Малинур. Часть 1

– Реактивные снаряды для вертолётов…

Одним словом, весь полёт эти бойцы пытались спать, сидя на пластмассовых откидных сидушках, посматривая то на безмятежно дрыхнущих бывалых десантников, то на ящики со смертоносным грузом, что они приспособили под свою лежанку.

Самолёт выровнялся. Подполковник взглянул в иллюминатор на молочную белизну. По трапу из пилотской кабины на грузовую палубу спустился борттехник.

– Товарищи офицеры, – обратился он к Кузнецову и ещё двум полковникам, что сидели в носовой части самолёта, на нескольких нормальных пассажирских креслах, – приступаем к снижению. Если кто хочет в туалет, идите сейчас – ведро через пять минут убираю. Потом не забудьте пристегнуться.

Проходя вдоль бортов, он проверил стропы, крепящие груз. Согнал с ящиков сонных бойцов. Послал одного молодого закрыть и привязать ведро, служившее на время полёта отхожим местом. Озабоченно осмотрел что-то в районе аппарели. После чего проконтролировал, чтобы солдаты пристегнулись, и вернулся в кабину.

Кузнецов поднял ворот кителя. Хоть грузовая кабина и отапливалась, но температура выше 17 не поднималась, и за четыре часа полёта он успел немного продрогнуть. Август. В Москву офицер полетел нормальным гражданским рейсом и, естественно, ни о каких тёплых вещах и не думал. А вот назад, ни в Ашхабад, ни в Душанбе, билеты достать не удалось даже через военного коменданта аэропорта. В последний момент его включили в полётный лист на пограничный транспортный борт, что внезапно спланировали для вывоза какого-то имущества. Благо летал он в командировку в Главное управление погранвойск и был в кителе. В одной рубахе он бы сейчас совсем замёрз.

Тяжёлый транспорт вышел из облаков, и солнце опять плеснуло в круглый иллюминатор ослепительной яркостью и теплом. Внизу отчётливо виднелись зелёные, жёлтые и серые прямоугольники бесчисленных полей и огородов Ферганской долины. Самолёт слегка довернул, завалившись на крыло, и прямо по курсу показались величественные Фанские горы – значит, почти прилетели: за ними уже прячется Душанбе. Четверо бывалых дедов пересели ближе к носу, на сидушки, сразу за офицерскими креслами, для приличия оставив субординационную дистанцию в две откидных скамьи. При этом, несмотря на холод, своих бушлатов они надевать не стали, в отличие от остальных солдат, закутавшихся в них целиком. Сергей Кузнецов улыбнулся бесхитростной смекалке опытных воинов, которые просто знают, что́ всех ждёт после посадки, и сейчас охлаждаются, так сказать, впрок. Потом где они найдут такую прохладу? «Наверное, с Пянджского отряда. Там равнина, жара даже ночью не спадает», – сделал дедуктивный вывод начальник разведывательного отдела 66-го Памирского пограничного отряда КГБ СССР, дислоцирующегося в городе Хороге, подполковник Сергей Васильевич Кузнецов.

В это же время остальные солдаты, как голодные котята к молочной миске, прилипли по трое-четверо к иллюминаторам. Какие тут ремни безопасности, когда там такие виды! Никто из них, вероятно, подобных красот ещё никогда не видел. Ничего, пара месяцев, и служебные нагрузки с дикой жарой или кислородным голоданием затмят собой весь эстетический эффект от созерцания прекрасного. Один молоденький долговязый боец метался между двумя группами сослуживцев, пытаясь тоже получить свою порцию зрелища. Когда товарищи в очередной раз оттолкнули беднягу, Сергей встретился с ним взглядом. «Ты, главное, не расплачься», – улыбнувшись, подумал офицер, глядя на юношу с обидчиво оттопыренной нижней губой и детскими глазами, полными отчаяния. Кузнецов махнул ему, показывая на иллюминатор возле себя. Солдат испуганно посмотрел на подполковника, подошёл и что-то там пробубнил. Вероятно, доложил по уставу, но его тонкий голосок заглушал гул турбин. Сергей просто взял его за руку и посадил рядом. Парень восхищённо прильнул к плексигласу, когда горы уже были под крылом снижающегося самолёта.

Четверо дедов, словно истинные старцы, равнодушно проводили салагу взглядом и, не обменявшись даже парой фраз, продолжили кемарить.

– Откуда призвался? – Кузнецов задал бойцу второй по распространённости в Советской армии вопрос, с которого начиналось любое знакомство в среде срочников.

Солдат перепуганным взглядом посмотрел на офицера.

