Путь в Wonderland. Бессмертные витязи. Легенды Русского Севера
– Да не переживай, Афанасий, – рассмеялся Алексей, – я календарь наизусть помню. Заход солнца, сегодня, шестого июня, заход солнца в двадцать один час сорок две минуты. Или, – он с улыбкой посмотрел на задумчивые лица новых товарищей, – на моей «Омеге», – и он глянул на наручные часы, спрятанные под рукавом свитера, – сейчас два с половиной часа, тридцать две минуты.
Засмеялись все, даже хмурый и подозрительный Мясников. Афанасий же быстренько выставлял свой брегет, по объявленному точному времени.
Вскоре путники сделали привал, отдохнуть с полчаса. Присели, привалившись к деревьям. Ерёма сидел недалеко от Алексея, поправил свой мешок, пригладил волосы, и сказал:
– Вот и слоны также отдыхают. Они же не железные.
– А ты и слона видел, – не поверил Харатьев.
– Я в зоосаде, в Тобольске на него смотрел. Большой такой, серый, с хоботом.
Но швед бывавший в Индии, отчего-то промолчал. Только посмотрел на свои часы, и поправил кепи на голове. Так, словно слоны стали ему неинтересны.
Афанасий достал флягу, отпил немного воды. Фёдор же взялся за Святое Писание, а затем и за Псалтырь, и тихо читал себе под нос: « И пойду я долиной смертной тени, но не убоюсь я зла. Ибо Господь, Пастырь мой…». Харатьев был удивлён, как изменилось, даже напряглось такое спокойное лицо шведского «буддиста», словно тот услышал нечто знакомое.
Алексей положил своё добро у дерева, снял куртку. Затем, что -то поднял с земли, отряхнул от старых иголок, и быстро, почти как куница, полез по дереву, при том, что держался одной рукой за ветки. Оказался у только сейчас замеченного артельщиками дупла дерева, что то сунул туда, к нему выскочила белка, и давай стрекотать, по-своему. А тот, верста коломенская, будто чего понимал. Наконец, Алексей стал спускаться вниз, а белка за ним, распушив хвост. Он спрыгнул на землю,, та прострекотала что-то, махнула рыжим хвостом, и мигом взлетела по стпоправио кепи на волу дерева обратно. С
Но тут швед озабоченно глянул на свою руку, с которой обильно сочилась кровь.
– Давай, помогу! – сразу вскочил со своего места Ерёма, – у меня и платок есть!
Швед только усмехнулся, не стал спорить, достал свою фляжку и отдал парнишке. Тот быстро полил чистой воды на кровавящую рану и замотал чистым платком.
– Всё хорошо, у меня быстро всё заживает, – успокоил Алексей.
– Птичкам головы просто на лету откручиваешь, а бельчат жалеешь, – с хитринкой в лице произнёс Фёдор, – непонятно это…
– Так есть-пить надо, – ответил швед, – Поэтому и добычу ловлю. А бельчата чего? А если добра другим не делать, то и пути не будет.
Харатьев только усмехнулся. И то, в дороге чего не наслушаешься! От одного, от другого, и всё разное, а вот умное- почти никогда. Но подумав, решил, что есть в словах иноземца нечто дельное. Без удачи в их рисковом деле ну никак нельзя!
– Ладно, пошли… Ещё до вечера идти…
Остановились в этот раз у ручейка, Мясников взялся за готовку, ловкой ркой потрошил двух лесных птичек, пойманных шведом. А тот, дождавшись пока вода в одном котелке согреется, принялся за бритьё. —
– Вот мало было человеку развлечь ловлей белок да птиц, – забубнил Мясников, – побриться, вишь ты, разохотилось.
Но Ерёма с охотой сам вызвался держать зеркальце, а Алексей достал два чудных ножа. Один, с вогнутым лезвием. Как намылил себе швед голову, так Харатьев сразу и догадался. Осенило старшого просто. Вишь ты, у некоторых, как оказывается, голова не квадратная, а круглая, а значит, что бы не изрезаться, и лезвие нужно хитрой формы.
