Дискурсы свободы в российской интеллектуальной истории. Антология

ОБ АВТОРАХ

Бибихин Владимир Вениаминович (1938–2004), философ, филолог, переводчик. Окончил Московский институт иностранных языков (1967). Преподавал там же язык и теорию перевода. Защитил кандидатскую диссертацию на филологическом факультете Московского государственного университета (Семантические потенции языкового знака, 1977). В течение ряда лет работал личным секретарем А. Ф. Лосева (с 1970).

Работал в Институте философии АН СССР (РАН; 1972–2004). Преподавал на философском факультете МГУ (1989–2002), также в Институте философии, Свято-Филаретовском православно-христианском институте и Институте философии, теологии и истории имени св. Фомы.

Перевел на русский произведения Николая Кузанского, М. Хайдеггера, Ф. Петрарки, Х. Арендт, Ж. Деррида, Григория Паламы, В. Дильтея и др.

Осн. соч.: Язык философии. М., 1993; Мир. Томск, 1995; Другое начало. СПб., 2003; Введение в философию права. М., 2005; Внутренняя форма слова. СПб., 2008; Собственность. СПб., 2012; Пора (время-бытие). СПб., 2014.

Витте Сергей Юльевич (1849–1915), государственный деятель. Окончил гимназии в Тифлисе и Кишиневе и физико-математический факультет Новороссийского университета (1870). Начал трудовую деятельность в должности станционного смотрителя в дирекции Одесской железной дороги. Служил в Правлении Юго-Западной железной дороги (1876). Управляющий Юго-Западными железными дорогами (1887).

Директор департамента железнодорожных дел и председатель тарифного комитета (1889). Управляющий Министерством путей сообщения (1892). Был сторонником идей о выкупе частных железных дорог и о строительстве казенных. Будучи министром финансов (1892–1903), провел денежную реформу (1895–1897), которая ввела золотой монометаллизм, обеспечила устойчивость денежной системы и привлечение иностранных инвестиций.

Председатель Комитета министров (авг. 1903). Возглавлял делегацию, подписавшую Портсмутский мирный договор России с Японией (1905). Глава Совета министров (окт. 1905 – апр. 1906). Член Государственного совета и председатель Комитета финансов (до 1915). При его активном участии был подготовлен Манифест 17 окт. 1905 г. (считал конституционализм «исторической фазой движения народов»).

Возглавлял киевское отделение тайной монархической организации для борьбы с революционным движением «Святая дружина» (1881–1882).

Осн. соч.: Принципы железнодорожных тарифов по перевозке грузов. Киев, 1883; Национальная экономия и Фридрих Лист. Киев, 1889; Записка по крестьянскому делу. СПб., 1904; Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве. СПб., 1912; Воспоминания. М., 1922–1923; Собр. соч. и документальных материалов: В 5 т. М., 2002–2007.

Гамбаров Юрий Степанович (1850–1926), правовед, специалист по гражданскому праву. Окончил 1-ю Тифлисскую гимназию (1866) и юридический факультет Московского университета (1870). В командировках в странах Европы готовился к преподавательской и научной работе (1873–1874, 1882–1883). Защитил магистерскую и докторскую диссертации (Добровольная и безвозмездная деятельность в чужом интересе. 1880; Общественный интерес в гражданском праве. 1899). Преподавал в Новороссийском и Московском университетах (1880–1882, 1883–1884; 1884–1899).

Один из организаторов и профессор Русской высшей школы общественных наук (Париж, 1901). Профессор Санкт-Петербургского политехнического института (1906–1917). Ректор Ереванского университета (1920–1922), Тифлисского политехнического института (1922–1925).

Осн. соч.: Гражданское право. Общая часть. [М.,] 1897–1898; Гражданское право. Вещное право. [М., 1899]; Русская школа общественных наук в Париже. Ростов-на-Дону, 1903; Политические партии в их прошлом и настоящем. СПб., 1904; Задачи современного правоведения. СПб., 1907; Свобода и ее гарантии. Популярные социально-юридические очерки. СПб., 1910; Курс гражданского права. Т. 1. Часть общая. СПб., 1911.