– Весна восемьдесят третьего, – по привычке он ответил сначала на самый распространённый армейский вопрос. – Приморский край, Уссурийск.

– Фазан? Земеля, значит: я тоже там родился. С учебки только? – поинтересовался офицер, проявив своё знание солдатских традиций, согласно которым весенний призыв – это фазаны, а осенний – гуси.

Пограничник расцвёл в улыбке, встретив такого земляка.

– Школа сержантского состава, Камень-Рыболов. А вы, товарищ подполковник, с какого района города? Я на Сахзаводе живу… жил до армии.

Кузнецов только сейчас обратил внимание на две бледно-зелёные лычки на погонах младшего сержанта.

– С центра, с Советской. Постоянно с вашими дрались на Зелёнке, – подполковник улыбнулся.

– Ага! – молодой сержант, озорно хихикнув, мотнул головой.

Сергей отвернулся и закрыл глаза. Боец опять прилип к иллюминатору, не смея проявлять инициативу в разговоре со старшим по званию, хотя его доброе внимание так и подначивало повспоминать родной город, расспросить о том, куда они едут, что их ждёт там, на горячей афганской границе. Вроде перекинулись-то парой фраз, а как теплее на душе сразу стало! Тягостные мысли чуть отступили. Сначала были призыв, учебка, тоска по родным. Только привык к жёсткой дисциплине и суровости мужского коллектива, только-только нашёл себе друга, как учебка закончилась, и на тебе – служба в Таджикистане! Острое одиночество, новые сослуживцы, да ещё деды теперь появились… Очень тяжело.

– Товарищ подполковник, а вы давно были на родине? – не выдержал парень, заметив, что офицер открыл глаза и просто смотрит вперёд.

Кузнецов повернул голову, думая о чём-то своём.

– Почти год как…

– А я неделю назад всего! После сержантской школы за отличную учёбу дали три дня отпуска. Потом на поезд. Вчера приехали, и сразу в самолёт. Хотите, расскажу, какие в Уссурийске изменения произошли?

Офицер, понимая остроту переживания бойцом слома динамического стереотипа, устало улыбнулся и лишь мимикой показал: «Валяй».

Младший сержант оказался прекрасным рассказчиком; замолчал, лишь когда заурчали приводы механизации крыла и двигатели тревожно уменьшили тягу. Самолёт ощутимо сбросил скорость и, чуть покачиваясь с крыла на крыло, вышел на посадочную глиссаду. Восходящие от земли потоки раскалённого воздуха на небольшой высоте создают множество локальных очагов с разной плотностью атмосферы, из-за чего транспортник начал слегка вибрировать и спотыкаться на воздушных ямах. А когда под ногами загрохотала и застучала гидравлика выпускаемых шасси, к общей картине предстоящего свидания с землёй прибавился ещё и шум набегавшего на них воздушного потока.

Бывалые так и дремали, синхронно встряхивая головами при очередном толчке, а в среде новичков началось броуновское движение.

Кузнецов наклонился к бойцу:

– Иди скажи, чтобы сели и пристегнулись.

Тот направился к своим. Судя по хмурому взгляду, кто-то из дедов послал его подальше. Однако младший сержант нашёл какой-то довод, и за несколько минут до приземления все смирно сидели на сидушках, пристёгнутые ремнями.

Перед самым касанием с землёй пилот, вероятно, ещё больше выпустил закрылки и совсем сбросил тягу. Ил-76 будто чуть завис и спустя секунду загремел всем своим нутром на стыках бетонных плит взлётно-посадочной полосы аэропорта столицы Таджикской ССР – города Душанбе. Почти сразу дико завыл переложенный реверс двигателей, и ускорение стало отрицательным, словно какой-то горный дэв схватил самолёт за хвост в попытке его остановить. Но через шесть секунд могущественный дух бросил эту затею, и транспортник побежал, стуча колёсами значительно реже и тише.

Встали на дальней аэродромной стоянке. Ещё в иллюминатор Кузнецов увидел на лётном поле часового из состава караула, выделенного для охраны борта с боеприпасами. Маленький таджик в солдатской панаме песочного цвета, с тёмно-коричневым лицом и такими же предплечьями двумя руками держался за лямку автомата с пристёгнутым штык-ножом. Дождавшись остановки турбин и как только техник кинул под колёса шасси тормозные башмаки, он быстрым шагом направился под крыло, в тень.

– Плюс сорок шесть сегодня, – сказал вышедший борттехник, направляясь в хвост, чтобы открыть аппарель.