И не только это удивило старшого. А ещё и татуировки этого иноземца. Он же ведь разделся до пояса, что бы свитер и нижнюю рубаху не испачкать. И сложен был хорошо, ни капли жира, но и выдающихся мышц, как у циркового атлета, тоже не имелось. Но то что силён этот швед был невероятно, так это все видели. И, за полчаса, Алексей побрился, и с видимым удовольствием проверил гладкость своего затылка, проведя по нему большим пальцем.
– Пойду к ручью. Может, и рыбы наловлю! – добавил он, – а то птички, наверно, лишь через час дозреют. Прогуляюсь.
– Сетки нет, а удочкой добычи много не возьмёшь, – заметил Мясников.
– Попробую, – заметил швед, – может, и получится чего.
***
Он шёл не спеша к ручью, немного раздумывал, или всё корил себя по пути.
«И чего было этих тетерок ловить на лету? Что за забава? Делать было нечего? Что бы понравится? Ну ладно, бельчат маме-белке принёс, другое дело. И здесь, вечером, сильно приспичило побрится, кому же понравится захотел? И сейчас, за рыбой собрался… Ишь ты, прямо какой молодец! Самый сильный, самый умный, и главное, самый красивый»
Всё выговаривал он сам себе. Начал немного вздыхать по дороге. И даже подумал, а может, и не поймать ничего? Но тут услышал звонкий голос Еремея:
– Подожди! Я с тобой! Покажешь, как быть с большим уловом?
Почти случайно, ну конечно, всё было именно так, присмотрел малое деревце, срезал его, обтесал ножом, и соорудил остругу двузубую для ловли.
– Вот, садись рядом, и смотри. Молчи только, потом всё расскажу.
Ерёма только кивал, пряча глаза под козырьком картуза от яркого солнца. Ну а сам, принялся высматривать рыбу. В шесть ударов острогой взял из ручья пять рыбин. Кажется, вполне неплохо. Ну а Еремей пробормотал:
– Здорово, Алексей! Вот бы мне так!
– Ничего, научишься. Пошли к палатке, – дан был ясный ответ.
Но и там Ерёма не угомонился. Подошёл, когда он накинул куртку, и попросил:
– Я вот рыбу почистил, научи по деревьям лазить, пока ужин готовится!
Отчего- то не стал он отказывать, а терпеливо показывал, как руку ставить, ногами упираться. И скоро Ерёма смог залезть на нижние ветки.
– Смотри, ноги не сломай! – крикнул Афанасий, – идите есть, готово всё!
– Я осторожно! Пошли, Алексей! – ответил Ерёма, – ох ты, у тебя рука зажила! И рубца не осталось!
– Да ерунда, – и спрятал ладонь за спину, – есть пошли!
Так заканчивался и этот день, в который всех ждал ужин из двух блюд- на первое запечёная рыба, а на второе- хорошо приготовленные лесные птички. Дружок скромно довольствовался объедками. Впрочем, пёс не роптал. Привычный.
ГЛАВА 10 Нежданная встреча
Ночью опять покой артели опять поберёг Алексей, а Афанасий всё поутру смотрел, не устал ли их помошник? Да нет, и глаза не покраснели, и шёл также уверенно, размашистым шагом. И ещё, что было чудно. Даже зуда от комариных укусов швед не чувствовал, не почесывался, да и красных бляшек на руках, шее или бритой голове, Харатьев не приметил. Мудрёно как-то всё выходило… Шёл позади шведа Афанасий, пытался подозрительное найти, и не смог. Не выходило ничего, просто человек и человек, ну, странный немного…
– Старшой! Скоро уж река, вот, кусты знакомые!
– И то! Молодец Фёдор, глаз у тебя видючий! Ну что решил, Алексей, с нами, до Петропавловского пойдёшь, или своей дорогой двинешь?
– С вами… Чего уж. А там и видно будет.
