banner banner banner
Горшочек, вари. Рецепты писательской кухни
Горшочек, вари. Рецепты писательской кухни
Оценить:
 Рейтинг: 0

Горшочек, вари. Рецепты писательской кухни

Представьте себе полотно: городской пейзаж, блошиный рынок, шумные продавцы, размахивая руками, как всегда что-то втюхивают, покупатели торгуются до последнего. В какой-то момент мы замечаем, что в углу картины, допустим – над прудом или речкой, преспокойно парит мальчик. И никто не обращает на эту левитацию внимания. Мы, как зрители, привыкшие мыслить абсолютными категориями, поначалу смутимся, но рано или поздно свыкнемся. Такая реальность – если персонажи картины замечают висящего в воздухе мальчика, но не реагируют, значит все в порядке.

В этом и заключается суть магического реализма – сращивание магического и реального таким образом, чтобы не было видно швов. Если фантастика отталкивается от реальности, меняя знакомые правила (с. 23, рецепт «Сам себе демиург: создаем фантастические миры»), а фэнтези от реальности бежит, выдумывая новые миры (с. 46, рецепт «Лев, хоббит и мальчик со шрамом – пишем фэнтези, которое купит Netflix»), магический реализм укореняет фантастическое в повседневности, стирая между ними грань. Мы не просто так начали с визуального примера – изначально магический реализм был связан именно с живописью. Термин ввел немецкий искусствовед Франц Роо, а распространение он получил в 1925 году после выхода монографии «Постэкспрессионизм. Магический реализм. Проблемы современной европейской живописи». Роо писал о магическом измерении и наполнении, которые появляются на полотнах художников при искажении пространственной перспективы. К литературе же этот термин вслед за итальянским писателем Массимо Бонтемпелли применил французский критик Эдмон Жалу, отметивший: «Роль магического реализма состоит в отыскании в реальности того, что есть в ней странного, лирического и даже фантастического, – тех элементов, благодаря которым повседневная жизнь становится доступной поэтическим, сюрреалистическим и даже символическим преображениям».

Нужно оговориться, что магический реализм – это, скорее, не жанр, а художественный метод, специфическая оптика, которая преломляет восприятие действительности, именно что ее преображает. При этом элементы магического реализма можно встретить в самых разных жанрах, будь то роман воспитания, детективный триллер или старая добрая эротика. По сути, магический реализм предлагает новый способ обработки фантастического элемента. Художественная литература XIX века понимала всякое вторжение фантастики либо как развернутую метафору, способ высветить нечто важное в реальности, либо амбивалентно, то есть «допускала фантастическое в двойственном, колеблющемся варианте, как результат помрачения сознания, бреда и т. п.». Как ни странно, специфику заземления фантастического сформулировал еще Достоевский, как «идею не только допустимости, но необходимости и естественности прорыва реального в фантастическое, ибо сама действительность “фантастична”». Фантастическое он понимал как средство концентрации, выявления смысла обыденности, то есть рассматривал фантастическое в реалистической функции.

Есть, впрочем, важное уточнение. Для создания магического реализма недостаточно наделить фантастический элемент реалистической функцией, нужно самому уверовать в реальность магии. Подвох в том, что всякая функциональность хороша в той мере, в которой читатель о ней – функциональности – не задумывается. В магическую действительность веришь тогда, когда она органична, а органика – это производная особого мировосприятия, магического мышления автора. Именно поэтому магический реализм прежде всего связывают с художественной литературой Латинской Америки. Кубинский писатель Алехо Карпентьер – один из главных идеологов магического реализма – в предисловии к своему роману «Царство земное» употребил выражение lo real maravilloso, или чудесная реальность, имея в виду, что сама реальность Латинской Америки органически чудесна, отсюда и свойственное ее культуре смешение фантастического и реального. Позже ему вторил, пожалуй, самый известный писатель, работавший с магическим реализмом, – Габриэль Гарсиа Маркес. В своей статье «Фантазия и художественное творчество в Латинской Америке и в Карибских странах» он рассуждал: «Как я понимаю, фантазия это то, что не имеет ничего общего с тем миром, в котором мы живем, это чисто фантастические выдумки, это вранье, и вранье дурного вкуса, весьма мало пригодное для искусства, как это хорошо понял тот, кто назвал это “смирительной рубашкой фантазии” <В Латинской Америке> художникам нет необходимости долго ломать голову над выдумкой, возможно, здесь они стоят перед другой проблемой – как заставить поверить в действительность, как сделать действительность правдоподобной». В этом и состоит главное отличие магического реализма от схожих методов обработки фантастики в западных текстах того же времени: фантастический элемент не просто стоит в реалистической позиции, сама фантастика рассматривается как неотъемлемая часть реальности.

