Подарок судьбы
– Если так можно назвать графа Уайверна, – буркнул Кон.
– А разве не так? По крайней мере графы, кажется, были воинственными, – парировал Рейском, обводя взглядом стены.
– Ошибаешься. Все это скорее всего было куплено на вес, оптом.
– Жаль. Я-то надеялся, что эти мушкеты и пистолеты находятся в рабочем состоянии. Здесь явно ощущается приближение неминуемой битвы.
Рейском де Вер это нутром чуял, как человек военный, хотя и не участвовал в битве при Ватерлоо. С несколькими офицерами он в срочном порядке примчался из Канады, но увы, они опоздали. С досады он продал свой офицерский патент.
Кон поставил свою свечу на массивный дубовый стол в центре зала, где уже стояли три.
– Если здесь и возможна какая-то битва, то разве что с привидениями.
– Зачем же в таком случае ты отправился среди ночи гулять в полном одиночестве?
– Поразмять конечности, – ответил Кон, заглянув в озорные глаза Рейскома.
Рейс некоторое время служил под его началом в Испании, а в феврале они снова встретились в Мелтон-Моубрей. Кон тогда как раз получил известие о кончине своего сумасшедшего родственника. Рейском подумал, что Кону потребуется секретарь, и предложил свои услуги.
В то время это выглядело довольно комично, но Кон не возражал, и совершенно правильно: как выяснилось, его бывший младший офицер обладал недюжинными способностями администратора, хотя временами казался большим проказником.
– Вы устали, милорд, – услышал он мягкий голос с испанским акцентом и, испуганно вздрогнув, открыл глаза. Надо же, задремал стоя.
Голос принадлежал Диего, загорелому мужчине почти вдвое его старше, с темными, типично испанскими глазами и светло-русыми волосами, тронутыми сединой.
Кон знал, что Диего Сармиенто приехал сюда исключительно для того, чтобы присмотреть за ним на первых порах. Как только убедится, что с его подопечным все в порядке, он возвратится в свою обожаемую солнечную Испанию.
– Мы все устали, – сказал Кон, потирая глаза. – Если хотите, я могу сейчас показать вам спальные места, но скоро будет готов ужин и горячая вода, чтобы помыться.
Горячей воды хватало только на одну ванну, и Кон, будучи графом, имел право мыться первым, а Рейс и Диего, если пожелают, могли это сделать после него. До полного остывания в одной и той же воде могли вымыться человек десять. Во время войны оказаться даже десятым в очереди на ванну было неслыханной роскошью.
– Я буду рад пообщаться со слугами, чтобы поторопились, сэр, – предложил Диего.
Даже мысль, что Диего пойдет поторапливать Сьюзен, слегка встревожила Кона, но успокаивало то, что слуга был слишком утомлен, чтобы продемонстрировать свои способности убеждать.
– Не надо, в этом нет необходимости. Экономка справится сама.
– Это миссис Карслейк? Какая она из себя, сэр?
– Молодая, – прохаживаясь по комнате, чтобы разогнать сон, сказал граф. – И, несмотря на «миссис», незамужняя.
– Хорошенькая? – заинтересовался Рейс, расправляя плечи.
– Это зависит от вкуса, – с трудом подавляя желание предостерегающе зарычать, ответил Кон. – Но предупреждаю: обращаться с ней надо как с леди, потому что она и есть леди, дочь местного помещика.
Вникать в подробности происхождения Сьюзен не было необходимости.
Обращаясь к обоим мужчинам, он добавил:
– Да, и запомните: если она будет что-то спрашивать обо мне, ничего не говорите.
У Диего дрогнули брови, на физиономии Рейса промелькнула лукавая улыбка.
Пропади все пропадом! Какой смысл скрывать от них это?
– Мы с ней давно знакомы, но не виделись больше десяти лет; она может проявить любопытство. Важно другое: в этих местах едва ли не логово контрабандистов, но мы пока будем делать вид, что ничего не замечаем.
– Вообще-то сразу бросилось в глаза: здесь что-то происходит, – заметил Рейс. – Отсюда и нехватка слуг в доме, и лошадей на конюшне. Очень любопытно.
– Запомни: мы до поры до времени слепы, глухи и очень-очень наивны.
– Будет исполнено, сэр! – шутливо отсалютовал Рейс.