– Ну. хорошо. Недалеко, место есть хорошее. Стараться станем, золота с фунта четыре намоем. На зиму прокормится хватит, и ещё про запас останется!
– Дело хорошее, – согласился швед.
Еремей как это услышал, тоже повеселел. Но вот, артельщики подошли к месту стоянки. К ним навстречу быстро шёл Семён Панкратов, почти застилая солнце богатырскими статями.
– Знал, что придёте, – проговорил Семён и обнял каждого, по очереди, – вот, и наш Дружок с нами, – добавил он, а пёс подбежал здороваться, – и ещё один дружок… Кто будешь, добрый человек? – спросил он у шведа.
– С нами пойдёт. Человек дельный, хороший охотник. Обузой он не будет. Величают Алексеем Горном. Медведя он на охоте взял, Ерёме нашему помог, – объяснил своим Харатьев.
– Ну, если старшой так говорит, значит, так и есть, – с сомнением произнёс Семён, – а Андрюха обед готовит. Вы как раз вовремя!
– Садитесь к огню, уже обед поспел! – добавил и своё слово Андрей, – и ты, швед, тоже присаживайся!
– Сейчас, руки ополосну! – ответил быстро иноземец.
Да и остальные последовали его примеру. И приняоись мыть руки и умываться прямо у берега реки. Вода, хоть и холодоная, а снимала усталость. Повеселели артельщики, заулыбались.
Теперь опять все собрались вместе. Андрей, взяв черпак, наделял каждого долей так соблазнительно пахнувшего варева.
– Ух, и хороша! – сразу похвалил старания кашевара Фёдор.
– А то! – поддержал Семён, сидевший с ложкой в руке.
И вправду, уха получилась славная, даже с перловой крупой. И то, каждый бывавший в походах понимает, как невесело долго русскому человеку без хлеба сидеть, даже если у него мяса и рыбы вволю. Ну, всё не так, всё нехорошо и непривычно. А, если есть крупа или даже каша, совсем другое дело! Сразу настроение у любого поднималось. Ведь Усольцев и кашу сварил, а швед мяса принёс. Тут уж целый пир выходил, а не просто походный обед.
– И медвежатина славная! – похвалил Панкратов, – тут, ведь самое главное, его побольше в яме с угольями держать, что бы томилось дольше.
– Точно, – поддержал Усольцев, – и не забыть про смородиновые листья.
– А особенно хорошо с подливкой из ягод клюквы, – мечтательно продолжил Фёдор, – и добавить немного мёду, для вкуса…
– А моя матушка добавляла ещё и коренья хрена и имбиря, – не удержался даже Ерёма, доедая кусочек мяса.
Ответом был смех Афанасия. Никто не удержался, и все артельщики дружно развеселились.
– Ну, до трактира в Петропавловском ещё нам далековато. Но, и здесь еды хватает, – заметил Мясников, – ешьте давайте! Правда, в тех местах диковин много, как люди говорят…
– А что такое, деда? – прошептал Еремей, правда, не выпуская из рук плошку и ложку.
– Да разное, – Мясников посмотрел на Алексея, на его бритую голову с косичкой, – здесь, за Уралом, слухи идут о бессмертных людях. Ну, великаны они, силы неимоверной. И служат они все Царевне, той, что в горе спит…
Все замолчали, лишь слышно было, как трешат угольки в костре. Ерёма заметил, как отражается пламя в почти прозрачных глазах Горна, как тот прищурился и сам странно посмотрел на деда.
– И Царевна та непростая, она ведь изо льда вся, но не расстает. И девица та, как Сердце Всей Земли Русской, опора её и защита. Дарит всем счастье, богатство, и удачу. И потому там и золота много, и старики говорят, есть в тех де местах и Золотая гора. Все хотят её найти, но не даёт хозяйка тех мест пути недостойным. Но, есть верные слухи, что охотники видели тех обитателей, и вернулись с большим богатством.
– Вот это да… – прошептал Еремей.