Дживелегов Алексей Карпович (Карапетович) (1875–1952), историк, политический деятель, искусствовед, переводчик. Окончил историко-филологический факультет Московского университета (1897). Сотрудник газеты «Русские ведомости». Член Конституционно-демократической партии (1905) и ее ЦК (1916–1917). Редактор издания Всероссийского союза городов «Город» (1917–1918).

Преподавал в университетах: народном в Н. Новгороде (1915), имени А. Л. Шанявского (1916–1919), 1‐м Московском государственном (1919–1924); в Государственном институте театрального искусства, Московском институте истории, философии и литературы (1938–1939), Институте красной профессуры (1930–1934). Сотрудник издательств – братьев Гранат (1898–1939), «Academia» (1933–1937). Доктор искусствоведения (1936). Член-корреспондент АН Армянской ССР (1946).

Осн. соч.: Средневековые города в Западной Европе. СПб., 1902; О конституции и конституционном порядке. М., 1906; Начало итальянского Возрождения. М., 1908; История современной Германии. Ч. 1–2. СПб., 1908–1910; Очерки итальянского Возрождения. М., 1929; История западноевропейского театра от возникновения до 1789 года. М.; Л., 1941.

Кизеветтер Александр Александрович (1866–1933), историк, политический деятель. Окончил Московский университет (1888). Преподавал в Лазаревском институте восточных языков, на Высших женских курсах, в Московском университете (с 1897). Защитил магистерскую и докторскую диссертации (Посадская община в России XVIII столетия. 1903; Городовое положение Екатерины II. 1909). Автор и сотрудник (1906), соредактор (1907–1910) журнала «Русская мысль». Постоянный сотрудник (с 1906) газеты «Русские ведомости».

Вступил в «Союз освобождения» (1904). Член ЦК Конституционно-демократической партии (с 1906). Депутат 2‐й Государственной думы от Москвы.

Покинул Московский университет, протестуя против ущемления его автономии (1911; вернулся в 1917). Преподавал в московском Коммерческом институте и Университете имени А. Л. Шанявского. Ответственный сотрудник государственных архивов (1919).

Критиковал политику большевиков. Был выслан из России (1922). В Праге преподавал в Русском юридическом институте, Народном университете, Карловом университете. Председатель Русского исторического общества (1930–1933).

Осн. соч.: Исторические очерки. М., 1912; На рубеже двух столетий (Воспоминания 1881–1914). Прага, 1929; Исторические силуэты. Люди и события. Берлин, 1931.

Степун Федор Августович (1884–1965), философ, историк, социолог, писатель. Изучал философию и историю в Гейдельберге (1902–1909). Защитил докторскую диссертацию по историософии Вл. Соловьева (1910). Один из создателей международного альманаха «Логос» (1910–1914). Вел эстетический семинар при издательстве «Мусагет».

Воевал на фронтах Первой мировой войны. Был близок к партии эсеров; после Февральской революции – начальник Политического управления Военного министерства Временного правительства. Преподавал в Вольной академии духовной культуры и в Российской академии художественных наук (РАХН) (1921–1922). Выслан из России (1922).

Преподавал в Русском научном институте (Берлин; до 1925). Один из создателей Религиозно-философской академии (Берлин, 1923). Профессор социологии Дрезденского технического университета (1926–1937). Уволен с запретом на публичные выступления за «жидофильство» и русофильство. Соредактор журнала «Новый Град» (1931–1933, автор – 1931–1938). После войны занимал должность гонорар-профессора по истории русской мысли в Мюнхенском университете (1946–1957).

Осн. соч.: Из писем прапорщика-артиллериста. [Одесса], 1919; Жизнь и творчество. Берлин, 1923; Основные проблемы театра. Берлин, 1923; Dostojewskij: Weltschau und Weltanschauung. Heidelberg, 1950; Бывшее и несбывшееся: В 2 т. Нью-Йорк, 1956; Mystische Weltschau. München, 1964; Чаемая Россия. СПб., 1999; Соч. М., 2000; Избр. труды. М., 2010.

Тихомиров Лев Александрович (1852–1923), политический деятель, публицист. Учился на юридическом, впоследствии медицинском факультете Московского университета (1870–1873). Состоял в народнической «Земле и воле» (1878), в исполнительном комитете «Народной воли». Поддержал принципиальное решение съезда «Народной воли» о цареубийстве (1879). Вместе с П. Л. Лавровым издавал «Вестник Народной воли». Был в эмиграции (1882 – янв. 1889).