Кон резко обернулся и увидел направлявшуюся к нему Сьюзен. Его не удивило, когда увидел ее в мужском платье, хотя никогда прежде она так не одевалась, но скучная униформа экономки повергла его в шок. Более того, ее вид почему-то настолько его оскорбил, что он готов был содрать с нее этот безобразный чепец, старушечью кружевную косынку и потребовать на правах хозяина никогда не носить одежду темно-серого цвета, который лишал ее лицо всех красок, буквально уничтожал ее прелесть, хоть это и казалось невозможным.
Взяв себя в руки, он представил ее Рейскому. Тот попытался игриво заговорить с ней, но услышал сказанное ледяным тоном:
– Очень приятно, мистер де Вер. Надеюсь, вам здесь будет удобно.
Господь милосердный! Он обрадовался. Это что, ревность? Неужели он способен опуститься до столь низкого чувства?
– Кухарка приготовила скромный ужин для всех вас, милорд. Где вам будет угодно расположиться? – чопорно обратилась она к Кону.
Диего обычно ел вместе со слугами, но Кону не хотелось, чтобы он заметил какие-нибудь действия контрабандистов: они имели обыкновение охранять свои тайны с помощью ножа.
– В порядке исключения накройте ужин в столовой для завтраков, если можно.
Сьюзен кивнула:
– Если вы помните, где она находится, милорд, то проводите туда своих гостей, а я прикажу, чтобы подавали ужин.
Она исчезла, и больше той ночью Кон ее не видел. Две служанки принесли суп, хлеб, сыр и пирог с изюмом, а потом по просьбе гостей еще и эль. Кона поразило, насколько непривлекательными оказались служанки: одна не первой молодости, вся в морщинах, другая – молодая, тощая и редкозубая. Интересно, уж не считает ли Сьюзен его людей мерзкими соблазнителями? Может, потому и подобрала для них самых уродливых служанок?
После ужина Кон повел Рейса и Диего в свои апартаменты, где уже была готова полная горячей воды ванна. К тому времени он настолько устал, что даже желание мыться пропало, но не ложиться же спать грязным. Избавившись от одежды, он уселся в деревянную лохань, быстро вымылся и, с трудом дотащившись до постели, мгновенно погрузился в сон.
Глава 4
Кон проснулся от того, что в комнате было светло: перед сном забыл задернуть шторы. Светило солнце, пели птицы – по-настоящему английское пробуждение, которое он все еще с удовольствием смаковал каждый божий день. Он любил Англию со страстью, которая накопилась за те дни, когда его одолевали мысли о быстротечности жизни и, упаси бог, поражении Англии. Однако ту страну, которую он любил, олицетворяли пологие холмы Суссекса, тишина и покой Сомерфорд-корта и пасторальные пейзажи Хок-ин-зе-Вэйла. Этот дурацкий замок на поросшем вереском мысу, который облюбовали сумасшедшие и преступники, к ней не имел никакого отношения.
Кон встал с постели, скорчил гримасу в ответ на ухмылки драконов и, не одеваясь, выглянул из окна в сад, за которым раскинулся на многие мили сельский пейзаж. Сад окружали темные каменные стены, увитые плющом. В саду хоть и росли деревья, но они были какие-то чахлые, и его не покидало неприятное ощущение замкнутого пространства, словно находишься в монастыре, но ведь он-то не имел намерения отойти от мира. Или имел? Не было ли его бегство из Хок-ин-зе-Вэйла и от своего друга в некотором роде актом самоотречения?
Ну хоть птицы здесь были, и пение их ему не приснилось. Вот воробей вспорхнул с дерева и перелетел на плющ, а над крышей взмыли стрижи, вот послышалась трель дрозда и радостное пение малиновки. Может, птицы хотели донести до людей, что те недооценивают прелесть маленького садика, окруженного высокими стенами.
Он обратил внимание на то, что дорожки в саду образуют определенный узор – пятиугольник, оккультный символ, в самом центре которого был устроен фонтан. Основанием для него служило скульптурное изображение, похоже, женщина и дракон, – еще одно выразительное свидетельство эксцентричности графа. Одиннадцать лет назад этого фонтана не было и в помине.
Ему почему-то вспомнилось, что имеется еще и камера пыток.
Если откровенно, Кон предпочел бы не иметь к этому замку никакого отношения, пусть даже здесь ему ничто не угрожает.