Несмотря на прохладу внутри, от этих слов Сергей тут же покрылся испариной. Сразу снял китель и галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубахи. Четверо десантников, как по команде, закатали рукава своих выцветших «песчанок» и растянули вороты чуть ли не до пупа. После чего, смирившись с неизбежным, загодя прищурились и уставились в хвост самолёта. Двое полковников из Главного штаба погранвойск неодобрительно взглянули на Кузнецова, посмевшего не по-уставному освободиться от галстука при ношении рубахи с длинным рукавом, однако, разумом понимая, что температура за бортом близка к адовой, кителя всё-таки сняли и пошли в хвост. Там уже толпились в нетерпении новенькие. Кое-кто из них снял бушлат: вероятно, догадались, что деды-десантники не зря так не по форме расхлестались и сидят смирно в носу. Но большинство, увидев рядом двух полковников, наоборот, застегнуло даже верхние пуговки ватных курток.

Аппарель клацнула замками, и полоса яркого света хлестнула по глазам. Сходня замерла, словно давая людям привыкнуть к ослепительному аду, и спустя две секунды почти бесшумно опустилась на бетон. Чрево самолёта разверзлось, открыв своё содержимое жару преисподней…

– Бл… Ни хрена себе, – донеслось недружное из хвоста, после того как в лицо ожидающим ударила волна раскалённого воздуха.

Кузнецов посмотрел в иллюминатор: машины на поле ещё не было. Десантники с немым вопросом взглянули на него. Он махнул головой, и бойцы спокойно остались сидеть в том месте, куда жара доберётся в самую последнюю очередь. А новенькие с московскими проверяющими несмело затопали по сходням аппарели, ослеплённые беспощадным солнцем и почти нокаутированные тяжелейшим перепадом температуры.

Через пять минут открылась дверь пилотской кабины, на грузовую палубу спустились командир и второй пилот. Увидев пятерых пассажиров, не спешащих покидать ещё не выжженное жаром нутро самолёта, лётчик понимающе улыбнулся.

– Господа, полёт окончен, командир и экипаж прощаются с вами и просят покинуть борт. Машины уже на КПП, сейчас подъедут, – и, поравнявшись с четырьмя дедами, иронично продолжил: – Что, десантура, понравилось ящики грузить? Ща оставлю ещё и на разгрузку. Давай на выход. Нельзя находиться здесь – опасный груз.

– Лететь с ним неопасно, а машину в прохладе дождаться охренеть как опасно… – пробурчал один из дедов, и бойцы, лениво собрав свои пожитки, поплелись в хвост.

Экипаж прыгнул в прибывший уазик, машина лихо умчалась вдаль.

Пять минут на раскалённой до 80 градусов бетонке лётного поля для непривычного к жаре сибиряка или дальневосточника – это шок похлеще нырка в ледяную прорубь. Новенькие, построенные сержантом из старослужащих под крылом самолёта, смотрели теперь на сходящих с борта бывалых военных со страдальческими лицами и глазами, в которых читался один вопрос: «Неужели здесь можно выжить?»

Машин всё ещё не было. Часовой подошёл к двум полковникам, что прятались в тени хвостового оперения.

– Та полкани. Ходить туда от парель. Нэлза здэс. Граница поста тэпэрь. – Чёрный лицом маленький солдат, ростом почти как его автомат с пристёгнутым штык-ножом, показал рукой на другую тень – под крылом, и поставил в 10 метрах напротив открытой аппарели табличку: «Стой! Граница поста».

Полковники, сморщившись от жары как урюк, молча перешли к группе построенных бойцов. Те вытянулись. Деды-десантники даже не шелохнулись. Они сидели на бушлатах возле шасси, ожидая, когда колёса остынут после посадочного торможения и на них можно будет облокотиться. Хотя в душе́ бойцы, конечно, надеялись, что лётчик не обманул и машины приедут значительно раньше.

– Охренеть пекло, – произнёс один из полковников, обращаясь к Сергею. – И что, здесь так всё лето?

– Ну… не всё, но частенько – да. Бетон ещё. Вы бы свой дипломат убрали в тень.

Полковник подошёл к чемоданчику и переставил его ближе к фюзеляжу. На белом покрытии остались четыре тёмных следа от расплавленных пластиковых ножек поклажи. Полковники рассмеялись, изучая первые повреждения, полученные в командировке, и притрагиваясь к расклеенной чёрной поверхности дипломата.

– Ты смотри, а то сейчас коньячок твой закипит, – пошутил один из них. – Где там эти чёртовы встречающие?! И покурить нельзя… – очень быстро его шутливый тон сменился раздражением.