Всем, кто ступил на путь магического реализма и хочет освоить этот метод, нужно держать в уме несколько моментов.

Чудесная реальность немыслима без чуда. При этом чудо, как уже было сказано, отнюдь не противопоставляется реальности. Тут нам вновь поможет живопись. Советский искусствовед Абрам Эфрос, анализируя провинциальную фантастику Марка Шагала, в работе «Профили» 1930 года писал: «Излюбленная и главная связь между событиями в рассказах детей есть слово “вдруг”, и оно совсем не механистично и не внешне, – иначе чистейшая правдивость детской фантазии решительно отбросила бы его; наоборот, слово “вдруг” выражает самую суть и интимную природу той стихии неограниченных возможностей, которой… полон мир…». Переводим слово «вдруг» на язык искусства, и мы получим «чудо». Но не чудо в смысле необычайного и редчайшего исключения, нарушившего законы естества, а «чудо» как привычный элемент обыденности, «чудо», отвергающее самую возможность какой-либо «жизни вне чуда» и утверждающее, что «все может случиться, и все случается».

Все может случиться, и все случается – девиз, который можно взять на вооружение. Только позаботьтесь о том, чтобы чудо не затмило реальность.

Это самое чудо, как художественное выражение магического мышления, должно быть вписано в конкретный сеттинг. Место действия может существовать на самом деле, вы можете его выдумать – это не так важно. Важно, что сеттинг должен быть правдоподобным, то есть, с одной стороны, напоминать нам знакомые реалии, а с другой – чудесным образом из них выбиваться. Этой установкой характеризуется особенность сеттинга в магическом реализме – двоемирие, наличие первичной и скрытой реальности, которые не просто соседствуют, а взаимопроникают и переплетаются. Об этом свойстве магического реализма в 2001 году писал литературовед Александр Гугнин: «Эпитет “магический”, во-первых, наряду с первичной, видимой реальностью, включал в себя вторую, загадочную и необъяснимую, скрытую от наивного взгляда сторону действительности, которую писатель должен был обнаружить и “реалистически” изобразить в своем произведении, и, во-вторых, “магической” должна быть сама способность художника снова соединить воедино распавшийся и обособившийся мир предметов и человеческих отношений, вдохнуть в него смысл, создавая тем самым новую модель взаимосвязей мира и человека».

Но как именно создать новую модель взаимосвязи? Ваши главные помощники – подробные и развернутые описания. Особую роль в магическом реализме играют детали – именно они сращивают фантастику и реальность, заземляя повествование. Маркес говорил: «Я убежден, что читатель “Ста лет одиночества” не поверил бы в вознесение на небо Ремедиос Прекрасной, если бы не то, что она вознеслась на небо на белых перкалевых простынях». И в самом деле – в сцене вознесения персонажи вовсе не воспринимают происходящее магически. Напротив, их реакция высвечивает обыденность и заурядность события, да и прецедент, по большому счету, не в библейском действе, а в том, что возносится Ремедиос именно на белых перкалевых простынях. Зачастую деталь становится символом (с. 193, рецепт «Совы не то, чем кажутся: детали, символы, мотивы»), а символы выстраиваются в систему мотивов, но будьте аккуратны, если возьметесь плести такое кружево, – тут важен баланс. Если какая-то деталь перестанет быть предметной подробностью и получит добавочный смысл, а потом смыслы вступят в диалог, это может ударить по правдоподобию.