Уголком глаза он заметил, что кто-то вышел из-за угла. Сьюзен. Все в том же унылом сером платье, она торопливо пересекла внутренний двор. Волосы ее опять закрывал чепец.
В те далекие времена она носила школьную форму, но даже та шла ей куда больше, чем это ужасное одеяние. Еще он вспомнил, что ее платья были светлых тонов и она всегда огорчалась, если на них попадала грязь или появлялись зеленые пятна от травы во время их путешествий по окрестностям.
Почему этот свободолюбивый эльф напялил серое одеяние экономки? Уж наверняка не ради того, чтобы опять соблазнить его, для этого она надела бы что-нибудь попривлекательнее.
Тем временем Сьюзен остановилась возле высокого цветущего куста и внимательно во что-то вгляделась, наверное, заметила какое-то интересное насекомое. Всякие жучки и букашки ее интересовали всегда.
Впрочем, он и знал-то ее всего две недели, но какие это были недели! Целая жизнь, уложившаяся в четырнадцать дней. Сьюзен любила наблюдать за насекомыми, лежа на земле или на песке, и всюду носила с собой альбом для этюдов, чтобы делать зарисовки, демонстрируя незаурядный талант.
Теперь он опять наблюдал за ней. Вот она выпрямилась, откинула голову и с наслаждением глубоко вдохнула чистый утренний воздух.
Кон повторил ее движение и осторожно приоткрыл окно, впуская в комнату свежий воздух, которым дышала она, но, как ни старался не шуметь, она услышала и, подняв голову, взглянула на него.
Кон едва не отскочил от окна, хоть подоконник и прикрывал его по пояс, так что выглядел он вполне прилично, хоть и был без одежды.
Их взгляды встретились, и какое-то время они не отводили глаз друг от друга. Он видел, что ее губы чуть приоткрылись, как будто она хотела что-то сказать или просто вздохнула.
Она отвела взгляд первой и торопливо скрылась за углом, а он остался стоять у окна, опираясь руками о подоконник и тяжело дыша. Все эти годы он убеждал себя, что произошедшее между ними не имеет значения, что все давным-давно прошло и что ее безжалостные слова, сказанные тогда, убили в нем все теплые чувства к ней. Как оказалось, это была ложь, и, как ни странно, он понял, что всегда это знал.
В пятнадцать лет он был ослеплен, очарован, нетерпелив и пребывал в смятении… Они часто сидели на поросшем вереском мысу и болтали обо всем, или, лежа на животе, обсуждали личные проблемы, или, взявшись за руки, гуляли по берегу, а потом, обнявшись, делились своими мечтами и тревогами.
Так прошла неделя, а в начале второй, в полнолуние, они убежали тайком из дому, чтобы послушать магическую музыку моря и полюбоваться залитыми лунным светом окрестностями. Он хотел разжечь костер, но она сказала, что этого делать нельзя: его могут принять за световой сигнал контрабандистам.
Она много чего знала о контрабандистах и охотно делилась своими знаниями с ним, а он, романтически настроенный юноша, приходил в восторг от ее рассказов о приключениях фритрейдеров. Потом она призналась, что связана с ними кровными узами и что не является дочерью сэра Натаниэля и леди Карслейк, хотя и носит их фамилию. Ее родители – сестра сэра Натаниэля Изабелла и владелец таверны в Драконовой бухте.
Кроме того, Сьюзен под большим секретом сказала, что ее отец, Мельхиседек Клист, – главарь шайки контрабандистов по прозвищу капитан Дрейк. Правда, она не знала, гордиться такими родителями или стыдиться их; ее мать открыто жила с Мелом Клистом в Драконовой бухте, но в браке они не состояли.
Явная непристойность этой греховной связи приятно щекотала Кону нервы, ведь в Хок-ин-зе-Вэйле никогда ничего подобного не происходило. Такому происхождению, по его мнению, можно было только позавидовать, и в его глазах это придавало Сьюзен еще большую исключительность.
Так как Кон вместе с братом Фредом много времени проводил в деревне, он принялся выискивать среди жителей капитана Дрейка, но тот ни разу ему не попался на глаза, а заходить в таверну без причины было нельзя.
В деревне они отлично проводили время. Рыбаки, пока чистили рыбу или чинили сети, любили поговорить, и мальчишки с удовольствием слушали их байки, пытаясь угадать, кто из них контрабандист, хотя, по правде говоря, контрабандистами были все.