Прошло уже 10 минут. Солнце поднималось в зенит. Тень смещалась, и люди, как муравьи, передвигались за ней.

Кузнецов посмотрел на измученных уже новеньких. Подошёл к ним:

– Сержант, что ты выстроил их, как на строевом смотре? Пусть сидят, а то ещё пара минут – и посыплются, аки листики с банного веника. Здесь разрешено ношение формы с расстёгнутой верхней пуговицей и закатанными рукавами. Распорядись.

Солдаты с облегчением упали на свои бушлаты, посмотрев на подполковника как на библейского спасителя.

Вдалеке показались уазик и пузатый автобус ПАЗ. Ожидающие оживились. Уже направляясь к машине, Кузнецов подошёл к молодым солдатам.

– Давай, зёма, – протянул он ладонь долговязому младшему сержанту. – Служи нормально и слушай командиров. Не лезь никуда. Тебя как зовут, кстати?

– Ярослав… младший сержант Пономарёв… Ярослав Юльевич, – сбиваясь от волнения, произнёс парень.

– Удачи, Ярослав Юльевич, – улыбнулся подполковник и поспешил в ожидающий автомобиль.

Бойцы с удивлением и некоторым уважением посмотрели на товарища, уже успевшего закорефаниться с каким-то по́дполом.

– Блатной, что ли, капрал-то у нас! – послышалось сзади.

– Ярослав Юльевич! Ни хрена себе… – и дружный гогот покатился по раскалённому лётному полю.

Машина въехала во внутренний двор оперативно-войскового отдела в Душанбе. Сам штаб Среднеазиатского погранокруга дислоцировался в Ашхабаде, а отдел руководил деятельностью отрядов на территории Таджикистана. Кузнецов сразу направился к заму по разведке. Тот, увидев подчинённого, удивился:

– Серёга, а какого хрена ты здесь? Абдусаламов лично тебя ждёт в Ашхабаде с докладом о результатах заслушивания на совещании.

Подполковник попросил разрешения выпить воды. Налил из графина полный стакан и, громко сглатывая, с удовольствием залил его в себя одним махом, ни разу не поперхнувшись. Удовлетворённо икнул и, секунду подумав, повторил тот же самый процесс ещё раз. После чего молча поставил на стол бутылку «Столичной», что лежала до этого в дипломате, и сел за стол.

– Это полковник Мулоянов передал, однокашник ваш. – И уже после паузы ответил на вопрос: – Борт должен был идти на Ашхабад, но что-то переиграли вчера, и с утра оказалось, что летим в Душанбе. Что мне, в Москве оставаться было, ждать рейса в Туркестанщину? Билетов нет вообще на две недели вперёд. Через комитетских решить пытались – бесполезно, всё выкуплено. Только на подсадку. Три самолёта улетело – ни одного отказника или опоздавшего.

Начальник, даже не поблагодарив, убрал бутылку в стол и сразу схватился за телефонную трубку. Доложил замкомандующего округа по разведке генерал-майору Абдусаламову о том, что начальник разведки Хорогского отряда прилетел в Душанбе и, соответственно, лично прибыть с докладом сегодня не сможет.

Секунд пятнадцать даже на другом конце кабинета слышалась несусветная брань генерала. Что-то пролепетав в ответ, хозяин протянул трубку гостю:

– На. Сам объясняйся.

– Подполковник Кузнецов, товарищ генерал-майор… – спокойно представился Сергей.

– Что, Кузнецов, целый начальник разведки отряда, подполковник КГБ СССР, не может билетов достать на самолёт? Вы получили команду прибыть ко мне с докладом сразу из Москвы?! Что за детский лепет про билеты?! Или мне вам их приобрести надо было? Так сейчас решу. Но только на хрен вы мне сдались на своей должности после этого?!

Сергей, сморщившись, отодвинул трубку от уха. Он не ожидал подобной грубости на, в общем-то, рядовую ситуацию. Конец лета 1983 года ничем не отличался от других за последние лет сорок: улететь из Москвы на Дальний Восток и в Среднюю Азию, если не приобрёл билетов загодя, почти нереально. Но ещё больше его возмутила сама манера высказывания Абдусаламовым недовольства, граничащая с хамством и восточным байством. Генерал и раньше не отличался сдержанностью, но никогда не позволял себе отчитывать замкомандиров частей таким образом. Тем более Кузнецов был одним из опытнейших разведчиков на всей афганской границе. На совещание в разведуправление он вызывался как раз для заслушивания доклада об успешном проведении операции его агентурно-боевой группой. Хотя и оказалось, что совещание было лишь поводом, генерал этого ещё не знал, и поэтому его эмоции явно выходили за границы принятого у разведчиков уважительного отношения к коллегам.