Кроме того, в магическом реализме особое внимание уделяется времени, ведь в чудесной реальности и время течет чудесным образом. Оно может обернуться вспять, неспешно тянуться и выстрелить пружиной, может зациклиться и встать на паузу. Вспомните, к примеру, как в романе «Сто лет одиночества» над Макондо несколько лет не переставая идет ливень. Искажение времени – еще одна производная магического мировосприятия, в котором сознание само решает, по каким правилам играть.

Наконец, переплетение фантастики и реальности в магическом реализме зачастую опирается на фольклорно-мифологический фундамент. Разные авторы вдохновляются разной фактурой, так что полезно присмотреться к национальному колориту, городским легендам, байкам и рассказам. Магический реализм процветает тогда, когда мифологическое возводится в ранг бытового суеверия, ведь такие суеверия питают чудесную действительность.

Примеры

«Каждой ноте, – ответил Колен, – я поставил в соответствие какой-нибудь крепкий напиток, жидкость или ароматическое вещество. Сильная педаль соответствует взбитому яйцу, слабая – льду. Для сельтерской нужна трель в высоком регистре. Количество пропорционально длительности: на учетверенную восьмую приходится шестнадцатая часть единицы, на четверть – единица, на целую ноту – четыре единицы. Когда играется медленный мотив, в действие приводится регистровая система – с тем чтобы не порция увеличивалась – коктейля получилось бы слишком много, – а возрастала крепость напитка. Кроме того, в зависимости от длительности пьесы можно при желании изменять значение единицы, например, уменьшить его в сто раз – с тем чтобы получить напиток, вобравший в себя все гармонии, достигается это побочной регулировкой».

Борис Виан «Пена дней»

Герой романа смешивает коктейли при помощи музыки. Обратите внимание, как подробности наслаиваются, создавая систему, но магия этой системы преподносится как что-то само собой разумеющееся.

«Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами: “брр…” – что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мог растолковать, по какой причине. Ковалев потянулся, приказал себе подать небольшое стоявшее на столе зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно, нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит. Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру».

Николай Гоголь «Нос»

Фантасмагория показана крупным планом, но Гоголь прозорливо укореняет магию в привычном бытовом обряде: кто из нас с утра не смотрел в зеркало, выискивая треклятый прыщик?

«Тебе плохо? – спросила она.

Ремедиос Прекрасная, державшая в руках другой конец простыни, ответила ей с улыбкой сострадания:

– Напротив, мне никогда еще не было так хорошо.

Едва только Ремедиос Прекрасная произнесла эти слова, как Фернанда почувствовала, что ласковый, напоенный сиянием ветер вырывает у нее из рук простыни, и увидела, как он расправил их в воздухе во всю ширину. Амаранта же ощутила таинственное колыхание кружев на своих юбках и в ту минуту, когда Ремедиос Прекрасная стала возноситься, вцепилась в свой конец простыни, чтобы не упасть. Одна лишь Урсула, почти совсем уже слепая, сохранила ясность духа и сумела опознать природу этого неодолимого ветра – она оставила простыни на милость его лучезарных струй и глядела, как Ремедиос Прекрасная машет ей рукой на прощание, окруженная ослепительно белым трепетанием поднимающихся вместе с ней простынь: вместе с ней они покинули слой воздуха, в котором летали жуки и цвели георгины, и пронеслись с нею через воздух, где уже не было четырех часов дня, и навсегда исчезли с нею в том дальнем воздухе, где ее не смогли бы догнать даже самые высоколетающие птицы памяти».

Габриэль Гарсиа Маркес «Сто лет одиночества»

Знаменитая сцена вознесения Ремедиос Прекрасной, как обычно у Маркеса, донельзя образна, однако фокус наведен на белые простыни, которые, вообще-то, нужная в хозяйстве вещь.