Случалось, рыбаки брали их с собой и даже позволяли вытягивать сети с уловом. Фреду это занятие нравилось больше, а Кон чаще оставался на берегу, и у него было время побродить по деревне в надежде подслушать какие-нибудь секреты контрабандистов. Наивный мальчишка!
В конце концов ему все-таки повезло увидеть Мела Клиста, мускулистого коренастого мужчину с квадратной челюстью и зеленовато-карими, как у Сьюзен, глазами. Его нельзя было назвать даже привлекательным: с, видимо, не раз сломанным носом он походил на медведя, но для роли главаря вполне подходил. Одет он был, как и подобает процветающему коммерсанту: в визитку и модную касторовую шляпу.
В следующий раз Кон увидел его вместе с леди Бел, которая была одета хоть и элегантно, но несколько вызывающе, чего никогда не позволила бы себе, скажем, леди Карслейк. Ему казалось удивительным, что такая безнравственная женщина – мать Сьюзен, хотя он сразу понял, что она не имеет ничего общего со своими детьми.
Леди Бел хоть и вызывала любопытство Кона, но куда меньшее, чем сам капитан Дрейк, и у него появилась мечта поговорить со своим кумиром.
Его мечта осуществилась, но состоявшийся разговор был далек от того, о котором он мечтал.
Кон сидел на каменистом пляже и слушал старого Сима Лостока, который излагал свою версию убийства дракона первым графом, когда их беседу неожиданно прервали. Вежливо, но решительно его сопроводили в таверну «Георгий и дракон», но не в пивной зал, а в заднюю комнату, обставленную, скорее, как гостиная джентльмена.
Мел Клист в европейском костюме сидел на софе, а рядом с ним леди Бел. Кон впервые видел ее вблизи и обратил внимание на чистую кожу и голубые глаза. Весь ее облик вызывал плотское желание: влажные, чуть приоткрытые губы, слишком глубокое декольте, великолепное перо алого цвета, украшавшее шляпку с широкими полями.
Пара восседала на софе, словно король и королева, и Мел Клист без предисловий заговорил об их отношениях со Сьюзен.
Даже сейчас Кон, повзрослевший, прошедший испытание войной, потерял уверенность в себе, вспомнив о том разговоре или, скорее, судилище.
Нет, Клист не был жесток, и тем не менее Кон сразу ощутил всю мощь капитана Дрейка, прирожденного вожака, а также силу власти человека, от которого зависело благосостояние всех рыбаков на побережье. Если бы он приказал кому-нибудь сбросить Кона с лодки в открытом море, это было бы исполнено беспрекословно.
За последние годы, когда пришлось завоевывать авторитет, Кон не раз обращался к примеру капитана Дрейка, который от прямого предупреждения переходил сразу к скрытой угрозе.
В тот раз это был всего лишь разговор. Мел признал, что Сьюзен Карслейк его дочь, а значит, имеет полное право бродить там, где ей вздумается, потому что, будьте уверены, никто не причинит ей вреда. И что такого многообещающего юношу, как Кон Сомерфорд, несомненно, ждет куда более интересное будущее где-нибудь вдали отсюда, возможно в армии или в области юриспруденции.
Это было пусть не сказанное напрямик, но облеченное в слова явное предупреждение не позволять себе того, что они на следующий же день и сделали.
Кто знает, возможно, именно это предупреждение и заронило в голову Кона крамольную мысль… Его мальчишеское обожание, все его помыслы были чисты в своей основе, но молодое здоровое тело было так нетерпеливо и так жаждало новых ощущений.
Мел Клист в категоричной форме запретил ночные встречи. Он не угрожал, но Кон понял, что, если они со Сьюзен не подчинятся приказу, им обоим не поздоровится.
Поэтому на следующий день они встретились ближе к вечеру в Ирландской бухте, расположенной примерно в миле и от рыбацкой деревни, и от замка. Туда было нелегко добраться, так как старая дорога была разрушена в результате оползня, а тропинка, ведущая на берег, крута и опасна. Это была тропа контрабандистов, как сказала Сьюзен, а она и должна быть труднопроходимой. Зная, что за ними могут следить, они спустились туда в поисках укромного местечка. Они ничего не планировали, по крайней мере он, и стали жаловаться друг другу на взрослых, которые не знают, что такое дружба, и вечно во все вмешиваются, посмеялись над их подозрениями, а потом поцеловались, чтобы доказать, насколько несправедливы их подозрения…
Только подозрения оказались справедливыми.