Тем не менее Кузнецов не стал отвечать на гневную тираду замкомандующего. Тот, в принципе, и не рассчитывал услышать ответ, но дабы избежать, мягко говоря, избыточно-импульсивной реакции боевого офицера, сразу понизил тон:

– Сергей Васильевич, что было на совещании? Какое решение принято по группе Ассасина?

– На совещании нормально, даже похвалили. Командующий лично присутствовал, всё слышал. А по группе… Сказали, что пришлют шифротелеграмму с распоряжением в округ, там и будет всё расписано.

– В том-то и дело, что шифровка уже лежит у меня на столе! – опять сорвался Абдусаламов. – И я узнаю́ о результатах вашей поездки последним! – На том конце трубки послышалось шумное дыхание грузного человека, злоупотребляющего табаком и страдающего одышкой. – В ней указано, что Ассасин переведён в категорию особо ценного агента и нам с вами надлежит принять исчерпывающие меры как для его безопасности, так и для безопасности всех членов его группы. К первому сентября в этих целях, а также для оперативности своего применения группа должна быть размещена на загранобъекте Куфаб, с применением исключительных мер конспирации. Для обеспечения её работы за кордоном приказано выделить трёх наиболее опытных офицеров. План охраны места дислокации в Куфабе, легенду прикрытия группы и предложения по материально-финансовому обеспечению необходимо доложить к двадцать восьмому августа, то есть через пять дней. Впредь агентурно-боевую группу Ассасина разрешено использовать только с санкции председателя КГБ… Вы понимаете, что это значит?

Кроме того, что его работе дана очень высокая оценка в Москве, Кузнецов ничего в таком решении не видел, однако сделал вид, что понимает.

– Понимаю, – так прямо и ответил, надеясь услышать от генерала эти самые скрытые от глупого подполковника последствия.

– Да ни хрена ты не понимаешь! Потому что телеграмма подписана самим генералом армии Чебриковым. Ты это понимаешь? Председателем КГБ СССР! – Абдусаламов замолчал, вероятно в очередной раз задыхаясь от волнения, испытываемого при произношении фамилии человека, сменившего на этом посту нынешнего генерального секретаря ЦК КПСС товарища Андропова.

Кузнецов тоже молчал, теперь догадываясь, куда клонит замкомандующего округом по разведке. Своим бесконечным «понимаешь» старый номенклатурщик намекал на конъюнктурные неудобства, кои влечёт за собой столь пристальное внимание к его вотчине со стороны высшего государственного руководства. Подпись подобного уровня под указанием однозначно свидетельствовала, что теперь в любой момент могут нагрянуть внезапная проверка или комиссия. И порешать с ними выявленные пролёты и недостатки «восточным гостеприимством» явно не получится. А вопросов возникнуть могла уйма, и далеко не всё теперь можно будет сгладить богатыми дастарханами, дорогими подарками или просто списать на войну.

Чуть успокоившись, генерал Абдусаламов приказал через два дня ждать его самого в Хороге, отдал ещё ряд распоряжений и, примирительно попрощавшись, положил трубку.

– Чего это он так разорался? Ты что, в Москве натворил что-то? – недоумевал хозяин кабинета.

– Вроде нет, – задумчиво вымолвил Сергей. – Переживает, что Ассасина под свою опеку Москва хочет взять, а это всегда, сам знаешь, лишнее внимание.

– Ну да, наш Абдусалам этого не любит. Что, кстати, по агенту сказали?

– Да ничего особо. Расспросили о его связях, возможностях, подготовке. Телеграмму пришлют с ценными указаниями, как нам дальше с ним работать.

Кузнецов не имел права вдаваться в подробности, что в Москве его агентурно-боевой группой заинтересовалось ПГУ – Первое главное управление КГБ СССР, осуществляющее внешнюю разведку. Он уже знал, что теперь задачи для группы будут прилетать из Центра напрямую в его адрес, а округ и душанбинский отдел ограничат лишь распоряжениями об обеспечении работы агентов-боевиков по плану Москвы. С одной стороны, это тешило амбиции молодого начальника разведотдела; с другой, его работа под прямым руководством Центра ставила офицера в неудобное положение перед непосредственным начальством. Ладно войсковые командиры, они и так не очень вникали в суть работы разведки – лишь бы давала результат и отсутствовали происшествия. Но вот Абдусаламов… «Действительно, чего это он на меня так взъелся?»