– Ну, мало ли чего говорят, – с сомнением добавил Андрей, правда, поправляя ворот своей косоворотки, словно взволновался.
– Давайте, лучше горяченького попьём, – высказался и Панкратов, – всё же про разносолы интереснее, – и подставил кружку.
– Нет, интересно же, – мечтательно сказал Ерёма, -прямо как в сказке, Пушкина…
– Темно уже – тихо проговорил Харатьев, – И вправду! Чай допьём, да и спать ложиться надо, а то поутру, до рассвета, дальше по реке идти надо! – приговорил старшой.
***
А Настасья сидела теперь в байдаре с тремя каторжанами. Попалась, как дура, всё корила себя за доверчивость. И чего пошла к этим? Сидела бы в кустах спокойно, нет, аж побежала, да быстренько так, закричала… Ножонками застучала, попросила, с собой возьмите… А уж там заметила, следы от кандалов на руках, да обувка казённая, какую только сидельцам выдают… Правда, Лука, их начальный сказал, что дескать, отпустят, как только к Петропавловскому посёлку подойдут. Да она, чай и не дура… Или, дура совсем, раз сюда попала?
Заметила, как что прошлой ночью каторжане одного своего на мясо перевели. И то, вчера вечером было их пятеро, а сегодня уже четверо осталось. Она уж два дня не ела ничего… Прикидывала, что этого мяса им на два дня хватит, а там они и её сожрут. В этом даже и не сомневалась. Вот судьба-то у дуры… Сбежала от Кащея, а съедят её эти злодеи, убмйцы и негодяи…
– Да поешь ты, девушка, ишь как оголодала. Квашеной капусты у нас ведь нет, да и грибов тоже! – сказал, со смехом Лука.
– Точно. Мясо только! – добавил зверообразный Зима.
Самый сильный он был из этой шайки, или банды каторжан, бежавших из острога. Он и грёб сейчас, вместе с Нестором, хмурым бородатым дядькой. Увидела бы такого на торгу, или в церкви- подумала, что дьячок, а оказалось… Он ведь того и порешил ночью, ударил в сердце, а затем и голову отрубил. Да и потрошить взялся. А на вид, благообразный и богобоязненный человек, вон, и медный крест на шнурке болтается…
А на корме, у руля, сидёл Кузьма… Тот на неё всё пялился, сразу пытался в кусты утащить, да Лука не дал. Не сразу это поняла Настасья, а только тогда, когда они в ночь мимо деревеньки её тётки проскочили незамеченными. Побоялся Лука, что если её там бы и убили, местные погнаться могли. Хитрый это был вожак, увертливый. И в деревне грабить не дал, избил обоих и Зиму, и Кузьму, когда посмели ему возражать.
Хотел до города добраться Лука, до Петропавловска. Там что-то его ждало, очень важное. И добраться можно было на ущкоколеке до Екатеринбурга, а там… Отдознуть, по малинам пройтись, перед знакомыми покрасоваться. И то, позавилуют, каким он деловым стал…
Без конца крутил Лука одну тетрадку в руках, даром, что не облизывал. Видно, что ценная и дорогая эта вещь была для каторжанина. Заметил он, как смотрит на это Настасья, и пошутил:
– Стихи это, красавица. Любовные… Обещали в Сант- Петербурге напечатать!
Его друзья – товарищи аж смехом зашлись, а она только от страха сглотнула, побоялась, что убьют за лишнее слово. Но, опять есть захотелось. Правда, в книжках прочитала, что люди могут без еды почти сорок дней прожить…
Так и шли два дня, а вечером, пристали к берегу. Развели костерок, расселись вокруг огня, словно сычи, на карачках. Знала теперь точно Настасья, что пришёл её час, и прикидывала, как бы сбежать, да связанные ноги затекли. Показалось, что заснула. И, будто во сне увидела Тивду- Кащея, с каким-то приятелем, и они разговаривали с Лукой.
– Тивда! Это я, Настасья! Они меня связали! Каторжники они беглые! – закричала она так громко, как могла.