Кон целовался и раньше, но особого желания повторить это не вызывало. А вот со Сьюзен все было по-другому. Даже сейчас, закрыв глаза, он смог почти почувствовать это снова, ощутить вкус ее нежных губ, ее неуверенную, невинную ответную реакцию, от которой его бросило в жар и перехватило дыхание.
Он до сих пор помнил нежный аромат ее нагревшейся на солнце кожи – так пахнут цветы в саду в полуденный зной – и неожиданно ощутил возбуждение: тревожащее, требовательное, болезненное. Это случалось с ним и раньше, но никогда еще не было столь целенаправленно.
Она поняла и, взглянув на его брюки, усмехнулась. Он же покраснел до корней волос.
– Говорят, от этого помогает холодная вода.
Сьюзен встала и принялась снимать платье. На ее слегка округлившемся теле не было даже корсета, только сорочка, чулки и туфли. Сбросив все лишнее, она побежала в воду: высокая, тоненькая как тростинка, но уже со всеми нежными округлостями, спрятанными под сорочкой.
С вершины утеса их мог увидеть любой, но поскольку дороги сюда не было, никто не мог, проезжая мимо, случайно наткнуться на них. Если же за ними наблюдают специально, то к утру Кон уже станет либо ее мужем, либо покойником. Сьюзен, наверное, выпорют. Он все это понимал и все-таки быстро разделся и побежал следом за ней в холодную воду.
Сьюзен хорошо плавала, лучше, чем он, и они принялись носиться наперегонки в соленой воде. Ее сорочка плотно облепила тело. Они как будто исполняли некий танец, и как в танце партнеры чувствуют друг друга, так и они без слов чувствовали и все понимали, причем с каждым случайным прикосновением все острее. Они разглядывали друг друга словно завороженные, не в силах отвести глаз от своих юных тел.
На мелководье она встала на ноги. Вода плескалась вокруг, то скрывая, то вновь открывая его взгляду маленькие груди под ставшей прозрачной от воды сорочкой, и он не мог смотреть больше никуда.
– Если хочешь, можешь их потрогать, – предложила Сьюзен.
Окинув взглядом пустынное побережье, он с трепетом коснулся упругих холмиков. Если капитан Дрейк узнает, что он прикасался к его дочери, Кону не жить. Ну и плевать! За это и умереть не жалко!
Груди ее были холодными под тканью сорочки, но такими нежными, что Кон сразу понял: в них сосредоточена божественная красота и тайна женского тела. Он не смог подавить в себе желание их поцеловать. Вот бы отважиться освободить их из-под сорочки, чтобы почувствовать шелковистую теплую кожу, а не грубую холодную ткань…
Скрипнула дверь, моментально вернув его из прошлого в настоящее. В дверях стояла краснощекая служанка, прижимая к груди огромный кувшин.
– Я постучала, милорд! Миссис Карслейк сказала, что вы уже встали… – она закусила губу и замолчала, и он понял: что-то не так.
Граф стоял перед ней совершенно голый, и достаточно было одного взгляда, чтобы понять: его орудие готово к бою.
Справившись наконец с шоком, служанка отвела глаза, бросилась к умывальнику и так же быстро вернулась к двери, но перед тем как уйти, еще раз скользнув взглядом по его телу, нахально спросила:
– Может, милорд желает… еще чего-нибудь?
Кон вдруг почувствовал, как в нем взыграли самые низменные инстинкты. Служанка явно была готова предложить свои услуги, и не имело значения, что она толста и некрасива. И все-таки он нашел в себе силы отказаться:
– Нет, это все, что мне нужно.
Дверь за ней закрылась, а он глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки. Не хватало еще, черт возьми, использовать кого ни попадя для удовлетворения своих плотских потребностей!
Правда, если уж быть честным с самим собой, настоящая причина, по которой он отклонил предложение служанки, заключалась в другом: Сьюзен его станет презирать, если узнает об этом.
А та как раз была на кухне и наблюдала, как Эллен обжаривает кусочки хлеба, когда вбежала Дидди Хаулок и завопила:
– Он был голый! Совсем! И при этом уже готовый!
Все, кто находился в кухне, оживились, послышались скабрезные шутки, смех и восклицания.