Публично отрекся от революционных взглядов в брошюре «Почему я перестал быть революционером» (1888). Получив разрешение Александра III, вернулся в Россию и стал апологетом самодержавия. Публиковался в консервативной прессе. Полемизировал с либералами («Вестник Европы», «Русская мысль») по вопросу о свободе личности и свободе веры, инициировал широкую дискуссию о светском учительстве в вопросах веры. Консультировал премьер-министра П. А. Столыпина по рабочему вопросу, входил в совет Главного управления по делам печати (1907–1909). Редактор газеты «Московские ведомости» (1909–1913).

Осн. соч.: Начала и концы. Либералы и террористы. М., 1890; Личность, общество и церковь. Сергиев Посад, 1903; Монархическая государственность. Ч. 1–4. М., 1905; Рабочий вопрос (практические способы его решения). М., 1909; Что такое монархия? Опыт монархического катехизиса. М., 1911.

Федотов Георгий Петрович (1886–1951), историк, философ, публицист. В гимназии увлекся марксизмом. Вступил в РСДРП(б). Был арестован (1906) и приговорен к ссылке. Получив разрешение выехать за границу, в Берлине и Иене (1906–1908) слушал лекции по истории. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета, с 1914 г. – приват-доцент; читал курсы по истории Средних веков (1918–1920). Работал в Публичной библиотеке в Петербурге (с 1916). Вместе с А. А. Мейером организовал христианский кружок (1917; позднее – «Воскресение»). Заведовал кафедрой истории в Саратовском университете (1920–1922). Научный сотрудник факультета общественных наук Петроградского университета (1922–1925).

Эмигрировал во Францию (1925). Преподавал в Богословском институте (Париж, 1926–1940). Соредактор журнала «Новый Град» (1931–1939). Выступал против нацизма и сталинизма. В США был приглашенным исследователем в Богословской семинарии Йельского университета (1941–1943), преподавал в Свято-Владимирской православной семинарии (1943–1951).

Осн. соч.: Святые Древней Руси (X–XVII ст.). Париж, 1931; И есть и будет: Размышления о России и революции. Париж, 1932; Стихи духовные: (Русская народная вера по духовным стихам). Париж, 1935; The Russian Religious Mind. Vol. 1: Kievan Christianity. The Tenth to the Thirteenth Centuries. Cambridge, MA, 1946. Vol. 2: The Middle Ages, the thirteenth to the fifteenth centuries. Cambridge, MA, 1966; Собр. соч.: В 12 т. Т. 1–11. М., 1996–2014.

ГОСУДАРСТВО КАК ЗАВЕРШЕНИЕ ОБЩЕСТВА И ОХРАНА СВОБОДЫ124 (1905)

Л. А. Тихомиров

Приступая к рассмотрению государства и его верховной власти, мы должны прежде всего сделать несколько оговорок по поводу немалочисленных ныне теоретических отрицаний государственности. Эти отрицания производят впечатление чего-то дикого и умственно болезненного. Но, обрисовывая все великое и благодетельное значение государственности, не излишне сразу же напомнить, что действие государственности имеет свои пределы, переходя которые государство перестает быть силою устроительною и благодетельною. Быть может, именно несоблюдение должных пределов государственного, властного, регламентирования жизни и вызывает отчасти тот протест, который, хотя и неразумно, выражается в социалистическом отрицании государственности вообще.

Но хотя бы современное государство и подало повод к справедливым жалобам против себя, отрицание государственности вообще остается совершенным безумием. С тех пор как люди живут сколько-нибудь сознательно, с тех пор как они имеют историю, человечество живет на основе государственности. Современные социалисты вызывают тени доисторического прошлого, ища в нем общества, чуждого государственности, как опоры для своих мечтаний о безгосударственном будущем. Но разве может служить идеалом будущего быт диких стад одичавших людей доисторического прошлого? У них самих, как только они начали несколько подниматься из падения, тотчас появился, наоборот, идеал государственности, при помощи которого они и успевали достигать более высоких ступеней общественности и культуры. Этот идеал возникал одинаково у всех народов, порождаемый, очевидно, самою природою человека.

