-алые губы, приоткрытые в лёгкой улыбке. Глаза подруги горели, и Александр не мог оторваться от созерцания её пленительной женственности.

– А что сейчас увидел ты, мой царь? – спросила Таис, повернувшись анфас.

– Где? – тихо вымолвил он.

– Во мне… – почти шёпотом уточнила девушка.

– Богиню Афродиту, вселившуюся в Таис из Афин, – глубоко дыша и не отрывая взгляда ответил царь.

Таис звонко рассмеялась, развеяв тем самым невидимые чары, что так тонко выплетались огнём, их страстью и могущественной магией любви. Александр, скинув наваждение, заулыбался и достал из-под подушек книгу.

– Что-то Гомер в «Илиаде» про любовные похождения Ахилла не упоминает, – весело продолжил он льстивую игру, начатую ранее подругой.

– Так это же миф, ставший явью! – громко смеясь, подлила елея в беседу искушённая гетера.

Они ещё долго веселились, шутили, пили вино и наслаждались друг другом, пока не пришлось позвать слугу – огонь угасал и тоже требовал внимания.

– И всё же… несравненная Таис, мы увлеклись, а ты не ответила про Шимона. Что скажешь о нём? Ты проницательна и мудра, мне интересен развёрнутый ответ, – вернулся к заданному ранее вопросу Александр, когда слуга бесшумно удалился и любовники вновь осталась наедине.

Девушка, закусив губу, в этот момент смотрелась в зеркало и развязывала ленту, что утягивала её волосы. Услышав вопрос, она задумалась, продолжая изучать своё отражение, и лишь почувствовав настойчивый взгляд Александра, повернулась.

– Прошло больше года, но память о той беседе по-прежнему свежа и волнительна. Впрочем, сам первосвященник не произвёл на меня особого впечатления: как и другие жрецы твоей империи, он больше был озабочен сохранением своей власти и влияния на общину. Хотя нужно отдать должное: народ иудейский ревнив к своей религии, и священники у них в большом почёте. Чего только стоит память о предках и пророках, уходящая чуть ли не к началу времён. Коэны, чьё священнослужительство передаётся по наследству, знают своих отцов до самого Аарона, брата первого и главного иудейского пророка Моисея, что жил больше тысячелетия назад, а оттуда ещё на семь колен до Леви – одного из двенадцати прародителей иудеев. Представляешь, чего им стоило сохранить такую память? Поэтому и книг священных столько, что не прочесть, наверное, за всю жизнь. – Таис пристально посмотрела на царя, ожидая от него какой-нибудь реплики, ведь он тоже, со слов Аарона, три дня беседовал с первосвященником наедине.

Но Александр задумчиво молчал.

Таис продолжила:

– У них один Бог, и Он якобы живёт в сердце каждого иудея; хотя это ерунда, Он живёт в сердцах лишь немногих.

Царь удивлённо посмотрел на Таис:

– В сердцах? Шимон рассказывал мне, что Он живёт на небе и внимательно наблюдает за делами каждого. И если человек добродетелен, то Он посылает ему дары, а если нечестив, то не избежать ему кары небесной. А ещё Он воистину могущественен, Ему, как оракулу, ведомо всё наперёд. Мне показали книгу их мудреца Даниила, где написано, что эллинский царь повергнет царство Персидское. И я его поверг! Я поверг Дария, и Бог иудейский помог мне в этом!

Девушка снисходительно улыбнулась:

– Там было указано твоё имя?

– Там был указан мой титул, царя Греции! – Строгая мимика резко изменила выражение лица властителя, однако в глазах не было гнева. Скорее, смесь досады от понимания неубедительности довода в пользу своей богоизбранности и удивления от дерзости вопроса.

Таис отвернулась, чтобы Александр не видел её лица.

– В иерусалимском храмовом хранилище столько книг, свитков и отдельных текстов, что немудрено найти подобное пророчество на все случаи жизни. – Она повернулась и, глядя прямо в глаза, закончила: – Извини, мой царь, я умею сладко льстить, но очернять Александра Великого лестью глупой, а тем более ложью… Лучше убей меня, – и покорно склонила голову.