– И ты оставила его в таком состоянии, Дидди? – удивилась миссис Горленд, кухарка средних лет, которая не жила в доме, а ежедневно приходила на работу. – Упустила такой удачный случай!
Дидди хихикнула:
– Да я предложила: было б неплохо прижить ребеночка от графа. Всю жизнь бы потом как сыр в масле каталась. Да и граф-то, похоже, ого-го, судя по тому, что я видала!
Сьюзен сдерживалась с трудом: нельзя, чтобы хоть кто-то из местных жителей вспомнил, что когда-то они с нынешним графом были… тем, чем были. Друзьями. Конечно же, друзьями.
Кто вполне может вспомнить о встрече Кона с капитаном Дрейком в таверне? Никто, конечно, не знал, о чем они говорили, но догадаться было не так уж трудно. Большинство полагали, что это была юношеская любовь, хотя, кажется, никто не догадывался, что они зашли так далеко. Да и кому бы такое пришло в голову? Юная леди из поместья, пусть даже и незаконнорожденная, и молодой джентльмен из Сомерфорд-корта. В простонародье почему-то считалось, что у знатных господ плотские желания не так сильны, как у них, даже если, например, отношения между леди Бел и Мелом Клистом свидетельствовали о другом. Что уж говорить про старого графа, который тащил в свою постель каждую более-менее смазливую бабенку, которая изъявляла готовность!
Местные жители скоро поймут, что новым графом стал Кон Сомерфорд, тот самый парнишка, который околачивался в деревне, буквально впитывая каждую историю, что слышал от рыбаков, и целыми днями лазал по скалам вместе с мисс Сьюзен. Юноша был воспитан, умен, производил хорошее впечатление, и жители деревни потом долго буквально сводили ее с ума, называя его ее молодым человеком.
Скоро, когда все-все поймут, это может начаться снова. «Кто бы мог подумать, что новым графом станет этот ваш молодой человек, мисс Сьюзен?» И что она должна им говорить? Как это вынести?
Вокруг тем временем продолжалось веселье, кухарки и горничные посмеивались, обсуждая голого графа, а ей вспомнилось, как он смотрел на нее из окна. Она была уверена, что на нем что-то надето, но теперь понимала, что он был абсолютно голый. Вопреки всякой логике, она почему-то смутилась, а если точнее, возбудилась.
– А какое у него тело! – продолжала восторгаться Дидди, довольная, что оказалась в центре внимания. – Сплошь мышцы и никаких тебе безобразных шрамов.
«Да, – думала Сьюзен, – гибкое юношеское тело возмужало и закалилось, превратившись в великолепное мужское с широкими плечами и отлично развитой мускулатурой. Никаких безобразных шрамов… А что, разве были? Наверное, были».
– Только на груди татуировка, – вещала Дидди. – Лично мне это не нравится.
Значит, когда он стоял у окна, то, что она приняла за тень, упавшую на грудь, было не тенью.
– Там у него дракон, но не такой, как китайские, те мне даже нравятся, а этот страшный, похож на чудище, как в таверне. Обвился кольцами прямо вот так… – Дидди показала на своей правой груди, как именно.
Сьюзен почувствовала запах горелого и, резко обернувшись, отвесила Эллен подзатыльник.
– Хлеб подгорает!
Эллен заплакала и, выбросив подгоревший кусок, взяла другой.
– Прошу прощения, мэм.
Сьюзен почти не спала прошлой ночью: сначала хотела убедиться, что контрабандные товары благополучно припрятаны в подвалах, а потом не давали заснуть мысли о Коне, но не следовало вымещать раздражение на бедняжке Эллен.
Сьюзен погладила девочку по голове:
– Ну, успокойся, будет. Надо смотреть за хлебом, а не на сиськи Дидди. И не слушать бесстыдные разговоры. Это приличный дом. И чтобы больше никаких скабрезных замечаний и безнравственных поступков, слышите?
Эти слова относились уже ко всем присутствующим.
Женщины поспешили заняться своим делом, и только Дидди добавила:
– Он ведь граф Уайверн, не так ли? Мое предложение он не пропустил мимо ушей, я сама видела. Вот.
Сьюзен нисколько в этом не сомневалась. Дидди хоть и была некрасивой, но обладала зрелым полным телом, увесистыми грудями, мощными бедрами. Ухажеров у нее было предостаточно, и то, что она до сих пор не вышла замуж, объяснялось лишь ее желанием получше устроиться в жизни.