Везде и всегда происходило то, что обрисовывает Б. Чичерин, говоря о периоде с еще неразвитою государственностью в России.

«Положение человека, – говорит он, – определялось <…> частными, случайными, даже внешними его преимуществами. <…> Личность во всей ее случайности, свобода во всей ее необузданности лежали в основании общественного быта и должны были привести к господству силы, к неравенству, междоусобиям и анархии»… Такое положение создавало необходимость высшего союза – государства. «Только в государстве может развиваться разумная свобода и нравственная личность; предоставленные же самим себе, без высшей сдерживающей власти, оба эти начала разрушают сами себя…

Государство, – поясняет он, – есть высшая форма общежития, высшее проявление народности в общественной сфере. В нем неопределенная народность <…> собирается в единое тело, получает единое отечество, становится народом. В нем верховная власть служит представительницей высшей воли общественной, каков бы ни был образ правления <…> Эта общественная воля подчиняет себе воли частные и устанавливает таким образом твердый порядок в обществе.

Ограждая слабого от сильного, она дает возможность развиться разумной свободе; уничтожая все преимущества случайные <…> она производит уравнение между людьми; оценивая заслуги, оказанные обществу, она возвышает внутреннее достоинство человека. Заставляя всех подданных уделять часть своих средств для общественной пользы, она содействует осуществлению тех разнообразных человеческих целей, которые могут быть достигнуты только в общежитии при взаимной помощи и для которых существует гражданский союз»125.

Идея государства вытекает из самой глубины человеческого сознания. В течение всех исторических тысячелетий народы всевозможных племен и степеней развития своим глазомером, умозаключением и опытом всегда и повсюду были приводимы к одной идее.

Мы ее можем, стало быть, рассматривать как политическую аксиому, подобно тому как в математике и логике аксиомы суть не что иное, как формулировка всеобщего одинакового впечатления.

Эта аксиома гласит, что в государстве люди находят высшее орудие для охраны своей безопасности, права и свободы.

Отрицатели государственности против воли дают подтверждение этой истины, так как, покидая государство в своих чаяниях будущего, представляют себе лишь одно из двух: либо простое господство сильнейшего (в анархии), либо подчинение человека стихийным силам (в социальной демократии).

Действительно, социалисты, последователи экономического материализма, только потому и надеются на возможность уничтожения принудительной власти, что, по их мнению, грядущее безгосударственное общество будет вставлено в рамки коммунистического производства, которое само по себе будет регулировать жизнь и деятельность людей.

Человечество здесь приглашается к уничтожению своей разумной, обдуманной власти над собою, но для чего же? Чтобы подчиниться некоторой стихийной власти экономики, которая подавит нашу свободу со всею беспощадностью сил природы. Вместе с государством мы бы разрушили высшее орудие нашей человеческой власти над нашей жизнью, т. е. нашей свободы. Ибо что же такое наша свобода, как не возможность самостоятельно направлять течение дел наших, делать то, что мы считаем нужным, и не делать того, чего мы желаем избежать, не быть слепою игрушкой стихийных сил, но приспособлять их к нашим человеческим потребностям?

На это в наибольшей степени дает нам способы союз государственный, в котором народ объединяет свои силы, дисциплинирует их и направляет их для достижения своих целей со всем могуществом, которое способна дать правильно организованная и разумно действующая власть.

Власть, конечно, предполагает подчинение. Но создавая власть, которой должны подчиняться, мы не жертвуем свободой, потому что при этом мы вместо подчинения стихийным силам подчиняемся самим себе, т. е. тому, что сами сознаем необходимым. Таким образом мы лишь выходим из слепого подчинения обстоятельствам и приобретаем независимость, первое условие свободы.

Идеал безгосударственный, наоборот, вместо подчинения людей самим себе влечет их к подчинению силам, вне их находящимся.

Понятно, что люди всегда предпочтут первый исход. Сверх того, как сила сознательная, государство всегда возьмет верх над силами внешними, бессознательными. Торжество государственности поэтому всегда неизбежно, и в конце концов, с какой бы теоретической анархии мы ни начали, а кончим всегда восстановлением государственности.