ГЛАВА 11 Непростое дело
Шли артельшики дальше и дальше по реке, слаженно работали в очередь веслами, подгоняя свою байдару. Дело было нелегкое, но подобрались привычные к труду люди, и сами выполнявшие работу, и помогавшие товарищам. Не было здесь такого, что: « своё сделал, а дальше не моё дело», На то она и артель, что всё вместе делать, и каждый каждому помогает. Поэтому и выходило, что легче вместе быть, чем поодиночке.
Уже, вправду сказать вечерело, и старшой высматривал место, где пристать получше, и свою палатку поставить для ночлега. Ну а пока, так и шли по реке.
Алексей сейчас в очередь грёб вместе с Панкратовым. Семён, ради озорства, пытался прверить силу шведа, и работал куда быстрее обычного. Но тот, словно и не заметил подвоха, грёб в такт вмесие с Панкратовым, и не было заметно, что хоть немного устал.
– Хватит Семён, – успокоил товарища Харатьев, – Алексей у нас двухжильный, а может быть, и ещё сильнее… А то вы ещё на мель выскочите…
Опытный и внимательный ко всем мелочам, Фёдор приглядывался к берегу, словно увидел там, наконец, нечто дельное для всех.
– Слышь, старшой, а там байдара Демьяна. А люди, не из его артели, это я тебе точно говорю, – быстро проговорил Мясников, – что-то худое случилось, разобраться надо.
– Поближе подобраться да и расспросить рядком. Гребите быстрее, – командовал Харатьев.
– Вот, бинокль возьми, – подал коробку Алексей, – с ним лучше будет!
– И вправду, – восхитился посмотрев в окуляры, и покрутил барашек, настраивая чёткость, – ты прав, Фёдор. Сам посмори!
Дед глянул, и тут же отдал эту оптику обратно шведу в руки. Сам же Мясников потянулся к ружью, и достал из сумки снаряженные патроны. А байдара тизо подошла к берегу, ткнулась в заросли камыша. Афанасий прислушался, но нет, тихо было в этой заводи. Артельщики спрятались в кустах, стараясь, что бы их не заметили
– С добром остаётесь вы, Андрюха да Ерёма. Сидеть тут, да нас ждать, стеречь пожитки. В четвером мы быстро управимся. Ясно ли вам? – резко спросил Харатьев.
Оба заметили, как старшой сразу посуровел лицом, и как-то раздумали в споры вступать. Промолчали оба.
***
– Послушай, Афанасий, – не торопясь, ставя свои слова, словно кирпичи в кладку, продолжал говорить Алексей, – дай мне с ними одному разобраться, Дел на минуту, и вам рисковать не придётся. Так лучше будет. Верно Фёдор сказал, худые это люди… Они товарища своего съели, от их котла, и от них самих сейчас человечиной несёт…
Харатьев нахмурил брови, размышляя. Для порядка и сам принюхался- да не пахло ничем, кроме как гарью и дымом от далёкого костра. А не мог он не поговорив с чужаками, так дело решить…
– И что делать станешь, швед? – прищурив глаза, спросил старшой.
– Убью всех злодеев, и всё. Байдару и добычу заберём, трупы в реке утоплю, никто не найдёт. Я знаю, как всё хорошо сделать. Поверь, так лучше будет. Если начнём разговор, я не смогу везде успеть, и кто-то погибнуть может.
Даже Панкратов удивился, слушая такие речи. И то, такой иноземец, стройный, чисто выбритый и ладный, а вещает пострашнее любого якута или бурята, вставших на путь кровавой мести. Так ведь говорит, словно собрался рыбу выпотрошить да зажарить, а не людей жизни лишить. Один Мясников не удивился, только улыбнулся хитро, и почесал себе затылок.
– Да я сразу знал, паря, – сказал он, глядя прямо в глаза Алексея, – елбасы, значит? Поохотиться решил? Нас-то потом, часом, не убъешь? Ты отпусти его, Афанасий. Ему крови напиться надо.