«В этот раз все было иначе. Огнетушитель остался, и записки белели на всех доступных и недоступных поверхностях, но в обстановке кабинета что-то изменилось. Что-то, не связанное с мебелью и с исчезнувшей куклой. Акула сидел под огнетушителем и копался в бумагах. Сухой, пятнистый и мохнатый, как поросший лишайником пень. Брови, тоже пятнистые, серые и мохнатые, свисали на глаза грязными сосульками. Перед ним была папка. Между листами я разглядел свою фотографию и понял, что папка набита мной. Моими оценками, характеристиками, снимками разных лет – всей той частью человека, которую можно перевести на бумагу. Я частично лежал перед ним, между корешками картонной папки, частично сидел напротив. Если и была какая-то разница между плоским мной, который лежал, и объемным мной, который сидел, то она заключалась в красных кроссовках. Это была уже не обувь. Это был я сам. Моя смелость и мое безумие, немножко потускневшее за три дня, но все еще яркое и красивое, как огонь».

Мариам Петросян «Дом, в котором…»

В приведенном отрывке детали и образы громоздятся, перенося нас в пространство кривых зеркал. Но магическому в сцене не дает расползтись и разойтись оптика рассказчика, которая собирает описания воедино, интонационно приземляя повествование.

Упражнения

Упражнение 1

Возьмите бытовой процесс: к примеру, вынос мусора или мытье посуды. Напишите этюд на 2000 знаков с пробелами, в котором рутина заиграет магическими красками. Ваша задача – обнаружить чудесную сущность повседневности. Для этого найдите детали, которые можно было бы наделить магическим смыслом: не пытайтесь превратить всю рутину в волшебный процесс, достаточно сфокусироваться на одной-двух деталях, раскрыв их магическую подоплеку в привычном бытовом контексте.

Упражнение 2

Вспомните миф или фольклор, который вам нравится. Вы можете взять персонажа, событие или целый сюжет, а дальше придумайте сеттинг и разыграйте в нем сценку на 1000 знаков с пробелами. Вы должны сделать так, чтобы вкрапления магического в сеттинг были основаны на мифологических и/или фольклорных мотивах. Но постарайтесь не уйти в фантастику, фэнтези или сказку!

Чек-лист магического реализма

? Обыденность чуда.

? Правдоподобный сеттинг.

? Первичный и скрытый пласты.

? Подробные описания и детали.

? Бытовое суеверие.

? Игра с оптикой: место и время.

Список дополнительной литературы

1. Газетные заметки Маркеса. Совместная рубрика «Arzamas» и «Иностранной литературы» [Электронный ресурс]: arzamas.academy/mag/572-marquez

Публицистика Маркеса столь же важна для понимания его творческого метода, как и художественные произведения. Вдумчиво, остроумно, системно.

2. Гугнин А.А. Магический реализм в контексте литературы и искусства XX века: феномен и некоторые пути его осмысления. М.: Институт славяноведения РАН, 1998.

Одна из наиболее обстоятельных статей о многообразии магического реализма как жанра и творческого метода, которая поможет сориентироваться на местности.

3. Зарубежная литература ХХ века / под ред. В.М. Толмачёва. М., 2003.

Учебное пособие, в котором рассматриваются ключевые движения и направления зарубежной литературы XX века. В том числе послужит фундаментальным комментарием к прочтению произведений в жанре магического реализма.

4. Кастанеда К. Особая реальность: Новые беседы с доном Хуаном. М.: Азбука, 2006.

В 1961 году Кастанеда познакомился с индейцем Хуаном Матусом, вместе они экспериментировали с целебными свойствами растений и веществ. Экскурс в иные миры за пределами нашей реальности – никогда еще магия не была так близка к повседневной жизни.

5. Борхес Х. Зеркало загадок. М.: КоЛибри, 2022.

Сборник произведений и заметок одного из главных идеологов магического реализма, в которых на первый план выходят отношения между автором и произведением, жизнью и искусством.