К этому должно лишь добавить, что при всей своей необходимости и незыблемости принцип государственности имеет свои естественные пределы приложения. Отсюда необходимо правильное понимание содержания государственного принципа, так как этим именно содержанием определяются и пределы его приложения.

КОНСТИТУЦИЯ И ГРАЖДАНСКАЯ СВОБОДА126 (1905)

А. К. Дживелегов

Политическое движение 1848 года не оставило в Западной Европе ни одной абсолютной монархии. Если в некоторых из монархий, выдержавших борьбу или возникших потом (Австрия, Неаполь, вторая империя во Франции), известный промежуток времени царили порядки настоящего самодержавия, то их все-таки старались прикрыть конституционными формами. Потом мало-помалу исчезли и последние переживания абсолютизма и Запад фактически стал страною конституционализма. Современное культурное государство есть конституционное государство.

Это значит прежде всего, что народ в таком государстве принимает участие в составлении законов и держит в своих руках контроль над их исполнением. Государственная власть в монархиях разделена между монархом и народом, а в республиках делегирована народом различным органам.

Но современное культурное государство есть конституционное государство не только в указанном сейчас смысле. Второй не менее важный признак заключается в том, что оно налагает на себя известного рода ограничения. Государство, в котором государственная власть не знает ограничений, не есть вполне конституционное государство. В нем недостает правового режима. Обладание народом законодательной властью не есть гарантия того, что существует правовой порядок; даже в республиках может существовать самый необузданный деспотизм, а административно-полицейский режим в конституционных монархиях служит очень часто орудием фактического самодержавия. Для того чтобы в государстве воцарился правовой порядок, чтобы государство стало правовым государством, должна быть ограничена самая государственная власть независимо от формы правления. Современное культурное государство есть правовое государство, ибо власть в нем осуществляется с ограничениями.

Эти ограничения регулируют сферу отношений между государством и его подданными. Государственная власть признает в своих отношениях к подданным известный предел, перейти который она не вправе. Только суд может разрешить государственной власти доступ в эту заповедную область. Но и это может случиться лишь тогда, когда подданный или группа подданных нарушили закон и судом же были лишены своих прав. Во всех других случаях граждане пользуются определенной совокупностью прав, неприкосновенных для государственной власти. Эти права называют правами личной и общественной свободы, просто общественными правами, гражданскими правами, субъективными публичными правами (последний термин, как увидим, шире других) и т. д. Но дело не в названии, а в сущности, а сущность заключается в том, что признанием за подданными этих прав государство добровольно ограничивает свою власть.

Итак, участие народа в составлении законов и контроль над их исполнением, с одной стороны, самоограничение государственной власти, с другой, являются двумя главными признаками современного правового государства. Если мы захотим обнять в одном определении оба эти признака, то получим обычную формулу правового государства. Правовое государство – это такое государство, которое как правительство подчиняется юридическим нормам, выработанным им же как законодателем. Правовое государство, словом, есть царство закона.

Чем же гарантировано соблюдение закона в правовом государстве? Формально – конституционным актом, фактически – соответствующей организацией общественных сил.

Конституционный акт определяет совокупность отношений, вытекающих из обоих признаков, составляющих сущность правового государства как для государственной власти, так и для подданных. Он указывает юридические границы, в которых действуют не только исполнительная, но и судебная и законодательная власти в государстве. Это – основной закон, стоящий выше прочих законов, действующих в стране.

Одна страна – Англия – не знает единовременно созданного государственного акта. У нее есть целый ряд законов, которые могли бы быть приняты за конституционные законы, но ни один из них не является основным законом. Их принудительная сила та же, какою обладает закон о каких-нибудь ночлежных домах в Уайтчэпеле. Это явление, очень смущающее юристов и заставляющее их изощряться в остроумии для его догматического истолкования, находит очень естественное историческое объяснение. Объективные нормы государственного права Англии складывались в медленном историческом процессе, в котором каждый этап закреплялся очень основательно. В особом акте, который подводил бы итог всему процессу, поэтому никогда не являлось необходимости, и англичане так и не выработали себе конституции. Тем не менее английский политический порядок защищен лучше, чем в большинстве государств, обладающих конституционными актами.