– Да не пью кровь, дед Фёдор, ты чего? – отшутился швед.
Но посмотрел так, словно заново сейчас узнал Деда. Но, в лице не изменился, был также спокоен.
– Ладно. Нечего спорить. Семён, наготове ружьё держи, и ты, Фёдор, тоже. Сразу чужаков не убивать, послушать надо, кто такие, – всё решил Харатьев.
Швед не стал спорить, только быстро зарядил свой винчестер десятью патронами, и взял на ружьё ремень, держа свол в землю, а ладонь лежала на шейке приклада. Он был готов к стрельбе. Афанасий только покачал головой, принимая неизбежное. Панкратов тоже зарядил свою двухстволку. Медлить было нечего, кажется их заметили, и артельшики быстро пошли к палатке незнакомцев.
***
– Привет вам, добрые люди! – сразу сказал Афанасий чужим, – кто будете? Куда идёте?
Так было принято по обычаю, и старшой хотел сделать, как должно. Он не зверь какой, и не человек без рода без племени, что бы без закона или обычая поступать. Но и говорил сейчас быстро, напористо. Хотел просто раздавить чудаков, лишить уверенности в себе, а может быть, напугать.
Вперёд вышел, старший их ватаги, сбил на затылок свой картуз, подбоченился, выставил левую ногу вперёд, показывая, что всё одно не боится.
– Зовут меня Зовуткою, и по своему делу здесь, а куда мы идём- так и не ваше дело. Не вам нам указывать! А хотите, если с добром, то присядьте, чаем угостим! Ради нового знакомства!
Афанасий сам присел, раз предложили а рядом расположился Семён. Фёдор всё раздумывал, поправил ворот своей рубахи. А швед стоял спокойно.
– Чаю гостям принеси! – крикнул старшой чужаков.
Алексей всё смотрел, как слева и справа подходят трое, и уже нашупал в кармане рукоять ножа. Как раздался крик:
– Тивда! Это я, Настасья! Они меня связали! Каторжники они беглые!
Вышло это, словно набат с колокольни прозвонили. Все словно замёрзли враз. Но чужаки попытались взяться за оружие, это дед Фёдор ещё успел заметить. А дальше- видел, как только три тела упали на землю, заливая её своей кровью. Фёдор вскннул ружьё, как считал очень быстро, а уже раздался револьверный выстрел. На землю упал швед с простреленой головой, оказавшийся вдруг перед Афанасием. Тут и Панкратов не сплоховал, ударом приклада свалил наземь оставшегося в живых каторжника.
Старшой сразу присел к лежавшему Алексею, вынул окровавленный нож из его руки. Кровь сочилась из раны над левым ухом, новый товарищ уже не дышал. Харатьев тяжко вздохнул, на душе стало так гадко и муторно, что дышалось с трудом.
– Фёдор, давай обратно, пусть Андрюха и Ерёма сюла с байдарой идут, – всё же смог распорядится Афанасий, – Сема, вяжи гада этого! – и старшой пнул лежавшего
А Харатьев, опять мельком глянул на убитого Алексея, и только теперь побежал к связанной девке. Присел на корточки, развязал верёвку на ногах. Руки у него, противно дрожали, и голова словно каменная стала. Он внимательно поглядел на пленницу. Красивая, конечно, просто глаз не оторвать. И то, не скажешь сразу, кто такая, какого сословия. Одёжда сшита была отличным закройщиком, хорошим мастером и ткань была не из дешёвых. Модная юбка из дорогой ткани, женская кофта, великолепный шерстяной оренбургский платок на плечах, и шёлковый, покрывл волосы. Так хорошо одетых барышень Афанасий только в Тобольске видывал. Так что на крестьянку эта девица ну никак обликом не походила.
– Меня Анастасия зовут, – затараторила бывшая пленница, – из заимки Тимофея Лукича, я дочь его.
– Дочь? Недалеко отсюда, – невпопад ответил Харатьев, а сам словно вату в ушах чувствовал, – Ну, может быть. Хорошо, что всё…
И взялся развязывать руки девушке. Пытался ножом работать, но чуть не уколол её, и опять стал тянуть пальцами, а затем и снял тугие верёвки. У него перехватило дыхание от натуги и пережитого, но совсем немного, и охотник присел. Его начала бить дрожь. Повернул голову, на поляну, где осталось тело товарища. Голова была сейчас совсем пустая, а тут еще с девицей объяснятся! И Алексея жалко было, не послушал он хорошего человека! Путались мысли в голове старшого, и он в изнеможении схватился за виски.
– А где Тивда? – озабоченно спросила девица, потирая свои затёкшие руки и ноги, – где он? Я его же здесь видела, – и посмотрела в глаза Харатьева.
– Не было с нами такого. Пошли. Собираться будем. Пора уходить отсюда.
ГЛАВА 12 Нежданно Воскресший
Они прошли совсем немного, и вдруг по ушам резанул страшный крик. Громко завыла собака. Афанасий даже обмер, услышав такое. А Настасья подбежала к убитому Алексею, где так кричал и рыдал Ерёма. Парнишка просто бился на груди мёртвого, так, словно тот мог очнуться и встать. Подбежал и Дружок, несколько раз лизнул побелевшее лицо убитого, ткнулся пару раз носом в плечо, и улёгся рядом.
Харатьев и не знал куда себя деть, ноги сами понесли его в палатку чужих. Там он начал вытаскивать мешки и другую поклажу, бросая их рядом с еле горевшим костром. Нехитрая работа немного отвлекла, и он смог чуть-чуть успокоится.
Семён тяжко вздохнул, закинул за спину своё ружьё и винчестер шведа, и оглядел тела убитых каторжников.
– Точно каторжники, старшой… Вот, и следы от кандалов на запястьях, – громко сказал Семён, – но лизо их Алексей, прямо враз положил…
Опять повздыхал потяжелее, но всё одно пожалеть его было некому. Тогда уж он присел, и принялся выворачивать карманы каторжников. Дел-то было нехитрое, только что неприятное. И, хорошо, что крови немного вышло, каждый получил по уколу ножом в самое сердце.
– Как Лёха всё успел, непонятно, – пробормотал себе под нос Панкратов, – я, честно сказать, не заметил ничего.
Но ничего особого не нашлось. Так, три финских ножа да пара кастетов грубой работы. Деньги, кредитными билетами, на сто двадцать рублей, и в серебряной монете, ещё на двадцать рублей. Спорить и пререкаться с ним было некому. И то, мертвец, он всяко не скажет супротив ничего. Поглядел, затем стащил с тел и сапоги, не пропадать же добру. Сложил в кучу. Ну а затем, Панкратов за руки поволок в дальние в кусты убитых, сразу всех троих.
А тут и словно очнулся от горя Ерёма, словно что вмпомнил. Он встал, посмотрел вокруг красными от слёз глазами, и закричал:
– Кто, кто его убил?
– Да кто убил? Вот он и стрелял, песья душа, – кивнул на связанного дед Фёдор, и хорошенько пиннул каторжника под самые рёбра.
Связанный каторжник перевернулся, и попытался отползти. Он нелепо толкал сам себя, упираясь каблуками сапог в землю, и так скользил спиной по траве. Словно надеялся так скрыться отсюда куда подальше. Вызодило смешно, но никто не улыбнулся.
Правда, и Мясников не ожидал того, что будет дальше. Ерёма схватил лежавший около сучьев, приготовленных для костра, топор, и направился к виновнику.
– Нет, нет! – дурью закричал связанный злодей, уже прощаясь с жизнью.
Хорошо, что Федор ухватил Ерёму сзади, крепко прижал его руки, и тот уронил топор. Правда, дед ощутил под своими ладонями что-то, чего и быть было не должно. А парнишка вдруг мучительно покраснел и тихо попросил:
– Не говори никому деда…
Тот лишь кивнул со значением, и выпустил Красильникова из своих железных объятий.